Война и мир гл. 4-4-14 и 4-4-15

4-4-14

Москва заполнялась вновь русским народом,
Хотя было трудно назвать вновь Москвой,
Она деревянной была почти родом,
Пожар бушевал над Москвою-рекой.

Подобна гнезду в разорённой их кочке
На прежнее место текли муравьи;
Москва возрождалась подобно той почке,
Чтоб все её прелести вновь расцвели.

Остались постройки, что были из камня,
Частично разрушены, осквернены;,
Их тоже достало всесильное пламя,
Горело внутри — стены опалены;.

Не только лишь те, кто жил раньше в столице,
Но разный народ из окрестных всех мест,
Хотел кто отныне в Москве поселиться,
И в ней застолбить свой навеки насест.

Но многие шли, чтоб разграбить остатки,
Они полагали, ещё что-то есть,
И те, кто остался ещё были прытки,
Исполнить на месте «подобную месть».

Строительный бум развернулся в столице,
Из камня росли все дворцы и дома,
И каждый красивей пытаясь стремиться,
Всё сделать — о нём чтоб гремела молва.

Москва заполнялась людьми, как потоком,
Сначала невзрачным, слабы;м ручейком,
Но он наполнялся как будто бы соком,
Стал вскоре похожим на реку — числом.

Грабёж с каждым днём становился мощнее,
Обозы добра уж рекою текли,
Всё, что оставалось и было нужнее,
И по деревням всё везли и везли.

И местные грабили всё, что осталось
В заранее брошенных всяких домах,
А, в общем, всем тем, кто желал, и досталось,
От тех, кто считался всё время в бегах.

Не в вовсе пустой вошли в город французы,
Не всем, далеко, удалось убежать,
Желающих — много связать свои узы,
В надежде кошмар весь в плену переждать.

На вид весь пустынным казался сей город,
Но в нём сохранились все формы бытья,
Но все эти формы хватил будто холод,
В них вилась чуть слабая нитка тепла.

То были торговли различные формы:
Лабазы, базары и лавки, ряды,
Ремесел и разного вида порядка для нормы,
И чтобы порядок хранить здесь могли.

Больницы и фабрики, тюрьмы и церкви,
И масса иных всех общественных мест,
Попали под новую власть в круговерти,
На всё постепенно «весь двигался крест».

Всё глохло, чем дольше «гостили» французы,
И эта вся жизнь под конец замерла,
Грабёж — вот те клещи и вот те же узы,
Вдобавок пожары сжигали дотла.

Чем дольше французский грабёж продолжался,
Тем более таяли силы гостей,
Когда ж, после бегства в ней русский — начался,
Способствовал росту богатства скорей.

Но кроме грабителей, разнообразный
Стекался потоком влекомый народ,
Они привносили в ту жизни ежечасный,
Всё то, что потом стало в ней так прекрасным,
Богатством наполненный свой огород.

Кто долгом ли службы, а кто и расчётом,
Владельцы домов, духовенство, чины,
И каждый считал своим долгом, почётом,
И даже какою-то долей вины.

Как кровь, приливаема к нашему сердцу,
Стекались в разбитую нашу Москву,
Она же раскрыла свои будто дверцы,
Она разгоняла у многих тоску.

Уже чрез неделю пустые подводы,
Что — для перевозки чужого добра,
Все вовлечены и в другие заботы,
Свозить все из города мёртвы тела.

Всё больше и чаще тянулись в столицу
Уже караваны гружёных подвод,
Поскольку вся жизнь там уже не теплится,
Она разгорелась от всяких забот.

Большой спрос возник на продукты питания,
В Москву везли прежде овёс, сено, хлеб,
И всё, что нужно; для её процветания,
Как символа доблестных наших побед.

Огромный стал спрос на рабочие руки,
Артели различных профессий и дел,
Несли, как на блюде, свои все услуги,
Таков был у города нынче удел.

Кипела вся жизнь в возрождённой столице,
Росли из руин и дома, и дворцы,
Уже было где и в Москве веселиться,
Наполнили город чины и купцы.

Повсюду торговля велась полным ходом,
Поскольку она словно мощный мотор,
Она, как источник у многих доходов,
Прео;долевала любой в чём затор.

С имуществом, правда, возникли проблемы,
Его растащили по разным домам,
И не было более гнусной той темы,
Решить справедливо достойным умам.

И вновь Растопчин смело взялся за дело,
Проблемы решал он у всех на виду,
Причём в большинстве своём очень умело,
И пре;дотвращая любую беду.

4-4-15

В конце января Пьер уже был в столице,
От дома лишь флигель остался весь цел,
Вот в нём-то и вынужден он поселиться,
Где будет решать он своих массу дел.

Конечно же, первый визит его к графу,
К всесильной главе Москвы, Растопчину,
Отделаться как-то от прежнего штрафа,
Который словесно был выдан ему.

За то, что не слушал его он совета,
Убраться с уже обречённой Москвы,
Остался в Москве, как на смех всему свету,
Убить Бонапарта затеял мечту.

Конечно, покаяться в этом поступке,
Хотя ему смелость и делает честь,
Хотя ремешка он достоин по попке,
А плен — как достойная к этому месть.

Визиты ко многим, всем прежним знакомым,
В Москву возвратившихся также как он,
С победным у всех настроеньем особым,
И слово как к ней «за измену» — поклон.

Все были так рады увидеть вновь Пьера,
На встречах он был дружелюбен с людьми,
Однако другого держался примера:
«Зачем себя связывать в чём-то, «костьми»?

Не делать другим никаких обещаний,
И быть настороже насчёт дачи в долг,
Ответы давать большей частью старанием,
Расплывчато, шуткой, как только он мог.

Ростовы ещё оставались в изгнании,
Но мысль о Наташе рождалась с трудом,
Когда приходила — как воспоминание,
Приятно всё вспомнить Ростовых, их дом.

Считая свободными все свои чувства,
От всяких житейских, любовных забот,
В душе как бы прятался часто искусно,
А, может, как раз было — наоборот?

Узнав, что вернулась в Москву княжна Марья,
И помня, Болконский ей брат, его друг,
Его от ранения смерть и страданья,
Решил он восполнить о нём свой недуг.

Случайно их дом оказался весь целым,
Нагрянул вдруг вечером в гости к княжне,
Дорогой о князе мечтал, первым делом,
О встрече последней с ним в Бородине;.

Он помнил, что в злобном был князь настроении,
О жизни вели они вместе с ним спор:
«Неужто не понял он жизни значение,
Какой- то он свой делал в жизни упор».

Он вспомнил, ещё был и друг Каратаев,
Невольно стал сравнивать этих людей,
Он с каждым из них о той дружбе мечтая,
Жалел — потерял он столь верных друзей.

Пьер встречен при входе был старым слугою,
Который в приёме дал Пьеру отказ:
— Лишь по воскресенья приёмы, порою,
И с оповещеньем бывают у нас.

— А ты доложи, мол, приехал Безухов…
Чрез пару минут Пьер был вновь приглашён,
Теперь его имя приятно для слуха,
Тем более Пьер в этот дом был влюблён.

На этот раз по порученью хозяйки,
Десаль вышел Пьера уже приглашать,
И он с извиненьем, без всякой утайки,
За бесцеремонность: «Велели принять».

Пьер препровождён в её личны(е) покои…
Горела в них только одна лишь свеча,
Но в комнате той оказалось их двое:
Неузнанной кто, та сидела молча;.

Она, протянув ему руку навстречу,
О брате промолвила с ним пару слов,
Казалось, о нём память их будет вечна,
И Пьер лишний раз о нём вспомнить готов.

Княжна, зная все приключенья Наташи,
Понятно, что Пьер её здесь не узнал…
— Да, рада, что живы чрез муки все ваши,
Андрюша наш с вами безвинно пропал!

При этом сама она попеременно
Меняла свой взгляд то с него — на неё,
Хотела сказать ему что-то мгновенно,
Но Пьер перебил так нежданно её.

— Вы можете только себе всё представить:
Не знал ничего про него до сих пор,
Считал я погибшим, но мысль меня давит,
Узнал от знакомых, себе же укор;

Что раненый он и лежал у Ростовых,
Подумать ведь только — какая судьба!
Оказывать помощь любому готовых,
Какою бы та у кого ни была.

Взглянув ещё раз он в лицо той соседки,
Увидел ответный внимательный взгляд,
Какие-то чувства в нём вспыхнули, редки,
Его поразил милый добрый в нём яд.

Когда произнёс он слова о Ростовых,
То Марья-хозяйка уже поняла,
Что он не узнал своих лучших знакомых,
Которых судьба как бы снова свела.

Пьер, мой дорогой, разве не узнаёте
Своих дорогих, близких, прежних друзей,
И Пьер, находясь в необычной заботе,
Взглянул на соседку как можно нежней.

И что-то родное и милое сердцу,
Хотя и забытый внимательный взгляд,
Как будто открыл он в душе его дверцу,
И вспыхнул дремавший до сей поры яд.

Уже не рассеянным ранее взглядом
Покрыл постаревшее с грустью лицо,
И Пьер с обоюдным как будто бы ядом
В любовное вновь был захвачен кольцо.

Пьер как бы собрав все душевные силы,
Как будто открыл заржавевшую дверь,
Он, вроде, поднял себя как бы на вилы,
Как будто он встретил любимую дщерь.

И с этой двери, вдруг распахнутой настежь,
Огромное счастье пронзило его,
Он вдруг обнаружил в себе словно кладезь,
В душе так запрятанный в нём глубоко.

Она улыбнулась, и — нет уж сомнений:
Пред ним вновь Наташа — потерянный рай,
Уже он любил, любил без сожалений,
Не нужно искать в том кольце уже край.

Внезапно застигнутый словно на месте,
Пытался вначале волнение скрыть,
Зачем подвергать себя собственной мести,
Когда мы с ней можем и жить, и любить.

Пьер не ожидал судьбоносной с ней встречи,
Её не узнал он в тот первый момент,
Во-первых, катился к закату уж вечер,
Свет тусклый свечи закрывал будто тент.

В ней, кроме того — перемена огромна,
Она преступила девичий порог,
Считала судьбу свою будто разгромной,
За всё наказал её будто бы бог.

Она похудела, она подурнела,
Пытаясь надеждой, что прежний жених,
Хотя и был ранен, надежда вся тлела,
Что он не изменит всех планов своих.

Когда же надежда та рухнула в пропасть,
В глазах всего света скрывая позор,
В себе, потерявшую будто бы совесть,
Теперь потускнел прежде ясный в ней взор.

Померкла вся радость её прежней жизни,
Исчезла улыбка на чудном лице,
Не стало и шансов и к «личной отчизне»,
Она, как невеста, померкла в венце.

Нашедши подругу в лице княжны Марьи,
С кем можно всю душу излить на простор,
Она понимала — судьба пахнет гарью,
Духовно, физически ввергнута в мор.

Из прежней всей жизни исчезла в ней радость,
От стресса потеряна даже краса,
Её охватила какая-то вялость,
Уже не блестели по жизни глаза.

Её не коснулось смущение Пьера,
Пленил лишь внимательный на; Пьера взгляд,
В любовь не померкла в них прежняя вера,
Сработал взаимный любовный их яд.