Глава 9

Горит на площади языческий костер,
Мы в нем своих сжигаем братьев и сестёр.

Группа «Ногу свело»

«Как известно, Литинститут является религиозным колледжем русской литературы, в душе Сергея пламенела безоглядная вера в слово. Его упрекает их в том, что он не занял в литературе Москвы первых мест! (Способен ли стыдливый монах поражать мирян духовными подвигами?)  Язык устроен так, что в его основе его лежит извечная тяга описать, рассказать о том, что случилось. Даже о будущем мы вынуждены говорить в прошедшем, словно оно миновало: «Он возьмёт пистолет и выстрелит», лирика зовёт нас в мир дальний, лучший, чем наш, проникнутый состраданием и милосердием, не такой как сейчас, мутным, отягощённым сплетнями, недоверием, предрассудками и открытой ненавистью, открыто соперничают с лирическими стихами разве что драматические монологи, датскому Брейвику Гамлету удалось превзойти своим монологом целые эоны…»

Правильно! Поэтому он стал киллером, вошёл, как говорят в правительстве, в рабочую группу люберецких и превратил свою жизнь в трагедию. Хорошо, когда есть бес-трава, но водка лучше, уносясь в сферы, откуда больше не надо волноваться за сохранность своих шедевров, поэт день и ночь караулил на Ленинских горах Одина, чтобы не выделяться, он надевал косуху и чёрные очки, «цезешку» прятал под куртку и грел двумя руками, такой Цой-бандит.

Сергей дочитал до конца абзаца, как всегда, стоя, так учил Шах, захлопнул книгу, надел тапочки на босу ногу, потом косуху и бейсболку с надписью «NY» и вышел из подъезда, рывком толкнув дверь. Бриться Сергей не стал, у настоящего воина-кавказца должна быть трёхдневная щетина, желательно от глаз до воротника, сразу видно, мужчина. Почему-то он подумал, лучше бы он читал не эту книгу, а «Сутру золотого света»…

Заскрипели старые пружины, и стало ветрено, ветер дул в Чертаново спереди, справа и слева, и прямо, отрывные полоски на объявлениях, наклеенных на столбе перед входом в его подъезд прочно, но вкривь и вкось, шелестели, иногда зависая в ледяном потоке, а иногда опускаясь и умело притворяясь замершими и нежными, они играли с людьми без всякого сострадания, сдаю, ищу, покупаю.

Он оглянулся на своё окно и сжал мгновенно заледеневшие кулаки, пальцы слушались плохо, за какие-то секунды ветер пронизал его до мозга костей, это было серьёзно. К счастью, к несчастью, к сожалению, к досаде, к ужасу, на беду, ветер крепчал, щурился жителям района по-китайски, одновременно храбро и цинично. Китай не христианская страна, в Бога там не верят, видимо, не нуждаются.

Душевная болезнь поэта, которой он страдал с детства, обострялась. Держись, говорил он сам себе, по вечерам, лёжа на кровати после любви с Олей и Оксаной, два «о» - оооо… - а иногда с обеими, он разговаривал со разными святыми, Серафим Саровский, Франциск Азизский,  Хизир Бухарский, они давали ему всякие дельные советы по поводу того и этого, он боялся, так недолго возомнить себя Богом. На самом деле ты, не замечая этого, говоришь сам с собой, убеждал себя Сергей, просто не можешь остановиться, он часто говорил с собой вслух в последнее время.

Вставал наш герой поздно к полудню, и, совершенно разбитый и обессиленный, ходил по своей комнате туда-сюда, умирая от бессонной ночи со стаканом горячей воды и хереса, ждал, пока он остынет, его лихорадило, одеяло, простыни и подушка были мокрые. Потом отпивал чуть из стакана, чтобы смочить горло, и ложился, стараясь заснуть, хоть немного поспать, через час все повторялось, тело отдыхало, а ум нет, за поздним завтраком было ощущение, что кто-то всё время смотрит ему через плечо огромный и таинственный, Сергей жил ночью, а днём лежал, так было и сегодня.

Сумасшествие всегда начинается с того, что мы чувствуем, что всё на самом деле происходит, а вот почему, не знаем. И ещё голоса, он все время слышал разные голоса в своей голове, они задавали ему вопросы и отдавали приказания, особенно после человечины.

- Слушай, ты должен… На самом деле он (она, они) не... - Всё в таком роде… Заниматься йогой, убить того-то и того-то, больше спать. - Тебе будет, тебе необходимо, совершенно необходимо… - Развестись с женой, родить ещё ребёнка, в 12.00 выйти на перекрёсток, поехать на Ленинский проспект…, сегодня особенно остро. А что если он и вправду, в самом деле поддастся в один прекрасный день и кого-нибудь убьёт по голосам на Ленинском, что тогда? Он пытался не отвечать им, они требовали диалога, брали над ним власть, не желая прерывать общение и этим изнуряли. Хоть бы один раз нормально выспаться, думал он, и всё пойдёт на лад, всё станет хорошо, он не знал, профессиональный спортсмен, бандит и алкоголик Синий погиб из-за голосов, ему был шёпот «позвони Боцману».

Голоса преследовали Аруту с детства, в молодости он мог быстро восстанавливаться после такого внутреннего диалога, иногда даже на какое-то время остановить его, а вот стукнуло сорок, и всё стало совсем ни к чёрту! Доходило до того, что он бродил по дорожкам Битцевского парка и бормотал себе под нос ответы на их вопросы, общаясь с самим собой. Одна старушка не выдержала его мантры, бросилась ему под ноги:

-- Говоришь с собой! Несчастный!! Проклинаю!!! - Несчастных принято проклинать везде, в том числе, и в России, кому они нужны.

-- Я так делаю, чтобы не забыть русский язык, - парировал он, хотя дело было вовсе не в этом. Одиночество, вот что руководило этим всем, жизнь взаймы, холодная и серая, внешняя изоляция от привычного общества заявляла о себе всё время, вокруг было только криминальное, побуждая искать убежища внутри, в теле, в речи, в голове и сознании, открывая там новый мир, Вселенную, наполненную святым молчанием.

Странно было, что в этой на первый взгляд шизофрении блатной язык учился хорошо, запоминалось много и быстро, он отдыхал от этого постоянного невидимого общения в такое время, коллеги из братвы ничего не замечали, он им и не говорил. Иногда Арутюнов начинал мысленно в присутствии всех заниматься сексом с эфемерными феями, стоило лишь закрыть глаза, ясно материализовывал какую-то женщину в пространстве перед собой в воздухе, контур, у него вставал член, начиналась эрекция, да такая! Дама оживала, просила ласк независимо от него, компьютер начинал исследовать людей… Всё это он ощущал реально, реально отстирывал потом и трусы, хорошо, что его никто не видел.

Ветер задул опять, мгновенно раскидав по переходу мусор из бачков, бумажные стаканы, обрывки газет, погас свет, Сергей на суете перешёл в поезд до станции метро «Юго-Западная». Поэту захотелось закричать изо всех сил, но крик все равно был бы молчаливым, крик рыб, он сдержался, напряг живот, бешено захотелось в туалет как угодно, в сортир, Сергей вышел на станции метро «Университет» и пошёл в направлении смотровой площадки, метро ветер был жёлто-рыжий, цвет измены, женщины больше всего изменяют любовникам со своими мужьями, наверху чёрный, криминальный, бандитский, воровской, капитан Чёрная Борода скоро убьёт Одина.

Дойдя до места, поэт устало опустился на пол, сел прямо на асфальт спиной к оврагу, лицом к МГУ, достал из кармана дешёвую китайскую зажигалку, один доллар, фляжку и старую немецкую губную гармошку, три вещи, которые он любил больше всего кроме спортзала, книг и войны. Он открутил у фляжки колпачок, поднёс её к потрескавшимся от ветра губам, хлебнул, глотнул, перевёл дыхание, продул инструмент, посмотрел вверх на шпиль манерной сталинской башни, глубоко вдохнул, зажал гармошку в левой руке, правой чиркнул зажигалкой и задержал выдох, потом заиграл «Ах, майн либер, Августин», фашистская песня должна была привлечь Одина.

Почему-то вспомнился родной Красноярск, не мёртво то, что в вечности пребудет, со смертью времени и смерть умрёт. На горизонте, красном от восходившего солнца, виднелась чёрная изломанная полоса, будто далеко-далеко тайга горела черным столбом дыма, четырёхлетний, он шёл к реке... Всё, конец истории, настоящая рубка, Один вам не китаец и не на Боцмана впятером, и пусть, чёрт с ним, он устал быть днищем у этого корабля под названием выживание. У настоящего искусства нет и не может быть другого пути, кроме божественной ясности слога, в том числе и у искусства убийства, Шах довёл его до совершенства.

Наш век Калиюги, небывало тёмный, требует от своих идеалистов не обычной жертвы, они обязаны быть втрое убежденнее самых истовых борцов за якобы существующую свободу воли, дабы опрокинуть узы морали, которыми мы продолжаем опутывать себя, теперь Сергей знал это. Любая человеческая жизнь неприкосновенна, все проблемы надо решать мирно, все люди друг другу братья, к сожалению, это не так, это всё слова, умри ты сегодня, а я завтра, одноглазый Один! Зачем ты дедушку убил, мы его любили!

Тысячная единица измерения углов, знают все, кто прошёл курс огневой подготовки, афганец тоже. Он также знал, что там, где братва, всегда менты, две стороны одной монеты, коррупция существует, чего он не знал, где менты, всегда братва.

- Поддержите, пацаны, я вам восемь лет свободы подарил, - узнав от Ашота, такие всегда всё знают, про гибель пенсионера, Розов понял, исполнять таинственного мотоциклиста скорее всего будет Арутюнов. Шаха нет, Синий давно там, либо поэт, либо люберецкие, Один профессионал, Жанну Д’Арк из Оли никто делать не будет. Он бы бригаду не светил, Розов умел быть Ляпой, он вызвал старшего Оленя. То, что тот всё ещё работал в угро, а не кричал «гражданин начальник» в каком-нибудь в Соликамске на пожизненном, было исключительно заслугой его начальника.

- Возьмите Дольфа, походите пару недель за профессором! Куда он, туда и вы, действовать по обстановке. – Олень кивнул, вид у него был брутальнейший. Пиджак на
майку и берет в стиле «чегевара», «ч», на руках перчатки, завершали облик высокие сапоги на техасы, расклёшенные американские джинсы, кобуру он пристегнул так, что
все видели, под сердцем. – И переоденься. – Потом смотрели нового Джеймса Бонда, начальник был сентиментальным. Из глаз майора исходил свет, который освещал людей, проникая прямо в сердца тех, кто перед ним представал. Он совершенно точно узнавал о них всё, прежде чем они успевали сказать или сделать что-нибудь, был подобен зеркалу.

Если к нему приходил варвар, он ему являлся как варвар, если коммерсант, как коммерсант, если друг, как друг, опытнейший. Слова остальных оперов на Петровке часто были несъедобные железные гвозди, не всем удавалось их прожевать, Розов много не говорил, он думал, он не фабриковал дел, но он их и не разваливал, просто служил. Был бы Шах был знаком с ним лично, он бы подарил ему японские часы «сяку» без циферблата в виде планки. Бронза, дерево, лак и коконная нить, сверху фигура в виде дракона, внизу зайца, у кого заячье сердце, того никто ничему не научит, в том числе и Розовый, пустота тоже дракон.

Тем временем у начальника зоны, с которой освободился Седой, начались неприятности, ему позвонил один большой человек из его же ведомства из Москвы по фамилии Молчанов, был он крайне разговорчив. Из всей латыни, при помощи которой он соединял свои слова, хозяин ИТК узнал, освободившийся до дома не доехал, более того, он не доехал никуда, дежурная отговорка «не сторож я брату своему» тут не проходила, надо было на поезд посадить и, если надо, охранять.

- Пожалуйста, письменный приказ, - ответил бог колонии, его собеседник стал более сдержан, эта была фигура исторического значения, заметил он, главный служивый сказал, у всех у нас что-то когда-то было, самому ему было всё равно. Потом связался с местными ментами, никакого трупа не проходило, значит, не их дела, позвонил Розову:

- Зачем ты меня подвёл?

- Ась? – спросил Розов.

- Вы его? – спросил начальник колонии. - План Барбароссы провалился?

- Ждали весь день, - ответил Розов, - никто не вышел.

— Значит, прошёл мимо, - сказал полковник Майданюк, - чёрт… Ладно. – Розов набрал Атоса.

- Барев дзес, это, ты их найди, да? Что и как.  – Весь день Ашот перекидывал от уха к уху телефон, бывшие владельцы оказались давно дома.

- Сами развязались, - сказал один по-армянски, - и уехали.

- А он? – на диалекте спросил самый непризнанный авторитет девяностых.

- Отдали.

- Кому?!!

- На мясо.

- Где?!!

- Цавет танем, Ашот-джан, - в трубке возник суровый армянский женский голос уже по-русски, - я его жена Гаянэ, на хладокомбинат, – у Ашота замедлился ритм сердца, - местный, там армяне. Зачем добру пропадать, ай балам, он ещё жилистый такой, сухой, жира нет, колбасу делать, котлеты. Там же всё потом в большую мясорубку и кнопкой, крыс, когда дробят, такой вой, старые газеты, заморозили, сунули, пять минут.

- Не волнуйся, - взял трубку муж, - сожгли одежду. – Сильно вы его шампуром!

- Какие котлеты, - Атос еле пришёл в себя, он потом долго совсем не пил и практически не ел, - хорошо хоть не сами… - На что ему был дан классический армянский ответ: коммерция не благотворительность, кстати, обещали и Арбат.

- Только там так не делайте, - взмолился он, Гаяна заверила, что не будет. Ашот рассказал всё Розову, да ну, звездишь, тот не поверил, если бы, вздохнул Ашот, эти могут, ладно, махнул рукой Розов, хоть не зря качался, по Москве прошёл слух, Фашиста на зоне съел актив, трупа нет, потом менты пугали, смотрите, так на каждой зоне… Не все, кто блуждает, потеряны, на ловца и зверь бежит, Одноглазый сам подошёл к Аруте, а ну вытащи руки из карманов!

- Ты кто, тварь, - он чуть прикрыл глаза, - чего здесь сидишь? Я тебя не знаю. – Штатный киллер соперничающей с ними группировки стоял перед ним, широко расставив ноги. Секунду подумав, Сергей что есть силы дал ему из положения сидя по яйцам, никакого каратэ. Такого поворота викинг не ожидал и сделал то, что надо, как его учили в Афганистане, обеими руками зажав пах, выпучив глаза на лоб, дико крича, стал выполнять перед деревом приседания, поэт усмехнулся:

- Что будет, если два яйца положить на сковородку? Яичница, господа! Но я бы не рискнул. - Сергей встал и спокойно разрядил в него пистолет, не торопясь, дальше ему показалось, что он видит сон. Этого не могло быть потому, что этого не могло быть никогда, слева и справа от него, так близко, что он мог коснуться их локтём, к Одину прошли две тени, один был странно одет в чёрных перчатках, второй в тренировочном костюме, спортсмен, спереди подъехал милицейский «рафик».

Поэт подумал, это конец, отошёл назад и сел так же, как до этого, под дерево, «цзешку» он положил на корни, чтобы не покоцать об асфальт, он любил и ценил оружие, стрелять в милиционеров он не собирался, люди подневольные, почти армейские, самое шокирующее было даже не это. У любого творческого человека хорошая память на лица, у Аруты она была отличная!

Это были арбатские бандиты, которые помогли Шаху скрутить гопников в «Мак Дональдсе» … То есть, менты, он видел, там они показывали удостоверения, потом приехало ГАИ. То есть, бандиты… Такие лица, не для слабонервных, взгляд терминаторов из компьютерной игры, самого большого и толстого не было. Высокий скуластый взял мегафон:

- Граждане байкеры, работает московский ОМОН, всем просьба расходиться! – Потом он направился к Сергею, поэт молча протянул ему руки, скуластый, у него было немного азиатское треугольное лицо, раскосые глаза, широкий лоб и узкий подбородок, похож на оленя, наверное, такой же выносливый, сделал вид, что не заметил.

— Это я заберу, хорошо, - он ловко наклонился, засунул себе в пустую кобуру пистолет Сергея, свой он держал в левой, обеими владеет хорошо, понял киллер, может по-македонски, - а то криминалисты? – Сергей опусти руки на колени.

- Да, да, конечно! – Машина уехала, байкеры удивлённо качали головами, что произошло?

- Снимаем фильм, - басом сказал Сергей, потом повторил, - фильм снимаем!  – Бородатая публика села по «харлеям», врубила в колонки «Зи зи топ» и разъехалась,
одиноким чёрным пятном у конца смотровой площадки стоял «дрозд», сверкая, Сергей посмотрел, ключа в замке не было.

Он аккуратно снял его с подножки, подкатил к обрыву за рестораном «Рыцарский клуб», он был закрыт на ремонт, и пустил вниз по склону. Мотоцикл, летя и кувыркаясь, исчез в зарослях кустарника, дело было сделано. Сергей вернулся к дереву, стал искать гильзы, их не было, ему снова показалось, что он видит сон. Через пять минут он трусцой бежал в направлении проспекта Вернадского по территории Московского государственного университета, сливаясь с десятками сновавших по его территории студентов, увидев здание цирка, он замедлил бег, поднял руку, тут же остановился частник.

- В Чертаново, командир?

- Садись, а где там?

- Надо говорить не садись, а присаживайся, - Сергей уже был в машине, чтобы отдохнуть, он сел на заднее сиденье, сегодня он прошёл через «много». Он был рад, зимний отстрел граждан в окнах и подъездах пригодился.

Лирическая истина одна, человек смертен, но способен и должен парить над смертью, ибо не ей исчерпывается круг жизни, лишь ограничивается, пройти его значит пройти все круги ада, лучше всего сразу начать с девятого. Страшный крик заставил пирующих в Валгалле викингов замолчать, это кричал их великий бог Один. Одноглазый, который должен был стопроцентно попасть сюда, переродился не здесь! Он попал в параллельный мир Шаха и отца Боцмана.

Конец девятой главы. Фото японские часы.