Война и мир гл. Э-1-11а и Э-1-11б

Э-1-11а

Когда гостили у Ростовых,
Два месяца тому назад,
Гостями быть всегда готовых,
Родной ей, всё-таки, он брат.

Письмо у них настигло Пьера,
От князя Федора, дружка,
В столицу зван, принять все меры,
Как член их общества, кружка.

Всегда читала письма мужа,
Прочтя письмо и в этот раз,
Решила, что поездка нужна:
«Хотя и разлучала нас».

Всему, что было в планах мужа,
В его всех умственных делах,
Считала важным, очень нужным;
Быть в том помехой — просто страх.

«Дай срок мне только возвращенья»,—
На робкий, виноватый взгляд,
Взгляд как бы выражал прощенье,
За этот расставанья яд.

Был отпуск дан ему на месяц;
Когда истёк уже весь срок,
Наташу рок какой-то бесит,
Не известить — как он так смог.

И это грусти состоянье,
В ней вызывая даже страх,
Влекло родных всех к состраданью,
Во всех Наташиных делах.

Денисов удивлён был гневом,
Он знал её совсем другой,
Весёлой, яркой, смелой девой,
Он предлагал ей быть женой.

Теперь она — совсем другая,
Скучающий, унылый взгляд,
И никого не замечая,
Лишь дети был её обряд.

Всё вызывало раздраженье,
Когда хоть кто-то из родных,
Унять пытался всё волненье,
Её «зачислив в стан больных».

«Его нам не нужны занятья,
Всё глупости и пустяки,
Нет пользы от его понятий,
Они семье как бы чужды».

Такой была её оценка
Всех Пьера посторонних дел,
Когда меж ними словно стенка,
Разлуки возникал удел.

Единственным лишь утешеньем
Трёхмесячный являлся сын,
В моменты нежного кормленья,
Средь трёх девиц он был один.

Она сама кормила грудью,
И чувство ротика позыв,
Ей заглушало чувство грусти:
«Здесь я с тобой, чтоб гнев остыл».

Наташа в эти две недели,
Сверх срока, этих четырёх,
Что так ползли, а не летели,
В душе копила весь упрёк,

Сын был её успокоеньем,
Она возилась только с ним,
И увлекаясь всё кормленьем,
Забыла, что малыш — раним.

Она его перекормила,
Он в результате заболел,
Она его сама лечила,
От грусти сын её лечил.

Но, наконец-то, у подъезда
Услышан был какой-то шум,
И радость Пьерова приезда
Вся заглушила гнева ум.

Невольно сделала движенье:
Вскочить, бежать, скорей обнять,
Но сын сдержал все намеренья,
Он глазки вдруг открыл опять.

«Ты здесь?» — как будто молвил взглядом,
И вновь уткнувшись маме в грудь,
Он пригвоздил — остаться рядом,
Отрезать к радости ей путь.

Не торопясь, отняв сыночка,
Так нежно от своей груди,
И как цветка сорвав росточка…
«В кроватку, няня, положи…»

На встречу побежала к мужу,
Внезапно встав вновь у дверей,
В душе проснулась словно стужа,
Свой гнев не растерять бы ей…

— Идите и не беспокойтесь,—
Услышав нянины слова:
— Я присмотрю за ним, не бойтесь…
«Имею все на то права»…

И успокоившись за сына,
На встречу побежала вновь,
И, как любовная лавина,
Вновь закипела в жилах кровь.

Денисов, встретивши Наташу,
Сражён был видом наповал:
Она, как вновь, была вся краше,
Такой как раньше он знавал.

Она вновь вся преобразилась:
В лице — блестящий, яркий свет,
Любовь и радость в ней лучились:
Закончился период бед.

И бросившись к нему в объятья,
К груди прижавшись головой,
«Он самый»… мужа восприятье:
«Где пропадал ты, мой родной?»

Но отстранив его немного,
И мужа оглядев всего,
Пронзила взглядом очень строго,
Тем как бы отомстив за всё…

Лицо счастливое от встречи,
Предстал весёлым вновь пред ней,
Она «изранена картечью»:
«Неужто он такой злодей?

Э-1-11б

Меня измучил ожиданьем»;
И сникла радость вся в душе,
Каким-то вялым оправданьем
Причины выставляет мне».

Нахмурившись, поток упрёков
На Пьера сыпался, как град,
Злых слов без всяких там намёков…
Однако он был даже рад…

Она в своём опальном слове
Лишь подтвердила всю любовь,
Изголодавшейся, как деве,
Вновь всколыхнувший в ней всю кровь.

— Ах, знал бы, как мне было плохо,
Тебе там было хорошо,
Во мне душа уж вся иссохла,
Хотя бы письмецо пришло.

Ты там, наверно, веселился,
Детей бы наших пожалел,
Во мне вкус молока «взбесился»,
И Петя наш вдруг заболел…

Пьер знал, не мог приехать раньше,
Не известил — в том виноват,
Но не могла терпеть и дольше,
Он перед ней, как тот солдат…

Что, провинившись, ждёт прощенья,
Он знал, что скоро всё пройдёт,
А средь родных её смятенье
Ей неприличием грядёт.

Испуганным и просто жалким
Вдруг сделался у Пьера вид,
Вид словно выжатой мочалки,
Но Пьер опять своё твердит:

— Не мог, родная, ну… ей богу! —
Что с Петей, как ему сейчас?
— Ему уж лучше, слава богу,
Пойдём и скроемся от глаз…

— А ты, Наташенька, здорова?
— Пойдём, — вновь молвила жена:
— Мне — слава богу, ты уж дома,
Как видишь, я ещё жива.

Когда Ростов с женою вместе
Пришли поздравить «беглеца»,
С немалой даже долей лести,
Уже счастливого отца;

Пьер на огромнейшей ладони
Держал с улыбкой малыша,
На этом всём счастливом фоне,
Так осторожно, не спеша;

Расцеловался, чуть нагнувшись,
Давая невпопад ответ,
Увлёкся сыном, как проснувшись,
Желанным сын ворвался в свет.

Уже утихла буря гнева
Его столь любящей жены,
Дав путь семейному напеву,
Как боле важным, всем нужны.

Ростов всё так же как Наташа,
Сам ожидавший с Пьером встреч,
Для дел была их встреча важна,
Пьер слыл, как денежный в том меч.

— Венец всего очарованья, —
И к Пьеру ближе подходя,
Промолвила графиня Марья,
Красавцем Петю находя.

— Тебе я, Коля, удивляюсь,
Как ты не видишь прелесть в них?
— Я не виновен, я стараюсь,
Но нет к таким всех чувств моих.

— Пойдём, Пьер, дело есть важнее…
— Но нежный он в семье отец,
Как подрастут, уже теплее
К ним отношенье, наконец.

— Нет, Пьер отлично нянчит детку,—
Наташин Марье был ответ:
— Его ручищи — словно клетка,
И как защита от всех бед.

В ней весь вмещается ребёнок,
Он держит на одной руке,
Ему удобней без пелёнок,
Дитё лежит как бы в дуге.

Как раз по попочке ребёнка,
Лежит согретый он теплом;
— Но не для этого лишь только,
Годна — нам быть с тобой вдвоём.