Отделим зёрна от плевел. Лермонтов. Кн. 2. Часть4

Начало: Введение - http://stihi.ru/2024/06/10/1086


              В доме Верзилиных, 13-го июля 1841 года, вторник
             =====================================================               
                Часть 4
               


Итак, – вглядимся и прислушаемся: …что же произошло в доме генерала Верзилина во вторник 13 июля 1841 года?..


…В «храме граций» было оживлённо и весело. В комнате, что рядом с гостиной, за небольшим столом с угощениями продолжалось застолье, а молодёжь уже начала танцевать... Маленькая уютная гостиная, стены которой были обиты ситцем палевого цвета с лёгкими разводами из цветов во вкусе Помпадур, создавала приятное ощущение безмятежности и полного благополучия; потолок был обит мелкими складками того же ситца, которые сходились к центру потолка, устремляясь к небольшой люстре с восковыми свечами; тем же ситцем были обиты и длинные с узкими спинками диванчики, окаймлявшие стенки гостиной; рояль занимал немалую часть пространства, но на две-три танцевальные пары места вполне хватало. Князь Сергей Трубецкой сразу же уселся за инструмент, – и знакомая всем мелодия вальса заполонила весь дом…  Мишель, галантно придерживая за талию свою партнёршу Эмилию Клингенберг, – дочь хозяйки дома Марии Ивановны Верзилиной от первого брака, – что-то говорил, сверкая своей неотразимо-белозубой улыбкой… Оба смеялись, – и Эмилия с благосклонным согласием кивала своей хорошенькой головкой… Музыка умолкла, и, продолжая общение, они удобно присели на диванчик… Впрочем, их «тет-а-тет» был тут же и нарушен: к ним присоединился Лёвушка Пушкин, про которого Лермонтов как-то с улыбкой «изрёк» что-то вроде «наш Лёва Пушкин очень рад, что брату своему он брат». По заряду веселья Лев Сергеевич не отставал от Михаила Юрьевича: анекдот, весёленький стишок, острое словцо… – это у него всегда наготове. Они, – Пушкин с Лермонтовым, – всегда поддерживали друг друга насчёт «повеселиться» и повеселить компанию: оба терпеть не могли скуки и манерности, от которой «даже мухи дохнут»… Князь Трубецкой Сергей Васильевич, что называется, был в ударе: мелодии следовали одна за другой… – впрочем, как и остроты двух молодых офицеров, развлекавших Розу Кавказа – Эмилию Александровну. …Лермонтов, молитвенно сложив на груди руки и театрально подкатив взор кверху, произносил: «Да охранюся я от мушек, от дев, не знающих любви, от дружбы слишком нежной и – от романтических старушек»… Беседа блистала беззлобным остроумием: было смешно, легко и весело. Русское произношение сменялось французским; французский говор неизбежно перетекал в русский… – как и положено в светских гостиных. …За окнами ещё было светло, когда с приличным опозданием пришёл Николай Мартынов. Окинув взором гостиную, он увидел у рояля князя Васильчикова, стоявшего в позе отстранённого наблюдателя, и тотчас же направился к нему… Проходя наискосок через небольшой зал мимо весёлой компании, он, заметно вспотевший от июльской жары и будто чем-то озабоченный, слегка кивнул в знак приветствия… Было заметно, что припозднившийся «отставной майор» нынче явно не в духе. Обойдя танцующую пару и став в пол-оборота к компании почти что спиной, он что-то сказал Васильчикову… Сквозь громкие звуки музыки, шуршание женских юбок, дамский смех и звяканье посуды, изредка доносившееся из соседней комнаты, слов было не слышно… Александр Илларионович или «князь Ксандр» (как по обыкновению, сложившемуся в пятигорской среде офицерской молодёжи, его называл Лермонтов), – внимательно глядя на собеседника, в раздумье приподнял брови… К ним подбежала младшая из сестёр Верзилиных, и, неотступно следуя за нею, – Михаил Глебов, которому Лермонтов как-то адресовал с улыбкой: «Милый Глебов, сродник Фебов, улыбнись, но на Наде, Христа ради, не женись!». Вследствие тяжёлого ранения в ключицу рука Глебова была на перевязи, но, как видно, ему и одной здоровой руки вполне хватало, чтобы умело поухаживать за «бело-розовой куклой» шестнадцатилетней Наденькой, которая, буквально захлёбываясь от смеха, начала что-то рассказывать… Несмотря на душный июльский вечер, Мартынов был одет в черкеску белого сукна с серебряными газырями и чёрный бархатный бешмет с малиновой подкладкой и стоячим высоким воротником, плотно охватывающим горло; на поясе у него был огромной величины, чуть ли не до пола, кинжал; рукава черкески были засучены, – как обычно. Мартынов любил порисоваться и придавал большое значение своему внешнему виду, а белая черкеска, – исключительная привилегия черкесских князей, – всегда броско выделяла его из общей массы молодых офицеров, и это самолюбование доставляло ему особенное удовольствие. Оценив «воинствующий на пустом месте» и «жаркий до пота» наряд вновь вошедшего гостя, Мишель с Лёвушкой переглянулись и… мгновенно друг друга поняли: «Скинь бешмет свой, друг Мартыш, распояшься, сбрось кинжалы…», – негромко следуя звучащей мелодии вальса пропел речитативом, продолжая дурачиться, Лёвушка; и следом, оценивая претенциозно-показную воинственность Мартынова, он произнёс как бы от имени владельца кинжала: «…Я только что …ззза-ррэ-зал …одного, и за-рэ-жу исчё троих!..». Михаил Юрьевич подхватил шутку: «Бойтесь, Эмилия Александровна: это – стр-р-рашный горец с большим кинжалом!..». Но в этот момент князь Сергей Васильевич ударил заключительный аккорд, и… последние слова на французском «горец с большим кинжалом» – «montagnard au grand poignard» – одиноко и неожиданно громко прозвучали в смолкшей гостиной. Васильчиков – многозначительно – посмотрел на Мартынова… Мартынов, блистая испариной на лбу, повернулся на голос, – и казалось, что эти несколько слов будто зависли …и всё ещё продолжают звучать в июльской духоте пятигорского вечера… Увидев беззаботно смеющиеся лица и взгляд Эмилии на свой кинжал, Мартынов изменился в лице: глаза его сузились, он стиснул зубы, и видно было, как дрогнули его желваки…  Сделав несколько решительных шагов, он вплотную подошёл к компании и, переводя колкий с прищуром взгляд еле сдерживаемого недовольства с Лёвушки на постепенно растворяющуюся улыбку Михаила Юрьевича, старался сохранить холодную отстранённость и внешнюю невозмутимость собственного честолюбия. Подавляя волну раздражения, так некстати добавившую свою порцию к уже испорченному чем-то ранее настроению, и – по сути – обращаясь к обоим, но глядя в лицо Михаилу Юрьевичу, чей голос только что прозвучал в гостиной, он сдержанно сказал: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах!..», – резко отвернулся и вышел прочь из гостиной... Немного погодя, вслед за ним на балкон молча вышел и Васильчиков: «князь Ксандр» тоже не любил шуток… «Ну вот: язык мой – враг мой... Нажили себе врага», – произнесла Эмилия Александровна, почувствовав неловкость наступившей паузы.  – «Это ничего, – вздохнув, спокойно ответил Лермонтов, – завтра мы будем добрыми друзьями». А где-то там, на подсознании, отдалённо мелькнуло: «…Стыдить лжеца, шутить над дураком и спорить с женщиной – всё то же, что черпать воду решетом: от сих троих избавь нас, боже!..»… 

…Вечер продолжался по-прежнему неудержимо-весело и беспечно, с шутками, с играми, с танцами, с кокетливыми взглядами и звонким смехом девиц… – впрочем, как тому и надлежало быть…



Вот так представляется моему взору, проникающему в те далёкие лермонтовские времена, пятигорский вечер 13-го июля 1841 года в доме генерала Петра Семёновича Верзилина. Всё вышеизложенное – написано мною, основываясь исключительно на воспоминаниях и рассказах современников поэта, а также на известных нам экспромтах самого Лермонтова…


Продолжение: Часть 5. Эмилия Александровна Шан-Гирей и её «Воспоминание о Лермонтове»
- http://stihi.ru/2023/12/01/642


Вернуться: Часть 3. «…Кавказский наш Монако!»
http://stihi.ru/2023/11/30/5576