За портами, заливами...

За речными портами, заливами, пирсами,
Где вода отрезвляет от суетной лжи,
Ходят люди бездомные детками чистыми,
Совершая культ Светлой до боли Души.

Костерок на суровой, холодной равнине,
Снег безбрачный лежит на высоких камнях,
Там живые и мёртвые будто родные,
Не осудит Песок замерзающий Прах.

Взмах культяпки, обрубка, отсохшей ручонки,
Добросовестно будет и хворый летать,
Воздух чистый скользит сквозь уставшие бронхи,
Может каждый несчастный свободно дышать.

Кто богему познает осеннего неба,
Кто в цыганщину ночи покой свой снесёт,
Может честно лежать на анчале из снега,
Воля дикого зверя в нём Бога спасёт.

Без афронта, ехидства, нелепых насмешек,
Не пытаясь ослепшим страстям угодить,
Здесь бездомный чудак как младенец безгрешен,
Пока просто Живет, не пытаясь убить...

Но когда он замёрзнет, от глада согнётся,
Ярким пламенем вспыхнет в нём воля потерь,
Знать табунная лживость на время проснётся,
Станет Ангел бездомный как брошенный зверь.

Поплетётся к портам он, к знакомым заливам,
Там, где люди громадное Горе пасут,
Будет жрать в шоколаде прогнившие сливы,
Чёрный хлеб и селедка от бед не спасут.

Но а если все вынесет, холод и голод,
Добросовестно роя культяпкой свой гроб,
Будет словно небесный, начищенный молот,
Ударяющий в лживого мира Живот.

Прозвучит в нём потайного Неба начало,
Разрешит плоть Душе созерцать синеву,
Будет он у костра есть снега и туманы,
Пить из черепа века небес красоту.
За покой и тепло не поверит Обману,
Обнаживший пред Богом грехов наготу.
Так зачем же поить кровью пролитой Рану,
Если можно с надеждой смотреть в пустоту.
У костра засыпает сжевавший Нирвану,
Но узнавший в Божественном Всхлипе судьбу...