Война и мир гл. Э-2-2а и Э-2-2б

Э-2-2а

Какая же тайна и в чём эта сила,
Что неудержимо так движет людьми,
И как эта сила себя возносила,
Чтоб встать у народа ему по пути?

Историки разных своих направлений,

Биографы или событий — предмет,
Всегда поощряют одни только мнения:
Что сила в том — власть для владык и их след.

По их описаньям событьями движет
Одна только воля, имеющих власть,
И этот ответ одной правдой лишь дышит,
Пока тот историк один «топчет страсть».

Своим и всё только одним своим мнением
Событье подать как он видит всё сам,
Тем самым других одарить всем сомненьем,
А правду ли он преподносит всю нам?

Но вскоре как люди различных народов
Всё тем же событьям дают разный толк,
Теряется смысл одного только рода,
Принять всю причину за истинный долг.

Поскольку вся сила не только различно
Трактуется ими в событьях тех лет,
Но часто в противном порядке обычно,
Но тоже событьям даётся ответ.

Они обвиняют различных монархов
В одних, всех и тех же событьях тех лет,
И даже в поддержке своих патриархов,
Навлекших на нацию множество бед.

И даже по-разному видят причины
Той силы, что к власти в стране привела,
Какие сработали в этом пружины,
И даже не важно какого он чина,
И как эта власть была им отдана.

Так Тьер, объясняя власть Наполеона,
А сам он, конечно же, бонапартист:
«Его гениальность — всей власти основа,
И он в добродетели нравом был чист».

Напротив, Ланфрей, он же — ре;спубликанец,
Обратное, в пику ему утверждал,,
Что Наполеон и мошенник, мерзавец,
И власть он обманом свою совладал.

Вот так и историки разного рода,
Все опровергая дово;ды одних,
Тем более в разные «веки» и годы,
Теряют читателей даже своих.

Историки общие судьбы народов,
Воззрения частных на силу, как власть,
Не признают власть, присущую родом,
Отдельным героям, владыкам, как страсть.

Они признают её лишь результатом
Различно направленных множества сил,
А не силу власти «лица-супостата»,
Каким бы он ни был — иль плох или мил.

По этому мнению власть лиц в истории,
Как произведение множества сил,
Казалось, не может уже быть, тем более,
Как сила событий, кто б их ни родил.

Однако историки общей науки
Во многих случа;ях трактуют извне,
Понятие власти, как силу по сути,
Событий, рождённых в своей же среде.

И эту-то общую, сложную силу,
Считают причиной событий извне,
Но может, себе даже роют могилу,
Бывает, однако, в его же вине.

По их изложенью глава любой власти,
И как основное лицо всех причин,
Всегда остаётся по большей части,
Продуктом времён и «мотором пружин».

Используя силу как данную властью,
Как будто сливаясь в понятье одно,
Владыки толкают народы к участью,
К войне, забывая народа «у;части»,
И даже — и в целом, страны заодно.

Гервинус и Шлоссер, к примеру, по случаю,
Трактуют понятья событий тех лет:
Что Наполеон, как итог революции,
Спасая страну от грозящих ей бед,

Направил всю власть, воплощённую в силу,
В поход на Россию, страну чтоб сберечь,
Поскольку народ себе роет могилу,
И от революций его уберечь.

Однако всей той революцьи идеи,
Итогом её — ему данная власть,
И эта же власть подавила все цели,
Войной и походом усми;рив всю страсть.

Казалось бы странным то противоречье,
Оно не случайно — на каждом шагу,
У общих историков находим с ним «встречу»,
И в книгах, и в их воспалённом мозгу.

В причину подобных всех противоречий,
Уже исторических общих проблем,
Как в метод анализа, «входят» все речи
От спорных и неразрешённых дилемм.

Но анализируя эти проблемы,
Историки словно не видят итог,
Им надо найти все те силы для темы,
Единой всех сил, составляющей слог.

Вернёмся мы снова к событиям года,
Как восстановление власти в стране,
Бурбонов, чтоб прежнюю делать погоду,
Конец положить всей кровавой войне.

Историк тот частный о том пишет прямо,
Событье свершилось по воле царя,
Царя Александра, как скинувший в яму,
Их Наполеона, монарха храня.

Э-2-2б

Однако Гервинус, как общий историк,
Опровергает у частного взгляд,
Верней, дополняет причин этот ряд,
На частное мнение «катит он ролик»,
Как силу и воли известных плеяд:

Меттерниха, Штерна и Шатобриана,
И иже — Фихте, Талейран, мадам Шталь,
И как в дополненье — небесная манна
В поддержку Бурбонов и словно как дань.

Но он, тот историк, не только дополнил,
На части разло;жив власть-силу царя,
Меж мненьем других он, как долг свой исполнил,
Как видим, что даже совсем и не зря.

Воздействие мнений всех их друг на друга,
Как сумма отдельных причин составных,
Не есть та причина — «царю, как услуга»,
Что царство Бурбонов устроило всех.

Но то, что историки и дипломаты,
Сказали друг другу таких пару слов,
Они меж собой в отношеньях объяты,
Не их утвержденьем достигнут улов.

Но чтоб объяснить, что по их утвержденьям
Вновь восстановилась Бурбонов вся власть,
Опять допустить должны то положение,
А именно: силу всей власти признать.

Они же — которую и отрицают,
Считая её результатом тех сил,
Должны объяснить, как они допускают,
И скрытую силу, где раньше хранил.

Они же вновь сводят всё к власти и силе,
Не только вступая в спор с частным лицом,
Себя «приближая к той самой могиле»,
И, как оказавшись на месте пустом.

Сравнить можно всё это с ярким примером:
Вот ждём долгожданного все мы дождя,
Нахлынули тучи, но вдруг, между делом,
Их ветр разгоняет в течение дня.

Иль наоборот, ветер их нагоняет…
Историки точно деянья людей,
Всё так, как им надо, так и объясняют,
Теория лишь бы смотрелась видней.

Тогда говорят: результатом событий
И есть та железная в то время власть,
А для доказательств других всех открытий,
Что власть производит события «в масть».

Ещё категория есть средь учёных,
Историк культуры — названье ему,
И общим потоком обычно влекомых,
Идя по пути, как они, «как во тьму».

Они видят силу, что движет событьем,
Во всех проявленьях «большого» ума,
Где в книгах события и их развитие
Описаны большею частью всегда.

Причина событий есть умственный признак,
Но с ним согласиться — с большим лишь трудом,
Скорее всего, этот признак, как призрак,
Есть связь меж движеньем народов с умом.

Нельзя допустить, чтобы умственный фактор,
Влиял на всю деятельность всех бы людей,
Тогда казни, убийства являются актом,
Как несовместимым с грехом «не убий».

И умственный или культурный сей фактор
Понятие вводит, как силу идей,
Он словно смыкается с властью де-факто,
Но с массами связь в том должна быть видней.

Возможно понять, что монаршею властью,
События все сотрясают весь мир,
Но как смогла «Книга» «с идейною мастью»,
Воздать революции «массовый пир?»

Не может быть понято без объяснения,
Причиной всей связи событий, идей,
С признаньем какого-то как совмещения
Событий и действий живущих людей.

К примеру — как связь человека с торговлей,
С любым даже видом у на с и труда,
Но как ум людей с подобающей ролью
Быть может причиной событий всегда?

Понять очень трудно, придти к заключенью
Культурных историков в соображеньях:
Поскольку учёный историю творит,
Подумать приятно в воображении,
Что труд их сословия есть отображенье:
Событье само за себя говорит.

Идеи и труд движут всем человечеством,
Всё также, как думать приятно другим,
Купцам, земледельцам в своём же отечестве,
А также профессиям всем остальным.

Но, кроме того, просвещенье, культура,
Вся цивилизацья под лозунг идей,
Неясная, слабая — «мускулатура»,
Чтоб быть бы причиной истории всей.

Под знамя которых всегда им удобно
В событья вставлять все не ясны слова,
И, якобы, смысл всех событий подробно,
А также причин подтвердит всё молва.

К культурным историкам больше и ближе,
Почти примыкают «отряды» других,
Используя факторы самые те же,
Заимствуя многие прямо у них.

Невольно ссылаясь на волю всевластья,
Культура сама отвергает себя,
Что новая сила не входит в участье
Развитья событий, а лишь говоря:

Единственным средством понять все событья,
Причиной и есть всё та самая власть,
Они же, которую в смысле развития,
И так не признают той власти «уча;сть».