Два зайца, три сосны

Глава 8


Прошло несколько дней. Им не удавалось видеться каждый день, но все его мысли были об Олесе. Арина вела себя спокойно, не приставала с расспросами, вероятно, поверила. Ночевать у Олеси он больше не оставался. Тайком от Арины завел второй мобильник, по которому созванивался с Олесей.

— Матвей Аполлонович, к вам Струков, у него что-то срочное.

— Да? Зовите.

Струков был начальником службы безопасности.

— Приветствую, Федор Семеныч!

— Матвею Аполлонычу доброго здоровья!

— Ну, с какой пакостью пожаловал, Федор Семеныч?

— Сдается мне, что за тобой слежка!

— С чего это ты взял?

— Работа у меня такая. Кто-то за тобой катается.

— Ты серьезно, что ли? — встревожился Матвей. Как раз сейчас фирма готовилась к заключению весьма выгодного контракта, который многие рады бы перехватить. Такое уже случалось.

— Кто, что, не разобрались еще?

Да нет пока, но похоже, работают профи, я послал Вазгеныча, но тот упустил… А если Вазгеныч упустил, значит действует крутой профи. Номер машинки он срисовал, но это явная туфта.

— Ищите, это ваша обязанность. Чего ты от меня-то ждешь, Федор Семеныч?

— Чтобы ты не ездил сам за рулем, это раз, чтобы брал с собой охранника, это два… Сейчас, конечно, уже не так беспредельничают, но все же осторожность не помешает. К тому же мне нужно буквально по минутам знать, где ты находишься в данный момент.

— А это еще зачем?

— Надо! Я отвечаю за твою безопасность.

— Федор Семеныч, палку-то не перегибай! Сперва разберись, кто следит, а потом уж бери меня под колпак, так это у вас называется?

— А если поздно будет?

— Тогда я тебя уволю.

— Ну, если поздно будет, меня и уволить некому будет. Понятно? Я, извиняюсь, в курсе, что у тебя дамочка новая завелась, но в эти дела мы не лезем, просто надо знать, где данная дамочка живет. А в личную жизнь мы не вмешиваемся.

Матвей вскипел. Неужто старая перечница все же разболтала?

— Откуда информация? — сурово осведомился он.

— Матвей Аполлоныч, ты ж посылал за дамочкой водителя, он ее в ресторан доставлял, дело житейское.

— Да, с тобой не соскучишься.

— Нет, Матвей Аполлоныч, это с тобой не соскучишься. Седина, как говорится, в бороду…

— Ты тоже не святой, Федор Семеныч, кое-что и мы знаем.

— Ну, на тебя-то я надеюсь, ты меня не сдашь!

— Я стараюсь вообще никого никогда никому не сдавать.

— Вот и славно. У тебя, я знаю, мобильничек новый завелся, так ты уж будь добр, не злись, ежели придет нужда тебя по нему потревожить, — хитро улыбнулся Струков.

— Ну а это откуда знаешь? — поразился Матвей Аполлонович.

— Работа такая! Но это знаю только я один.

Идиот, подумал о себе Розен, надо было зарегистрировать телефон на Олесю. Или на Янину. Почему-то сообщение о слежке он всерьез не воспринял. Струков бывал иной раз чересчур бдительным.

* * *
Господи, что же это я творю? На днях вернется Миклашевич, конечно же сразу все поймет и тогда такое начнется. Хотя я же пока ему не жена, я свободная женщина. Он не переживет такого удара по самолюбию, предаст меня анафеме, будет кричать, скандалить. От этих мыслей меня брала тоска и радость от нового романа как-то тускнела. Хотя с другой стороны достаточно было посмотреть в зеркало, чтобы настроение взлетело до небес. Этот роман был мне так к лицу, я сама себя не узнавала. Глаза блестели, щеки горели, губы припухли, но не так как у светских дамочек от силикона или что там еще они закачивают в себя… Я никогда себе не нравилась, а сейчас смотрела на себя с удовольствием, а уже одно это дорогого стоит. Правда, я хорошо себе представляла, как будет развиваться этот роман: угар постепенно начнет спадать, Матвей не всегда будет откликаться на звонки, и сам станет звонить все реже… Потом начнет раздражаться из-за занятости, усталости, уличных пробок… Потом у него начнет барахлить желудочно-кишечный тракт и есть не дома он не сможет, потом Арина увезет его, скажем, на Новый год, куда-нибудь заграницу, по возвращении он объявится далеко не сразу, потом сделает какой-то подарок на годовщину чего-нибудь, чтобы успокоить свою совесть. А потом и вовсе сгинет… Мне было с ним удивительно хорошо и легко, но я почему-то все время видела изнанку этих отношений и это мне мешало, и здорово мешало. Странно, у меня не было иллюзий на его счет. Я точно знала, что есть на свете Арина, которая не мытьем так катаньем поломает наши отношения. Но он все-таки ужасно мне нравился. Я не уверена даже, что влюблена в него… Все свои сомнения, радости и печали я переношу в книгу, уж очень все туго переплелось… Может, это мне мешает?

Со дня на день должен вернуться Миклашевич. Он звонит практически ежедневно, говорит приятные вещи, обволакивает голосом и каждый раз после разговора с ним я решаю, что приму его предложение, перееду в загородный дом и тем самым спасусь от Матвея и уж во всяком случае не позволю развиться предугадываемому мною сценарию. Фигушки! Вы не бросите меня, танцуя под Аринину дудку, Матвей Аполлонович. Я сама вас брошу! А с Миклашевичем я как-нибудь сумею ужиться, если очень захочу!

Позвонил Гошка и восторженным голосом сообщил:

— Мамуль, ты не представляешь, что у нас тут было! Такой кайф! На два дня приезжал дядя Митя со своей мамой! Офигительная старушка! Она научила меня играть в бридж! Они с дедом нашли кучу общих знакомых, а я возил дядю Митю в зоопарк, познакомил его с Марикой… А какая собачка у Амалии Адамовны, умнющая, хоть там и плюнуть не на что!

— Гош, а зачем они приезжали? — осторожно осведомилась я.

— Дядя Митя хотел познакомить свою маму с нами.

— И что?

— Да ничего, познакомились, все друг дружке понравились… И два раза резались в бридж! Круто, да, Мам?

Это становилось неизбежностью.

Зато работа спорилась. У моей Марины голова шла кругом, еще бы, два зайца, оба достаточно хороши, куда бежать, кому жаловаться? Ах, да, пусть пойдет к какой-нибудь мудрой старушке, эксцентричной, с большим прошлым, которая скажет: за двумя гнаться бессмысленно, поэтому надо завести третьего! Правильная мысль, между прочим! Сейчас срочно надо придумать по серьезному изъяну для каждого из ее зайцев, один, к примеру, окажется… бисексуалом, это сейчас модно… Нет, с таким изъяном он в зайцы уже не годится, потому что сразу понятно, что надо отдать предпочтение второму. А второй… Хотя, если так, то зачем третий? Совершенно он нам с Мариной не нужен. Мы просто застанем этого порочного зайца в койке с мужиком и порядок! Охи, ахи, рыдания, а потом… все ясно! Чудный, вполне определенный хэппи-энд! И никаких уже блужданий в трех соснах… Да, но кто из двоих окажется бисексуалом? Продюсер или бизнесмен? Продюсер, конечно, продюсер, ненавижу их! Испортили, гады, мне несколько романов, вообще такая гадская публика… Врут как сволочи, сулят невесть что, пока ты не продала им права, а там вообще забывают о твоем существовании, ни разу даже не предупредили, что сериал будет называться иначе, что его будут показывать по телеку, а после успеха брешут в разных интервью, какая у нас с ними взаимная любовь! Да, бисексуалом окажется именно продюсер, который и сошелся-то с Мариной, как выяснится, потому что увидел в ней весьма перспективную актрису, будущую незаурядную звезду. Но у девушки плохой характер и ее следует приручить таким древнейшим способом…

Ладно, с Мариной все более или менее ясно, а мне что прикажете делать? За Миклашевича я могу поручиться, что он не бисексуал, а вот за Матвея… Впрочем, за Матвея тоже. Пока я не обнаружила у него никаких особенных пороков, кроме жены Арины, но это, как говорится, не порок, а несчастье. Хотя чем она мне мешает? Да ничем пока, кроме факта своего существования. Вот, например, послезавтра у Матвея день рождения. И нам предстоит ранний завтрак в ресторане. Видно, теперь мода такая — завтракать с любовницей не после ночи любви, а так, чтобы ограничить время рамками рабочего дня. Какие могут быть претензии? Хорошо еще, что завтракать мы будем не там, где я завтракала с Миклашевичем. Кстати, моя Марина тоже уже завтракала черт знает в какую рань, хотя для меня это не проблема, а для актрисы подвиг — приехать на свидание к восьми утра… А между прочим, у меня еще нет подарка! Надо прямо сейчас этим заняться. Пойду пешком, у нас тут недалеко множество разных магазинов. Купить надо что-то оригинальное.

Вот сейчас попью кофе и пойду. Я выключила Компьютер, сварила себе кофе, забралась с ногами на диван и включила телевизор. И надо же, сразу попала на передачу, где говорилось о том, что подарить любимому мужчине. Какая-то дама, по виду совершеннейший синий чулок, с идиотским придыханием и злобной стародевичьей улыбкой сказала: Мужчины обожают, когда им дарят футболки! Ну и, разумеется, всякие штучки для машины…

Я тут же выключила телевизор, чтобы эта тетка не отравила мне ею же подкинутую идею. Выпив кофе залпом, я, конечно, обожгла язык, но это чепуха! Зато у меня сразу родилась роскошная идея надписи на футболке! Такого ему точно никто не подарит! Я вспомнила, что в переходе у метро есть лавочка, где делают эти надписи. И припустилась к метро. Только бы было открыто! К счастью, в закутке сидела пожилая женщина.

— Здравствуйте! — с широкой улыбкой обратилась я к ней. — Скажите, на футболке можно сделать любую надпись?

— Конечно.

— Вот здорово! А сколько времени это займет?

— Если прямо сейчас заказать, завтра к вечеру будет готово. А если стандарт, то через полчаса можно…

— Нет, мне стандарт не нужен! Но я должна подарить эту футболку послезавтра в восемь утра…

Женщина смерила меня ласково-насмешливым взглядом.

— Футболка мужская? Размер какой? И цвет?

— Черная, размер пятьдесят два — пятьдесят четыре, у него плечи широкие…

— Сейчас погляжу, есть ли черная этого размера. Ага, есть. Что писать будем? Вот бумажка, напишите печатными буквами, чтоб потом путаницы не было.

И я вывела ее фломастером: Аполлоныч Бельведерский.

Женщина прочитала, усмехнулась, подняла на меня глаза.

— Затейливая дамочка! Ладно, с вас триста рублей. Завтра после обеда.

Я была в полном восторге! Завтра я еще забегу в универмаг напротив и упакую футболку в шикарную подарочную коробку с бантом. Уверена, он пропрется!

Чрезвычайно довольная, я не спеша, направилась домой. Огонек на автоответчике мигал. «Олеся, немедленно позвони мне! Почему ты не отвечаешь по мобильному? Это срочно!»

Я схватила мобильник, действительно, два пропущенных звонка, видно, на улице я его не услышала.

— Мама, что случилось?

— Олеся, не сочти меня за сумасшедшую, но я сегодня на Спиридоновке встретила Юльку!

Если бы она не сказала про Спиридоновку, я бы могла подумать, что ей померещилось…

— Мама, не может быть! — бодренько-фальшивым тоном воскликнула я.

— Глупости, я что, собственную дочь могла не узнать! Она с тобой связывалась?

— Нет! Что ты! — и я ведь не врала. На сей раз она со мной действительно не связывалась, а я просто предпочла забыть о той кошмарной сцене.

— Ну и что все это значит?

— Что, мама?

— Выходит, она живет в Москве и пусть не ко мне, но даже к сестре носа не кажет? Ты-то чем перед ней виновата?

— Мама, да я просто в шоке! Скажи, а ты с ней говорила? И с чего ты взяла, что она живет в Москве?

— Потому что она выгуливала собаку! Если бы не собака, я бы на нее внимания не обратила. Я таких собак никогда раньше не видела, вот и зацепилась взглядом. Я обомлела, сначала не поверила своим глазам, потом окликнула ее, но она просто ушла, даже не обернувшись!

— Мама, так, может, ты обозналась, все же столько лет прошло…

— Олеся, ты умеешь врать только на бумаге! Я по-твоему тону еще в школе всегда понимала, когда ты врешь!

— Да что я вру-то?

— Будто ты не знаешь… что она живет в Москве. Олеся, немедленно приезжай ко мне! Я требую! И не вздумай отговариваться своей дурацкой работай или делами! Немедленно, ты слышишь?— Мама, что ты лезешь в бутылку! Я уже еду!

Хорошо бы попасть в пробку, мечтала я, спеша на стоянку, чтобы было время все обдумать. Хотя чего тут думать, надо стоять насмерть, мол знать ничего не знаю, жду результатов розыска и точка. Значит, Юлька даже не остановилась при виде матери… Неужто ей совсем ее не жалко? Ведь прошло столько лет, она нашла своего Дика, у них ничего не вышло, ее жизнь устроена, кроме того, в Москве у нее роман, а мать тогда руководствовалась страхом, пусть дурацким, но от этого не менее мучительным. Надо уметь прощать все-таки… А ведь она, Юлька, тоже боится, боится встречи с матерью, боится слежки, боится, наверное, своего мужа, боится потерять этого мужчину с собакой… И тоже несчастна от страха… Это уже генетика. А я? Чего я боюсь? Нет, я, конечно, тоже многого боюсь, но страх не главное содержание моей жизни, слава богу! По крайней мере я не боюсь посмотреть маме в глаза, она очень обольщается, моя мама, говоря, что я не умею врать. Еще как умею, когда нужно! Писатель не умеющий врать, наверное, нонсенс, по крайней мере, популярный писатель. Ибо Чтобы стать популярным, надо уметь морочить голову публике…

Мать была собрана и жестка.

— Посмотри мне в глаза!

— Пожалуйста!

— Ты знаешь, что она живет в Москве?

— Нет! Я уж говорила. И еще я говорила, что ищу ее, вот как раз на днях мне обещали ответить на запрос. А больше мне ровным счетом ничего не известно.

— Но ты-то чем перед ней провинилась? Почему она с тобой не связалась?

— Мама, я убеждена, что ты просто обозналась. Убеждена.

— Но я же не сумасшедшая!

— А по-твоему обознаться может только сумасшедший? Просто, видимо, ты в глубине души жаждешь ее найти…

— Ничего подобного!

— Мама, давай оставим эту тему и дождемся результатов розыска.

— А может, стоит обратиться в «Жди меня»? Они там находят…

— Мама…

— Знаешь, я сегодня вдруг поняла… Я хочу ее найти… может быть попросить прощения… Я, наверное, скоро умру… Нет, прощения просить я скорее всего не стала бы, и даже встречаться с ней. Я просто хотела бы убедиться, что она жива — здорова, и у нее все хорошо. Ведь возможно, у меня есть еще внуки… Послушай, у тебя же есть знакомые на телевидении, давай обратимся в «Жди меня»…

Мне стало ее безумно жалко!

— Мамочка, давай немножко подождем, неделькy хотя бы… Может, ее уже нашли. Я обещаю тебе, если мой запрос ничего не даст, мы обратимся в «Жди меня». Только пообещай, что сама никуда обращаться не станешь.

— Куда я могу обращаться, теперь ведь всюду нужны связи…

— А раньше связи не были нужны?

— Ну, ты поняла, что я хотела сказать. И все-таки я уверена, что это была Юлька. И она не пожелала меня видеть, говорить со мной…

— Но раз ты в этом уверена, зачем же ее искать, да еще по телевидению?

— Но у них же не все выносят на экран, правда? — голос матери дрогнул.

Боже мой, куда девалась ее железобетонность?

И в этот момент я приняла решение.

Выйдя от мамы, села за руль и помчалась на Спиридоновку. Я отлично помнила дом и подъезд, откуда забирала Юльку. Я спрошу там кого-нибудь, в какой квартире живет эта фантастическая собака и найду Юльку или ее хахаля. Однако, добравшись до Спиридоновки, я задумалась. А зачем, собственно, я сюда примчалась? Взывать к Юлькиной совести? Уговаривать ее встретиться с матерью, если она этого так не хочет? Читать мораль? И чего я могу добиться, Кроме очередного скандала? Она уже большая девочка, моя сестра. Ну любит она этого мужика с собакой, очень, видно, любит, и появление матери в этот момент, вероятно, привело ее в панику, она испугалась, что мать опять что-то порушит, что-то отнимет. Так и мое появление в ресторане она расценила как покушение на ее любовь. Покушение темных сил, которые для нее олицетворяет мать, а заодно уж и я. Наверное, она нещадно ругала себя за то, что поддалась порыву, позвонила… Хотя, это не было похоже на порыв, а впрочем, может, у нее теперь такие порывы… Одним словом, мне тут делать нечего. От всего этого меня взяла такая тоска, хоть вой! Я позвонила Гошке. Он сообщил, что они с дедом сейчас как раз едут в Италию. Голос у него был радостный, веселый… А я вдруг почувствовала себя такой одинокой, несчастной, растерянной. Поеду сейчас домой и напьюсь. Но тут позвонил Миклашевич. Сказать, что я обрадовалась, это ничего не сказать.

— Митька, ты в Москве?

— Кажется, ты этому рада?

— Рада, мне как-то хреново, Митька…

— Плохо себя чувствуешь?

— Да нет, на душе хреново.

— Отчего это и где ты болтаешься, дома тебя нет.

— Я у мамы была… И вообще, мне надо с тобой посоветоваться. И еще я соскучилась.

— Ты где сейчас?

— На Спиридоновке.

— Что ты там делаешь?

— Дурью маюсь.

— Продуктивное занятие! Давай, езжай домой, я приеду через часик. Договорились?

— Да!

* * *
Как же я обрадовалась ему! Он был в хорошем настроении, излучал обаяние, привез цветы и подарок, завернутый в красивую бумажку с бантиком.

— Что это, Мить?

— Новые духи. Выбрала мама. Она утверждает, что тебе они понравятся.

— «Агент Провокатор»? Я даже не слышала о них.

— Ну, ты же вообще отсталая, не то что мама! Дай сюда, горе мое!

Я вертела в руках непрозрачный розовый флакончик в форме яйца и пыталась брызнуть на руку, но у меня не получалось.

— Темная ты, Олеська. Видишь, это же форма гранаты, а вот тут чека, выдергиваешь ее и брызгайся на здоровье. Всему-то тебя надо учить. Хотя постой, мама предупредила, что в первый момент тебя может от них стошнить, но через десять минут ты их оценишь. А давай-ка набрызгаем на носовой платок и отложим его. Вот так! Да, запах, я бы сказал, противный. Ну, давай рассказывай, что за мерихлюндии?

Уже открыв рот, я сообразила, что в ресторанчик на Вспольном я ходила с Матвеем, значит, в рассказе Должна фигурировать, к примеру, Лерка. И начала с того, что Лерка позвала меня в новый ресторан.

Выслушав мой довольно сбивчивый рассказ, он покачал головой.

— Хорошо, что у тебя все-таки хватило ума не полезть к сестре. Зачем, собственно? Ты хочешь ее переделать? Да она же просто копия вашей матери, ты можешь переделать Надежду Львовну?

— Митя, знаешь, она, кажется, сама изменилась… Ее мучает совесть… По крайней мере мне так кажется. Это старость, Олеська. Она, видно, думает о душе, хоть большевики отрицали существование души, но мы-то с тобой знаем, что они были в корне не правы. И твоя мать, хоть и большевичка в прошлом, но в сущности все-таки человек… пусть тяжелый, непереносимый даже, но просто отравленный страхом. Сказать по правде, я редко встречал такое. Ведь самое страшное пришлось на долю предыдущих поколений, но факт остается фактом… Однако ее действительно жаль и ты молодец, что не ополчилась против нее. И Гошку оставила деду правильно и совесть по этому поводу тебя не должна мучить. Олеська, я соскучился! Иди ко мне.
Я прижалась к нему и мне вдруг показалось, что он — каменная стена, что я люблю только его… Он был сейчас умным, добрым, теплым…

— Что-то мне не нравится твое состояние духа, что с тобой творится? Какие-то неприятности помимо сеструхи?

— Нет, ничего такого, просто настроение…

— А знаешь что, давай-ка мы сейчас поедем за город, я покажу тебе наш дом, поговорим, подумаем, что там надо переделать, а? Как ты на это смотришь?

— Хорошо! Хорошо смотрю, Митька! — обрадовалась я. Мне вдруг понравилось, что он принимает за меня решения. Наверное, иногда это женщине необходимо.

— Надо же, даже не споришь. Кстати, возьми с собой халат, тапочки, что тебе еще надо, мы будем ночевать там, откроем окна, надышимся свежим воздухом…

— А Амалия Адамовна там?

— Нет, мама терпеть не может дачную жизнь.

— Гошка в восторге от нее.

— Знаешь, я удивился, как они мгновенно нашли общий язык, но потом понял — по контрасту с Надеждой Львовной.

— Да уж… — вздохнула я.

— А у твоей сестры тоже наверное неважно с чувством юмора?

Я ахнула. Конечно, у нее совсем плохо с чувством юмора, может, еще хуже, чем у мамы, поэтому обе такие ударенные жизнью и в общем-то невыносимые в общении.

— Митька, какой ты умный!

— А то! Давай, собирайся! Побудем там два дня. И тут я вспомнила про Аполлоныча Бельведерского!

— Нет, Митя, я должна завтра во второй половине дня быть в Москве, у меня важная встреча!

— С кем это? — прищурился он.

— С пиар-директором издательства, — не моргнув глазом, ответила я, ибо эта встреча состоялась два дня назад.

— А нельзя перенести?

— Никак, он послезавтра уходит в отпуск.

— Ну ладно, просто у меня потом тоже начнется сумасшедшее время.

— А что такое?

— Понимаешь, предстоит тендер на оформление нового здания одной корпорации, пока из суеверия даже называть не буду, и надо собрать чертову уйму всяких документов, это кошмар, который я ни одной живой душе не могу доверить. Ну да ничего не попишешь… А вот когда я соберу пакет, я тебя возьму в оборот и мы с тобой двинем в свадебное путешествие без свадьбы, в этом даже есть своя прелесть, а друзей оповестим и соберем уж постфактум, как ты считаешь?

— Я согласна, Дмитрий Алексеевич.

* * *
Я волновалась, каким окажется дом, в котором я, похоже, буду жить. И он мне сразу не понравился. Он был холодным, безжизненным, хотя являл собой образец современной архитектуры и дизайна. Миклашевич сразу это просек.

— Что такое? Не нравится?

— Нравится, — вяло отозвалась я. — Только уж очень нежизненно.

— Тут просто не хватает женской руки, я сам это чувствую и мама так говорит.

— Мить, а кто декорировал дом?

— Роман Митник, помнишь его?

— Помню.

— Он сейчас в большой моде и кстати за этот дом он получил кучу премий, фотографии были во всех крупных журналах.

— Ты много времени тут проводишь?

— Совсем мало. Некогда.

— Я думаю, дело не в этом, просто тебе тут неуютно.

И вдруг его словно подменили:

— Тебе кажется, что уют это обязательно тряпки, теплые тона и всякая давно устаревшая чушь? — прошипел он, злобно прищурившись. — И кухня в ярких изразцах, подушечки всякие? Да это же прошлый век! Слава богу, что ты строчишь романы, а не занимаешься своей профессией, ты в ней совсем несостоятельна, ты…

— Митя!

— Что Митя? Почему, ты полагаешь, сорвался контракт с Розенами? Из-за тебя, ты там наболтала этому олуху про красные поставцы и прочую убогую чушь, — завелся он.

От несправедливости этого пассажа я замерла, хотела что-то сказать, но он продолжал гнуть свое:

— Почему, по-твоему, я отказался от идеи с тобой сотрудничать? Да потому что понял — ты безнадежно отстала, твоего вкуса еще как-то хватило на однокомнатную квартирку, а дом ты уже не потянешь! Ты теперь великая писательница? Вот и занимайся своим делом, а в мое не лезь!

От обиды у меня сдавило горло. Идиотка, как я могла поверить, что он изменился? Да ему попала вожжа под хвост и он опять демонстрирует свой кошмарный характер. Но я уже сыта по горло. Вступать с ним в препирательства нельзя, это только усугубит дело. Боже, куда девался обаятельный неотразимый мужчина? Это был злобный, даже сварливый тип, от которого хотелось спрятаться. Я выскочила из дома и побежала по улице. Какая-то женщина сказала, что на шоссе легко поймать машину. Я свернула за угол и тут увидела джип Миклашевича. Я отступила за придорожный куст и он пронесся мимо. Нет уж, хватит с меня! Каменная стена оказалась сделанной из кизяка. Нет, ни за что… Куда лучше быть одной! И что я такого сказала? Что мне неуютно в этом доме, ну и что? Скорее всего, я просто наступила на любимую мозоль. Уверена, ему самому дом не нравится, но признать это он не в состоянии. Вот пусть и живет там, но без меня. Как я могла опять обмануться, в который уж раз? Ведь какой-нибудь месяц назад мы поссорились и я уехала в Германию с твердым намерением больше никогда с ним не общаться. Это было то самое благое намерение, которыми вымощена дорога в ад. И я уже почти туда причапала… Но фигушки вам, Дмитрий Алексеевич. Зазвонил мобильник. Я сразу отключила его, и тут заметила такси, подняла руку и машина остановилась. Едва я уселась на заднее сиденье как мимо опять пронесся джип Миклашевича. Я пригнула голову.

— За вами, что ль, несется?

— За мной.

— Кажись не заметил!

— Похоже на то.

— Муж, что ли?

— Слава богу пока нет.

— Жених?

— Теперь уже бывший.

— А что, плохой?

Простота вопроса поставила меня в тупик.

— Да не плохой, но характер невыносимый.

А… Понимаю вас. У меня тоже первая жена была — характер не приведи господь. Я с ней язву желудка нажил. А когда совсем терпежу не стало, убег, нашел себе кралю на ткацкой фабрике, не красавица, но душа-баба. У меня с ней и язва зажила. Вот знаете, та, первая, зарабатывала хорошо, мы с ней как сыр в масле катались, а эта, Нинка моя, не работает теперь, двойняшек воспитывает, я один на всех вкалываю, а хорошо мне. Вот и вы, женщина, правильно утекли, он вас до язвы доведет, оно вам надо?

— Не надо! — твердо ответила я. Хорошо, что мне попался такой болтливый и добродушный водитель.

— Гляньте, женщина, кажись он нас догоняет! И откуда взялся? Круг что ли сделал? Мне на «волжанке» от такого крутого джипа не уйти, вы пригнитесь. А то этот бешеный, мало ли что вздумает. Дама, может, вас куда в другое место отвезти, не домой, а к подружке какой или еще куда?

Мысль была здравая и я дала ему адрес Лерки.

* * *
— Олеська! Ты что без звонка? Что-то случилось? У тебя такой вид… как будто за тобой кто-то гонится!

— Переночевать пустишь?

— От Миклашевича спасаешься?

 От тебя ничего не скроешь, подруга.

— Опять он в своем репертуаре?

— Лерка, я больше не могу! Все, лимит исчерпан. Он сумасшедший. Мне сегодня в какой-то момент показалось, что я никого лучше не знаю, и вдруг…

— Я тебя предупреждала. И тут я разревелась.

— Ты что? Да не стоит он твоих слез!

— Дело не в том, просто сегодня был такой кошмарный день…

— Расскажи, легче станет.

— Сил нет, Лерочка.

— Найдешь!

* * *
— Ну и что такого особенного? Все можно перетолковать по-другому, — решительно заявила она, выслушав меня.

— Как?

— Объясняю! В твоей маме проснулось что-то человеческое, это уже плюс! Ты в очередной и, надеюсь, в последний раз убедилась, что с Миклашевичем нельзя иметь дело, это два. А третье, и главное, теперь ты спокойно можешь ответить на чувства Розы.

— Я уже.

— Что уже? — опешила Лерка.

— Ответила.

— Ты врешь?

— Ничуть.

— Ну ты и сука! Я тут мечу бисер, а ты уже с ним спишь?

— Ага! — всхлипнула я.

— Обалдеть! Но почему ж ты мне не сказала?

— Просто еще не успела! — Ну и как?

— Да нормально вроде…

— А ты в курсе, что у него послезавтра день рождения?

— Конечно. Я с утра ходила ему подарок заказывать.

— Олеська, какой?

— Футболку, черную, с надписью.

— А надпись какая?

— Аполлоныч Бельведерский!

Лерка открыла рот и вдруг согнулась пополам от хохота.

— Да, Олеська, только ты на всем свете могла такое придумать!

— А по-моему, это на поверхности лежит! Хотя мне самой идея нравится.

— Ну, а теперь скажи, стоило лить слезы из-за хама?

— Лерка, ты, наверное, права, но я же его все-таки…

— Только не говори, что ты его любишь! Глупости! Любила бы, не дала бы Розе.

— Ну, это ерунда… И потом так получилось… Но знаешь, наличие Розы как-то облегчает ситуацию.

— Вот это мудрые речи! Да здравствует Роза! А теперь постарайся уснуть.

— Не получится.

— Ну и зря! А между прочим, ты напрасно боишься. Миклашевич, насколько я его знаю, просто от бешенства за тобой погнался, а вообще-то он сейчас затаится, и преследовать тебя не будет, просто в какой-то момент возникнет как ни в чем не бывало, с подарком, с цветами и обаятельной улыбкой. Как было бы здорово, чтобы ему открыл дверь барон Розен!

— Что тут хорошего? Они подерутся.

— Слушай, а он правда хорошо сложен?

— Кто?

— Аполлоныч?

— Ну и что? Миклашевич тоже хорошо сложен.

— Опять Миклашевич! Я тебя про него не спрашивала. Я кажется уже наизусть знаю, где у него шрамы, родинки, надоело! Хочу знать про Аполлоныча, где у него что!

— Ну, Лерка, ты даешь! Я его еще не так хорошо изучила!

— Так изучай!

— Если тебе так любопытно, спроси у Арины.

— Мне не надо, а что касается Арины… Олеська, ты, надеюсь, не забыла, что у Гриши через неделю день рождения?

— Не забыла, у меня для него даже подарок есть, я из Германии привезла.

— Что?

— Галстук от Кардена. Что еще можно подарить такому как Гришка?

— А вот для Аполлоныча ты придумала! Слушай, Олеська, придумай для Гришки какую-нибудь надпись, я ему тоже футболку подарю.

— Лер, ну Григорий Михайлович это не Аполлоныч, что тут измыслишь?

— Вообще-то да и к тому же… Олеська, а как Роза принесет домой эту майку? Арина же спросит, где взял?

— Ну, уж это его проблемы.

— Она догадается.

— Да откуда! Сама же говоришь, она дура.

— Дура-то дура, а своего не упустит.

— И правильно, пусть не упускает, мне он не больно-то нужен. Хотя и не помешает.

* * *
Утром я спокойно вернулась домой. Никто меня не подкарауливал, на автоответчике не было проклятий. Видимо, Лерка права и он затаился. Но с меня хватит, я с этим покончила! И хорошо, что мне не понравился дом, а то я бы увязла еще глубже, а потом было бы куда больнее, если б я не дай бог, переехала к нему… Бог миловал! И все же на душе было так же тяжело и мерзко, как после каждой ссоры с Миклашевичем. В прошлый раз я спаслась тем, что улетела к Гошке, а сегодня куда себя девать? Работать я явно не смогу или так беспощадно отделаю оставшегося Марининого зайца, что она у меня одна останется… Я позвонила маме.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как я могу себя чувствовать! А почему тебя это волнует?

Что можно ответить на такой вопрос? Я промолчала.

— Притворяешься хорошей дочерью?

— Мама, ты хочешь поругаться со мной, испортить мне с утра настроение? Так не старайся, оно у меня и так отвратительное.

— Ну, мало ли от чего в твоем возрасте может быть дурное настроение! Пройдет! Зайдешь в книжный, увидишь как безмозглые тетки раскупают твою макулатуру, глядишь, настроение исправится. Ладно, отбыла дочернюю повинность и можешь быть свободна.

Господи, да что же за люди вокруг меня? Вчера мне на мгновение показалось, что в маме проснулось что-то человеческое… Видно, я выдала желаемое за действительное! Пойду полежу в ванне, может, отмокну от впечатлений. Я напустила в ванну воды с пеной и только собралась погрузиться в нее, как зазвонил мобильник. Я не хотела подходить, но телефон определился незнакомый, надеюсь, это не хитрости Миклашевича!

— Простите, я могу поговорить с Олесей? — спросил мужской голос.

— Я вас слушаю.

— Олеся, мы с вами на днях встречались в ресторане, я был с вашей сестрой…

— Я вас слушаю!

— Олеся, мне надо с вами поговорить.

— А что, моя сестра сама позвонить не может, ей посредник нужен?

— Она уехала, а я хотел бы объяснить…

— Простите, не знаю, как вас зовут…

— Андрей, меня зовут Андрей Розанов.

Не слишком ли много роз?

— Так вот, Андрей, я не знаю, что тут можно объяснить, Юля тот ломоть, который сам себя отрезал…

— Она хотела извиниться перед вами, собиралась с духом, но тут встретила на улице мать и…

— Я уже знаю об этой встрече, так что…

— Наверное, Юлю можно понять.

— Мне тоже так казалось до встречи с ней, а потом я поняла, что яблоко от яблони упало совсем недалеко, Юля точная копия матери, только мать уже старая и ее мучает совесть… А впрочем, я не очень понимаю, о чем тут говорить.— Вы обиделись на сестру?

— За эту истерику? Нисколько. Да я и вообще не слишком обидчива, просто мне стало неинтересно. К сожалению и мама, и Юля обе напрочь лишены чувства юмора и чудовищно эгоцентричны, это тяжело. Видимо, я сознаю, что двоих Боливар не выдержит.

— А вы, выходит, упали далеко от яблони?

— Говорят, я в отца…

— Олеся, ей богу, уделите мне час вашего драгоценного времени!

— Я все-таки не понимаю, о чем нам с вами говорить.

— Если честно, я и сам не знаю… Но у меня возникла потребность пообщаться с вами.

Извините, но я сейчас не в настроении удовлетворять ваши потребности. Мне и самой достаточно хреново…

— Мне тоже, а вы знаете, что минус на минус дает плюс. Объективная реальность еще из школьной программы. Давайте попьем кофе в хорошей кондитерской, познакомимся, поболтаем… Нас обоих это ни к чему не обязывает. А я, между прочим, читал три ваших романа и хочу еще…

— Ладно врать-то! — дрогнула я.

— Честное слово. Вот встретимся и я, если вы не верите, готов обсудить с вами «Голубые воды Миссисипи», «Жизнь в зеленый горошек» и особенно «Новости — хреновости».

— Ну, запомнить три названия несложно!

— На что спорим?

— На капуччино!

— Идет! Тогда встречаемся через час…

— Через полтора!

— Через полтора у кафе «Малина», знаете?

— Знаю!

— Жду!

Как ни странно, настроение несколько улучшилось. Может вовсе и неплохо поболтать с совершенно незнакомым человеком, который к тому же прочел три моих романа… А думать о том, что он связан с Юлькой, я просто не буду! Зачем? Кончено, это может не получиться, кто знает, как повернется разговор…

— Андрей, скажите, зачем было спекулировать именем моей сестры, чтобы просто предложить мне эту сделку? Вы полагали, что мое родство с Юлей заставит меня согласиться? Но это же бред!

— Нет, Олеся, вы не правы, просто я действительно купил эти книги для Юли, но, прочитав, понял — это то, что сегодня нужно каналу. Простите, если… Да, неуклюже получилось… Но в принципе, вас это интересует?

— Нет, меня ничто не интересует, я сыта по гордо. Кстати, вы проиграли мне капуччино, настроение мое стало еще хуже. Всего хорошего!

— Олеся, какие ваши условия?

— У меня нет условий. Товар не продается!

— Хотите, будете сами писать сценарий!

— Я не умею!

— Научитесь!

— Я не хочу учиться, понимаете?

— Олеся, мы вам очень хорошо заплатим. Назовите вашу цену.

Я назвала сумму вдвое больше той, что получила за последний роман, чтобы отпугнуть его.

— Мы это обсудим, — несколько смешался он.

— Обсуждайте! Я пошла, всего хорошего!

— Олеся, постойте, а капуччино?

— Плевать!

— Хорошо, идите, но я свои долги рано или поздно отдаю. Я еще позвоню вам.

Едва я села в машину, позвонила… Амалия Адамовна. Только ее мне сейчас не хватало для полного счастья!

— Олесечка, не удивляйся, — произнесла она с только ей свойственной капризно-лукавой интонацией. — Я столько лет не слышала твоего голоса, а по телевизору тебя видела… Ты очень хорошо выглядишь на экране.

— Амалия Адамовна, я рада вас слышать, но…

— Я понимаю, Олесечка, что ты обижена на Митю, он вел себя непозволительно, однако он сейчас в таком напряжении, ему предстоит важнейший… как это называется, никак не запомню, что-то похожее на паровоз…

— Тендер? — догадалась я.

— Да, да, именно тендер, ведь у паровоза тоже есть что-то похожее, да?

— Кажется, да, впрочем, не знаю.

— Митя безумно расстроен, он напился, плакал… Можешь себе представить Митю плачущим?

— Не могу и не хочу, я устала от него, Амалия Адамовна. Я прекрасно жила несколько лет, пока вновь не возник Митя, я сдуру поддалась, но с меня хватит. Так и передайте ему. Я поставила точку в этом романе.

— Олесечка, не надо! Кстати, твои романы такая прелесть! У меня есть все! И сын у тебя очаровательный отрок, мы так подружились, у нас может быть чудесная дружная семья, Митя говорил, что вы хотите еще ребеночка завести, я была бы счастлива, ну стоит ли все рушить из-за небольшой в сущности ссоры?

— Амалия Адамовна, все это очень мило, и я купилась было на такую идиллию, но Митя человек не для меня. Он при каждой вожже, которая попадает ему под хвост, топчет мое человеческое и женское достоинство. А я не хочу это терпеть.

— Но ты же любишь его?

— Любила, а больше не хочу.

— Олесечка, давай с тобой встретимся, попьем кофейку, поговорим — по-женски… Я не верю, что ты разлюбила Митю.

— Амалия Адамовна, я уже большая девочка и могу сама разобраться в своих чувствах. А потому предпочитаю забыть вашего Митю, как ночной кошмар. Извините, если что не так. Я очень спешу сейчас, всего хорошего, Амалия Адамовна.

Интересно, кто еще позовет меня сегодня пить кофе?

Я посмотрела на часы. Скоро уже можно ехать за футболкой для Аполлоныча. Сколько всего произошло со вчерашнего утра и моя идея как-то потускнела. Надо попытаться вернуть себе то ощущения радости, с которым я начала вчерашний день. Завтра я увижу Матвея, его ласковые глаза, его большие теплые руки, услышу чуть хрипловатый голос, чудную улыбку… Я внушала себе все это, а в душе было пусто. Слишком много всего наслоилось за полтора суток. Наверное, чтобы разобраться в своих чувствах, надо уехать куда-нибудь одной, хоть на три-четыре дня. Я даже работать не могу в таком смятении. Ведь все валится в одну кучу: мама, Юлька, ее хахаль, Миклашевич, Аполлоныч… И кроме всего прочего в груди вдруг зародилось отвратительное предчувствие — что-то должно случиться, что-то плохое…

Я поехала к нашему метро, спустилась в переход забрать футболку. Оказалось, что буквы готовы, но еще не наклеены. При мне вчерашняя тетка развернула рулончик, приложила к футболке и засунула в какую-то машинку, прикрыла крышкой, на меня повеяло жаром и тут же я увидела слегка пушистые белые буквы Аполлоныч. Сердце радостно екнуло. То же было проделано со вторым рулончиком и вот уже подарок готов! Выглядит очень эффектно!

Я поднялась в универмаг, купила красную с золотым тиснением коробку, на которую девушка нацепила роскошный золотистый бант. Надо только дожить до утра. Мне уже очень хотелось дожить до утра.


Екатерина Вильмонт