Война и мир. гл. 2-3-24б и 2-3-25а

2-3-24б

Когда Наташа говорила,
Не отрывал с неё он взгляд,
С недоумением твердила,
Казалось, попросту он рад.

«Во мне, что ищет этим взглядом,
Вдруг ищет то, чего в ней нет?» —
Себя травила этим «ядом»,
Не находя в нём свой ответ.

Наташа вся сияла счастьем,
Когда бывала часто с ним,
Она была вся в князя власти,
Ей хорошо быть с ним, одним.

Ей нравилось, как князь смеялся,
Хотя и редок был сей смех,
Он как бы в нём весь сам купался,
И видя свой с ним в том успех.

Она ж после такого смеха,
Почти всегда и так сейчас,
Себя хвалила от успеха,
К нему быть ближе каждый раз.

Однако, помня о разлуке,
Её пугала эта мысль,
Одна оставшись, — тяжки(е) муки,
Её какой-то страх всё грыз.

Князь пред отъездом из столицы,
С собою Пьера к ним привёз,
В нём жизнь угрюмая теплится,
Он — одинок от тяжких грёз.

Растерянным он и смущённым
Всегда казался видом Пьер,
Он в дом Ростовых был влюблённым,
Мечтал — себе с них брать пример.

Как другу, князь доверил тайну:
Нашёл он счастье в их семье,
Наташе князь, как случай крайний,
Дал знать о жизненном бытье:

— Наташа, вы ведь с ним знакомы?
— Да, славный он, всегда смешной;
— Богат, несчастен, но — хоромы!..
Он друг мне с детства, дорогой.

Бог знает, что случиться может,
Вы можете и разлюбить…
Но, говорить о том не должен,
И горя не могло бы быть…

Я вас прошу, сестра София,
Вот Пьер — надёжный общий друг,
Любое горе иль стихия,
Ему всё будет не в досуг.

Хотя рассеянный он самый,
Хотя и самый он смешной,
Всегда поможет, будет с вами,
Ему дом этот, как родной.

Её прощание с Андреем
Явилось для неё бедой,
Совсем ненужною затеей,
Когда уходит «муж родной».

Ходила в этот день по дому,
Касаясь лишь ничтожных дел,
Как будто бы после погрома,
Ей душу всю погром задел.

Волнение — одной остаться,
Замкнулась словно вся в себе,
Хотелось очень с ним обняться,
Но близость не была нигде.

Он целовал ей только руку,
Не допуская ярких сцен,
Тем самым обрекал на муку,
Но не толкал Наташу в плен.

Она не плакала, сказала:
— Не уезжайте, плохо мне!
Как будто в душу что-то впало,
«Иль мужа отдают войне».

И голос тот, проникновенный
Поколебал его отъезд,
Любви настолько откровенной:
«А может, обойдусь и без?»

Но сразу же, после отъезда,
В душе разлилась пустота,
Глубокая душевна(я) бездна,
И, не имеющая дна.

Сидела у себя в «пещере»,
Пропал весь к жизни интерес,
Но, всё же, и по меньшей мере,
В ней наблюдался и прогресс.

Чрез две недели от отъезда
Она очнулась, как от сна,
Как от какой-то там болезни,
С другим лицом, но, всё ж — она.

2-3-25а

Здоровье и характер князя,
Отца Андрея, старика,
С отъездом сына, в этой связи,
И по годам уже пора;

Ослабли очень в год последний,
Он раздражался без причин,
Княжне всё доставалось бедной,
И сам по слабости — один.

Искал, к чему бы к ней придраться,
Искал больные в ней места,
Сильнее мучить постараться,
Бывало — просто так, спроста.

Остались в жизни две лишь страсти,
То были радости лишь две,
И эти две её «напасти»,
Болконский, и, по большей части,
И был он с дочерью «в родстве».

Племянник — сын Андрея, князя,
Религия — второй конёк,
И эти темы и без связи,
А также вместе с ними, в связи,
Его нападок был наскок.

О чём они б ни говорили,
Сводил к тому лишь разговор,
На суевериях как жили,
Внушая детям сей позор.

— Ты хочешь сделать Николая,
Не дай нам бог, каким попом,
Иль старой девой, полагаю,
И набожным почти во всём.

Мужчина нужен мне и сыну,
Был образован и умён,
Ты портишь мира всю картину,
У нас — молельный что ли дом?

Он беспристанно, очень больно
Оскорблял свою же дочь,
Но дочь, казалось, что довольна,
Она, как дочь, была невольна,
И не могла себе помочь.

Она не делала усилий,
Прощать ему весь этот вздор,
Он был отец, он был ей милым,
Зачем вступать с отцом ей в спор.

Мог быть бы к ней несправедливым?
(По-своему любил он дочь),
Мог быть пред нею виноват?
Он был отцом, причём любимым,
Но к детям строгостью объят.

Княжна жила в одном законе,
Само;отве;рженья, любви,
В простом, которым чтят в народе,
Замешан он и на крови.

Закон пожалован нам богом,
Ей надо бы страдать, любить,
Всё остальное — божьим долгом,
Всем людям надо бы простить.

Зимой в именье Лысы Горы
Наведывался князь Андрей,
Оно, как крепость для опоры,
Ему служило много дней.

Был нежен, кроток он и весел,
Давно не видела княжна,
Но мир родных ему стал тесен,
Ему давно нужна жена.

Княжна предчувствовала что-то,
Каких-то в жизни перемен,
Возможно, есть уже и кто-то,
Но в этом плане был он нем.

С отцом беседа пред отъездом
Прошла в повышенных тонах,
Но в настроение помпезном,
Андрей был, как на небесах.

Княжна в письме к своей подруге,
Карагиной, в Санкт- Петербург,
Мечтала было на досуге,
За брата выдать, «сплавив с рук».

Жюли, читая эти сроки,
По брату в трауре была,
Убитого как раз в те сроки,
Когда уже домой ждала.

Письмо княжны Марьи подруге Жюли Карагиной

«Удел наш общий, друг Жюли,
Поможет пережить нам бог,
Но, видно, горести нести
Нам в жизни тоже он помог.

Потеря ваша так ужасна,
И чем её нам объяснить,
Как милость бога, что всевластна,
Над нами судьбы наши вить.

Одна религия лишь может,
Утешить и избавить нас,
Когда беда и горе гложет,
По нашей жизни каждый раз.

Она понять нам всем поможет,
Зачем же добрых всех людей,
Судьбу их наш всевышний топчет,
И чаще дарит им смертей.