Война и мир. Эпилог. гл. Э-1-16а и Э-16 б

Э-1-16а

Бывали моменты, когда Пьер с Наташей
Одни оставались в семейном кругу,
То их разговор словно полная чаша,
Почти что всегда приводил их к добру.

Так чётки и ясны их мысли друг другу,
В момент оседали в душе, голове,
Жене как бы дань отдавал он, как другу,
Ценя логику мыслей, такой, как в себе.

Когда, рассуждая, всё молвил спокойно,
Она, увлекаясь, берёт за пример,
Ему, возражая логично, достойно,
Всегда восхищался своей женой Пьер.

Хотя и, бывало, приводит всё к ссоре,
Но всё не мешало их крепкой любви,
И неразрешимый вопрос у них в споре,
Казался стремленьем признанья вины.

Оставшись одни после бурного спора,
Наташа счастливой к нему подошла,
Она, как надёжная в жизни опора,
Давно эту роль для себя — как нашла.

В мгновенье схватила его за «головку»,
И с силой прижавши её ко груди,
Как хищница, быстро, но нежно и ловко,
Напомнив о крепкой, надёжной любви.

— Теперь ты весь мой, никуда не уедешь,
И я от себя просто так не пущу!
Ты, милый, делами опасными бредишь,
И я, как супруга, тебя сберегу.

С тех пор в разговорах на разные темы,
С большим пониманьем все мысли ценя,
Они достигали единства дилеммы,
Своё положенье, детей всех любя.

Наташа поведала мужу о брате,
И как ей жилось здесь без мужа одной,
Сама она жи;ла в какой-то утрате,
Она позабыла и слово покой.

О том, как ей Марья всё нравится больше,
Во всех отношениях — лучше её;
А Пьер ей поведал, в столице быть дольше,
Уже невыносимее стало житьё.

— Во-первых, скучал по тебе я, Наташа,
Всё время хотелось общаться с детьми,
Приёмы, обеды противны мне даже,
Я чувствовал это своими костьми.

Особенно мне докучали все дамы,
Я с ними не мог ни о чём говорить,
Я словно забыл разговорные гаммы,
Не мог я им даже улыбки дарить.

Наташа, так пристально глядя на Пьера,
Хвалить продолжала подругу свою,
Мари для неё стала ценным примером
В счастливом, семейном с Ростовым раю.

— Мари — просто прелесть, ах, как она чутко
Желанья детей понимает верней,
Она, как волшебная во-время щётка,
Всегда очищает манеры детей.

Она словно видит насквозь у них душу,
Она упреждает неправильный шаг,
Плохому не даст она выйти наружу,
А как бережёт свой семейный очаг!

Задет и племянник опять в разговоре,
Как он реагировал на дядин спор,
Пьер очень желал знать жены мненье в споре,
Одной из надёжнейших в жизни опор.

— У Коленьки есть и свои убежденья,
Когда не достигнуто мнение всех,
Он не согласится своё высказать мненье,
И не допускает он в мыслях помех.

Но Пьер, несмотря на попытки Наташи,
Другим разговором отвлечься от дел:
Мужским коллективом заваренной каши,
Не мог найти в споре какой-то предел.

И вновь и при ней упрекал её брата,
За всю ту отсталость, чем жила страна,
Гнетёт за Россию его вся досада,
Она ещё рабством веками больна.

— Его рассужденья и мысли — забава,
Собрал для приличия ряд модных книг,
Сисмонди, Руссо, Монтескьё — всё отрава,
И вряд ли теперь польза будет от них.

— Ты знаешь, как я его… — начал он было,
Хотел всё сказать Пьер, смягчая слова,
Однако Наташа его перебила:
— Не надо, родной, вдруг пойдёт вся молва.

— Забавное слово твоё, Пьер — забава,
Но для меня как раз всё на; оборот,
Мне всё остальное, как вешняя тра;ва,
Я в мыслях своих нахожу только брод.

Как жаль, я не видела с детками встречу,
И кто из детей больше всех тому рад?
— Да, — молвил вновь Пьер; — Тебе снова замечу:
(Хотя — как ответ, было всё невпопад);

— Нельзя даже думать, иметь все те мысли,
Менять существующий наш мирный строй,
Мы — верные стражи российской отчизны,
Она — всем нам будто бы дом, вроде свой, —

Парировал так Николай ответ Пьеру…
— Но я, и нас много, не думать о том,
Не можем терять в наше будуще(е) веру,
Европа вся строит себе новый дом.

Мы не призываем к прямому насилию,
Путём беспорядка менять жизнь в стране,
И пусть называться всё станет идиллией,
Но мы все живём в беспробудном, как сне.

И общество наше — союз «добродетель»,
В него все вступают, кто любит добро,
Кто мыслит, и мысль эта к лучшему светит,
Кому и Россия — не есть «всё равно».

Приезд мой в столицу был обществу нужен,
Оно распадалось от распрей внутри,
Союз словно был наш немного контужен,
В нём снова к согласию смогли все придти.

Наташе казалось уже без сомненья,
Что мысли все мужа всем очень нужны,
Её волновало одно лишь смущенье,
Что именно мужу те мысли важны.

Что именно муж так для общества важен,
Зачем ему это всё брать на себя,
Мой Пьер по природе своей столь отважен,
Но ведь у него уже есть и семья!

И я уже с ним, мы настолько богаты,
Нам только бы жить и растить всех детей,
Ни в чём вместе с ним мы в том не; виноваты,
Что власть вся в стране — у того, кто сильней.

Наташа пыталась найти лишь замену,
Кто мог быть его, Пьера, даже умней,
Не только умней, но влиятельней в меру,
И чтобы характером был бы сильней.

Э-1-16б

Она перебрала всех в во;ображении,
Людей, всем которым доверить мог Пьер,
Всех дел понимание, их положение,
С принятием необходимых всех мер,

Им был уважаем по тем же рассказам,
Всех больше всего Каратаев Платон,
— Одобрил тебя ли, иль встретил отказом?
К тебе — чем к другим, благоволил лишь он.

— А, тот Каратаев, — подумал минутку:
— Наверное, он бы не понял меня:
— А может, — подумал он: — это всё в шутку,
Скорее всего, он сказал бы: «Всё — зря».

Он нашу семейную жизнь бы одобрил,
Я, если бы мог, показал ему нас,
Характер его слишком мягкий и добрый,
Чтоб жизнь, как вся есть, выносить без прикрас.

— Вот ты говоришь, что разлука — всё мука,
Разлука — что ветер огня для любви,
Для многих — как верная в том их порука,
Коль чувства свои — у обоих в крови.

К тебе у меня — сверх особое чувство:
В тебя я давно был сначала влюблён,
И мне без тебя как-то было всё пусто,
Как видел тебя — становился смешон.

Увидев тебя я в гостях у Марии,
Вдруг вспыхнула спящая, Ната, любовь,
Она — как подобна природной стихии,
Бурлить стала вновь во мне прежняя кровь.

Но их встречный взгляд всё сказал остальное,
«Нам лучшее время любви — лишь теперь,
 У нас с тобой — дети, всё то дорогое,
Любовь у нас, Пьер, с тобой — вся без потерь!»

«Нельзя покидать меня, милый, надолго»…
Как вдруг словно блеск злой в ней вспыхнул в глазах,
— Ты видел её!?.. — Нет, и не было б толку…
Наташа готова погрязнуть в слезах…

— Я счастлива, Пьер, быть всё время с тобою,
Когда говоришь, я смотрю на тебя,
И речи твои во всех спорах, не скрою,
Я слушаю тоже тебя всё любя!

С любовью смотрю я на нашего сына,
Как капли воды, он похож на тебя;
Ну вот, нам расстаться настала причина,
Кормить, слышь, зовёт он так громко меня.

Молчание длилось всего лишь секунды,
И снова пытались они говорить,
Процессы общения не были скучны,
Всегда у них было и что обсудить.

Пьер вновь с увлеченьем и самодовольством
Увлёк жену в тот же опять разговор,
Поездке в столицу, своём беспокойстве,
Где он нашёл в обществе только раздор.

Ему удалось сплотить членов общины,
Вокруг тех задач и целе;й, и идей,
Он рад, устранив в ней назревших причины,
Вдохнув вновь надежду в сознанье людей.

Ему даже казалось, он признан главою,
Дать русскому обществу свежий толчок,
Он был так доволен успехом, собою,
Он, как и Ростов, видел в этом свой долг.

— Я только сказать тебе счёл, дорогая,
Что важные мысли обычно — просты,
Вот как во всём хаосе, я полагая,
Мы действовать в обществе сами должны.

Ежели порочные люди в союзе,
Имеют над всеми и силу, и власть,
То честные люди, связав свои узы,
Не дать должны целям, идеям пропасть.

Вот всё в нашей жизни бывает так просто…
Но ты, Ната, что-то хотела сказать?
— Да так… пустяки: шаги Петины роста…
Как няня хотела от груди отнять…

Так он улыбнулся, ко мне как прижался,
Неужто уже не хотел уходить?
А, может быть, даже уже обижался,
Ему у груди так комфортно ведь жить.

Ужасно он мил и смышлёный наш мальчик,
Но вот — он кричит, уже кушать зовёт,
Хотя ещё мальчик наш — только лишь с пальчик,
Уже он в обиду себя не даёт.

Племянник Болконский — вот есть ещё мальчик,
Уже он не с пальчик — зовут Николай,
Характером всем нам он кажется «странник»,
Он рос, где семейный господствовал рай.

Всегда в его спальне горела лампадка,
Боялся с рождения он темноты,
А рядом Десаль храпел очень так сладко,
Наверное, сном возмещая мечты.

Проснувшись, сидел Николай на кровати,
Он был необычно в холодном поту,
Ему страшный сон так приснился некстати,
И даже — как пересохло во рту.

Он видел себя в этом сне вместе с Пьером,
В каких-то невиданных касках в главе,
Они как бы личным бесстрашным примером,
Огромного войска шли в нём во главе.

А войско составлено из белых линий,
И, как паутиной, неслось всё вперёд,
А в нём — дядя Пьер и как вождь, словно гений,
Всё ближе и ближе к нему весь народ.

Вдруг нити, что двигались с ними, ослабли,
И дядя Ростов преградил им их путь,
Исчезли у войска и ружья, и сабли,
Они не могли даже передохнуть.

Он, стоя в своей строгой и грозной позе,
Указывал на повреждённые вещи в столе,
Изрёк с подобающей силой угрозе,
Приказ Аракчеев убить отдал мне.

Николенька глянул на Пьера в испуге,
Но Пьер вдруг исчез, стоял рядом отец,
Отца он не знал, и в расплывчатом круге,
Отец исчезал в паутине колец.

То вдруг появлялся, жалея сыночка,
Но сам он лишился последних всех сил,
На нём оказалась стальная цепочка…
А дядя — всё ближе как двигался к ним.

Николенька в ужасе быстро проснулся,
С портрета отец всё смотрел на него,
Ему показалось, что он улыбнулся,
Все действия с Пьером, одобрив его.

«Исполню я общества Пьера, их планы,
Учёба не будет помехой мне в том,
Я вылечу общества свежие раны,
Россия построит себе новый дом.

Вот Муций Сцевола — он сжёг свою руку,
Наверное, верность идеям храня,
Я тоже бы мог претерпеть эту муку,
Я буду героем их светлого дня».

Он словно копировал планы Андрея,
Отец, по началу, о том же мечтал,
Он тоже все планы свои, как лелея,
Лишь мысленно их в голове развивал.

Но вдруг от досады, что он в том бессилен,
Рыдание, слёзы залили глаза,
Как будто бы в чём-то он мог быть повинен,
Нависло на нём всё как будто гроза.

— Вы что, нездоровы? — и голос Десаля
Раздался под утро в ночной тишине:
— Наверное, ночью так плохо вы спали?
— Да нет, страшный сон приснился вдруг мне.

Он лёг на подушку, спокойные мысли,
Уже вместо сна захватили, как в плен,
Они окружали, на нём словно висли,
Предвестник больших в их судьбе перемен.

Меня окружают чудесные люди:
Десаль, дядя Пьер и — с портрета отец,
Я сделаю всё им в угоду, что любят,
Лишь жизни — начало, ещё — не конец.