В голове флешбек...

— В голове флешбек,
на ногтях отстой,
на фалангах скромненько…
— Извини, мой стек
разговор пустой
не хранит, ведь хроника
не имеет к нам отношения
или мы к ней.
За ладейный обол
не дают ни шекеля,
как не мыкай
даже в надцать лет
безупречный ад.
Мир исполнен мифами.
В голове джаз-бэнд,
на ногтях нейл-арт,
на фалангах Тиффани…
— Нет, и я в любом
положенье держусь,
только в стены чёртовы
как не бейся лбом,
всё равно — облом,
потому что чёрные
дни снедают нрав,
даже если прыть
не уймётся oil’а. Но
ты был прав…
— Мне быть
таковым ничего не стоило.

И она одевает нимб и накидывает парчу
мимо властных рук своих, что кучевую пену…
 
Но смартфону я более не хочу
отвечать доходчиво по емейлу,
что отныне в сон к ней златому лучу
не пробраться по хитросплетённому хмелю
от лунного пруда олив,
озорно надкусив
солнечную чурчхелу.

…И закрывается дверь за нимбом.
Можно поёрничать. Можно своё
девичье выболтать. Можно всё.
Можно побаловаться верлибром.

Можно разнузданным голошением,
в мультимедийный шагая путь,
заняться карьерой или лущением
семечек, или с глубоким почтением
к чинам с безумным в глазах свечением
к себе внимание приторгнуть.

Необъяснимая, в смысле редко
толковая, из непонятной сферы
переходящая резко, в миг,
тотчас, в глаза, на Вивальди с рэпа,
переливающаяся, как рэнга,
из сердце в сердца, а не из книг,
перетекающая из терры
в бронзу, в хрусталь и опять в родник,
она приручает себя к вещам и
уходит по осени, по зиме,
кутаясь в стужу, дрожа плечами.
И мне не надо за ней… Зане
снег валит, валит… Ещё чуть-чуть
и завалит всю за плечами суть,
взъерошив игристую чехарду.

До чего же зима до снега охоча вся!
Впереди ; ещё как-нибудь разгребу,
а вот там, откуда впотьмах иду,
где дорога в таком же почти снегу…
Даже оглядываться не хочется.