Глава 5. Излечение героя. Явление героини

Глава 5. Излечение героя. Явление героини.

1
Лягушка, скрывшись в синь осоки,
Проквакала в дыму рябом,
Что дом, как стражник невысокий,
Туманы подпирает лбом.

А ливень, словно тремор частый,
Откроет двери рот зубастый,
Что и тебя, что встал средь трав,
Проглотит, не пережевав.

А после червячка заморит
Тобой, и ты заморишь в нем
Ту сухость, что терзала днем,
Вот, вправду дождь начнется вскоре.

И квакша пела в капель взвесь:
“Иди же в дом, что мокнуть здесь?”

2
Герой прошел сквозь рот порога,
Встал, не успев сказать всего –
Сестрица ласково, но строго
В упор смотрела на него.

И речь ее лилась, как речка,
“Ах, знала я, конечно, гречка…
Поставь мешки, иди к столу,
Как духи ходят по селу.

Как тяжело в сердечной дрожи
Ее нести в неблизкий свет,
Ты не ошибся, денег нет,
Но я тебе налью, быть может,

И дам… да вот не с маслом шиш,
А что – ты сам тогда решишь.


3
Зачем ко мне, скажи на милость,
Проделал ты столь долгий путь,
Да не трясись – уже сварилась,
Та гречка…хоть поешь чуть-чуть”.

И, улыбнувшись с доброй злостью,
Сестра мигнула нежно гостю
И нагадала по руке,
Что гречка правда в котелке.

Лежит, смешав часы и даты,
Сварившись в странном вираже,
И с мясом… но откуда же?
Ведь голод был в Крыму двадцатых.

И гость, уняв похмелья спесь,
Взял вилку и собрался есть.

4
Жевал отчаянно, хоть кротко,
Рисуя над хозяйкой нимб,
Ведь голод, друг, совсем не тетка
И не сестра, что перед ним.

Пусть в каше жир дрожал устало,
Но мясо больше удивляло,
Лежало, но скрывало суть,
На курицу похоже чуть,

Мягко, как полусон за тучей,
Что в голод столь неповторим,
Да вот не кожица над ним,
А чешуя змеи гремучей.

И гость шептал, зря дождь в окне:
“Сестра, неужто худо мне?

5
Ты выглядишь светло и мило,
А чем же кормишь не за так,
Неужто друга отравила,
Что здесь скочурится, дурак?

 Дай спирт глотнуть…” – гость рек, скучая.
“Потом глотнешь, но выпей чая, –
Сестра, как бездна на краю,
Вновь расстилала речь свою, -

Горьки безрадостные ночи,
Как брага жгучая горька:
В мой тайный дом ты шел пока,
Ты ждал ее, теперь не хочешь,

Но все же пей, да хоть меня
Из кружки, ложечкой звеня….”

6
Сестра утихла… ветер-нищий
Срывал на каплях ливня злость,
Гость вспомнил: пред принятьем пищи
С ним что-то странное стряслось:

Слегка гремучею и клейкой,
Похмелье той же самой змейкой
Что в каше сварена, ушло
За запотевшее стекло.

Хвороба тихо зашипела,
Оставив жажду, но к воде,
Что всюду, течь случится где,
Ласкает дух и лечит тело.

И гость с приливом свежих сил
Из кружи чай горячий пил.

7
Болезнь, как тень, упав в овраги,
Расплавилась в сыром ветру,
Гость не хотел горячей браги,
Хотел лишь чаю и сестру.

Сестра на стол глядела в оба
И тихо молвила: “Хвороба –
То грех, змеящийся в фужер,
Что в каше сваренный уже.

Ты шел в тени лихим скитальцем,
Но улыбнулся свет ему,
И оттого в моем дому
Ты гостем был, стал постояльцем.

Коль зазмеится вновь беда,
Ты снова приходи сюда.

8
Пусть холодом слеза струится,
Но греет дом, как теплый грот,
Я не простая медсестрица,
Недаром жаба у ворот.

Бери с душистым чаем кружку,
Я вряд ли превращусь в лягушку,
Но все ж колдунья, голос чей
Сильней и чувственней врачей.

Не все внутри такой же глянец,
Что и снаружи…в дом ко мне,
Но только ночью при луне
Ты приводи знакомых пьяниц.

И, как грехи, чей зов затих,
Все змеи выползут из них”.

Примечания

Если говорить о вере в то, что хвороба или грез могут вылезти из человека виде змеи, а далее эта змея может бы как-либо использована, то сходных взглядов придерживалась мать Александра Македонского, Олимпиада Эпирская. Она  имела и италийские и славянские этрусские корни, исповедовала древнюю веру, сходную с той, какая описана в первой части данного романа в стихах. Она жила со змеями, что было важным элементом ее мировоззрения и мистического культа.