Война и мир. гл. 3-2-19 и 3-2-20

3-2-19

Пред самой Москвой были даны сраженья,
Их местом, одним стало Шевардино.
Другим —  и опять же всё для отступленья:
Сто тридцать вёрст от Москвы — Бородино.

Зачем, для чего даны оба сражения,
По мненью писателя — Бородино:
Напрасно, последует вновь отступление,
На сей раз оно было и не нужно.

А всем результатом обоих сражений:
Лишь гибель ста тысяч и боле людей,
В Москву ОН вошёл для ЕГО поражения,
Добавив для армии новых смертей.

Но, если б разумными были причины,
Не мог не понять даже Наполеон,
Последней его из сражений картиной,
Морально всегда будет опустошён.

Он, как гениальный времён полководец,
Решился на этот последний свой шаг,
Не мог он не знать, что Москва, как колодец,
Сильнее окажется, чем русский враг.

Она, вся сожжённая и без ночлега,
Без пищи, в условиях русской зимы,
Не станет спасительным словно ковчегом,
Она ЕМУ будет началом беды.

Не мог не предвидеть, что взятье Престольной,
Не станет кампании мирным концом,
Ему обернётся так непроизвольно,
ЕГО всем обрушенным в планах сей дом.

Так в чём гениальность? Не мог он предвидеть?
Москва — то не Вена, про мирный исход,
Никто на Руси не хотел даже слышать,
И даже о мире открыть как бы рот.

ОН был бы не прочь не давать то сражение,
Но жажда, стремление русских разбить,
Мечты своей давней, её исполнение,
Не мог он уже в этот раз упустить.

Иначе престиж полководца-героя
Весь рухнет, и слава померкнет в веках,
Но ОН просчитался на мир планы строя,
Не тот оказался пред ним русский враг.

ОН думал, что сломлены русские силы,
Что целью победы и есть та Москва,
Без мира довёл сам себя до могилы,
В России ЕМУ не хватило ума!

А что же Кутузов, и он полководец,
Не хуже его, и умеет он ждать,
Он вынужден был защитить «свой колодец»,
Нельзя же Москву без сраженья отдать.

Так пишут историки, и всё ради славы,
Престижа всех прошлых, когда-то побед,
А то, что в кампании мы ещё слабы,
То мы наживём ещё множество бед.

У нас мало пушек, нехватка и ружей,
И численность армии нашей мала,
Обмундирование всё наше хуже,
Разведка при армии тоже слаба.

Но русские помнят девизы всех прошлых,
Вести не числом, а уменьем войну,
Всё было когда-то, времён тех достойных,
Но армия явно дала слабину.

Историки пишут, что мы, отступая,
Всё время искали, где лучше места,
Позицию выбрать, чтоб мы, наступая,
Внезапного сделать могли вид броска.

Позиция эта, одна из всех лучших,
Как будто бы найдена в Бородино,
Где сосредоточие сил всех могучих,
Успеха к победе бы шансы дало.

Её укрепляли, и, зная заранее,
В пространстве от Бородина до Устиц,
Вот здесь и прошло армий двух, их слияние,
И под руководством известных нам лиц.

Что ранее выставлен для наблюдения,
Наш пост, укреплённый у Шевардино,
Но Наполеон, всё предвидя сражение,
За день до сражения забрал и его.

На следу(ю)щий день и прошло то сражение,
Всем нам Бородинским известно оно,
Оно вызывает у всех восхищение,
Не быть не могло оно без возмущения,
Народ бы не понял всю власть заодно.

Отдать просто древнюю нашу столицу,
Без всякой попытки её защитить,
Такое не может нам даже присниться,
И в этом весь смысл его должен и быть.

Но мы не искали тех лучших позиций,
А мы, отступая прошли мимо них,
И есть в том причины, чему нам дивиться,
Но это отдельный уже будет «стих».

Мы не укрепляли то поле сражения,
Имея в виду село Бородино,
Надежду замедлить врага продвижение
Возложено было на Шевардино.

Но, если считалось, что для наблюдения
Был создан тот наш Шевардинский редут,
То цель выполнима и без укрепления,
Казачий разъезд пригодился бы тут.

Редут этот был и, по нашему мнению,
Лишь левым флангом всех наших сил,
Ему придавалось большое значение…
Но Наполеон на день раньше разбил.

Шесть тысяч солдат потеряли мы в битве,
С названием ей Шевардинский «позор»,
ОН вынудил наши сместить все «молитвы»,
На неукреплённый от спешки простор.
    
            Схема Бородинской битвы


   

Меж Утицей — Бородино всё пространство,
С названьем в истории «Бородино»,
Вот здесь и случилось с французами «братство»,
Где насмерть «делили мы с ними добро».

С обеих сторон столь сильны устремленья:
Французы с боями две тысячи вёрст,
Прошли с долгожданным одним намереньем,
Достигнуть одну из важнейших в ней «звёзд».

Сражались отважно и с твёрдой надеждой,
Прощальный с Россией их движется бой,
В Москве ждёт их мир, заключённый, как прежде,
Победа им даст обрести здесь покой.

Покой — это пьянство, грабёж и квартиры,
Солдатам прямой был во всём интерес,
Все ждали, как манны, престижного мира,
Поскольку победа их «тянет на вес».

А наши сражались за честь, за отчизну,
За нами столица, Святая Москва,
Пора всем французам уже «ставить клизму»,
Иначе охватит Россию тоска.

3-2-20

С упорством постичь «все военные тайны»,
Пьер двигался дальше, навстречу войне,
Увиденным всем возбуждён был он крайне,
Всем тем состоянием даже вдвойне.

Навстречу тащился обоз госпитальный,
Где в каждой «карете»-телеге битком,
Как груз, но живой, нагружённый повально,
С обеих сторон люди, лёжа рядком;

Стонали, кряхтели, тряслись по дороге,
Насыпанной гравием крупных кусков,
И каждая пядь земли словно пороги,
Пронзала им боль по причине бросков;

От тряски, шатаний на стороны тела,
Картину дополнил их всех общий вид,
И вся эта масса «удобства» терпела,
А ран перевязка — сплошной русский стыд.

Где вместо бинтов и удобных повязок,
Висело с завя;зью верёвкой тряпьё,
Картина, достойная древних всех сказок,
Лишь к вызову боли, «взрывая чутьё!»

Дорога забита была «снаряженьем»:
Навстречу обозу, спускаясь с горы,
Полк кавалерийский скакал под весельем,
И странным, казалось бы, для всей поры.

А тут ещё Пьер со своим экипажем,
Он сам — в белой шляпе, зелёный и фрак,
Всем видом своим, прямо так мы и скажем,
Казался он всем, как ненужный чудак.

Один из солдат в руку с лёгким раненьем,
Держась за телегу здоровой рукой,
С каким-то злорадством и остервененьем,
Нарушил у Пьера виденья покой:

— Ну что, землячок, тут нас всех и положат?
Но Пьер, потрясённый обозом больных,
Вопрос будто этот его не тревожит,
Задумался о; судьбе всех остальных.

Солдат продолжал говорить с пониманьем:
— Простых мужиков гонят всех на войну;
И не обращая на это вниманья:
— Москва ведь за нами — погибнем в бою!

Пьер понял солдатские эти все мысли,
Кивнул одобрительно он головой,
Они его тоже частенько все грызли,
Но мы все в плену в связи с этой войной.

Проехав версту, он знакомого встретил,
Знакомый начальником был докторов,
И он с удивлением Пьеру заметил:
— Каких Пьер здесь ищет столь нужных даров?

Ему всё пытался дать Пьер объясненья,
Желал защищать бы родную Москву,
И доктор как мог к своему огорченью,
Советом помог утолить он тоску.

Связаться с светлейшим, ему он поможет
Достойное место в сраженье занять:
— Естественно поиск для вас будет сложен,
Ему — не до вас, чтобы всё объяснять.

— А где же позиции войск этих армий?
— Ну, это не мне такой сложный вопрос:
— Проедте Татарино — сразу вы сами,
Ответ вы увидите на ваш запрос.

— Я мог бы вас пре;проводи;ть на то место,
Других, как всегда, я весь полон забот,
Сражение завтра и мне неуместно…
Мне нужно «врачебный устраивать дот».

Представьте: на сто тысяч войска в сражениях,
Нам раненых будет лишь малым числом,
Под двадцать так тысяч солдат для лечения,
А мне что же делать, «разверзнись хоть гром».

Всех лекарей, коек, носилок так мало,
Едва ли так тысяч на шесть всех солдат,
И в этом страна наша тоже отстала…
Спешу к корпусному, вот так-то, мой брат.

Та странная мысль, из числа многих тысяч,
Людей из здоровых, стары;х, молодых,
Придётся в сражении двадцать их вычесть,
Из них обречённых на раны, живых.

И сколько придётся на смерть их зачислить,
А разве кто думает, сколько таких?
Они идут в бой, им нет места тем мыслям,
Не может не думать остаться в живых.

Пьер всё переваривал эти все мысли,
Держа на Татарино свой странный путь,
Они на нём тяжестью прочно повисли,
Ему, не давая с пути повернуть.

Там, в доме помещичьем и размещался
Тот главный всей армии русской наш штаб,
Светлейший в нём прочно уже окопался,
Штаб свой укрепляя, он был очень слаб.

На месте своём не застал Пьер главкома,
Справлялся молебен в честь наших побед,
Поехал он к Горкам, им движет истома,
Оставить и свой под Москвой яркий след.

Он, въехав на гору, мужчин-ополченцев
Увидел работавших там мужиков,
И нет среди них просто так иждивенцев,
Трудились усердно, все зная тот зов:

«Всем нам навалиться, отдав наши силы,
В защиту священной для всех нас Москвы,
Поднимем француза мы даже на вилы,
Москву взять — отучим от этой тоски!»