1. Моревна Марина Бондарева

Марина Бондарева
Стихи

Моревна
«Как тебя зовут? Зовуткой…»

Непослушной и непокорной
Родилась. Неужели ровной –
Как трава после многих стад,
Лучше было бы? Без преград,
Без молчаний и знаков  тайных,
Без ошибок моих случайных,
Без открытых и дерзких слов…
Неужели же лучше – ров,
Ровный-ровный и гладкий-гладкий?
Неужели печали складки
Стоят меньше, чем юный пух.
Неужели мятежный дух
Амазонок – вдруг стал не нужен?
Хочешь проще? Спокойный ужин,
День по правилам – дань игре,
По которой играют – все?..
…Непослушной и непокорной
Родилась. И не буду – ровной.
С горькой солью морская вода,
Но… такую и  любишь…да?


РОДОСЛОВНАЯ для скрипки по имени МАРИНА

   По всему выходит, что дальний мой предок был бондарем. Ладил бочки из дубовых клепок, деревянные обручи на них набивал. Почитай вся деревня в его бочках огурцы да капусту квасила, самолучшие антоновские яблоки в них мочила. Думаю, не слаб  был тот мой предок ни телом, ни духом…Пол - деревни от его корня молодую поросль пустила. Прозвище ремесленное в фамилию перевела. Вот и я теперь на ветке этого дерева сижу. И фамилия у меня звонкая – звучная, как будто по крепкому дубу деревянный обруч насаживают: Бондарева.

   Маринок - морек, правда, в нашей деревне мало случилось. Не местное имечко, с другой стороны пришло. Из рода мамы, Кудрявцевой Тамары Михайловны. Знаю о ней немного.
Помню только по черно-белым фотографиям и рассказам близких. Плясунья, певунья, хохотушка, до озорных выдумок охочая. Огонь, который и других, и себя спалить может. Вот и спалил…

   Лицо бабушки по материнской линии и на фотографии увидеть не довелось. Слышала только, что была учительницей. В годы войны 1941-1945гг. помогала партизанам. За что и была  казнена через повешение показательно – прилюдно на глазах маленькой дочери и старенькой мамы.
Их кровь во мне тоже бежит. Их душа – птица сидит на ветках моего родословного дерева. Иногда поет. Иногда разговаривает. Я думаю, что оттуда, с этих ветвей давних, черпаю я в трудные минуты силу в мутные времена.
   
   О древе моего отца, Бондарева Виктора Егоровича, знаю чуть больше.
Стыдно за это «чуть больше», поздно принялась расспрашивать тех, кто рядом еще остался. Многие уже к  тому времени в иной мир перешли. Потому пока и не знаю, где могилка моей мамы. Слышала только в детстве название  пригородное – Ромашково. На давних  фотографиях все места те  белыми ромашками заметены. Да и у озорной мамы глаза  на фотографиях тех почему то всегда грустно – отстраненные.
Отец – тот весельчак. Гармонист. Спортсмен. Ухарь-парень. Приехал из деревни Кушуново  Скопинского  района Рязанской области к старшему брату Николаю в Москву, да и покорили они ее оба. Осели там.

   Женились. Дочерей на свет пустили, Маринку и Наташу. Младший брат их Иван в деревне, как и положено младшему в семье, при отце – матери остался.

    Женился на красавице Дуняше.  Светланке и Анатолию жизнь дал. Да и меня, еще маленькую, в свою большую семью взял. Помню большой картофельный мешок  с огромным пластмассовым пупсом наверху и слова бабушки Агафьи: «Эта Москва тебе больше не нужна». Ах, бабушка моя, Агафья Сергеевна. Все, что ты говорила – наказывала, сбылось. Маленькая  еще я  была. Душой  неокрепшая. С характером, который только на наших корнях непокорных вырасти может. Обижала тебя иногда. Упрямилась часто. Но жалела и любила – всегда. Такой доброты, которая жила в твоем сердце и укрывала твоих троих сыновей – Николая, Виктора, Ивана, всех нас в большом, уже новом, доме, деревню, где рассеяны были листики сестры – братья, я не встречала больше уже никогда.
 И чем дольше и дальше я живу, тем чаще вспоминаю всю тебя, маленькую, чуть-чуть сутулую, с серыми, осветленными временем глазами, заметенными жалостью опять к кому-то другому – болящему либо душой, либо телом.  Всю тебя, в платочке, слабо завязанном под подбородком, с двумя косичками, заплетенными черными шнурочками и заложенными крест - накрест на голове. С твоими чуть-чуть поседевшими от времени (свадебный подарок мужа) бирюзовыми сережками.
Ах, Агафья – Аграфена, вся доброта этого мира, все тепло нашего дома, все милосердие, которое просыпается на ветках нашего родового дерева в разные времена – все это от тебя.

   Старшая прабабушка – Евгения, из рода Строчковых. С ней я после приезда из Москвы делила маленькую комнатку – чулан, одной из стен которой был огромный беленый теплый бок русской печки. Евгения Алексеевна вышла за Сергея (больше не знаю о нем ничего), родила пятерых детей – Агафью, Алексея, Анастасию, Марию, Михаила. Захватила она и революцию, и гражданскую войну, и Отечественную. Сурово и строго вела она за собой разросшуюся семью.

   Дочка Агаша работала нянькой в бывшей барской усадьбе на высоком бугре среди фруктовых деревьев и ягодника, в которых еще в пору моего детства рвали вишню и смородину всей деревней.  С этого самого барского бугра не один год съезжала я, маленькая девочка из Москвы, на лыжах, подбитых мехом (чтоб легче взбираться наверх) моим дядей, Бондаревым Иваном Егоровичем. Он был земной осью нашего дома с его двенадцатью жильцами. Все начиналось с него и рядом с ним. Его дети – Света и Анатолий. Его жена – красавица Дуняша. Отец Егор Михайлович с замечательно блестящей лысиной, которую (каюсь) я любила рассматривать, лежа на теплой печке, уронив однажды (опять винюсь – не случайно!) грузный, уложенный на
«дозаривание» в старый валенок помидор.

   Суровая, отдельно обедавшая  в своей комнатке теща Евгения (о ней я уже говорила) с постоянно гостившими у нее тетками (сестрами бабы Агаши) и прочими родственниками, разлетевшимися по всей стране.
Позже появились внуки, мои двоюродные племянники - Ирина и Виталик, дети пришедшей из рода Блохиных Надежды Николаевны.
Спальными местами служили и большая русская печка, и  широкая старинная лавка в Красном углу под иконами, старый диван со смешными откидными валиками, который моя крестная – жена дяди Евдокия Дмитриевна обшивала каждую весну перед Вербным Воскресением новой тканью в цветочек. Из этой же удивительно радостной ткани шились и новые шторы на простенок над печкой, служивший нам с сестрой Светой (дочкой дяди Вани) театральным занавесом. Летом все «младшие» уходили спать на вольный воздух – в кладовку, сени, маленький домик в саду для хранения пчелиных домиков. На застеленные досками кровати водружался матрас, набитый певучей, как стрекот кузнечика, сухо шуршащей осокой.  Мы резали ее старыми серпами вместе с бабушкой Агафьей в ласточкином овраге у Большого пруда, где жили потрясающе жирные, откормленные ссыпанным туда зерном караси.

   Дядя Ваня мог все. Сам построил дом. Погреб. Гараж. Омшаник для зимовки пчелиных семей, от укуса которых сестра Света падала без сознания, и поэтому вся малина, привезенная из известного московского питомника вторым моим дядей – Николаем Егоровичем, была моя. Зимой дядя Ваня сам шил себе из старых белых простыней комбинезон и шел в сад, заваленный снегом, «сторожить зайцев». В такие дни мы сутра со страхом заглядывали под большой обеденный стол, ожидая увидеть несчастного зверя.
Я и теперь  яблони в своем саду на зиму обязательно обматываю тканью и рубероидом, чтобы зайцы не объели под снегом кору. Так мы решили вместе с дядей Ваней из-за того,  что зайцев убивать было жалко…

   У всех домашних самой любимой была огромная, темно – коричневая черемуха. Очень старая. Очень оберегаемая. Весной высоко в ветках я устраивала себе «гнездо», в котором читала книги. Осенью вместе с крестной мы рвали черные блестящие ягодки-бусины и сушили их  на огромных железных  противнях.

   На этих же огромных листах с бортиками (делал все тот же дядя) перед большими праздниками всей семьей (возраст не имел значения) лепились плюшки с маслом и сахаром и пироги с самыми невероятными начинками и пеклись в русской печке. Все это потрясающе вкусное и в огромных количествах (себе  и добрым людям) раскладывалось, после небольшой выдержки на столе, по ведрам и съедалось очень быстро.
Еще были «духи» из цветов нашей черемухи. Липовые доски с рисунком кремля и маленькие перочинные ножички для резьбы в виде космического корабля. И кусок белой глины, привезено  с фабрики из «города». Дядина гордость за меня на родительских собраниях. Его угадывание того, что что-то не получается и ненавязчивая помощь.

    Да, мы все работали. Много. Большой дом – большие заботы. Огород. Подпол с картошкой. Корова, Сенокос. Овцы и прочая домашняя живность. Колхозная делянка с кормовой свеклой за «сахар» и выделение пая с покосной травой. Обычный деревенский быт, простой, размеренный и  очень трудоемкий. И еще школа за три километра от дома.
Это было простой тканью жизни, на которой мои близкие – ветки моего родословного дерева, выращивали цветы радости, добра, творчества, помощи, милосердия, узнавания, умения работать красиво и в удовольствие…

   …Я весной прихожу к ним на сельское кладбище… Там тоже есть деревья. Шумные грачи слетают к надписям на каменных плитах, съедают мои гостинцы – памятки и снова усаживаются на ветки. А мне кажется, что это души  предыдущих моих предков  и  близких сидят на нашем большом и крепком родословном дереве и говорят со мной.

Пока есть память – живы и они…
Марина Бондарева

Песня для взрослых

Кузнечик точит
Край ржаного поля.
Теплей к ночи
Плач дальних колоколен.

Луна точит
Край седого сердца.
Мир прочен,
Да не опереться.

Миры пребудут
Без нас  и с нами.
Одних - забудут,
Других – ославят.

А нам, везучим,
Легко и вечно
Звездой падучей
За край сердечный.

        На пласт небесный
Не – опереться.
Там бессловесно
Земное сердце.

Сил нет к рассвету.
Душа – не ляжет.
Пусть песню эту
Себе расскажет.

Каждый сам…
Кузнечик то…

Дом

Памятью, Богом данной,
Помню. Нельзя иначе.
Радостью долгожданной,
Детским наивным плачем,

Рыжеволосым солнцем,
Ликом луны размытой,
Терпкой водой колодца,
И колеей разбитой,

Ласточкиным гнездовьем,
Вкусом малины спелой,
Травами в изголовье
Летней моей постели,

Мёдом, почти прозрачным,
Хлебом, натертым солью…
Дом, ты ведь тоже плачешь
Памятью и любовью?..

               
Холмы
               
Я искала своих,  там,
                где все обретают покой.
И кладбищенский грач
                с любопытством следил за руками.
Я искала своих, тихо
                спящих достойными снами
Чтобы дар поминальный
                оставить под старой стеной.
               
 Но у времени кресты - новы.
 Но у времени -  другие сны.
 Все другое  - и трава, и дни.
 Как у времени кресты новы.

Я по старым зарубкам
                истаявшей памяти шла.
Я по старым деревьям
                свои вспоминала холмы.
А свеча догорала
                и кожу продрогшую жгла.
А свеча не хотела
                дойти до заросшей стены.


А у времени что час - то крест.
А у времени - с запасом мест.
Все с лихвою - и грачей, и стен.
А у времени -  без перемен.

Я искала свои холмы…          


Так же, как я
               
Стареют деревья
Всей треснувшей кожей ствола.
И грач молодой
Удивлённо исследует звёзды.
А прежних и наших
Шальная вода унесла,
Оставив на ветках
Остывшие черные гнёзда.

И вы приходили, как я,
Отрешась от забот.
И вы здесь молчали, как я,
Потому что любили.
И крики грачей на гнездовьях,
Как мостик незримый,
Из прошлого вам отдавали
Ушедших вперёд.

Стареют деревья.
И в мудром терпенье ствола
Так схожего много
Со старческой жизнью скользящей..
И грач удивлённый
Внимательным глазом блестящим
Вновь будет смотреть на пришедших
С другого  гнезда…


Память сердца
(Перепись населения)

-1-
Иду. Работа виновата.
Из двери в дверь. Из дома в дом.
И снова дом. Кто будет в нем?
И вдруг навстречу два агата
Глаз, полыхающих огнем.
…Бабушка. В фартуке.
Все мое детство
Складкой вдоль щёк
И морщинкой вдоль лба.
Ты ведь такою, такою была,
Бабушка. И о косяк опереться.
Снова, как раньше,
Меня позвала
Тайна ушедшего детства,
Горечь утерянных вёсен.
Руки. Морщинки.
Расплывчатость дёсен.
Память и сердце куда-то уносят…

-2-
…Из школы. Зимой.
Полушалок в  квадратах.
Дым из трубы. Сено вмерзло в тропинку.
Дверь. И навстречу  - глаза,  как агаты.
Как ты глядела -  тепло, виновато,
Как ты глядела на внучку Маринку.

Фартук. Уставшие руки.
Улыбка. Складки-морщинки
Вдоль губ и вдоль щек.
И на серебряных тоненьких нитках,
Там, где шнурочками косы обвиты,
Пара седых бирюзовых серег…

-3-
Чуть отдышавшись, шепчу виновато:
«Бабушка, перепись. Важное дело.
Место рождения. Отчество. Дата».
…Как же болезненно жгутся агаты,
И заметает расплывчато-белым…

-4-
…Тайна детства ушедшего,
Горечь вёсен утерянных.
Возвращаюсь в прошедшее,
Возвращаю доверчиво
Взгляд. И помню. И верую.


Купола
               
А во сне купола всё также светлы.
А во сне, да случится пророческим сон,
По безвременью, краешком света и тьмы,
Кто-то бродит и ждёт заутренний звон.

И всё также безумный и мудрый орган,
Принимая касанье невидимых рук,
Бредит звуком по краешку стянутых ран,
Бродит звуком по краешку прожитых мук.

А во сне купола всё также горят.
А во сне – по церквам раздаются шаги.
И всё также, блаженным сияньем объят,
Крест, как шрам застаревший,

Дрожит от зари…


Вербное воскресенье
               
Толпа гудит. Серьёзная и благая.
И негде встать, не зацепив других.
И свет от вербы светлячками падает,
Мешая лики с лицами земных.

И звон плутает между стен намоленных.
И день цепляет каждого своим…
И вербный мех кристаллами солёными
Дрожит в руках. И больше не глядим

Вокруг себя. И далеко отведена
Земная скорбь святительной парчой…
Который день на столике обеденном
Мерцает верба голубой свечой…

*Слово «отведена» прошу читать
 с ударением на первом слоге…

Понтий Пилат и…

И сплеталися ветви.
И небо их росчерком страстным
Покрывало себя.
И мерцало бездонностью вечной.
И светилось, как присно и ныне
Бессмертье луны златовласой.
И струилось согласно
С упавшей в безвременье речью.

И шагали два путника
Лунной истёртой дорогой.
И слова завязали
В глубинах бездонных и древних.
И уже не хотелось
Делить ни на правых, ни первых.
И уже не дерзалось судить,
Что есть мало, что много.

Замыкалися звёзды
В молчанье холодном и строгом.
Затихали ветра,
Чтоб слова не растеряны были.
И терялись два путника
В лунной седеющей пыли,
Бесконечно не зная,
Что может быть мало, что много…

 
Пыль детства

-1-
Слышу шум дождя,
Стук капли по соседству.
В каждой капле – я.
Искоса смотрю,
Как легким светлячком
Мелькает моё детство,
Камешком пристав
К узкому ручью.

В  каждой капле – я.
Сколько было капель.
В каждой – мой двойник.
Сколько двойников.
Я опять листву
Разбросаю на пол.
Я опять уйду,
Не замкнув  засов.

Приходите, сны,
И ручьи из детства,
С камешком на дне –
Светят, не туши.
Мне от тех миров
Не отвадить сердце.
Мне из тех времён
Не забрать души.

Светятся на дне
Камешки-кармашки.
Сорная трава,
Золотой песок,
Прилипают к их
Простенькой рубашке.
Сколько же мне лет…
Сколько двойников…

(Лето)
            
-2-
Босоногий след летний –
Где та пыль.
По приметам, едва приметным,
Собираю –
Как клад заветный,
Прошлых дней сны.

У черемух такая ж сила,
Тот  же дух.
И к краям золотой плотины –
Бестолковый,
Неловкий, милый –
Тополиный смывается пух.

И все так же травой поречной,
Как тогда –
Пахнет шерсть на спине овечьей.
Что быть может
Больней и легче,
Чем года.

И по пыли, года укрывшей –
Та ли пыль.
По приметам, меня забывшим,
Возвращаюсь –
Ненужной? лишней?
В прошлых дней сны.

И украдкой –
Босой – запретный –
Ляжет в пыль
Взрослый след
Вместе с солнцем летним…
Верю в солнце,
И в те приметы,
Что хранят сны.

(Пасха)

Песня дождя         

-1-
Плачет сердце.
Ну, с чего бы плакать.
Дождь ушел.
И, рыжее, как прежде,
Светит солнце.
Утренняя слякоть
К каблукам прилипла
И одеждам…

-2-
Дождь…
Простой и искренний, как детство.
Шум, который слушали веками.
И цветное легкое соседство
Зонтиков с набухшими стволами.

И на тёмном, мокром, блеклом, сером.
Под дождем, что с проводов свисает,
Над притихшей улицей и сквером
Зонтики прохожих расцветают.

-3-
А я - без зонта. От чуда не прячутся.
А я -  безоглядно купаюсь в чудачествах.
Под взгляды косые - ступнями босыми,
Одна -  своенравно - с дождями на 
Равных.

-4-
А под тополем - липких почек
Мелкие стрелы.
А над тополем -  листьев росчерк
Еще неумелый.

Не желая иного,
С зелёным зазубренным краем,
Я всю прелесть листа
Молодого в ладони срываю.

-5-
Прости.
Расти мог и дальше.
Но душе моей
Средь потрясений
Чтобы было чем
Жить дальше -
В дар и жертву –
Лист весенний.

Разомну.
Не забава. Нужда насущная.
Всю себя исчеркав
И исчерпав во времени,
Я под куполом неба, дождинками Льющего,
Снова юной бегу
В юном запахе зелени.

-6-
Этот запах,
Скользящий  с ладоней на сердце,
Тополей, тополей.
Этот запах,
Летящий из легкого детства,
И из юности светлой моей.

Чуть манящий,
Дразнящий, наивный, всесильный –
Не догнать, не беги.
Этот запах
Дождя и листвы тополиной,
Безоглядной
Любви.

Этот запах,
Скользящий с руки раскрылённой.
Тополя… тополя...
Запах зелени юной,
Дождями пронзённой,
На ладонях
Качает меня.
            
-7-
…Плачет сердце.
Ну, с чего бы плакать…
В купол неба,
Рыжее как прежде,
Светит солнце.
Утренняя слякоть
Обернулась
Серой пылью нежной.

Обветшалый зонт
Приткнут в прихожей.
Лист весенний
Книжными листами
Жертвенно и робко переложен…
Как легко
Под древними дождями
Быть…
на этой
юной
земле.


Птица запела

Птица запела.
И  хлопать в ладони нет смысла.
Сердцу разъятому
Зритель беспечный
Не служит.
Звонко и больно,
На мокнущей ветке повиснув,
Птица запела.
И сдерживать слёзы не нужно.

Мягкая прелесть,
Щекою к коре прикоснувшись,
Слушать и плакать,
Дождинкам лицо отдавая.
Скольких ушедших,
Забытых, размытых,
Минувших,
Птица пропела насквозь,
От любви изнывая.

Запах дождинок,
И детства таинственный запах.
Горечь полыни,
Размятой
В  иззябшей ладони.
Сердце усталое
В чистую кровь  исцарапав,
Птица запела
Под лепет земных колоколен.

Рябинка

Вся до корней пропетая
Звучными свиристелями,
Зимняя, неодетая,
С веточками-качелями.

С гроздьями – пальцы с лалами!
Тоненькая, певучая,
Сила твоя немалая
К нам по какому случаю?

Так, оголёно-огненной,
И в поколеньях будущих
Будешь крестить без выбора
В спину любых и любящих.

Или – не мне отгадывать,
В кружеве неба сонного
Будешь ладонь протягивать
Для поцелуя тронного

Жаркая, своенравная…
Может, по сходству имени,
Правая, полноправная,
Жар бережёт рябиновый.
               
Моё имя

Бог мне имя послал
Цвета дерзкой рябины.
Цвета пылкой зари,
Страстной капли рубина,
И по капельке алой
Собрав воедино,
Нашептал
Это дивное имя – Марина.

Я с рябиновой дрожью
Сплеталась и пела.
Я купалась в заре,
Что в полнеба алела.
Страстной каплей
Мерцала из бездны рубина.
Потрясённо не знала,
Что значит – Марина!

Марина? Марина…

Алешка

Рябиновые капельки-серёжки
На ладони мне принес  Алёшка.
Примерял подарок свой наивный
Царственно, как редкие рубины.

Колдовал, дыша в седую прядку.
Серебро мое стрясал украдкой.
Говорил всерьёз, неторопливо –
Как тебе подходит цвет рябины!

Маленький соседский сын Алешка
В дар принёс волшебные сережки.
Как узнал, что в имени Марины
Дерзко рдеют капельки рябины?

Рябина

Рдяные, редкие, резкие вкусом,
Ягоды, годные детям на бусы.
Мне – на стихи. Небесам – на забаву.
Ягоды – звёздочки. Ягоды – раны.

Бережно-бережно, чуть безмятежно
Красные ягоды страстью безгрешной
Мне – да на ночку. Тебе – не дорожку.
Красные, страстные капли-застёжки.

Терпкие тайной, с особенным вкусом,
Ягоды – звёздочки, ягоды – бусы…
…С шейки девичей забыто и пылко
Сыплются-стелются капли – рябинки.

               
Зима. Холод. Утро

Холодно-холодно. Дивная свежесть.
Скрученный лист. Одинокая птица.
Ветка рябины успела пролиться
Каплями дерзкими в белую нежность.

Хрустко и громко. Что шаг – то напевность.
Белая-белая тяжесть на крышах.
Белая нежность деревья колышет.
С неба снежинками – белая древность.

Так невозможно. На плечи – всё небо!
Стройно и строго. Лист. Птица. Рябина.
Самое главное. Видела. Было…
Яблоко тёмное в кружеве снега…


Снежный птенец

Бьётся снег бестолковым пугливым птенцом,
Белый снег – непривычный, смешной, непорочный.
Завороженный день просветлевшим лицом
Тишину рассыпает на кожу обочин.

За остывшие крыши, запястья стволов,
За прохожих, слепую привычность наруша,
Снег цепляется белым заблудшим птенцом,
Задевая крылом уцелевшие души.

Заставая врасплох, заставляя страдать,
Продираясь до самого-самого донца,
И во имя Любви дав себя растоптать,
Безрассудный птенец под шагами смеётся.

               
Мимоза

Солнечные шарики мимозы,
Запах травный.
Веточек зелёные занозы
Своенравны.

Маленькие солнца льнут в ладони,
Верят в нежность.
Рыжим огонёчкам незнакома
Неизбежность.

У прилавков, окружённых плотно,
Снег изранен.
Отдаётся в руки беззаботно
Рыжий пламень.

Опадают сумерки в оконце,
День остужен.
Каблуком раздавленное солнце
Нам не нужно?


В ожидании весны

-1-
Тонко. Ломко. Нежный лёд
Страстный и звенящий,
Под ногою пропоёт
Мне о настоящем.

Тонко. Звонко. Ветка льнёт
Ломано и льстиво.
Мне о прошлом напоёт
Голосом игривым.

Звонко. Чисто. Плыть да петь.
Небо след не метит.
Солнца благостная медь
В будущее светит.

Тонко. Ломко. Зимний дом
Половодьем сносит.
Настоящее в былом
О грядущем просит.


-2-
        Весна. Снова -
        Как прежде и как впредь.
Весна. Слово,
Готовое с губ слететь.
Весна. Ветви,
Плетущие колыбель,
Бродяге ветру
Из дальних иных земель.

Весна. Устало
Капель о шершавый карниз
Водой талой,
И долгой зимой вниз.
Иду. Под ноги -
Наброском карандаша
Весна. У многих
Оттаивает душа.

Весна. Как раньше,
Дверь не замкну на засов.
Весна старше
Твоих и моих снов.
Весна. С улыбкой
Улягусь в твою колыбель.
Всё в мире зыбко –
Кроме весенних недель.

-3-
Воробей плутоватый
По-прежнему требует крошек.
И снежинки еще
На порог заметённый летят.
И еще не умытые,
Сонные лица окошек,
Бестолково и страстно
Шальные лучи золотят.

Воздух можно погладить-
Дар неба так влажен и плотен.
Страстный солнечный мячик
Опять распалён докрасна.
И опять на древнейшем
Из всех стародавних полотен
Оживает бессчётно
Великою тайной весна.

А как хочется кистью,
(Я верю, весной мы все можем),
Прикоснуться к сырому,
Начатому чуть полотну.
Как смешно воробьи
Чуть ожившие ветви тревожат.
Как серьезно сосульки
Кидаются вниз поутру.

А душа -  по привычке,
Зимой уходящей измята.
И рука воротник поднимает,
Как щит за спиной.
И картавят грачи
В чуть согретом просторе крылатом.
И пронзается воздух
Апрелем  и ранней весной.

-4-
Вопрошающим – нет числа,
Но,  ответ получивших  – мало.
Снег лениво и чуть устало
Отступает в сторонку. Весна…

На монетную блажь ручейка
Разменяв серебристые слитки,
Снег послушно, лениво и зыбко
Отступает. Да будет Весна…

Но, корон серебро разменять,
На потеху капризной весталки…
Древность снежную – и не жалко?
Тайну дивную – и отдать?

Белизна отступает. Тепло.
И в ручьях звонкой меди довольно.
Но терять так тревожно и больно
Благородное то серебро…

-5-
Я листом,
Все пелёнки сбросив,
Ввысь рванусь,
Так, что вздрогнет тело.
Пусть когда-нибудь
Будет осень,
И я стану
Опавшим и серым.

Пусть когда-нибудь,
Но сегодня –
Ствол, не надо
Держать и мучить.
В поднебесном
Горящем своде
И моя, на минуту,
Участь.

Я до хмеля
Впиваюсь в бездну.
Ствол, зачем
Ты вернуться просишь?
Синевою
Напьюсь и исчезну.
Промелькну,
И под ноги сбросишь.

-6-
Отступала Любовь.
Беззащитно молчала душа.
Не болела, не пела,
А просто покорно молчала.
А весна по земле
Горделивой походкой ступала,
Укрываясь полой
Своего неземного плаща.

Отвечала Любовь,
Помятуя про имя своё,
На ещё не допетую
Песнь неразъятых ладоней.
А весна шевелила
Размятые почки на клёне,
А весна украшала
Дождинками наше окно.

Уходила Любовь
Из ещё не разъятых сердец,
Унося от усталых
Священное древнее пламя.
А весна под другими
Шагами травой прорастала,
А весна добавляла
На нашей берёзе колец

Для других…

-7-
Я знаю,
Снова будет падать дождь.
И снова снег
Укроет путь измятый.
И в календарь
Войдут уже другие даты.
И снова
Ты когда-нибудь придёшь.

Другой травой
Покроется земля.
Другое племя
Птиц меня разбудит.
Я знаю,
Это все однажды - будет.
Но … просто дождь.
И я сей – час - одна.

(Вечер)

-8-
Дождь. Дрожь фонарей.
Темнота мокрых спин.
И немножко теплей
У размытых витрин.

Сколько глупых надежд
Дождь проплачет насквозь.
Под покровом одежд
Души странствуют врозь.

Дождь. Мнутся бока
Мирно стынущих луж.
Нас связует – пока –
Непроплаканность душ.

Веток чёрная дрожь
Долгой тенью вдоль глаз.
Вдруг настойчивый дождь
Всё проплачет и в нас…

-9-
Вереницей лица улиц
В камнях-платьицах.
Под дождём шальная птица
Звонко плачется.

Звонко-остро. Хоть напёрсток.
Жжёт отчаянно.
Ах, как грустно. Ах, как просто.
Нескончаемо.

Как по лицам дождь струится
Равно-каменным.
Я сама нездешней птицей,
Пришлым пламенем.

Я сама на лицах улиц
Лишней звонницей.
Дождь струится.
Плачет птица.
Кто-то молится…

…Вереницей лица улиц
В камнях-платьицах…

-10-
Мальчишка – сорванец
Настойчивый и шустрый.
Задумчивый мудрец.
Уж точно – не капустный!
Ладошкой ловит дождь.
А мир стоит и ждёт -
Как маленький мудрец
Под дождиком растёт.

Моревна

Латана-залатана
Душа моя Моревна.
Сколькими заплатами
Украшена царевна.
Слезами-алмазами
С короны обветшалой
Смотрит ясноглазая
Капелькою шалой.

Латана - да ладно.
Латана  - да тонко.
Светится, как ладанка
Моего ребенка.
Слезы  - да не зряшные,
В каждой  - свет рябиновый.
Слезы не  - пустяшные
Морькины - Маринины.

Латана - не продана.
Латана -  да дельно.
Годами- разводами,
Детской колыбельной.
Штопала - не плакала,
Песню напевала.
То рябины капали
Влагой грустно - алой.

Морькина - Маринкина
Душа моя  в заплатах.
Вся в стежках рябиновых,
В латочках-утратах.
Штопала - не плакала,
Песню напевала.
Лишь годочки капали
Влагой яро-алой.

Мудрая считалочка

-1-
Медь бросаю - не считаю.
Знать – не накоплю.
Белым днем с душой играю,
Чёрной ночью сплю.

Медяки храню на полке,
В горсть - когда нужны.
В моей комнате- светелке.
Светлых  три стены.

А в четвертый – дверь для солнца,
Спать – не просыпать.
Зайчик солнечный проснётся,
Будем с ним играть.

Медь бросаю, солнце глажу,
Радостен мой кров.
Ночь монеткой лунной ляжет
В горку медяков.

Солнце - медью. Ночь - монетой.
Все не сосчитать.
Медяки рассыпав где-то,
Буду в жизнь играть.

-2-
               
Под ногами – злато.
Не жила богато,
Не копила – множила,
Счетом не тревожила.
               
…А в моих сундуках –
лоскуты да стихи.
А в моих сундуках
по углам – сквозняки,

Груды старых  газет -
запах прежних забот.
Все в моих сундуках –
невпопад и не в счет…

Под руками – злато!
Радостями свято,
Памятью умножено
Все, что жито-прожито.

…Ведь в моих сундуках
сквозняки – как стихи.
Вместо ярких одежд –
от газет лоскуты.

Вместо горстки монет –
фотографий гора.
Пусть не в счет, невпопад –
я всем этим была!

(Ночь)            
Наследство

Моё лицо на площади Зеркал,
Там холодно, светло и неуютно.
Моё лицо, очерченное смутно,
Вплывает в заколдованный овал.

Моё лицо, на капли разойдясь,
Сойдёт в твою бездонность нежилую.
Возьмёшь меня, вернув уже другую,
Сияющей поверхностью смеясь.

Наивное, всесильное стекло!
Тебя отдам я дочери в наследство.
Из глубины, без плоти и кокетства,
Смотреться буду на её лицо…


Колыбельная

-1-
Напевала мать
Над люлькой
Песню нежную.
Укрывала мать
Завесой
Белоснежною.

Сны хорошие
К дитяте
Мать приваживала.
Счастье редкое
С любовью привораживала.

Что шептала,
Никому
Не стало ведомо.
Не спала
До лучика
До первого.

Разговор-распрос
Вела
Да с ясной ноченькой,
Птицей светлой
Распластавшись
Да над доченькой.

Из бессонницы и звёзд,
Лучами
Стиснутых,
Видно выманила
Мать
Слова единственные.

В колыбельную
Вплела
Напевом бережным.
Да хранят
Меня её слова
По-прежнему.

-2-
У материнских сердец стук другой –
Нежный.
Жили да были мы с тобой,
И с надеждой.
Вместе по краешку шли
Жизненной чаши.
Плыли с тобою мы
В жизни-реке нашей.

Что я могу сказать –
Время беспечно.
Жизненной речки вспять
Не повернуть вечной.
Плачу с тобой и смеюсь.
Слёзы – дороже!
К юности светлой леплюсь.
Как мы похожи.

В жизненной чаше дней рядом теплей –
Не лукавлю.
К благости всех матерей
Вздох за тебя прибавлю.
Можешь сомкнуть опять
Губы упрямо.
Только любви не прервать.
Я – это – ты. Мама…

-3-
Перебираю детское свое
Начал начало…
Я первой кукле на житьё - бытьё
Наказ давала.

Милая, хорошая,
Сарафан - не ношеный.
Лужи - мимо,
Брызги - мимо,
Чтоб красивою ходила.
Ленточку завязывай.
Драчунов наказывай.
Нос - повыше,
Свист - не слышишь,
Не беги- иди потише.
Милая, пригожая,
Тропочкой нехоженой
Не – для нас,
Не – про нас,
Возвращаться в поздний час.

Перебираю женское свое
Начал начало…
Я взрослой дочке на житьё - бытьё
Наказ давала.

Милая, влюбленная,
В окна намолёные
С тропки от колодца
Глянь-ка, остается
Мама – ждать до солнца.
Милая…  Хорошая…

По - обе стороны

Только на снах и на звёздах гадаем,
Пёструю жизнь теребя.
Я - чуть седая, и та – что былая,
Смотрим упрямо в себя.

Нет, не светлее, не ярче, не звонче –
Обе ревниво равны.
Просто рисунок надбровный чуть чётче,
Резче наклон головы.

Снам - заповедное. Звёздам - земное.
Точно сказать не берусь,
Где и когда начиналась двойное
Таинство дружеских уз.

По - обе стороны встав, своенравно
Спорим о прожитых днях.
Только у каждой, у каждой на равных
Пёстрая пыль в рукавах.

И не оспорив – как прежде и раньше
Звёзды сжигаем у лба.
Там - вся седая, и здесь – чуть постарше,
А впереди…

Не глядя…

Я дам прохожему суму
Свою – пусть испытает силу.
Всё, что когда-то испросила,
В суме истрёпанной несу.

Но, только боль перемолчав,
Сквозь стыд ступая осторожно,
Я медленно и непреложно
Пойму: кто отдал – тот и прав.

Я разошью свою суму…
Другие пусть пытают силу…
Всё, что когда-то  испросила,
Теперь, не глядя, раздаю.

(Утро)

Песня мертвых деревьев

-1-
Не  испросишь прощенья.
За сердце хватающий запах
Еще юной листвы
И убитый, пытается петь.
Лишь шиповник качает
Жемчужины цвета на лапах.
Божьей милостью кем-то
Оставленный радостно рдеть.

И  разбросаны гнезда,
Как маковки старых церквушек.
И просторно от света
Сквозь призраки бывших дерев.
И уже не гортанит
Мой ворон на дальней верхушке.
И скворцы уже плачут,
Еще о любви не допев.

Так просторно-просторно.
Рукой у ствола не согреться.
И теснится, теснится –
Как птичья душа надо мной,
Ничего не поющее
Глупое женское сердце,
Песню мертвых деревьев
Услышав под мудрой корой.

(Май)

-2-
Гнёзда Божьим велением
Птицами в ветки.
В гнёздах под птичье пение
Птенчики – детки.

Зеленью занавешены,
Как кисеёй в колыбели,
Детки – жильцы нездешние,
Вырасти – не - успели.

Падают – не остывшие,
Светлым комочком в ноги.
Листья, гнездо ютившие,
Свалены – у – дороги.

Жизнью еще не траченной,
Петь – не – напеться,
Божьим птенцом оплачено
Наше безумное сердце.

-3-
Жизни полная чаша.
Жизни полная мера.
Было - зелёная чаща.
Стало - простором белым.

Сей изумруд древнейший,
Липы свои, и клёны –
На тротуар просевший,
На  солнцепек калёный.

Там, где рябины пели
Птичьими голосами,
Каменные постели
Мы застилами сами.

Клёны свои…  и  липы…
Гнёзда свои с птенцами,
Белым простором сытым
Мы заменяем сами.

… И в безлиствяной дали,
В белом просторе звонком,
Солнечными камнями
Ступят глаза ребенка

На последнюю?
нашу?
листву?

Журавли

Я видела сегодня журавлей…
Каким бессмертным и каким наивным
Был тот привычный, тёмный, журавлиный
Клин сквозь распятья влажных тополей.

Клин раздробился. Не моя вина.
У времени и у времён – причины.
Я просто знаю – с клином журавлиным
Ещё одна сойдёт с небес весна.

Клин раздвоился. Вот она – земля,
Всё с тем же вкусом тополиных почек.
Клин журавлиный хрупок и непрочен,
Пока душа домой не позвала.

В чужой земле – всем крыльям смысл и счёт.
В чужой  земле острее и точнее
Построен клин. Но тополей аллея
Там, на Руси, клин журавлиный ждёт.

И – вот он – вскрик! Вразброс! Наперебой!
С высот небесных,  до земных, глубинных.
О, сколько, сколько криков журавлиных
Мы в путь нездешний заберём с собой.

И будет лёт тот беспристрастно строг.
И будет счёт и смысл крылам и крикам.
И в клине том, бессмертном и великом,
Я вскрик  свой отпущу на тот порог,

Где тополь мой
Роняет
Почек стрелы…

Как учила меня матушка…
( 16 летним девочкам- медсестрам 1941 года посвящается…)

-1-
Как учила меня матушка
Трижды в землю низко кланяться.
Как учила меня матушка
Десять весен с шестью новыми…

-2-
Трижды проклят, трижды подлый,
Возраст для войны негодный.
Десять с шестью струнками,
Девичьими думками.

Трижды жданный, трижды полный,
Медсанбат в тылу условном.
Пальцами умелыми
Десять с шестью белыми.

Не сестра. Сестричка.
Беленькая птичка.
Все расскажет, всем ответит.
Лечит, гладит, смотрит, светит.

-3-
Чёрный шум в чернозём.
Сколько вёсен ползём
Пулями пропахшими
Ямками вчерашними.

Десять с шестью нежными,
Кланяюсь по-прежнему
Под войной отпущенной
Голосу зовущему.

По-днять. О-бнять.
На - смерть  не-дать.
Плотными рядами
Белыми бинтами

На спине просоленной
Молодой – отмоленный.
Десять с шестью прочими
Поднимают в очередь.

-4-
Бинты. Рука.
Река - вода.
Ледяною, быстрою,
Кровь смывала чистую.

Там  стон.  Там взгляд.
Где кладут – там лежат.
Десять  шесть впридачу,
Кланяются – плачут.

-5-
Жирным гулом. Жирным брюхом.
Нам не свой – ловлю по слуху,
Нравится, не нравится,
В землю надо кланяться
Десять с шестью битами
Веснами несжитыми.

Сил - взять. Страх - гнать.
Чёрный пепел – как гать.
За мной – знамя –
Бинты рядами.
Кто устал – вечно  спит.
Кто не может – глядит:
В смертный час – наряди,
Стон кладет на груди.

-6-
А в окне, как раме,
Рваными рядами
Фронт по-шел.
Фронт – про-шел.
Мой полк – не ушел
Белыми рядами.
В тишине, как в раме,
Десять с шестью криками,
Кланяюсь  над ликами.

-7-
Чёрным змеем, чёрной стаей,
Смерть над белыми бинтами.
Чёрным дышит. Чёрным носит.
Десять с шестью… лёгких… сносит…

Как учила меня матушка…

-8-
Тихо-тихо у домов и  икон.
У медалей колокольный звон.
На груди горят кресты-купола.
Звон мальчишек на века в облака.

А там - река.
Бинты. Рука.
Десять с шестью звонами,
Вечностью спасёнными…

-9-
…Как учила меня матушка…
               

Позднее возвращение

… Склоняли тяжко головы подсолнухи:
Ты долго шёл с войны.
И сны, как прежде, разрезали всполохи
На две страны…

И в прежней, чёрной, страшной,обескровленной
Ты шёл в пилотке набекрень.
И репродуктор отпускал  в безмолвие
Один из дней.

 И дети той страны стояли старцами:
Всё время - вспять.
И женщин, вышивающих за пяльцами,
Там было не - сыскать.

А  в  снах других, где пьют уже за здравие:
Соседский сон чужой!
Чужой солдат шел в сапогах по гравию
К себе домой.

И  эшелоны шли за эшелонами,
И в каждом был – не ты.
И на чужие осыпались головы
Мои цветы.

Гармонь. Щека чужая. Радость честная:
За нас. За всю страну.
И лето вскачь. И бабье  время лестное.
И жар во лбу.

Уже и пленных гнали вереницами:
Всем милосерден Бог.
А ты всё шёл военными зарницами
На свой порог.

…Последние осыпались подсолнухи
В осенний бабий зной.
И на ступенях разливались сполохи
Под солнечной золой.

И ты стоял, сдавив слезу ресницами,
В пилотке набекрень.
И журавли тянулись вереницею
В наш первый день.               

С Победой!

                Головы-горошины

Мальчики-мальчишки
Вы мои хорошие.
Бритые, смешные
 Головы - горошины.

Маленькие мальчики
С чистыми глазами.
Стиснутые пальчики,
Сбитые сандалии.

Чистые-лучистые.
Мамины и папины.
Маленькие мальчики
Стали вдруг…солдатами.

…Скулы посеревшие.
Головы-горошины.
Мальчики-солдатики
Снегом запорошены.            


   Белобрысый мальчишка               

Николай – угодник,
Милостивый путник,
Заступись за сына
Ратною спиной..

Я летел со скалы,
Как двуглавый орёл,
Что сбивали,
Кромсая Россию в осколки.
Я отчётливо помню,
Как плакали волки,
И подснежник из детства
Доверчиво цвёл.

Я не помню всех душ,
Что встречались со мной,
Тех, что раньше меня
Отдохнуть захотели.
Но отчётливо помню,
Как в синей купели
Дед молил за меня
С заострённой спиной.

Я не помню врача,
Что ворчал и кромсал,
Не заботясь красой
Ножевого разреза.
Только помню
Что веки подняв, как железо,
Я с наркозом,
Как с вражьей стеной воевал.

Нет времён.
Есть одна вековая река,
Что срывает сапог
С легковесного тела.
Я опять зарывался
В звенящее сено,
Чтобы нечисть меня
Отыскать не могла.

Я держал, как умел.
Я стоял, сколько мог.
Как сказать мне теперь
Молодому  старлею,
Почему я в оленя
Стрелять не умею,
Отчего на патронах
Затерянный срок.

Я летел со скалы.
Я парил над скалой.
Светлой маленькой точкой,
Придавленной стоном.
Белобрысый мальчишка
Под стареньким клёном
На разбитых коленях
Стоял надо мной…

Во всю ширь своего человеческого сердца,
Марина Бондарева

Мой мальчик

В снег вонзённый до грудных крыл
Пришлой, тёмной звездой распластанной,
Где мой мальчик так долго был,
Где мой мальчик так долго странствовал.

Я несла на себе метель,
Чтоб плечам твоим быть не – тягостно.
Взрослый мальчик стелил постель
Где-то в мире большом и благостном.

Вновь сменяли  метель мотыльки,
Но никто из окна не выглядывал.
То роса, то зола - угольки,
Где мой мальчик бродил- загадывал.

Сколько ветров послала в путь,
Скольким ликам молебнов ношено.
Я ложилась уснуть-отдохнуть
На рубашке твоей изношенной.

Лишь взглянуть… Хлеб испечь в печи…
Стол накрыть – чтоб гостей усаживал…
Ну,  в какой же стране-ночи
Ты, мой мальчик, так долго хаживал…

И теперь вот, до грудных крыл
У креста в снег и боль распластанный,
Ты твердишь, что меня любил…
Знаю, мальчик. Ты просто странствовал…

Монолог одинокой женщины

Ступени, ступени долгие эти,
Первый…второй…наконец-то и третий.
Раньше – были другие ступени,
Теперь – остались только вот эти…

Ступени, ступени долгие эти,
Дверь, знакомая гвоздиком каждым.
Дети? Конечно же, есть и дети,
В прошлом году заезжали…однажды.

Звонок на двери – он совсем не нужен.
Сама себе и хозяйка, и гостья.
И от молчания голос простужен,
А по ночам донимают кости.

Дверь открываю – белые стены,
Муха жужжит на окне, как шальная.
Там, за окошком, черёмуха пеной,
Букет наломала – была б молодая…

А вечер, он долгий, а дома – так тихо,
С балкона взгляну на людей, полегчает.
Там, за балконом, людская шумиха,
Да…сил на ступени…уже не хватает. 

К соседям пойти? Не откроют, наверно…
Подумают, может, иду из-за денег.
А на душе так тоскливо и скверно,
Скорее бы к Богу, там нету? ступенек…               

Неприкаянный мир

Мы все перейдём
В этот мир неприкаянный,
Где комнаты старятся
Вместе с хозяином.
Где вещи отросших
Детей сберегаются.
Где лишь одиночеством
Отогреваются.

Мы  все перейдём
Эту грань непреложную,
Где стуками дверь
Так давно не тревожили.
Где громкое радио
Сутками включено.
Где редкие письма
Построчно заучены.

Где рвёт тишина
Одинокие комнаты.
Где смотрят наивно
Цветы с подоконников,
Где время равняет
Различие судеб…
Мир старых людей,
В котором  - мы – будем!

В котором…  мы будем…

Плач

Плакать надо.
Плакать, выгнув спину,
Вскинув горло,
Где бугром – ладони.
В полную безудержную силу
Плакать надо,
Если сердце тонет

В боли зыбкой.
У болот недвижных
Легче дух,
И меньше силы тёмной.
Плакать надо
Глыбой неподвижной.
Плакать надо
Деревом огромным.

Плакать надо
В  половину свода.
Звёздный цвет
Почти уже не дышит.
Плакать надо.
Странная свобода –
Плакать там,
Где нас никто не слышит.

Огонь неприручённый…

Звездой падучей
Ещё невместно.
Всё не приручен
Огонь небесный.

Всё жжёт ладони,
Всё метит меты
То льнёт, то гонит,
Не раз воспетый.

Не раз сходящий
Жилец неточный,
Огонь палящий,
Огонь бессрочный.

Сжимаясь в точку,
Пью пламя жадно.
Разрывом в строчку
Огонь коварный.

Развалом в сердце,
Звездой – невместно…
Не склонен петься
Огонь небесный.

Не жаль ладоней,
Живое пламя
Помимо воли
Бежит стихами.

Звездой – невместно?!
Так буду пылью.
В строке нечестной
Своим разрывом.

Неприручённый,
Да будь воспетым,
Неприручённой
Душой поэта.


Мир мил и тесен

Спасибо  всем.
Как мил и тесен мир.
Да будут люди
Также благозвучны.
Еще один урок
Мной был изучен.
Еще одно перо
Упало с крыл.

Я не жалею.
То - ответный дар.
Я стала легче
На одно страданье.
Как правильно
Соткали мирозданье
Давным-давно,
Во время первых пар.

Да будут все.
И солнце. И луна.
И звезды, горстью
Брошенные щедро.
И в день пасхальный
Серый ворох вербы.
И в день венчальный
Легкая судьба.

И буду я,
Адамово ребро,
Пропитанное
Солнечным причастьем.
Мир мил и тесен,
А еще - бесстрастен.
И… стало легче
На одно перо…

Своё

У каждого свой дом.
Своё окно.
Свой тополь
С белым бестолковым  пухом.
Своя надежда
И своя разлука,
Свои потери
И тепло своё.

Свой счет времен.
(Старо – как этот мир).
Свой холод,
И фонарь в проулке дальнем.
И свой камин,
Где ест огонь печальный
Дрова, часы,
Изношенный мундир,

Стихи в листах,
Где все одно и то же,
Истлевший  пыл
Любовного письма…
У каждого свои –
И свет, и тьма.
У каждого – своё.
Но, как похоже…

Старо – как мир…


Содержание:

«Как тебя зовут? Зовуткой…»
РОДОСЛОВНАЯ
для скрипки по имени МАРИНА
Песня для взрослых
Дом
Холмы
Так же, как я
Память сердца (1-4)
Купола
Вербное воскресенье
Понтий Пилат и…
Пыль детства (1-2)
Песня дождя  (1-7)
Птица запела
Рябинка
Моё имя
Алешка
Рябина
Зима. Холод. Утро
Снежный птенец
Мимоза
В ожидании весны (1-10)
Моревна
Мудрая считалочка (1-2)
Наследство
Колыбельная (1-3)
По - обе стороны
Не глядя…
Песня мертвых деревьев (1-3)
Журавли
Как учила меня матушка… (1-9)
Позднее возвращение
Головы-горошины
Белобрысый мальчишка
Мой мальчик
Монолог одинокой женщины
Неприкаянный мир
Плач
Огонь неприручённый…
Мир мил и тесен
Своё


Жду. Или лучше не ждать?
Жду. Может нужно иначе?
Не теряющий – не заплачет.
Не  идущего – не догнать.
Нет богатства – не будет сумы.
Славы нет – значит сны священней.
Средь проклятий и посвящений,
Между Я и забытыми Мы

Жду…

МАРИНА БОНДАРЕВА,
город  Скопин,
год следующий