Незримые свидетели

Яркие пятна раздирают темноту под веками, рисуя замысловатые узоры. Красные и синие, зелёные и жёлтые – краски, которых не существует, режут закрытые глаза, словно ослепительные прожектора. Упрямо продолжаешь жмуриться, не обращая внимания на неприятные ощущения – танец этих обжигающих клякс завораживает, манит, закутывает в иллюзорный кокон, из которого не хочется выбираться.

Погружаешься в это пляшущее море так глубоко, что, почувствовав прикосновение к руке, не сразу понимаешь, настоящее ли оно. Резко распахиваешь глаза, но пятна никуда не уходят, они кружатся перед тобой, став ярко-жёлтыми, как свечки на торте, которого в этом году у тебя – впервые - не было.

В конце концов яркость растворяется в голубоватом свете неба, но прикосновение остаётся, и ты, повернув голову, видишь, что это он повернулся во сне и теперь прижимается к твоей руке, мирно посапывая. Он болеет, лежит, с головой накрывшись двумя одеялами, несмотря на то, что за окном лето, и ты осторожно пододвигаешься к нему ещё ближе в попытке украсть эти минуты мнимой близости.

Думаешь, как же это жалко, но с усилием отбрасываешь подобные мысли, подстраивая своё дыхание в такт его. В конце концов, сегодня твой день рождения, и грех не воспользоваться возможностью сделать себе такой щедрый подарок – чувствовать его рядом, близко, купаться в тихом звуке его вдохов и выдохов.

Ты ни о чём не мечтаешь и ни на что не надеешься: способность быть наивным дурачком сгорела в ярком пламени множества зажигалок, разлетелась по ветру пеплом тысяч сигарет. Но эта безумная, нелогичная, пагубная тяга к нему задержалась дымом в лёгких, осела в них смолами, проникла в каждую клеточку твоего тела, и, как бы ты ни старался, её не прогнать.

Можно только забыть, ненадолго, погрузившись в дела с головой, забить громким смехом и серьёзными разговорами тихий голосок внутри, который непрерывно умоляет тебя бросить всё и оказаться рядом с ним. Но сейчас, когда вокруг нет ни звука, кроме тех, что издаёт он, что издаёшь ты, это невозможно. Сейчас, когда его касания, даже через толстые покрывала, заставляют тебя прикрывать глаза от наслаждения, ты с болезненной ясностью понимаешь, что любишь его. Это чувство – единственное, что осталось в тебе настоящего, единственное, от чего ты не готов отказаться, пока нет.

Прикрыв глаза, ты отсчитываешь его вдохи и выдохи. Вот уже которую ночь они для тебя заменяют назойливое тиканье часов, вместо бездушного механизма ведя отсчёт твоему времени на жизнь. Времени на то, чтобы расслабиться, задышать полной грудью, перестать думать о том, как ты выглядишь в глазах окружающих и просто быть. Здесь и сейчас нет никого, нет даже его, есть только ты, и тёплые одеяла рядом, и тихие звуки, которые для тебя сладкой музыкой разбавляют предрассветную тишину.

Он ворочается, и шепчет что-то во сне, и кашляет, и, ещё немного повернувшись, теперь лежит с тобой лицом к лицу. Вместо ветерка его дыхания ты чувствуешь только гладкую поверхность покрывала, но этого достаточно. Для тебя – достаточно. Уже – достаточно.

Лежишь, не шевелясь, боишься спугнуть это хрупкое, шаткое счастье, что внезапно обрушилось на тебя, сжало тёплыми пальцами сердце, погладило лёгким касанием по волосам, коснулось неощутимыми прикосновениями губ. Поразительно, насколько мало, по сути, незначительно то, что требуется тебе, чтобы почувствовать себя счастливым. Но ты не против, ведь ты понимаешь, что шёл к этому моменту маленькими шажками уже на протяжении года, что делал всё, чтобы оказаться здесь, рядом с ним, чтобы иметь право закутываться в его плед, и зарываться лицом в его подушку, и касаться его – пусть случайно и невзначай. Действовал, пусть и неосознанно, по чётко выстроенному плану, легко приводя в исполнение пункт за пунктом и, морщась от боли в груди, упрямо, не останавливаясь на отдых, отмечал их – один за другим. Научиться врать о том, что любишь? Выполнено. Перестать таять от прикосновений когда-то самого дорогого человека в мире? Есть. Обеспечить себе пустоту внутри, которую могло заполнить лишь присутствие этого незнакомого, по сути, парня? Легко. Не расставаться с Алом, только чтобы был повод оказаться у него дома, перекинуться с его лучшим другом парой фраз, покурить на лестнице и потом всю ночь прислушиваться к тому, что происходит за стеной, к тому, как Ник ходит, громко топая, по комнате, как тихо поёт твои позже ставшие любимыми песни? Без проблем.

Ты чувствуешь себя одержимым, больным, безумным. Так не должно быть, тебе должно не хватать чего-то большего, ты должен стремиться к полному, безоговорочному, яркому счастью, которого так жаждут большинство людей. Но вместо этого лежишь рядом с ним и греешься, купаешься в тихом, спокойном пламени, потихоньку сжигающем тебя изнутри.

Чувство к нему не пылает ярким огнём, оно не поглощает тебя целиком, заставляя забыть обо всём вокруг. Нет, это уже было, и ты уже сгорал – каждый раз возвращаясь к жизни, но по пути теряя что-то очень, очень важное. Тебе до сих пор кажется, что, вспыхнув в последний раз, этот огонь не оставил ничего, кроме маленькой крошечки на месте души. Она сверкает и блестит, царапает тебя своими острыми гранями, впивается в сердце, отдаётся в нём колкой болью при каждом резком движении. Там нечему гореть, и лишь ласковое, мягкое пламя чувства к нему, что сияет небольшим огоньком, согревает то, что когда-то было тобой.

Ты знаешь (или, во всяком случае, веришь), что в конце концов всё вернётся. Вернутся чувства и эмоции, вернётся способность радоваться мелочам и искренне смеяться. Но сейчас чувства – иногда – вдруг ослепляют тебя, будто ярчайшей молнией, только рядом с ним. Эти забытые ощущения резки, недолговечны, они ошеломляют, оглушают тебя, и ты не знаешь, как реагировать, не знаешь, как вместить в свой отвыкший от подобного мир эти краски, и яркость, и жизнь, но это, в общем-то, и не требуется, потому что они почти мгновенно гаснут, снова оставляя тебя в темноте.

В темноте, заполненной им.

Протянув руку, невесомо касаешься покрывала, под которым скрываются русые волосы, и серо-голубые глаза, и длинные ресницы, и руки, которые никогда не обнимут, и губы, которые никогда не поцелуют. Тепло, в которое ты будто окунаешь кончики пальцев, мягкой волной омывает всё тело, и ты купаешься в нём, прикрыв глаза. Это похоже на танец – он ведёт, даже во сне ведёт тебя за собой, показывает новые движения, лёгким жестом заставляет кружиться, кружиться, кружиться на месте. Ты с удовольствием подчиняешься, в очередной раз с усилием отталкивая от себя горькие, правдивые мысли. Сейчас, именно сейчас тебе не хочется видеть себя со стороны, не хочется оценивать, не хочется критиковать, и ругать, и мысленно давать себе одну отрезвляющую пощёчину за другой. Наступит рассвет, и за пределами этой кровати ты будешь гордым, и неприступным, и смелым, но вся эта показная мишура на самом деле не имеет ни капли смысла, и ты беззвучно шепчешь: «люблю», робко прижимаясь лицом к покрывалу.

Проходит время, и он, тяжело вздохнув, отворачивается, отодвигается, так и не скинув одеял, закрывает лицо руками, а ты замираешь, вдруг осознав, что всё это время он не спал. Он тяжело дышит, так и не отнимая рук от лица, будто двух преград недостаточно. Шепчет: «Ты спишь?», но ты не отвечаешь, замерев на месте, боясь неловким движением выдать себя.

Ещё один тяжёлый вздох – и снова шорох, и снова знакомая тяжесть у твоей руки, и снова его дыхание прямо перед тобой. Вдох и выдох, выдох и вдох – ты не хочешь даже задумываться о том, что у него на уме, не хочешь надеяться и потом снова разочаровываться. С ним на карту поставлено слишком многое, чтобы допустить хоть малейший риск, поэтому вместо того, чтобы протянуть руку, и откинуть одеяла, и попробовать, попробовать оказаться ближе, ты лежишь, притворяясь спящим.

Сердце тяжело бьётся в груди, губы пересыхают, и крошечный осколок души как никогда болезненно шевелится где-то там, в районе сердца. Не хочешь думать – ни о чём, но теперь поток мыслей не остановить, будто распрямилась до этого сдерживаемая пружина, и они бурлят, бурлят внутри тебя, грозя разнести всё тщательно выстроенное спокойствие на куски.

Отвращение к себе перемешивается с тягой к нему, и низ живота тяжелеет, когда ты прислушиваешься к его затруднённому дыханию. Как бы тебе хотелось быть его причиной, как бы тебе хотелось смотреть в его мутные от страсти глаза, и слышать его стоны, и понимать, что это всё – из-за тебя. Как бы тебе хотелось... но нет. Усилием воли всё-таки заглушаешь этот стремительный поток размышлений, и аккуратно устраиваешься поудобней, стараясь не задеть лежащего рядом мужчину.

Все эти мысли – не для вас. Для вас – это уже-почти-утро, и тусклый свет, заливающий комнату, и понимание, что вы оба не можете уснуть. Для вас – бесконечные пачки сигарет, и грязные подъезды, и мимолётные взгляды, и тихие, почти незаметные вздохи. Для вас – тишина и музыка, для вас – звук дыхания и прикосновения через одеяло, для вас – отрицание того, что вы можете быть не только друзьями. На самом деле вы и так – что-то большее, что-то, чему сложно подобрать название, что сложно описать, сформулировать даже для себя.

Его дыхание выравнивается, и ты зажмуриваешься, вновь закружившись в хороводе разноцветных огней. Красные и синие, жёлтые и зелёные - краски, которых не существует, режут закрытые глаза, словно ослепительные прожектора. Заворожённый этим танцем, ты скорее чувствуешь кожей, чем слышишь его тихий вздох. Снова решил, что он заснул, и снова ошибся – с ним ты почти никогда не оказываешься прав в своих предположениях.

Лёгкий шорох, ещё один вздох, и уже знакомое ласковое пламя окутывает твою руку – это он, плотно завернувшись в свой кокон из одеял, прижался к тебе, тихонько, почти неслышно шмыгнув носом. На этот раз нет никаких мыслей, никаких желаний, от которых стоило бы избавиться, никаких сожалений и терзаний, что каждую ночь мешают тебе заснуть, и ты проваливаешься в ставшую непривычной дремоту – мягкую и уютную, нежную и согревающую.

А его тихое дыхание продолжает отсчитывать время, оставшееся до рассвета.

Что мне до мира, в котором так много глупцов и падений?
Что мне за дело до этого мира, в котором вода не чиста?
Стал бы я алчущим жизни людей без своих предпочтений?
Мир безыскусен. Но лучше уж это, чем пустота.

Я бываю нетрезв от желания быть господином вселенной,
Лордом всех и всего, что окинет мой взгляд.
Да, я пьян невозможно и так же безудержно, вдохновенно
Я желаю открыть в своём сердце к ногам принесённый Асгард.

А ещё я впадаю в пучину бесчисленной тьмы меланхолий,
Вечерами люблю отомстить, иронично о прошлом скорбя.
И мне нравится слушать баллады о красочной боли.
А ещё я не верю. Никому, ни во что. Лишь себе и в себя.

А ещё я могу быть надменным и чуточку грустным,
Трепаться подолгу о значимых смыслах и плоскости бытия.
Неизменно одно: проклят будь ты, если ты назовёшь меня трусом
И бога во мне не увидишь. Твой бог, твоя вера и боль – это я.

Да будет проклят каждый, кто не увидит во мне бога.
Мир – тлен и грех. Его богом могу быть лишь я.