Слеза

На Елеонской (Масличной) горе есть церковь «Господь заплакал» (Слеза Господня). Необычное для храма название отсылает к фрагменту в Евангелие от Луки, в котором Господь, предвидя судьбу Иерусалима, оплакивает судьбу Святого Города (VELA DE JERUSALEN).
Далее в сюжете прямой аналогии нет, но в нём есть одна жизнь.

Время в большом селе было сейчас таким, что буквально всё катилось или клонилось к своему закату. Летний сезон в последний свой месяц, и чуть ли не в крайний день. День катился вместе с Солнцем, уходящим в красноватые облака. А самым важным персонажем в том закатном, природном интерьере, был дед со своей жизнью, с каждым днём всё более склоняющейся к вечности ... Но ещё довольно крепкий для того незнаемого события существования.

Он сидел на лавочке возле встроенного в терраску крыльца, прируба к избе, выкрашенной в жёлтый цвет … Единственный дом в селе с таким весёлым колером …
Повидавшие виды глаза (слава Богу, что не дыр) многих разных жизненных сюжетов и с разным их человеческим наполнением, смотрели на закатывающийся на ночь мир спокойно, с тихой радостью, ясностью и миролюбием … Это дедом делалось всегда для того, чтобы их воздействие на мысли, возникающие в непокрытой, седой, с короткой стрижкой волос, голове, были такими же ... И наоборот … Чтобы его ясные, светлые, миролюбивые, радостные мысли через глаза воздействовали на охватывающий деда мир.

Выглядел он крепким, статным мужчиной. Широкие плечи в сильном торсе, с мускулистыми руками, и как бы с крепкими ногами. Одет дед был в ему привычное, ежедневное, рабочее, но чистенькое … И по сельской надобной моде … Тело богатыря облегала хлопчатобумажная майка синего цвета, по которой шли не по нашему сделанные белой краской надписи спереди, да по спине. Тренировочные шерстяные портки голубого цвета, изготовления из прошлого и родному ему времени, уходили в резиновые галоши на меху.

Дед отдыхал от трудов праведных. В основном эти труды были связаны с будущим урожаем, а значит благополучием всего живого в его семье. А если конкретно сказать, то в семье были – сын Коська (так его до сих пор звал отец), кошка Муся, дедов кобель – Дружок, два десятка беспринципных курей.

Неизвестно из каких параллельных миров, существующих за забором с соседями, вдруг возникла Муся и стала тереться о дедову ногу.
– Вот ты даешь … Опять с пузом! … Разве нешто так можно … И кто же тебе разрешил, Муся – обратился дед к ласкающейся кошке и продолжил – Когда только успеваешь и угомонишься … Вот куда потом девать твоих? … Уж даже и не знаю … А, ведь, ты так запрячешь их малых, словно знаешь чтоб не нашли … Когда выйдут к избе они, то уже взрослыми выглядят … Как тебе, Муся, не стыдно и не совестно, одним словом айяяй …
Муся продолжала ласково тереться, при этом зная, что дед ворчит и срамит её так всегда и не только за продолжение рода кошачьего … Потом он расщедриться и покормит … И никуда он её котят не денет … Она помнила, что к деду как-то приходила толстая тётка и то, как он её называл – Лиса-соцработник … Так вот эта Лиса брала её котят и уходила … А когда возвращалась, то котят у неё уже не было … Дед даже слезу пускал от такого … Держал её на руках и гладил нежно по шёрстке, как бы утешая …
«Хорошо, что эта тётка давно к нам не приходит …» – решила между делом Муся.

Муся в ответ по своему очень любила деда … Ну поворчит он, иногда, незлобно, да и погладит … Кошка чувствовала, как её безумно любит дед ... В ответ она его лечила лёжа на больных местах, которых в нём становилось всё больше.

Эту картину мира да любви с завистью наблюдал из своего ареала обитания с ямами и с будкой в центре, склонив голову на бок, дедов кобель по кличке Дружок. Жил он в этой будке всю свою охранную жизнь на цепной привязи и прямо напротив лавочки. Непонятно зачем, но кобель любил рыть ямы … Работал у него инстинкт – харчи прятать … Но прятать было нечего … Он всё съедал … А если было мало, то ему давали ещё до сытости.
– Что, завидно … Тебе тоже будет нежности … Подожди малость … Приготовлю тебе варево тогда и поглажу – произнёс дед в сторону кобеля и продолжил безотносительно – Вот Муся, хоть дружок и кобель, а он никуда не убегает по своим кобелиным делам … Он всё возле дома … За что люблю Дружка, так это за верность его … А лай какой у него звонкий … Одно удовольствие слушать, если не в пустую брешет … Чисто звонок сторожевой от чужих людей …

Дружок, слушая весь произошедший здесь и сейчас дедов монолог, раскрыв при этом свою, часто дышащую розового цвета пасть, подумал.
«Что это он меня почти всё время на цепи держит … Никуда я отсюда не убегу … Да и некуда мне бежать … И Муську на обижу … Своя же, считай, как родня стала … Может так, чисто из озорства пару раз дам ей лапой под хвост, но это для того чтобы не задавалась – «Кто тут важнее и нужнее?» … А ещё считает, что она самая нужная хозяйка у деда … Когда приходит с гулянки … Я тебе, Мусищя, покажу, что мы все тут нужные и все любим деда! … Не зависимо от того, к какой живности относишься … Если меня дед не берёт на руки, это не означает, что я второстепенный … Я если надо и гавкнуть с любовью для деда могу против твоего мао … Он, если бы меня не любил, то и зачем я ему …».

Поговорив с животиной, дед, в который уже раз, стал осматривать своё хозяйство. Вслед за тем, что увидели глаза, в голове формировались комментарии к увиденному ими. При этом Муся всегда лежала у деда на руках, а Дружок прилёг на свои ямы да поближе к хозяину на столько, насколько позволила вся длинна цепи.

Осмотр начался с места во дворе прямо перед собой.
«Куча гравеля (именно так он называл этот стройматериал). Уж сколько лежит, даже лебеда стала её осваивать. Надо бы в дело этот гравель … Да вот в какое? … И, вообще, зачем он мне на старости лет? … По молодости может и нужен был, а сейчас …».
Если бы гравель мог подумать, то он бы подумал именно так – «Ой! Не допусти … Зачем нас разъединять? … Зачем в дело? … Так хорошо быть всем камушкам вместе! … И лебеда нам не помеха, а даже хорошо … Пусть растет нам на радость … И соки каменные наши высасывает! … Будет лебеда минеральная!».

Осмотр пошёл так, как требуется для протокола – по часовой стрелке.
«Дровяник с поленницей! А хороших я в июле в лесхозе берёзовых дров пять кубов купил и вовремя … Все в один размер напилены и наколоты ладно … Видно, что не человеком сделано … Говорят машина есть такая, которая такое умеет … Тепла много дадут в печи …».
Тут мысль дедова приостановилась на мгновение – «О чём это я … Газ ведь в доме … Печку же прошлым летом Коська снёс … За место неё газ поставили … Эх, а хорошо было с печкой … Уютно … Правда, с газом не хлопотно, но души в нём нет! … А брагу творить в молочной фляге где лучше? … Естественно, на или возле печи … Не брага выходит – песня … Потому от неё в итоге и самопляс такой умопомрачительный, что закачаешься … Со слезой! … Эха, газ такой браги не даст …».
Если бы дедом ожидалась мысль от дров, то она прозвучала бы так – «Какого мнения он от нас хочет? … Мы все расколоты на части, значит наши мысли тоже расколоты … Тем более что гореть нам красным племенем только в бане … Оно, конечно, и в бане благородно … А в доме дать дух дровяной дать, да в печи огня, нам было бы душевней! …».

Далее из общей картины усадебного хозяйства был осмотрен единый комплекс – комната-навес-баня.
«Хорошо я тогда сделал всё это … И к месту … Как же попариться и не отдохнуть тут же летом по-людски! … А под навесом сколь лука до слёзы да чесноку на зиму для хранения я обработал … Там работать в любую погоду удобно, и картошку просушить после копки … Да вообще в хозяйстве у меня всё ладно сделано и есть куда, как и, что приладить … На долгое или короткое время …». От этого совместного строения ответа не требовалось и не ожидалось.
Вместо строений Муся за них подумала – «Отличная задумка и её реализация … Сколько раз я там окатилась и котяток своих прятала … Никому в голову не придёт их там искать, а если и придёт … То я их так прятала, что и самой-то с трудом было туда пролезть … Ай да какой же дедушка молодец, что сотворил такое!».

Рядом с комплексом стоял большое строение.
«Сенник! Старый мой верный помощник! Эка перекосился весь от бездействия своего и моего … Да, что сделаешь сейчас … Ничего … Раньше силы были … Держал я корову Зорьку, с её телком, да пару ховроний, курей несчитано толкалось … Всем сена надо было … И возможность техническая у меня была … Трактор всегда со мной и я с ним всю жизнь … Сколь хошь сена мог заготовить … От него и скотину по созданному запасу можно было держать … Не голодали ни живность и не мы … Всегда с мясом жили …».
Сенной сарай то-ли от ветра (хотя его не очень-то и было), то-ли, услышав дедовы мысли, проскрипел на них в ответ всей своей двухэтажной конструкцией – «И тебе дед спасибо, что дал мне пожить полноценным сараем … Вот она какая наша судьба … Нету у тебя сил, нет сена, а, значит, нет скотины … А я от такого становлюсь в жизни усадьбы не так нужен … Выходит так, что закат, если пустой который год стою? … Только вместе с тобой, дед … Надеюсь, что поскрипим ещё … Пусть мне и быть пустым, а для общего вида о прошлом неплохо!».

С сенника взгляд перешёл на колодец.
«Дуся хоть и не срамила меня, но видел, как ей тяжело с улицы воду носить … А из чего его делать в те годы, когда ничего нельзя и невозможно было свободно купить … Хорошо, что Градус подсказал – «Мол, проси у директора бетонную трубу, которую под дорогу кладут для протока … Есть у него три таких …» … Я и попросил … Он, зная мою трудовую безотказность во всём, дал неофициальное добро … Я её сам трактором привёз … Градус по лозе место вот это нашёл и вкопал … Да на незадачу напоролся – плывун … Было расстроились … А он и говорит – «Накрой на зиму потеплее горловину!» … Так и сделал, а по весне и, правда, не было плывуна … Вода в нём не иссякает по сей день и чиста, как слеза … На самый родник Градус вычислил … Дуся, так и ахнула, когда я с радостью выключатель насоса в доме нажал, а вода из крана … Про полив посадок и говорить нечего … Что значит с любовью сделан …» – включил к колодцу он свой мысленный монолог.
Вода, восприняв дедово обращение, ответила ему тем же – «Колодец без любви сделанный, не напоит в долгую … Ведь водотоки подземные никто не знает … Открываются они не всем … А меня правильно открыли … Пей, сколько хочешь, можешь и нужно … Для радости семье, животине, посадкам, дому … Вода моя живая, кристально чистая, подземная, без химии … В окрест ничем земля не загажена мусором всяким … От моей воды и сами будете чистыми …».

Краем глаза дедова голова коснулась рыболовных снастей, прислонённых ко двору.
Мысли тут же от колодца побежали в сторону реки – «Вот без чего я жить никогда не мог, так это без рыбалки … Жаль сейчас не могу туда на реку ходить … Ноги не донесут туда … И обратно тоже … Такие вот больные они от моей трудовой жизни стали … Только и осталось, что вспоминать про любимый процесс …».
Муся, услышав эти мысли, дёрнулась и произнесла своё заветное – «Мао!».
– Подожди Муся … Коська приедет, что-то да поймает … Будет тебе лакомство … И тебе, Дружок, в варево рыбёшку положит … И курям … Они-то всю, что мелкую, что крупную рыбу, до последней чешуи распатронят … Только давай – с мыслей на слово перешёл дед.
Дружок вильнул хвостом. Куры, хотя, как обычно и рылись в чём-то в земле где-то в саду, но тоже откликнулись своим – «Кооо … Кооо».

Улыбнувшись гармонии слова со своим хозяйством, он продолжил опять мысленно.
«И летом было хорошо … И зимой … Зимой даже интересней … Где хошь можно мормынить … К любому месту и везде можно подойти и закинуть … Да не везде берёт … Искать надо … Когда-то я почти жил там, на реке … Всё в свободное от работы время и всегда у меня ловилось … Не то, что сейчас … Коська иной раз и без оной … А я иной раз донести не смог … Ведь даже не поможет никто … Волоком иной раз приходилось улов тащить домой … Летом на навозного червя из своих компостников леща ловил да такого, что машина по нему проедет … А он даже не треснет … Удочки все соберёт в одну, да запутается в леске когда начнет ходить … Еле вынешь его, а снасти всё по новой потом творить … Зимой же меня часто приглашали с собой ездуны из города … Я, как положено, с собой самоплясу, да мяса своего отварного … А они какие-то колбасы на закуску … Я рыбы наловлю на свои снасти, а они всё злятся … Не хочет наша рыба на их городские уловки идти … Начинают те рыбаки выпивать, да так, чтобы обиду скинуть … А я им своё угощение подсовываю … Они раздобреют и начинают – «Как это у тебя дед так выходит … Мы по одной поймаем, у тебя уже десяток … И самопляс у тебя невозможно какой умственный … Да мясо со всех сторон, как мясо оторваться невозможно … Всем нам на возбуждение …» … А я им – «Игра у меня мармыней особая … Вот и весь секрет … Пейте моего выгона, ешьте, да доморощенного мяса … Дома с женами мужиками будете … Проверено!» … И рыбу им отдам … А сейчас бы хоть какого любого пескаря словить … Радости в душе будет неимоверно ... Эха, не сходить мне боле на реку да не посидеть с удою, да не …» – слеза перебила мысли и поставила точку в рыболовных мемуарах.

Чуть выдохнув от возникшего возбуждения, дед от высыхающей слезы устремил взгляд на огород.
«Две страсти у меня были и есть в жизни … Одна – работа для жизни, другая – рыбалка для неё же … Одна закончилась, а другая до гробовой будет … На том, как говориться, стою … Когда не смогу в огороде, тогда и … Муся и ты Дружок меня на небо сопроводите … А покамест ещё могу растить, так и буду, хотя, и через силу иной день … Вот и сегодня так, как обычно на коленках по грядам ползал … Тулуп слава Богу, спасает ноги … Если бы не он то, как я буду ползать между грядами во время прополки … Трава ведь не ждёт треклятая … Сколь её за лето повытаскаешь … А её всё одно – прёт и прёт … А её всё одно – вырываю … Уж думал всё, ан нет … И лету конец, а прёт словно весна для неё … Та, что в картохе – та ладно, скосим переде копкой траву вместе с ботвой … А та, что в чесноке, луке, моркови, свекле, репе … Среди огурцов (хорошо, что отошли) и помидоров … Для них полоть надо … Вот и ползаю … А с картошкой-то маета становиться … Хорошо техника помогает … Раньше трактором своим рабочим всё творил да ювелирно … Сейчас за тыщу целковых за одну операцию берут … Что вскопать, что продисковать, что выкопать … Ну да им тоже кормиться надо, да бензин, да … Слава Богу, что есть и такое … А земля у нас хорошая, только не ленись … С голоду не помрешь … У нас с голоду и не помирали … Всё больше от винопития … И куда я такие объемы дену … Если всё это вырастет? … Как-то по инерции делаю … Уже и не нужны такие объемы … Полный подпол всяких заготовок ещё с тех годов ... Картошка ладно … Она уходит … А остальное только копиться … Надо бы уже мне по скромнее в объемах сажать … А, что делать тогда, в то время свободное? … Вопрос вырос не к месту … Всё одно – не брошу! … Мыс Дусей, а потом я без неё, жили тобой, с тобой, дарами твоими бесценный огород … Между нами есть земная любовь».
Мысли всего огорода и всего сущего на нём, если их обобщить, были примерно такие – «Да как же без любви к земле прожить … Это только на кладбище нет любви к земле … У тех, кто в ней … А для живущих по такому принципу – Так, как к нам, так и мы отдаем … Мы очень любим тебя, как никого в окрест … Ты каждый комочек своими руками прощупал, всё обласкал ползая на коленях своих … Каждый росточек взлелеял … Вот уж действительно сделал землю пухом для посаженного тобой и растущему от трудов твоих …».

Мысли остановились, но мимо дома, судя по шуму, исходившему от мотора, проехал трактор. Он внёс свой колорит и соответствующий поворот в возникающих эмоциях … И добавил мыслеформ сельхозмашины – «Как же мне по сердцу этот звук … Сколько лет мной отдано этому механизму … И сколько он дал мне для жизни … Вплоть до сегодняшнего … Практически нет той модели в той стране и в нашем совхозе, на которой я бы не работал, которую не изучил и не знал ... Когда садился за рычаги или за руль управления, то мы сливались в одно единое и целое … Не было той культуры, которую мы с ним не могли бы не обработать … А я ещё и в агрономии чуток маракую … Так один раз в академию по сельхозделам приглашали на лекциях об опыте моём рассказывать … Благодаря технике я в люди вышел … Сколь орденов да медалей имею … И почёта было вдосталь и газеты обо мне писали … Заграницу путёвки давали … А всё от него … И моей трудоспособности, конечно … Да если бы не он, я и дом бы этот не смог поставить … Для сруба бревна на нём приволок … А скотину держать без него никак … Комбикорм, зерно да сено для прокорма животины … Огородов и всё на них я держал столько, сколько хотел и смог осилить с его помощью … Да чего уж говорить и в доме телевизоры всякие, и приемники, и хрустали с мебелями … Всё, как у людей … От него! … Любил я свою машину и ухаживал постоянно за ней чего греха таить … И она мне отвечала тем же! … Отработались мы оба … Я на пенсионе … А ты мой верный коллега наверно сгнил от той пришедшей в страну разрухи …».
Очередная слеза выкатилась на небольшую седую щетину щеки.

Он смахнул капельку мозолистой ладонью, содержащей кое-где в складках черные следы, оставленные от плодородной земли. Муся выгнула дугой спину и напомнила о себе традиционным – «Мао!». Дружок не отстал от задающейся подруги и гавкунул по дружески. Круг осмотра усадьбы закончился. Пора было обратиться взором вовнутрь себя.
«Жили мы с Дусей ладно … Очень ладно … Она в магазине трудилась, а я … Да про себя подумал уже … А какая жена у меня была красавица (царство небесное) … Многие на улице … Да чего уж почти во всём селе завидовали … Правда, я тоже тогда был не последний … Говорили – красив, только с маткою жили мы не богато … Она, Дуся, заставила меня, а я не возражал, дом свой поставить … А при доме скотину завели … За скотиной она всё более ухаживала … После того, как я её утром накормлю до работы своей … Ей то всё полегче будет … Говорят люди, что пел я хорошо … Где хочешь мог петь, в столовой, в клубе, в город ездил и там выступал … Стихи хорошо на память читал … Особенно те, что от Сергей Александровича… Чего же Дусе такого не полюбить … Вот мы и любили друг друга до одури … От той любви и дочь и сын, а внуков то шестеро от них … Не угаснет наш род … Жаль Дуся не видит … А может и видит да радуется там … А мы здесь … И её помним! … Чей-то Коська долго с работы не едет … А ведь на всей улице один я остался среди сверстников … Все вон там (и мысль показала в голове географию, где было сельское кладбище) … Да болезни мои всё жёстче стали меня одолевать … Вот ноги еле ходят … По огороду ползаю на коленях … Ну да повторяюсь … А иначе не могу без работы жить … А уйду я к Дусе да к друзьям … Как всё потом тут будет … Кто будет полноценное хозяйство вести? … Без меня-то …».
На последних мысленных словах опять из глаза деда выкатилась слеза.

Была она крупная … Чистая-чистая. И всё-то в ней поместилось – его Дуся, их дети и внуки, все друзья, и любима животина домашняя, и Муся с Дружком, и речка с рыбой, и трактор, и вся усадьба … И вся его праведная честная жизнь!
А ещё в ней поместился и он сам! Как же они в слезе без него!

Последний луч от заходящего Солнца высветил и окрасил в самые нежные краски весь сложившийся в слезе мир!
Лучшего и не надо для вселенской жизненной памяти!

А именины у него два раза в году: 22 мая (Никола Вешний) и 19 декабря (Никола Зимний).


А.Коро, ноябрь, 2023 г.