Сестричка

Неожиданно в ноябре у меня появилась сестричка. Мама говорила, что подарит мне братика или сестричку в январе, а вышло чудо!
Мне сказали, что трогать её пока нельзя: уж очень она малюсенькая. Мама  на грелку положила ватку и белую мягкую тряпочку, а на этот матрасик – закутанную в тёплую пелёнку сестричку. Она лежала, как маленькая  куколка, а я не могла оторвать от нее глаз. Вот так и началось наше знакомство.
      Я очень хотела, чтобы её назвали Аллой, но бабушка Луша сказала: «Звать будем Леной». Все почему-то согласились, ну, и я тоже.
    Леночка росла очень медленно, и с каждым днём для меня она становилась всё милее и роднее. Я любила её больше всех своих двоюродных и троюродных братьев и сестёр. Смотрела, как мама капает ей в ротик грудное молочко из пипетки и ждала, когда же сестричка подрастёт. Часто мама укладывала Леночку с её постелькой на печь, а  я часами, лёжа рядом, смотрела на неё. Она спала и спала, а я тихонько пела ей колыбельные. У меня вызывало восторг любое её движение: вот дрогнули губки, открылись и закрылись глазки, послышался слабый писк… Всё это меня очень волновало.
Как-то прибежала двоюродная сестра Зина и сказала, что приехала папина сестра из Чарджоу – тётя Маша – и бабушка ждёт нас в гости. Мама уложила Леночку на печи, родители нарядно оделись, взяли меня и мы пошли.
Вся родня расселась за столом, разглядывая тётимашины гостинцы: курагу, кишмиш, миндаль,  конфеты в ярких обёртках. И мне бабушка дала две конфетки.
     Все весело говорили, пели песни под гармонь – дядя Ваня очень хорошо играл. (К слову сказать, вся семья у нас была певучая). Потом заговорили о Леночке. Тётя Маша спросила меня: «Нинк, а зачем тебе такая некрасивая сестра? Ты на неё подушку положи – и она уснёт, ты опять будешь одна дочка!»    Услышав это, все стали ругать её,  а она смеялась и говорила, что пошутила. А меня будто что-то ударило по голове и ногам, и сердце заколотилось сильно-сильно.
       Я тихонечко вышла в сени, даже одеваться не стала и бегом, через огороды, по снегу – домой. Мне всё казалось, что тётя Маша крадётся следом. Я забежала в сени и быстро закрылась на крючок. Заглянула на печь:  Леночка лежала, как её уложили. Мне мама всегда говорила, что к сестричке нельзя подходить холодной, с мороза, и трогать её нельзя, пока не согреешься.  Прижавшись к печке, я дождалась, когда согреюсь, потом залезла на печь и лежала, охраняя сестру. (Хотела взять ухват, но он был большой. Тогда я взяла скалку). Я вся дрожала от страха, мне казалось, что кто-то идёт, что скрипит снег под чьими-то  ногами. Держала своё оружие в руке и надеялась защитить такую маленькую, но самую дорогую для меня сестричку. Слёзы капали на мою подушку, скоро она стала мокрой.
        И вот шаги… Дёрнули дверь, затем постучали.  Я затаилась, вся дрожа от страха…  Стук в окно…. И мамин голос: «Доченька, открой!»
    Родители вдвоём стали звать меня, думая, что я заснула. И, только услышав, что папа собирается что-то делать с дверью, я тихонько слезла с печки и стала вглядываться в темноту за окном. Меня просили, чтобы я открыла. Выйдя в сени, я прижала крючок: боялась, что он откинется. Мама  продолжала меня уговаривать,  а я спросила: «Тёти Маши с вами нет?»
          Мама заплакала и сказала: «Доченька, родная, это мы пришли! Никого с нами нет! Открой нам, хорошая наша девочка! Мы никого чужого не впустим в дом».  Я открыла дверь, папа подхватил меня и занёс в комнату. Заметив в моих руках скалку, он молча кивнул на неё маме…
Мы долго сидели втроём, обнявшись. У родителей в глазах стояли слёзы, и папа дал слово, что никогда и никому  не позволит обидеть своих девочек.
Это была самая страшная ночь моего детства. Мне было четыре года.
А третьего января сестричка впервые заплакала и взяла мамину грудь. Бабушка сказала: «Ну, вот и родилась наша Леночка!»