Война и мир гл. 2-3-6 и 2-3-7а

2-3-6

Вращаясь в столице средь высшего света,
Все прежние мысли как канули в тень,
Он словно воспрянул от прежнего гнёта,
Нащупал он в жизни вновь новую цель.

Всегда возвращаясь, домой каждый вечер,
Записывал в памятной книжке визит,
Визитов таких, где вершались все встречи,
Бывал не один, до пяти  в день — транзит.

Он только и думал, успеть бы на встречу,
И как на другую бы не опоздать,
Ему стали важны, его эти вече,
Охотно, тепло его стали встречать.

Беседы, визиты и нужные встречи
Его вовлекли в постоянный круг дел,
Бывало весь день и весь даже вечер
На пользу себе обратить он сумел.

Сперанский на встрече с Андреем в ту среду,
(Андрей приглашён был к нему даже в дом),
Где он с глазу на глаз провёл с ним беседу,
Сразил окончательно князя умом.

Князь многих людей презирал за их мысли,
За их неспособность так мыслить, как он,
Они, эти мысли, на нём, как повисли,
Они задавали энергии тон.

Ему всё хотелось в другом человеке
Того совершенства, живой идеал,
Который бы в новом, начавшемся веке
Всё старое, вредное он убирал.

В Сперанском нашёл идеал совершенства,
С логическим складом и бездной ума,
В беседах играл с князем с долей кокетства
И тонкою лестью — так дышит молва.

В умение глупость признать у другого,
Ценить, продвигать мысли новые ввысь,
Пытаться вести за собою любого,
Кто старые нормы пытается сгрысть.

Он был тот, по мнению князя Андрея,
Кто явно, разумно судил нашу явь,
Кто больше всего о стране всей, радея,
Свой разум дарил ей, как нужную дань.

Мерилом разумности все его знали,
Невольно Андрей был согласен во всём,
Его обожали, ему доверяли,
Вся логика мыслей рождалася в нём.

Одно лишь пугало в нём князя Андрея,
Холодный, зеркальный Сперанского взгляд,
Когда собеседник от доводов, млея,
Но в душу к себе не впускал словно яд.

Ещё поражало презрение к людям,
И метод ведения споров, бесед,
Он не отсылал собеседника к судьям,
Он сам добивался над ними побед.

То он опирался на факты из жизни,
Мечтателей часто он тем осуждал,
Что их все мечтанья противны отчизне,
И спорщик, как замертво, будто бы пал.

То он становился на почву сатиры,
Примером высмеивал весь его спор,
Логически в том, находя и причины,
И делал на них основной свой упор.

То в область науки, к примеру, вторгался,
Где время, пространство все царствуют в ней,
На мысли научные он опирался,
И доводы все становились сильней.

Ума черта главная этого мэтра,
Сразившая князя почти наповал,
В законность ума, в его «силу ветра»,
И этой-то силой он всех побеждал.

В начале его со Сперанским знакомства,
Он им восхищался, не зная границ,
А то, что священника был он потомство,
Склонял перед ним свою голову ниц.

Уже в первый вечер Болконского с мэтром
Прошёл весь в беседах о нуждах страны,
Законов комиссию гнилью, как ретро,
Сперанский назвал, что давно все вредны.

— Законы страны все давно устарели,
Комиссия та существует сто лет,
Она ничего, кроме всей канители,
Рождала всё то, что всегда шло во вред.

Ущерб для страны — вот уже миллионы…
Хотим дать сенату судебную власть,
Но не позволяют всё сделать законы,
И грех не служить вот таким, как вы, князь.

Но князь возразил: «Юридических знаний
Нет у него, как же этому быть?»
— Никто не имеет их в этой кампании,
Нам что, на луну всем бы надобно выть!

Уже чрез неделю — князь член комиссии
По всей разработке устава войны,
А также — начальник отдела всей миссии,
По всей разработке законов страны.

Он на;чал работать над первою частью,
С примером французских гражданских их прав,
И кодекса Юстиниана — для «счастья»,
Создать для страны поведения нрав.

2-3-7а

Вернувшись с поездки по личным имениям,
Пьер сделался братства столицы главой,
Он вёл дела братства в своём разумение,
Снабжал все расходы он сам, с головой.

Хотя давал клятвы о новой он жизни,
Но жил он, по-прежнему, как холостой,
Распущенность, выпивки в милой отчизне,
Он ими вновь рушил свой «тяжкий покой».

Не мог воздержаться от у;веселений,
Концертов, обедов, балов, вечеров,
А как же без женщин, запрятав стеснения,
Всегда был на подвиг он с ними готов.

В чаду всех занятий его, увлечений,
(Всего-то прошёл один только год),
Он чувствовать на;чал, как силы терпения,
С масонской общиной судьбы единения,
Поплыл уже таять надежды оплот.

Как почва масонства подобно болоту
Тянула на прежний судьбы его путь,
Масонство противно вдруг стало до рвоты,
И надо с масонской дороги свернуть.

Все братья по ложе — знакомые люди,
Он знал, большей частью, как слабых людей,
Пьер лишь по работе их в ложах и судит,
В них нет ничего, кроме мелких идей.

Под фартуком каждого видел мундиры,
Их знаки, кресты тех ничтожных людей,
Они в ложе числятся, как командиры,
Богаты они, претворяясь бедней.

Они нарушают масонскую клятву,
Имущество всё своё делу отдать,
Как взносы платить, так ползут на попятну,
Богатством своим должен всех выручать.

В душе поднимались сомнения в членстве,
Жизнь скована скукой, нечестностью дел,
Зачем ему жить в таком чувственном бедстве,
Зачем ему нужен судьбы сей удел?

Всех братьев, которые были знакомы,
Он по категории дал им разряд,
Где каждый их них были в дело влекомы,
В какую полезность «вливал каждый яд».

К разряду из первых причислил он братьев,
Кто был отстранён от текущих всех дел,
Кто занят с присущей им орденом ратью,
Развитьем науки таинства — удел.

О тройственном имени бога — проблема,
О трёх ли началах (соль, сера) вещей,
Значенья фигур Соломонова храма,
Ценил, уважал он всех этих людей.

Но не разделял Пьер всего интереса
В масонстве, мистической их стороне,
В душе его твёрдо гнездился повеса,
Он, как разрывался, на жизни те две.

К разряду второму — себя и подобных
Причислил он братьев, ищущих пути,
Ещё не нашедших, стоящих на пробных,
Колеблющих душу — готовых пойти.

Под номером три причислял он всех братьев,
И их было больше, чем всех остальных,
Они, находясь под масонским объятьем,
Не видели в нём преимуществ иных.

Они, соблюдая обрядность и формы,
Они лишь стремились исполнить обряд,
Не ведая цели, а лишь для проформы,
И воспринимая всё это, как яд.

В четвёртом разряде — всё столько же братьев,
В последнее время вступивших в отряд,
Масонство нужно им быть только в участье,
Для связи, знакомства — с богатыми в ряд.

Пьер был недоволен работой масонства,
В нём видел напыщенность действий в пути,
Он не сомневался в самом его свойстве,
Другим путём братству надо;бно идти.

И он заграницу отправился с целью
Набраться ума и себя посвятить,
В те высшие тайны и в пику безделью,
И русское братство всё о;здоровить.

Безухов объят заграничным доверием
Высокопоставленных ордена лиц,
Он прибыл в столицу с большим намерением,
Весь русский порядок склонить как бы ниц.

Он был там возведен в их высшую степень,
Во многие тайны ученья проник,
Столичных всех братьев «сравнил словно щебень»,
Отныне он слыл будто царь среди них.

Назначено было собрание ложи,
Где Пьер судьбоносный бы сделал доклад,
Столичные братья все «лезли из кожи»,
Услышать, увидеть весь этот «парад».

И после обычных масонских обрядов,
Пьер начал свою долгожданную речь,
Он в ней приготовил немало «снарядов»,
Чтоб всех наших братьев из спячки извлечь.

Краснея, он на;чал: «Любезные братья,
Из всех наших славных, привычных вам дел,
Вам надо раскрыть ещё шире объятья,
Чтоб каждый работал и с радостью пел.