Два зайца три сосны

Глава6
* * *
Матвей Аполлонович пребывал в непрерывном раздражении, что вообще-то было ему несвойственно. Он старательно сдерживался на работе, но так от этого уставал, что дома почти все время проводил у себя в кабинете, чтобы не сорваться на жену. И спал там же, отговариваясь срочной работой. Олеся подружка Гришиной жены, вот откуда ноги растут… Наитие, видите ли! Дура! Идиотка! Что ж, тем лучше… Видимо, Лера решила пристроить одинокую подружку, а подружка дамочка затейливая, вот и придумала всю эту фигню… Ну уж нет, нам такой хоккей не нужен! Хотя, с другой стороны, она вроде и пристроена… Миклашевич там на страже, он своего не упустит, к тому же они в прошлом коллеги, всегда есть о чем поговорить… Хотя такая с кем угодно найдет о чем поговорить. Как близко она была… Кажется, она не простила мне, что я тогда полез под кровать. А что было делать? Она, конечно, гениально вышла из положения, увезла Арину, но я для нее, похоже, кончился… Ну и черт с ней, может, оно и к лучшему, а то еще влюбился бы как бобик, натворил бы глупостей, а зачем? Все они в общем более или менее одинаковы при ближайшем рассмотрении. Ну умнее она Арины и что с того? Тут уже много лет прожито и не все годы были сытыми и благополучными. Надо только как-то отучить Арину от этих потуг на светскость и аристократизм, в ее случае это по меньшей мере смешно…

— Мэтью, иди завтракать! Я ее убью!

— Мэтью, что с тобой?

— Ничего, не обращай внимания, это рабочие проблемы.

— Может, ты поделишься?

— Мне пришлось бы прочесть тебе не одну лекцию, чтобы ты хоть отдаленно что-то поняла.

— По-твоему, я такая дура?

— Я этого не говорил, но ты ровным счетом ничего не понимаешь в том, чем я занимаюсь.

— Ты, кажется, забыл, что я все-таки окончила МХТИ.

— Во-первых, когда это было, а во-вторых, мои проблемы ничего общего не имеют с химическими технологиями.

— Это уж точно, твои проблемы связаны с литературой и архитектурой в одном флаконе. Я тебе тогда помешала, вот ты и бесишься.

— Ты это о чем? — спросил он таким голосом, что у Арины заболело под ложечкой. Но она уже закусила удила.

— Ты ж небось уже подкатился к ней в Москве, а она тебя продинамила, да? Зря стараешься, бабы не прощают трусости! — выкрикнула она и тут же пожалела.

Он побелел, потом побагровел, но все-таки взял себя в руки.

— Арина, ты, по-моему, спятила. Вообразила себе невесть что, и… Обратись-ка, моя дорогая, к психотерапевту. Это становится навязчивой идеей. Мне с высокой колокольни плевать на эту бабу. Я терпеть не могу эмансипированных, уверенных в себе сорокалетних теток!

— Тогда почему же она так поспешно увела меня из этой будки?

— О! А вот об этом тебе следовало бы спросить у нее! Она там была, а не я!

— Ну вот ты и попался!

— Что?

Ну я так и думала! Ты не умеешь врать, Мэтью! Я ведь ни единого звука тебе не сказала о том, что нашла ее голую в будке лодочника, а ты оказался в курсе… И судя по тому, как ты беснуешься в последнее время, трахнуть ее ты не успел!

— Да побойся Бога! Я узнал об этой истории от Миклашевича, которого встретил на заправке на следующее утро. Только и всего. И заруби себе на носу, Арина, что…

— Нет, это ты заруби себе на носу, Мэтью, что я начеку и если ты свяжешься с этой бабой, я такое устрою, никому мало не покажется, ни тебе, ни ей!

Он вдруг рассмеялся, впервые за последнее время.

— Ты так ревнуешь меня, Аришка? Мне даже приятно.

Такой резкий переход совершенно сбил Арину с толку. А может он и вправду узнал обо всем от Миклашевича? В тот день он действительно ездил на бензоколонку… Надо быть осторожнее и не упоминать больше об Олесе, а то он может назло мне связаться с ней… Надо просто забыть об этой теме, вернее, сделать вид… а еще надо попробовать поговорить по душам с его секретаршей, узнать, как он ведет себя на работе, и, уже исходя из этого, решить, как быть дальше.

* * *
В аэропорту меня встречал только Гошка. Я от радости даже задохнулась. Как он чудесно выглядит — загорелый, свежий, глаза веселые.

— Мама! Мамочка!

— Гошка, а где твой дед?

— Он сегодня занят, я один приехал! Мы поедем на такси! Знаешь, у нас для тебя сюрприз! Мам, а ты чего-то бледная, усталая, да? Книжка еще не вышла? А красную бейсболку привезла?

— Привезла, не волнуйся. А что за сюрприз?

— Увидишь!

Мы погрузились в такси. Гошка захлебываясь рассказывал мне о своих впечатлениях от поездок по Европе с дедом.

— Гошка, а куда мы едем?

— Сюрприз!

Мне не хотелось никаких сюрпризов, я устала, ибо всю ночь препиралась с Миклашевичем, пытаясь доказать ему, что замужество — не моя стезя. В результате мы страшно поругались и он ушел, хлопнув дверью, но до этого успел наговорить мне много гадостей. Правда, когда он ушел, я испытала облегчение. Огромное облегчение.

— Гош, может, скажешь, куда мы едем?

— Нет! Дед не велел!

Если я не сижу за рулем, то быстро засыпаю в любом транспорте. Я и тут вздремнула. И открыла глаза, когда машина остановилась.

— Приехали, мама!

— Ну и чей это дом?

— Наш! Мы переехали, мама!

— Что? Весь дом ваш?

— Ага! Тут так клево! И сад…

Действительно, дом стоял в небольшом ухоженном саду. И первое, что бросилось в глаза — фарфоровый гном в траве.

— Мам, ты чего смеешься?

— Да так… Радуюсь!

Дом был очарователен. Просторный, светлый, с пресловутыми французскими окнами, с белым столом на зеленой лужайке…

— Дед что, жениться собрался? — предположила я.

У Гошки вытянулось лицо.

— Мам, ты чего? Он же старый! И вообще…

— Ну, не такой уж он старый, вполне может жениться, а иначе, зачем ему такой большой дом?

— Ну, во-первых, у него сейчас много учеников…

Что во-вторых, я так и не успела узнать, так как зазвонил телефон. Гошка схватил трубку. Я не стала вслушиваться, а направилась в ванную, вымыть с дороги руки.

— Мам, как насчет велика, а? Прокатимся?

— Прямо сейчас?

— Ага, дед нас ждет в ресторанчике за полтора километра отсюда.

— Полтора километра можно пешком пройти!

— Но это будет дольше. Давай, мам, тряхнем стариной!

— Но мне надо переодеться.

— Давай быстро переодевайся, и поедем, я пока выведу велики.

Вероятно в Москве подобная идея не вызвала бы у меня ничего, кроме раздражения, но тут… почему бы не прокатиться немного на велосипеде? С превеликим удовольствием, как говорится! Я была так счастлива, что вырвалась наконец из Москвы, где в последнее время на меня обрушилось столько эмоций, столько дурацких проблем и недоразумений… Достаточно вспомнить странное появление Юльки… И ведь она ни разу мне больше не позвонила. Я дважды пыталась набрать телефон, значившийся на карточке, но там был включен автоответчик. А мобильный заблокирован. И я бросила попытки связаться с сестрой. Я словно потеряла ее во второй раз. И теперь уж, видимо, окончательно, хотя вовсе не исключала, что она может возникнуть, когда ей понадобится алиби для мужа…— Мам, ну ты скоро? Я есть хочу!

— Бегу!

На велосипеде я езжу только в Германии с Гошкой. Вот и теперь мы покатили по специальной велосипедной дорожке. Погода стояла теплая, светило солнышко, вокруг было красиво, по-европейски уютно и мило. Владимира Александровича я увидела издали. Он стоял, приложив руку козырьком ко лбу, и вглядывался вдаль. Темных очков он не признавал. Для своих семидесяти двух выглядел он превосходно.

— О, вот и наша знаменитая писательница прибыла! Рад, весьма рад, Олесенька! Ничего, что прямо с самолета на велосипед?

— А такси вы забыли? — засмеялась я. Мне всегда было с ним легко, куда легче, чем с его сыном.

— Ну как тебе наше новое обиталище?

— Не иначе, вы собираетесь жениться!

— Боже сохрани, я в эти игры больше не играю. Ну, что будешь заказывать?

— Сосиски и темное пиво! Отдам дань местной кухне.

— А потом пойдем в кондитерскую! — заявил Гошка. — Ух, до чего я рад, мама!

— Да, кстати, тебе привет от Майки, я ее встретила, она такая хорошенькая!

Гошка помрачнел.

Владимир Александрович тоже это заметил и сразу перевел разговор.

— Кстати, Олеся, послезавтра я намерен реабилитироваться, и мы-таки поедем в Зальцбург!

— О! Я с восторгом!

На Новый год мы с Гошкой тоже были в Мюнхене и второго января рано утром выехали на машине в Зальцбург, да так до него и не доехали, с полпути повернули назад, ибо начался такой буран и заносы на дорогах, что мы сочли за благо вернуться в Мюнхен.

— Я с восторгом, давно мечтаю туда попасть!

И вообще, я буду тут отдыхать на всю катушку, я даже ноутбук дома оставила.

— Ура! — воскликнул Гошка.

* * *
— У тебя усталый вид, девочка, — сказал вечером Владимир Александрович. — Ты отдыхай тут, ни о чем не волнуйся, Гошкой я доволен, он у нас хороший малый. Должен сказать, он тебя просто обожает.

Я это и сама знала, но слышать было все равно приятно.

— У тебя какие-то неприятности? Да?

— Не уверена, что это можно назвать неприятностями, скорее неурядицами. Ничего существенного.

— Ну и слава богу! Но ежели захочешь поделиться или посоветоваться, я к твоим услугам.

— Обязательно и поделюсь, и посоветуюсь, но сперва хочу попробовать сама с этим разобраться, пусть все немножко уляжется в башке, а то и работать мешает и вообще… Думаю, денька через три-четыре мы обо всем поговорим, ладно?

— Ну разумеется! А шла бы ты спать, голуба моя. Гошка все равно смотрит футбол. И тут уж ничего не попишешь.

— Да, пожалуй, вы правы. Я и вправду устала.

* * *
Утром я проснулась от солнца и птичьего щебета. В открытое окно на втором этаже лился чудный воздух. Как хорошо, как спокойно… А может, я зря оставила дома ноутбук? Наверное через недельку мне захочется работать… А может, задержаться тут подольше? Я же не знала, что свекор снял такой чудный дом… И никаких тебе Роз, никаких Миклашевичей. Ура! Нет, не буду о них думать. Лучше подумаю о книге… Моя Марина там оказалась между двух огней. Два мужика, оба в общем-то годятся для нее, каждый по-своему хорош, она стоит перед выбором. Оба добиваются ее, а она в растерянности. Но я должна за нее сделать выбор. Хотя мне тоже они оба нравятся. Но ведь известно, за двумя зайцами погонишься… И заблудишься в трех соснах! А что, прекрасное название — «Два зайца, три сосны»! А ведь у меня тоже вроде как два зайца… Но я ведь ни за одним из них не гонюсь, хотя, если честно, я бы непрочь завести легкий роман с Аполлонычем. Я просто убеждена, что роман с ним был бы именно легким, ни к чему не обязывающим. Он не собирается расставаться со своей Ариной, мне тоже он триста лет как муж не нужен, но нас явно тянет друг к другу, хотя его ретирада под кровать в будке лодочника до сих пор вызывает у меня смех вкупе с легким презрением. И все-таки надо дать ему шанс реабилитироваться. Но как? Не звонить же ему… А я попрошу Лерку! Да, именно, попрошу ее позвать нас обоих в гости. Вот, один заяц уже появился. Заяц за которым я, вроде как, гонюсь. Но уж Миклашевич в зайцы никак не годится, он даже в любимые зайчики не годится. Он — волчара, хотя нет, он просто противный злой заяц из «Ну, погоди!». Терпеть его всегда не могла. Не Миклашевича, а мультипликационного зайца. Миклашевича я любила… Еще как любила! У меня просто снесло крышу, когда я наконец переспала с ним… Какой он был тогда милый, влюбленный, нежный, веселый, и это не говоря уж о сексуальном впечатлении, которое он на меня произвел… Помню, мы тогда поехали вдвоем в Израиль, и нам было так здорово вместе… Мы столько смеялись… Помню, однажды утром я проснулась, он спал рядом и я сказала себе: я люблю в нем все, каждую его ресничку в отдельности, шрам на ноге, родинку на предплечье… Нет, этим воспоминаниям нельзя предаваться, слишком опасно. Лучше вспомню, что было потом. Измены, хамство, несправедливые обвинения, идиотская ревность невесть к кому, принимавшая поистине чудовищные формы… Нет, от этого зайца надо бежать сломя голову. А какую сцену он мне устроил позавчера, когда я в который уж раз сказала, что не выйду за него… И ведь это не от любви. Просто, как я могу в чем-то отказать такому потрясающему типу? Ну, тут уж он вынужден был объяснить мне, кто я такая на самом деле — бездарная баба, ни кожи, ни рожи, обалдевшая от дешевого успеха, невесть что о себе возомнившая. Я пыталась спросить у него, зачем же я такая ему нужна, но где там! Он не слышал меня, и, кажется, себя уже тоже не слышал. Тьфу! Не хочу я больше его видеть и знать.

— Мам, ты спишь? — в дверь просунулась взлохмаченная Гошкина башка.

— Нет, балдею!

— Мам, какие на сегодня планы?

— А никаких. Есть предложения? Излагай!

— У деда сегодня дела, так что мы свободны, а завтра поедем в Зальцбург!

— Это я помню. А давай просто пошляемся по Мюнхену?

— Мам, ты же будешь по магазинам таскаться, я тебя знаю.

— Могу и не таскаться.

— Не хочу видеть твои страдания, — засмеялся Гошка. — Давай знаешь как сделаем? Ты вали по магазинам, а в три встретимся на Мариенплац и пообедаем в ресторане.

— У тебя утром есть какие-то планы?

— Это не планы… а так… — покраснел Гошка.

— Девочка? Как ее зовут?

— Марика.

— Все, договорились. Если хочешь, приводи Марику на обед.

— Нет, мам, это ни к чему, — еще сильнее покраснел сын.

— А сколько ей лет?

Тринадцать! Она клевая, знаешь, ее мама работает в зоопарке, у них там недавно родился жирафик Джимми, ой, мам, он такой! Его еще посетителям не показывают, а я уже видел! Марика иногда помогает там маме, и я тоже… Только ты никому не говори, ладно?

— Ладно. А дед в курсе?

— Конечно, ему тоже Марика нравится. Она будет биологом, как ее мама. У них дома одно время жил котенок пумы, это вообще умереть не встать.— У тебя утром есть какие-то планы?

— Это не планы… а так… — покраснел Гошка.

— Девочка? Как ее зовут?

— Марика.

— Все, договорились. Если хочешь, приводи Марику на обед.

— Нет, мам, это ни к чему, — еще сильнее покраснел сын.

— А сколько ей лет?

Тринадцать! Она клевая, знаешь, ее мама работает в зоопарке, у них там недавно родился жирафик Джимми, ой, мам, он такой! Его еще посетителям не показывают, а я уже видел! Марика иногда помогает там маме, и я тоже… Только ты никому не говори, ладно?

— Ладно. А дед в курсе?

— Конечно, ему тоже Марика нравится. Она будет биологом, как ее мама. У них дома одно время жил котенок пумы, это вообще умереть не встать.

— Котенок пумы… Это мечта… Он мягонький?

— Не то слово… Но его скоро отдали, их опасно в доме держать.

— А ты с Марикой говоришь по-немецки?

— Когда как, но чаще по-русски. Ее мама русская, Евгения Петровна. Тоже кстати клевая тетка, и читает все твои книги. Говорит, что отдыхает душой, вот! Кстати, вставай, дед приготовил завтрак.

— Встаю!

Через десять минут мы втроем уже завтракали на кухне. На столе было все мое любимое и упоительно пахло кофе из кофеварки.

— Мам, хлеб совсем свежий, я смотался в булочную!

— Молодец, спасибо тебе.

— Жених тебе на новом месте не приснился? — лукаво осведомился Владимир Александрович.

— Слава богу, кошмары меня не мучили!

— Какие планы на день?

— С утра курс тряпкотерапии, а днем обед с сыном. Дальнейших планов пока нет.

— Если хочешь, можешь взять сегодня машину.

— Да нет, спасибо, не хочу никаких заморочек, где там парковаться, я ж с ума сойду.

— Пожалуй, это мудро. Лучше взять такси.

Обожаю ходить по магазинам за границей, особенно когда мне ничего определенного не нужно, а деньги есть. Они не так давно у меня появились и я еще не привыкла к ним, они доставляют мне удовольствие, нет, не так — мне доставляет удовольствие их тратить. Я никогда не роскошествую, не покупаю шмотки от кутюр или драгоценности, с ума не схожу, но… Словом, я побрела по любимым мною мюнхенским улицам, никуда не торопясь, ни о чем не думая, просто наслаждаясь жизнью. Через два часа я, накупив всякой нетяжелой ерунды, решила передохнуть в кондитерской, а потом с новыми силами побрела дальше. Ровно в три я в изнеможении присела на край фонтана на Мариенплатц. Вскоре появился Гоша.

— Нагулялась? Еле жива, да?

— Да! Куда пойдем?

— Далеко не стоит, не дойдешь, по-моему.

— Это точно! Но я хочу сидеть на воздухе. Мы нашли премилое заведение.

— Ну, как Марика?

— Нормально.

— А Майка?

— Что Майка? Майка просто подруга детства.

— Ах, подруга детства! Гошка, ты почему мне ничего не сказал?

Он вспыхнул.

— Про что?

— Про бабушку.

— А зачем?

— Как зачем? Я бы с ней поговорила…

— А толку что? И вообще, мам, раз ты сама начала… Знаешь, дед хочет, чтобы я остался здесь, с ним. Он для этого и дом снял… Мам, я лучше с ним останусь, ладно?

Я замерла.

— Понимаешь, я не хотел тебе говорить, думал, дед сам скажет… Но лучше я… Я не могу больше с бабушкой…

— Гошка, но почему ж ты мне ничего не говорил, мне казалось, ты ее любишь, тебе с ней хорошо…

— Мама, ты же так хотела жить одна, я понимаю тебя, ты работаешь и личная жизнь…

Меня бросило в жар.

— Какие глупости ты несешь! Одно твое слово и я бы все сделала по-другому… И уж ни за что бы тебя ни бросила с бабкой…

— Да я тогда тоже еще не знал… Когда ты съехала, тогда, в общем-то, все и началось…

— Да что началось-то, Гошенька?

— Ничего такого… Она меня не била, голодом не морила…

— Еще не хватало!

— Понимаешь, когда ты еще с нами жила, она… как бы это сказать… меньше выступала, понимаешь? Но это бы все ладно, но она начала на тебя наезжать… причем не со мной, а со своими старпершами… Олеся никудышная мать…

— Оказывается, она была права, — с горечью проговорила я.

— Ничего подобного, ты самая клевая! И еще всякие гадости про тебя говорила… Но это ладно, она старая… Но мне одна девчонка в школе сказала, что бабка когда-то настучала на тетю Юлю в гебуху… Я не поверил и решил спросить у бабки сам… Вот тут началось… Мам, скажи мне честно, я уже почти взрослый, это правда?

— К сожалению, правда. Я сама долго в это не верила… Вернее, не хотела верить… Но когда узнала, ушла от нее…

— А зачем вернулась?

— Положение было безвыходное, да и жалко мне ее стало, времена-то поменялись, ее с работы поперли, она растерялась…

— И ты ее простила?

— Простила, наверное. Она же все-таки мне мать.

— А тетя Юля?

— Что?

— Она не нашлась?

— Нашлась. Только бабушке об этом ни слова.

— Мам, я к ней не вернусь.

— Гошенька, я после разговора с Майкой и сама так решила. Я куплю двухкомнатную квартиру и будем жить вместе. Вот вернусь отсюда и займусь… Постараюсь к началу учебного года успеть…

— Нет, мама, я останусь с дедом! Я хочу остаться с ним! Ты не обижайся, я тебя знаешь как люблю, но сейчас мне лучше будет с дедом.

— Это не из-за Марики?

— Нет, просто я сейчас деду нужнее, чем тебе… И потом он мужчина, — потупился он.

— Воображаю, что будет с бабушкой…

— Да ничего особенного, просто будет поливать тебя еще больше, и деда заодно… Мам, а расскажи про тетю Юлю! Где ты ее нашла?

— Это она меня нашла.

И я выдала сыну сильно приукрашенную версию Юлькиного появления в Москве.

— Мам, а мы правда к ней поедем? — загорелся Гошка.

— Ну, разве что на Рождество, мы говорили о сентябре, а я в тот момент забыла, что у меня же книжная ярмарка… И вообще… Там будет видно.

— Она тебе не понравилась через столько лет, да? — спросил не в меру проницательный сын. — Она стала как бабка?

— Ну в общем-то ты прав…

— Мам, так ты мне позволишь остаться?

— Ты твердо решил?

— Да.

— А если у меня будет двухкомнатная квартира?

— Нет, мам, я не из-за квартиры, я просто хочу с дедом… Но я буду приезжать, и ты к нам, сколько захочешь… И потом дед говорит, что армия…

О, армия более чем весомый аргумент в пользу такого решения. Какая мать в наше время не замирает от ужаса, слыша это слово, какая мать не примеряет на себя каждое сообщение о побеге солдат из части, о беспределе в казармах… Я хорошо помню, как покончил с собой в армии мой одноклассник Серега Колосков… А Ванька Федотов сошел с ума…

— А где же ты будешь учиться? У тебя не такой уж хороший немецкий…

— А ты знаешь, дед со мной дома говорит только по-немецки, и дружок у меня есть, Клаус, он вообще по-русски ни в зуб ногой… Мам, ты не расстраивайся, мне тут будет хорошо, правда-правда! Знаешь, я  хочу еще мороженого!Вечером, когда Гошка лег спать, Владимир Александрович налил нам по рюмке коньяка и сказал:

— Олесенька, я так понял, что Георгий уже поговорил с тобой?

— Поговорил, — вздохнула я.

— И что ты на это скажешь? — с некоторым даже страхом спросил он.

— А что я могу сказать, вы же все уже без меня решили… И вероятно это мудрое решение, хотя мне очень больно, но я сама виновата… Я оставила Гошку на маму, занялась своим писательством… И вот так теперь все вышло… Но когда Гошка сказал про армию, я даже в душе заткнулась. Все более чем понятно. Да и вы куда лучше сумеете воспитать в нем мужчину… Но я буду его содержать. Вы скажите мне, сколько нужно будет, я сейчас это могу… И за дом буду платить…

— Олеся, я хочу сказать тебе одну вещь, но ты пообещай, что ни звука не скажешь Георгию.

Я со страхом смотрела на него.

— Этот дом принадлежит… Гошке.

— То есть как? — опешила я.

— Год назад умерла моя сестра в Австралии…

— Я не знала, что у вас есть сестра в Австралии…

— В свое время сей факт приходилось тщательно скрывать и я привык… Так вот, она оставила мне в наследство… очень немалую сумму. И я поспешил купить дом, но Гошка об этом не знает. Я хочу переписать дом на тебя. Я же не могу пока, да и не хочу оформлять его на имя Георгия, а в том, что Юра и его нынешняя супруга поведут себя порядочно после моей смерти, я не уверен. А посему, я запишу его на тебя, и тогда он уж точно достанется Георгию. Понимаешь?

— Да, понимаю… Хотя Юра вполне порядочный человек.

— Но связался с непорядочной бабой. А говорить обо всем этом Георгию я не хочу, ибо у мальчишки в таком возрасте могут появиться нежелательные настроения. Он должен знать, что все в жизни достигается трудом, мы с тобой можем как угодно баловать парня, но он понимает, что и мне и тебе все нелегко дается. Кстати, он понимает, что ты работаешь как каторжная и очень тобой гордиться… Вообще, ты молодчина, и он растет хорошим малым, несмотря на воспитание Надежды Львовны. Так ты обещаешь мне, что ничего ему не скажешь?

— Обещаю. Это мудро, Владимир Александрович. И я доверяю его вам, как говорится, с легким сердцем.

* * *
Прошло несколько дней. Мы успели съездить в Зальцбург, показавшийся мне поистине сказочным городом, переночевали там и на два дня смотались в Вену. Владимир Александрович так много знал об истории этих в высшей степени музыкальных городов и умел так интересно рассказывать, что мы с Гошкой слушали его буквально открыв рот. Потом мы с удовольствием вернулись в наш уютный дом.

Владимир Александрович сказал Гошке:

— Георгий, ты не удивляйся, в связи с твоим переездом сюда, нам с мамой придется решить ряд вопросов, так сказать, юридических, поэтому завтра мы с утра поедем по этим делам.

— Ладно, а я смотаюсь в зоопарк, охота посмотреть на жирафика! Мам, а ты не хочешь?

— Хочу, но позже! Завтра у нас дела.

И утром мы уехали. Оформление заняло кучу времени и нам предстояло еще множество формальностей. Мы возвращались домой под вечер, усталые до изнеможения. Еще из машины я увидела, что за столиком в саду сидят Гошка и какой-то мужчина. Я пригляделась, и мне стало нехорошо. Это несомненно был Миклашевич.

— Кто это? — спросил Владимир Александрович. — Я его не знаю.

— Один из двух зайцев, — вырвалось у меня.

— Мне всегда казалось, что погоня за зайцами не твой жанр, — усмехнулся он.

— Конечно, эти зайцы сами за мной гоняются.

— А ты?

— А я, кажется, заблудилась в трех соснах. Черт его принес!

— Я так понял, это не тот заяц?

— Откуда я знаю… Хотя вы правы, не тот.

— А я сам на него посмотрю, вдруг ты ошибаешься…

— Нет, этого зайца я хорошо знаю.

Но нам навстречу уже бежал Гошка, на его мордахе была написана искренняя радость. Миклашевич неспешно, деликатно шел за ним.

— Мам, дядя Митя приехал!

— Да уж вижу!

— Мам, поздравляю! Ты почему мне ничего не сказала?

Мне опять стало нехорошо.

— О чем это ты?

— Как о чем? О свадьбе!

— Олесенька, я так соскучился! Познакомь же меня с Владимиром Александровичем! Я, разумеется, прекрасно знаю вас, как потрясающего пианиста, неоднократно бывал на ваших концертах, но лично не имел чести…

Да я готова поклясться, что он даже забыл, где находится консерватория! Но Владимиру Александровичу его слова несомненно были приятны.

— Олеся, кажется, впала в ступор, посему представлюсь сам — Дмитрий Миклашевич, архитектор и будущий муж…

От его наглости я и впрямь впала в ступор. А они уже пожимали друг другу руки.

— В юности я всегда бегал на ваши концерты, особенно если в программе была H-moll’ная Шопена. Лучше вас ее никто не играл! А восьмая Прокофьева! Знаете, у меня есть запись Лондонского концерта восемьдесят второго года…

От изумления у меня в зобу дыханье сперло. Никогда в жизни я не слышала о его увлечении серьезной музыкой. А Владимир Александрович внимал ему более чем благосклонно. И Гошка смотрел ему в рот. Что же это такое?

— Господа, вы, вероятно, устали и голодны, а посему я предлагаю всем через полчасика поехать в ресторан, мы поужинаем и обсудим наши с Олесенькой, так сказать, матримониальные планы… Ужин обещаю дивный! Я знаю здесь неподалеку потрясающий ресторанчик. Фантастика, пальчики оближете. И я уже выяснил у Гошки, что вам это заведение незнакомо!

Обаяние было включено на полную мощность. Не поддаться ему просто невозможно. Проклятый паук, уже затянул в свою паутину и свекра, и сына, да и я уже начинаю барахтаться как измученная муха-цокотуха. А где мой комарик? Нету!

— Мам, а он классный! Ты почему мне ничего не сказала? — шептал Гошка, провожая меня наверх.

— Да что я должна была тебе говорить? — разозлилась я.

— Ну про замуж! Про свадьбу! Он сказал, что ты уже присмотрела платье для свадьбы, зеленое!

И тут мне в голову стукнуло, что это просто потрясающий эпизод для романа! Злой заяц берет ее нахрапом… Правда, в отличие от меня, Марина хочет замуж.

— Мам, а я тоже хочу на вашей свадьбе гулять! Дядя Митя обещал!

— Да? Может, он сказал, где будет свадьба и когда? Мне здорово интересно!

— А ты что ли не знаешь?

— Понятия не имею!

— Да ладно! — не поверил мне сын.

— Ей богу! Мы с Митей поссорились накануне моего отъезда…

— Да, он говорил… И приехал просить прощения… Он тебя жутко любит! Мам, я лично за! Он классный!

— Ты за? А я вот против.

— Он это тоже сказал, что ты здорово кобенишься, но просто потому что ты женщина, а женщины любят кобениться…

— Чего только не узнаешь о себе… Хорошо, Гошка, мне надо принять душ и переодеться.

— Значит, ты согласна поехать на ужин?

— У меня что, есть выбор?— Нет, мамуля, у тебя нет выбора! Ура!

Выйдя из душа, я подошла к окну. За столом на лужайке Миклашевич с Гошкой играли в шашки. Но вот Гошка вскочил, радостно вскинув руки, видимо, выиграл и оба чему-то стали смеяться.

Все это казалось мне бредом, так не бывает, по крайней мере я ни с чем подобным в жизни не сталкивалась. Или Миклашевич действительно меня любит? Не может такого быть. А почему собственно? Да, я не Синди Кроуфорд, но кто сказал, что любить можно только топ-моделей? Ерунда это… Он, как Онегин, с опозданием оценил Татьяну, а она уже другому отдана и будет век ему верна… Но я-то никому не отдана, так почему же не захомутать меня, тем более на горизонте маячит соперник… Но соперник, кажется, уже даже не маячит. И там Арина, ну ее в баню и доброго зайца заодно… Я ж его по сути совершенно не знаю, я даже толком ни разу с ним не говорила, все какая-то ерунда… Он чужой муж, и вообще чужой… Я его не знаю, а Миклашевича знаю как облупленного. Да, я теперь стала совсем другой, он это понял и решил строить наши отношения на совершенно других основаниях… Раньше я была молодой, глупой, безумно влюбленной, безропотно терпела его несносный характер и целиком зависела от него, морально и материально… Теперь же все переменилось. А может, мне и в самом деле надо выйти за него замуж, но жить своей жизнью… Да нет, глупости, зачем выходить замуж, если мне не хочется? Просто чтобы спать с ним в одной постели, услужливо подсказал организм. А может родить еще ребенка? Гошка уже взрослый, он уже оторвался от меня… И теперь я смогу уделять ребенку куда больше внимания… И Миклашевич что-то говорил о ребенке. Мне вдруг безумно захотелось снова услышать упоительный запах младенческой кожи… кормить его грудью, нет, ее, я хочу дочку… И если думать о ребенке, то надо спешить, мне почти сорок, откладывать нельзя… Все эти мысли и ощущения вихрем проносились в моей голове, и я начала судорожно одеваться и наводить красоту. Только нельзя сейчас, сегодня, дать ему понять, что я почти согласна. Надо обязательно поставить себя с ним так, чтобы он…

— Мам, ты скоро? Дед уже готов.

— Не торопи маму, наверняка, она красоту наводит! — одернул Гошку Владимир Александрович.

И он и Гошка уже сдали меня, да я и сама уже почти сдалась. Где ты, комарик? Но ни комара, ни второго зайца, да и сосны вот-вот вырубят…

* * *
И приняв весьма независимый вид, я вышла на лужайку. Миклашевич сразу вскочил мне навстречу, демонстрируя хорошие манеры, поцеловал руку и шепнул:

— Прости меня, Олеська, я же тебя люблю.

И улыбнулся такой обаятельно-виноватой улыбкой, что я и впрямь простила ему недавнюю безобразную сцену.

После действительно невероятно вкусного и на удивление приятного и непринужденного ужина мы втроем вернулись домой, а Миклашевич поехал к себе в отель, расположенный в пятнадцати километрах. Он был сама предупредительность и деликатность.

— Олеся, — спросил Владимир Александрович, когда Гошка ушел спать, — может быть, надо было пригласить Дмитрия Алексеевича пожить у нас, места хватит?

— Нет, это ни к чему.

— Девочка, ты сомневаешься?

— Еще как!

— Но почему? Он, по-моему, очаровательный, интеллигентный, широко образованный человек и любит тебя, искренне любит.

— Вы так думает?

— Ну, я, знаешь ли, доверяю своей интуиции.

— У него очень тяжелый характер.

— Но ты же умная женщина, ты сумеешь с этим справиться. И потом, даже тяжелый характер куда лучше бесхарактерности… Увы, мой сын оказался именно таким, бесхарактерным… К тому же Дмитрию Алексеевичу уже пятьдесят, он угомонился в значительной мере…

— То есть вы советуете мне принять его предложение?

— Разумеется. Постой, а разве ты еще не приняла?

— Нет, более того, я ему отказала…

— Но он ведет себя так, будто… Послушай, а ведь в этом есть наверное своя прелесть, когда мужчина так резко берет все на себя… Ты ведь любишь его?

— Я когда-то безумно его любила…

— Да? Но послушай, мне казалось, что для любой женщины самое большое удовольствие утереть нос не понявшему ее чувств кавалеру, а?

В этом есть сермяжная правда, — засмеялась я. — Но не настолько же, чтобы обрекать себя на постоянную нервотрепку. Чтобы жить в браке с Миклашевичем и терпеть его кошмарный характер, надо либо безумно его любить, либо быть материально в нем заинтересованной. Первое уже в прошлом, а второе сейчас для меня неактуально, да и вообще неприемлемо.

— Знаешь девочка, по-моему, ты хорохоришься, я сегодня наблюдал за вами, вы хорошая пара. Он тебя любит… И он страшно одинокий человек…

— Естественно, одинокий, с таким-то характером…

— Но он же так обаятелен, умен, образован.

— До определенного момента.

— Олеся, у него своих детей нет?

— Насколько мне известно, нет.

— Прости, девочка, за бестактный вопрос, у тебя есть кто-то другой?

— Нет, в общем-то нет.

— Значит, на примете кто-то?

— Тоже нет.

— Тогда я тебя не понимаю. Прости, но тебе скоро сорок лет, конечно, в наше время это не возраст, но… Почему бы не попробовать, сейчас, на совершенно новых основаниях? Ты вполне самостоятельна, он тоже, Георгий будет жить со мной, это решено, а может теперь все и сложится?

— Владимир Александрович, я не пойму, вам-то зачем это нужно?

— Мне его жалко, Олеся… Ты нужна ему.

— Да, мощное обаяние… Вот не ожидала от вас.

— Видимо, меня подкупило его романтически-мужественное поведение.

— Слышали бы вы, что он мне кричал накануне моего отъезда!

— Ну, милая, мало ли что можно крикнуть сгоряча!

— Мужская солидарность в действии?

— Знаешь, ты мне не чужая, я люблю тебя как дочь, и хочу, чтобы твоя жизнь была устроена. Ты попробуй! Не надо сразу венчаться, расписываться, если ничего не выйдет, просто разбежитесь… А может и сладится, кто знает, вы же не пробовали жить вместе. Иной раз человек невыносимый на работе и в, так сказать, амурных отношениях, бывает прекрасным мужем. Знаешь, есть такая еврейская мудрость: «Хороший человек не бывает хорошим мужем». Ладно, не стану больше к тебе приставать, ты сама должна все решить, но свою точку зрения я высказал. Ложись и постарайся уснуть.

Легко сказать, а как уснуть после всего этого? И Миклашевич был сегодня поистине неотразим, настолько, что червячок сомнения стал слегка точить меня. Ладно, доживу до утра, а там посмотрим, утро вечера мудренее.

И вдруг на ночном столике затрясся переведенный на вибрацию мобильник. Я испугалась. Номер не определился.

— Алло!

— Дурища, я же люблю тебя! — раздался голос Миклашевича и телефон отключился.

Вот сволочь! Прекрасно понимает, что я не сплю и терзаюсь сомнениями, потому и дурища… А вот напишешь такое в романе, скажут — так не бывает! Ну и пусть говорят, я теперь точно знаю, что бывает… На встречах с читателями меня часто спрашивают, бывают ли в жизни такие мужчины, как в моих романах, и я с чистой совестью отвечаю: Нет! Это сказка! И тут я уснула.

* * *
Утром меня никто не будил и я проснулась в половине одиннадцатого, чего со мной практически не бывает. И первое, что я услышала сквозь открытое окно, раскатистый смех Миклашевича. Он уже тут, черт бы его подрал. Обложили меня, обложили, вспомнился любимый Высоцкий. Я встала и подошла к окну. За столом в саду сидели трое и… играли в скрэббл! Просто семейная идиллия. Но самое смешное было в том, что все были в одинаковых полосатых футболках! Наверняка идея Миклашевича. Интересно, что бы это значило? Мне вдруг стало весело. А что, чем черт не шутит, может быть он и в самом деле нуждается во мне и в моем сыне и свекре мало ли, всякое бывает… И ведь я не могу сказать, что вовсе к нему равнодушна, я просто защищаюсь так…

Едва я появилась на крыльце, как Владимир Александрович вскочил, отдал честь и, вытянувшись во фрунт, отрапортовал:

— Капитан, экипаж в составе старпома, боцмана и юнги готов к выполнению любого задания!

— А кок в экипаже есть? Капитан голоден!

Я видела, как все трое просияли оттого, что я поддержала их дурацкую игру.

— Юнга, на камбуз , — скомандовал старпом.

А боцман Миклашевич поспешно собрал карточки и фишки.

— Выспалась? — заботливо спросил Владимир Александрович.

— Да!

— И, судя по всему, у тебя хорошее настроение. Я как старпом предлагаю после завтрака отправиться всем экипажем на озеро, купаться. Сегодня жарко!

— Предложение принимается!

А тут и Гошка примчался с подносом, на котором кроме кофе, сока и прочей утренней снеди стояла вазочка с красной розой.

— Юнга, а где белые перчатки? — сурово спросила я.

— Эх, черт, это моя промашка! — почесал в затылке боцман.

— Получите взыскание, боцман!

— Готов понести заслуженную кару!

— Ничего, боцман, она поест и подобреет! — утешил его Гошка.

— Юнга, вы вместе с боцманом будете наказаны за неподобающую вольность!

— А вот и фигушки! Мы поднимем бунт на корабле и вздернем капитана на рею!

— Ха! Не на того напали!


Или бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвет пистолет,

Так что сыпется золото с кружев,

С розоватых брабантских манжет!


И тут вдруг я заметила, как сверкнули глаза у Миклашевича. Он гордо выпрямил спину:

— Мы тоже не лыком шиты, кэп!


Пусть безумствует море и хлещет,

Гребни волн поднялись в небеса —

Ни один пред грозой не трепещет,

Ни один не свернет паруса.


В эту самую секунду мне вдруг показалось, что да, конечно, он подходит мне, мы хорошая пара, мы поймем друг друга теперь, в этой новой для нас ситуации.

— Ух ты, как здорово! Дед, ты эти стихи знаешь?

— Разумеется, это Гумилев, — усмехнулся Владимир Александрович. — Я с детства любил Гумилева, хоть он и был в свое время запрещенным поэтом.


Разве трусам даны эти руки,

Этот острый, уверенный взгляд,

Что умеет на вражьи фелуки

Неожиданно бросить фрегат.


Мы все одной крови, мелькнуло у меня в голове. И, кажется, Миклашевич прочел эту мысль, он иногда умеет читать мои мысли…

День прошел изумительно. Миклашевич не старался остаться со мной наедине, не «давил на секс», как выражается одна моя приятельница. Он бросил все силы на завоевание Гошки и Владимира Александровича, в чем безусловно преуспел. Но хуже всего то, что к вечеру я была уже опять без памяти влюблена в него.

Но вечером, когда я легла спать, я вдруг подумала: интересно, а Аполлоныч знает эти стихи? Конечно, это не так уж важно, на это можно и наплевать, но одно я знаю точно: с Ариной он так не сможет, даже если и знает…

— Мам, можно к тебе?

— Ты чего не спишь?

— Мам,… — в руках у Гошки я заметила зеленый том Гумилева.

— Мам, а как то стихотворение называется?

— Капитаны. Это цикл стихотворений.

— Обалдеть можно, я даже не думал, что это такой кайф. Мам, но правда же он классный?

— Гумилев?

— Да нет, Миклашевич. Он тебе подходит, мам.

Вот и дед тоже так считает. А бабушке, наверное, он не понравится.

— Бабушке вообще мало кто нравится. И у нас совершенно разные вкусы.

— Мам, скажи, вот у тебя есть мечта?

— Мечта? Есть.

— Какая?

— Чтобы ты вырос нормальным парнем, настоящим мужиком и был счастливым. Вот такая мечта.

— Нет, мам, это неинтересно.

— Еще как интересно!

— Нет, я имею в виду… Ну, хотела бы ты куда-нибудь поехать, куда-нибудь далеко, на Сейшелы, например, или на Гавайи?

— Не знаю… В принципе я вполне могла бы туда поехать. Хотя нет, я бы поехала на Таити. Вот на Таити да… Но это же так далеко!

— А в Австралию, например?

— Раньше я мечтала об Австралии, но недавно где-то слышала или читала, что там нельзя купаться в океане, акулы расплодились. Так что я там забыла в таком случае? Гош, признайся, это дядя Митя поручил Тебе выяснить насчет мечты?

Гошка вдруг покраснел.

— Ага, я угадала!

— Только не выдавай меня, ладно? А то я дурак… так глупо прокололся…

— Не волнуйся, я своих не сдаю.

— А что мне ему сказать? Насчет Таити?

— Нет. Скажи, ничего не вышло, мама все время отшучивалась. А насчет Таити не говори, а то он и впрямь организует такую поездку, а дорога длинная, мы успеем разругаться вдрызг.

— Он тебя любит, мам!

— Там будет видно. Все, иди спать! А у Гумилева прочти «Лес», тебе понравится.

* * *
— Леруня, ты опять забыла мобильник! Разве можно быть такой растяпой!

— Ой, слава богу, я думала, что опять потеряла! Гриш, а что это у тебя лицо такое хитрое? Ты мне сюрприз приготовил? — обрадовалась Лера, бросаясь мужу на шею.

— Даже два! Один просто сногсшибательный, узнаешь обалдеешь. А второй… Ну, тут я не уверен, что ты обрадуешься… Да, кстати, имей в виду — оба сюрприза нематериальны.

— Говори скорее!

— С какого начать?

— Ну с того, что похуже.

— Мы завтра едем к Розе на дачу.

— Я не поеду! И это не сюрприз, а черт знает что! Не желаю я туда ехать, с меня хватит, один палец я уже сломала и вообще, ну ее, эту куропатку!

— Почему куропатку? — опешил муж.

— Это Олеська придумала. Ну она же на курах двинутая, вот Олеська и прозвала ее куропаткой, ну как психопатка.

— Да, Олеське пальца в рот не клади… Так иной раз припечатает, кстати, второй сюрприз, собственно, не мой, а Олеськин. Вернее, с нею связанный. Я видел Толика, и он мне сказал знаешь что?— Да, Олеське пальца в рот не клади… Так иной раз припечатает, кстати, второй сюрприз, собственно, не мой, а Олеськин. Вернее, с нею связанный. Я видел Толика, и он мне сказал знаешь что?

— Откуда я знаю? Что она остается в Германии, да?

— Ну вот еще! В Германии остается Гошка.

— Это не так уж глупо, только в чем сюрприз-то?

— Она выходит замуж, наша Олеська!

— Замуж? За кого?

— За Миклашевича!

— Гриш, ты так шутишь?

— С чего бы мне так шутить? Может, Олеська так шутит…

— Я так и знала! Вот дура, корова! Опять она с ним снюхалась! Опять ищет приключений на свою задницу!

— Леруня, чего ты так кипятишься?

— Потому что это идиотизм, входить опять в ту же реку, вернее, в то же болото! Миклашевич! Да он же мерзавец!

— Послушай, киска, в конце концов Олеся вполне взрослая самостоятельная баба — и ей-таки нужен муж, хотя бы для представительства. А то она всюду ходит одна, это как-то… ну не очень…

— Гриша, откуда в тебе это мещанство? — возмущенно завопила Лера.

— Ну и наконец ей нужен просто мужик, к тому же он на мой взгляд ей подходит…

— Много ты понимаешь! Он ее скрутит…

— Знаешь, твои причитания мне напоминают хор из «Евгения Онегина»: «Возьмет ее в жены и будет тиранить!»… Кстати, классе в восьмом или девятом мы с Розой бегали в Большой, мы тогда помешались на опере и в частности на «Онегине». А к Розе придется поехать, я же теперь работаю с ним и мы должны там быть. Просто не носись по саду как угорелая и все будет в порядке.

— Да если не носиться, там с тоски помрешь с этой Ариной. Хотя… Ладно, я поеду! — вдруг решительно заявила Лера.

— Ты что-то задумала? Колись!

— Ничего я не задумала, просто чем одной сидеть тут… Кто знает, может там какие-нибудь знойные женщины будут? Надо не спускать с тебя глаз.

Екатерина Вельмонт