Поступок

        Посвящается посёлку Пески, посёлку которого уже нет и его жителям.               
               
  В подъезд был прилёт, от прилёта между этажами мало что осталось, но пройти было можно и мы, прижимаясь к стене, по остаткам ступеней поднялась в квартиру хозяйки. Было тихо, сидя в кресле трёхкомнатной квартиры, где всё ещё мебель стояла по своим местам, а на полу даже лежал ковёр, в окнах стёкол не было, но рамы то ещё были, мне на какой- то миг показалось, что нет войны. Хозяйка квартиры сидела рядом на диване.  Мы молча смотрели в окно. Тихо. Как хорошо, когда тихо. Я посмотрела на хозяйку, её взгляд блуждал по комнате, она прощалась с ней и с прошлой жизнью. Скоро приедет машина, загрузится и они уедут отсюда навсегда.
  - Хотите, я расскажу вам, как они заходили в посёлок? – предложила мне хозяйка. – Расскажите, -ответила я. – Они заходили ночью. Мы все, кто остался, собрались в одном подвале, грохот стоял постоянный, мы сидели и прислушивались. Вдруг дверь в подвал резко распахнулась, и мы услышали – Тут, хтось є? – мы молчим и вдруг, -Кидаю гранату! – мы закричали: - Не кидайте! Ми тут! Ми тут є! Они включили фонарики, их было трое, двое совсем молодых парней и мужчина в возрасте. Парни стали кричать, обвинять, обзывать, угрожать. – Сепаратисты! Сепаратисты! Кто-то из наших сказал: - Хлопці, та які ж ми сепаратисти?  Это разозлило их в конец. Они приказали нам выстроиться в ряд, потом стать на колени. Мы стали. Они распалялись всё больше и больше, угрожали перестрелять нас и мы испугались, что они это сделают. Мы стали плакать и просить их, чтобы они не убивали нас. Мужчина всё это время молчал. Мы с дочерью и внучкой стояли на коленях с краю, сначала я, потом дочь, потом внучка и тоже плакали, и просили их, чтобы они нас не убивали. Вдруг мужчина спустился по ступенькам к нам в подвал, подошёл к внучке, стал рядом с ней на колени, приобнял её рукой и заплакал вместе снами. Он стал просить их не убивать нас.   – Хлопці не вбивайте їх. У мене менша донька така, як ось вона, не вбивайте їх. – і вони нас не вбили. Это было вначале лета. В посёлок зашли контрактники, каких их только не было от айдаровцев до правого сектора Яроша, каждый из отрядов контролировал определённый участок посёлка, было и такое, что и из миномётов друг по другу лупили. Единственное, что их объединяло, был флаг Украины, который был у них универсальным пропуском. Если машина проезжала мимо поста и флаг над ней не развевался, то водитель просто в окно машины показывал флаг и его пропускали. Человек с оружием и человек без оружия – это две большие разницы. Подлецам, истеричным и трусливым оружие в руки давать нельзя. Этот мужчина спас их. Вот такой вот спаситель с оружием, на коленях и в слезах. И если жители посёлка умоляли пацанов не убивать их, но где-то в душе, может быть, не могли поверить, что это последние минуты их жизни, ведь они не понимали за что? Только потому, что есть такое слово «сепаратист»? То у этого мужчины сомнений не было. Он прекрасно понимал, что эти парни могли убить их не за что-то, а просто на поводу своих эмоций. Они ведь герои, а герои не могут не убивать. Почему она мне рассказала именно этот случай, может для того, чтобы объяснить, почему её внучка вышла замуж за правосека. У вояк было всё: вода, еда, генераторы. Парень был водителем в его распоряжении был генератор, и он разрешал жителям посёлка во время его работы, подсоединяться и заряжать свои мобилки. Вот рядом с этим генератором они и познакомились. Он забрал девушку и её маму с посёлка и увёз к себе, а теперь он должен был приехать и забрать её – бабушку её девушки. А может рассказала потому, чтобы я их не осуждала. Кто я такая, чтобы их осуждать. Война войной, а жить хочется и счастья хочется, и я искренне пожелала им всего хорошего. Как сложилась их судьба дальше не знаю, прижились ли они там? Печально бы было если для новых родственников они так и остались всего лишь кацапнёй. И это был бы самый худший вариант.
А те мальчики, которые упивались силой оружия и дозволенной им безнаказанностью поняли ли они от чего их спас этот мужчина? От какого греха, от какого ада? Хочется надеяться, что поняли. Убить человека… тем более, когда убийство прославляется и, даже навязывается. Мальчик, школьник, убил женщину почтальона, а когда его спросили: за что? зачем? За что он не смог ответить, а вот зачем – он ответил, что хотел проверить сможет ли он убить человека. Как же его ела эта бесовская одержимость, навязываемая пропагандой. Ненависть почему-то всегда культивируется вместе с презрением, а у этого мальчика не было ни ненависти, ни презрения, просто любопытство, а жил этот мальчик в селе на Западной Украине. Чем тебе ни киборг.
  Может в таком же селе или в маленьком городке жил и мужчина, своим неординарным поступком спасший жизнь песковчан, спрятавшихся в подвале. Я пыталась представить его жизнь. По возрасту он вполне мог попасть служить в Афганистан, в последние годы существования Советского Союза. Услышала за мужчину, сыну которого пришла повестка, а он уговорил, чтобы его сына не трогали, а он сам пойдёт вместо него, и он пошёл служить вместо него. Я сразу же подумала о нём (для себя я решила, что это он). Что он был в Афганистане в таком же возрасте как теперь и его сын. И он не хотел, чтобы его ребёнок пережил то, что пришлось пережить ему. Все эти атошные дела, вся эта грязная, мерзкая война, рай для сволочей и подлецов всех рангов и калибров оказалась бесконечно долгой и опять пришли в его семью с повесткой для сына и когда он сказал: - Я ж відслужив за нього, - йому відповіли: - То ж ти, а це він, -  и забрали сына, но война всё продолжалась и они опять пришли, но теперь с повесткой для него и на его возражения, что он уже стар и что он уже был там, ему ответили: - То ж було тоді, а це тепер. – скрутили и погнали его опять на войну. Была ли это судьба одного человека или разных людей, не знаю, но для меня, в моём восприятии… что всё это о нём. Какая изощрённая жестокость, какая трагичная судьба.
  Когда рассыпался СССР на Украине нас было пятьдесят два миллиона. Наши президенты клялись на Библии в верности стране и народу, они Бога брали себе в свидетели. Бог сказал: - Не клянитесь именем моим во лжи. – а они все как один лгали. Всё, что они делали – это, уничтожали. Здесь недалеко под Донецком занимались улучшением породы коров и успехи у них были, и очень даже неплохие, одно из лучших стад в СССР. Это десятилетия кропотливого труда, для скрещивания брали материал не только по СССР, но и за границей. Так вот, разрушали без необходимости, а лишь бы разрушить. Сверху приказали уничтожить стадо, пригнали машины, чтобы вывести коров на мясокомбинат. Стали грузить коров… коровы орут у них из глаз слёзы градом катятся, доярки рыдают, крик стоит на всё село, люди сбежались. Зоотехник посмотрел на это всё и сказал: - Я этого делать не буду. Это стадо уничтожать нельзя, ему цены нет. Это труд, это наш труд не одного десятилетия.  – и приказал прекратить погрузку. Машины ушли пустыми. Зоотехника «взяли за жабры», выставили с работы за двадцать четыре часа, а коров перерезали. Оказывается, перерезать коров – это политическое дело. И это было только начало большого политического дела по уничтожению Украины и её народа. Всё пошло по плану: вырезалось, выбивалось, распродавалось за копейки. И понеслось, как с цепи сорвались, уничтожали всё: птицефабрики, свинофермы, заводы, шахты, флот, армия, образование, здравоохранение. Да всё действительно шло по плану. Не забыть нам окорочка Буша, на них мухи не садились, они не гнили, они просто слегка пованивали. Президенты приходили и уходили, но план не менялся. Помните руки Ющенко, которые ничего не крали. Крали они все и очень даже крали. Материальную основу жизни народа к его приходу уже основательно разрушили. Ещё Кравчук угрожал нам: - Ви ще по одному яйцю не купуєте і за копійчиною не нагинаєтесь. – Он нас не обманул, до этого достижения мы докатились очень быстро. Наш труд, наша земля, да и мы обесценились. При Ющенко в открытую стали разрушать не только материальный мир страны, народ, но и духовный мир народа. Сознательно и профессионально стали лгать и фальсифицировать, даже голодомор, этот ужас, пережитый восточными районами Украины, (в западной Украине голодомора не было), даже его пытались фальсифицировать, видите ли, он им показался недостаточно жестоким. На знаменитой выставке в Киеве, посвящённой ему, они использовали фотографии жертв голода в Поволжье. Эти горы трупов. Что-то есть неадекватное в зависти к чужому горю, к чужому ужасу. Говорить неправду, поддерживая ложь, это не только оскорблять Божий промысел в отношении народа, в угоду политических планов и линий сегодняшних чьих-то меркантильных интересов, это приносить вред своему народу отравляя его ум, разрушая основы справедливости. Выдавать чёрное за белое и этим помогать злым, завистливым и враждебным силам грабить и уничтожать народ. Народ, в верности которому, ты клялся на Библии.
 С мая месяца четырнадцатого года без света, без воды, без газа в вечном грохоте – прилёты, улёты. В последнее время доставал «смерч», который всю ночь гвоздярил по Донецку. Бух – полетело, бах – взорвалось. Расстояние то всего ничего и ты, как проклятый, всю ночь не можешь оторваться от этого бух – бах, услышав бух ты обречённо ждёшь неизбежного баха и по новой. Бывало и такое, что баха не было, значит снаряд не взорвался, что было очень редко.
  А ещё недавно… какие надежды. Минские договорённости, первое перемирие. Весть об этом молниеносно разнеслась, между жителями посёлка. А первыми её узнали из радиоприёмника на батарейках в подвале, куда собирались на ночлег люди из близлежащих этажек. Россия, Франция и Германия договорились между собой и Украиной и подписали в Минске договорённости о мерах по достижению перемирия. Договорённости, которые никто не собирался выполнять, но об этом то, мы не знали. Ах, как мы радовались, как надеялись. Утопающий, хватающийся за соломинку, тонет вместе с ней. Банальная истина, проверенная на собственной шкуре.
  Кто посмелее отваживались заговорить с вояками. «Да, да, уходим, вот как только, так и сразу». Правда, были и такие, которые не утруждали себя проявлением актёрского мастерства дабы поддерживать энтузиазм утопающих и соломинку выдёргивали из наших рук без обиняков. «Если мы и будем уходить, то здесь ничего не останется. Мы всё разрушим. Здесь будет Чернобыль».
  Поверить в это было невозможно.  Как, Чернобыль? Зачем? За что? Они не солгали, они сказали правду, но мало ли кто, что сказал – заветная дата приближалась. И, вдруг, как гром среди ясного неба… завезли тьму снарядов, забили ими все склады. Надежда криво усмехнулась и помахала нам хвостиком. Но мы всё ещё надеялись на дату, хотя понимали, что дело дрянь. Через наш посёлок прошли, наверное, все контрактные военные части, участвовавшие в «Ато»: Айдар, Січ, Азов, Днепр, Правый сектор и т.д.  В четырнадцатом среди них мужчин в возрасте почти не было: молодые, здоровые, красивые, холёные с модными причёсками. Они проводили ротацию чуть ли не каждые две недели: две недели в тылу, две недели на передовой. Кто его знает, как им там было в тылу, но на передовой ух они и порезвились: энерготоники, спиртное, наркотики, грабежи – целые поляны, засыпанные банками и бутылками. Люди из посёлка выехали в надежде, что скоро всё перемелется и они смогут вернуться. Грабь – не хочу. Сначала они миндальничали и грабили только по ночам, как воры. Грабили и днём, но это было оформлено как поиск компроматов – выгребали всё, машины привозившие снаряды назад пустыми не уходили. Обычно к назначенному на ограбление дому приходили заранее, со стороны они напоминали борзых перед охотой, тоже возбуждение и нетерпеливое предчувствие добычи. И вот он, заветный миг, начальник сказал: - Фас!-  И понеслось.
  И вот хозяйка, через несколько лет рассказывает, как грабили её дом. Говорит спокойно, даже отрешённо. Она как будто это не переживает, а видит перед собой: - Подогнали машину, и военные стали вытаскивать вещи из дома и грузить их в машину. А мы перед самой войной дочку замуж выдали, подарки даже ещё не распечатанные были. Вот они эти подарки вынесли, телевизор, холодильник и т. д. Потом добрались до содержимого шифоньера, прямо с вешалками снимали и в машину, потом стали с полок снимать и нести, а один несёт вещи, у него через плечо автомат висит, а вещи впереди себя держит, а лифчик чуть ли не по земле тянется. Солдаты смеются: - Петро, навіщо тобі ліфчик? А он тоже смеётся: - Жінці згодиться. - И, вдруг, она полным отчаянья голосом вскрикнула: - Что б он повесился на этом лифчике! Что б он повесился на этом лифчике!Под строительство дома они получили землю ещё при Советском Союзе в 1986году. Двадцать восемь лет они строили своими силами этот дом. Дом был не очень большой с мансардой, к нему были пристроены летняя кухня и гараж. Он смотрелся как игрушечка. Перед самой войной они наконец-то сделали забор и всё своими руками. Зарабатывали тем, что кроме работы выращивали весной рассаду и продавали. А теперь она снимала квартиру в ближайшем к её дому районе Донецка. А по этому району из её же родного посёлка постоянно лупили все годы этой «атошной» войны. Она уже давно никуда не бегала, никуда не пряталась. Во время обстрела она забивалась в угол дивана и молча смотрела как от взрывов шатается лампочка под потолком.
  Между прочим, такой «цивилизованный» грабёж, по крайней мере оставлял сам дом целым. Грабёж же ночной заканчивался уничтожением дома. Как говорится: - Какие претензии? Война! Прилетело. А что бы местные не мельтешили, обычно часов в шесть, в семь мальчики выходили «погонять местных». К этому времени все «местные», обычно, уже были по домам. Они шли по посёлку и поливали его из автоматов. Били, в основном, по окнам, что бы доверчивее, куда и во что пуля попала то и её.
  И вот оно заветное число, начало первого перемирия. И ночью мы слышим, что они уходят. Неужели уходят? Точно, выезжают за посёлок. Как хочется верить. Неужели? И вдруг, слышим, заходят. Это всего лишь ротация. Перемирия не было ни одного дня. Они зашли и сразу же стали вдохновлённо, со свежими силами лупить по Донецку. В посёлке всегда оставался какой- то костяк, а остальные менялись. Все об этом знали, все это слышали ни раз, но в ту ночь… сколько слёз было пролито в ту ночь. На каком основании? Просто утопающий понял, что чуда не будет и барахтаться ему придётся дальше самому. Это было безрадостное утро. «Хоч плач, хоч не плач, ніхто й не побаче, а побачать скажуть люди, чого оте дурне плаче?» - это й песенке сотня лет, а может и тысяча, в грустный момент когда-то кто-то её сочинил, да так и прижилась в народе.
 Вспоминались мальчики, которые говорили: - Да, да мы уходим. -  Не хотелось думать, что они потешались над нами, такие милые, такие хорошие мальчики, наши мальчики и в этом ещё больший ужас.
  Вот и лето пролетело, да и октябрь подходит к концу. Перспектива ещё та – впереди зима. По Донецку стали бить ещё сильнее, но и посёлку доставалось. Дома превращались в решето. От взрыва украинской точки – У на военном заводе в Донецке, расположенном рядом с посёлком, двери в квартирах с лутками вынесло, а в небе стояло такое размалёванное облако, что казалось ну вот и всё – это облако нас до душит. «Ну вот» оказалось не «всё». Продолжение следует и нужно принимать решение как дальше жить. Притерпелись ко всему. Своего завтрашнего дня никто не только не знал, но и не представлял. Но, на всякий случай, убирали дачи, огороды, пытались на кирпичах делать консервацию. Зачем надо было так рисковать, да и вообще, зачем это всё делалось? Трудно сказать, ведь, в результате, у большинства, это всё там так и осталось. Не каждый мог себе позволить нанять машину, чтобы вывести. Проблема была не только деньги для машины, а куда? Вот главный вопрос – куда податься? Поколениями люди жили в этом посёлке и весь род размещался на этой территории и теперь несколько родственных семей сразу же оказывалось без крыши над головой. А куда-то выбираться с посёлка надо было. Это понимали все.
  Это был самый урожайный год, другого такого я не помню, уродило всё овощи, фрукты, бахча, картошка – три лунки ведро картошки. Это в наших то местах. А попробуй-ка взять. «Глаз то видит, да зуб неймёт.» Природа нас жалела, в отличии от людей. Многие боялись выйти в огороды, боялись собирать орехи, их тоже было много, но снайперы развлекались… помните, как старуха Шапокляк, из мультфильма, испытывала восторг от своей проделки с кошельком на верёвочке. «Вы наклоня -я - я - етесь, а кошелёк, раз, и убегает! Хи-хи-хи. Смешно!» так и с орехами, вы за ними наклоняетесь, а снайпер – раз! И вы чуть не поймали пульку рукой и как- то сразу интерес к орехам пропадал. Не знаю испытывали ли они Шапоклячий восторг от этого или нет, но скуку развеять получалось. У нас в посёлке каких только наёмников «добровольческих» не было. Получали они не плохо, так, что в войне были заинтересованы. Война идёт, а деньги капают. А такая война, какой она была в четырнадцатом – мечта наёмника. Больше всего нас поразила их сокровенная мечта – «два гектара, плюс два раба». Понять это было невозможно, ведь родители этих мальчиков жили в Советском Союзе где «человек человеку друг, товарищ и брат» и это не только провозглашалось, но и верилось в это. Сколько было надежд, и они казались осуществимыми. Мы даже верили, что «на Марсе будут яблони цвести». Да и сейчас я думаю, что это было бы возможно, если бы человечество не пошло в разнос. Советский Союз загнулся, но в то, что не пройдёт и четверть века и, наши дети и внуки будут мечтать о двух гектарах и о двух рабах. Что это? Насмешка? Как можно о таком мечтать? Но дело в том, что они не только мечтали, но и убивали ради этих двух гектар. Не знаю как остальные, но снайперы, кроме денег за службу по контракту, за определённое число убитых, получали дополнительное вознаграждение двумя гектарами земли. Судя по всему, это не было непосильным трудом, многие снайперы не только огектарились, но даже, (о заботливые сыновья), своим подбрасывали земельки. В нашем посёлке хоть по котам да по собакам снайперы не стреляли, всё-таки элита, а в других посёлках – оттачивали на них своё мастерство.
  В том далёком четырнадцатом, выйдя за ворота нашего двора, я впервые увидела одного из тех, что ночью зашли в наш посёлок. Он был среднего роста, плотненький, среднего возраста с бандерой на голове, вальяжный, уверенный. Он вышел с ворот соседнего дома, который они заняли ночью. Он меня спросил: - И куда вы идёте?                - В Донецк, на работу.                – Вы не дойдёте. Вас убьёт снайпер.                – Ну если ему нечего делать кроме как убивать старух, пусть убивает. – Ответила я, повернулась к нему спиной сделала несколько шагов, но даже не знаю почему, я остановилась, развернулась к нему лицом и спросила. – А вы действительно верите, что это всё закончится в октябре, в ноябре? – Да, - ответил он. По- моему он в это «да» верил безоговорочно. Я вздохнула и сказала: - Та ваші б слова та до Бога.
Когда он услышал это тень растерянности промелькнула на его лице. Я же развернулась обратно и пошла дальше… на работу. Я шла и думала неужели он действительно не понимает какой «ящик Пандоры» они открыли, начав войну, прикрыв её фиговым листочком с названием «АТО». Тогда я ещё не знала, что это называется «АТО», для меня это была война, да, по сути, оно так и было (и почему «АТО» - антитеррористическая операция – мы, как будто, числимся у них сепаратистами, а почему им «АСО» не подходит – антисепаратистская операция? Не потому ли, что террористов уничтожают, а с сепаратистами договариваются. Нас назначили на уничтожение, потому и «АТО». Им в принципе всё равно как нас называть лишь бы убить. Не хитрый ход двойных стандартов. Участник «АТО» мог пристрелит любого из нас и уже герой. Вот тебе и сила власти, оказалась страна во власти подлых и пошла под откос, а народ – под нож.) Он совсем был не похож на тех мальчишек, которых я потом видела в посёлке. Я боялась, я нервничала, но странно, я не разу не вспомнила о снайперах. По прошествии стольких лет я понимаю, что быстрее всего этот человек предупредил своих снайперов, типа так: - Пропустите эту старую дуру. Если её убьют, пусть её убьют там.
  Я прошла в Донецк, проработала сутки, зашла в церковь, помолилась. Магазины уже были практически пустые, но хлеб ещё был. Я купила три буханки круглого хлеба, зашла на рынок купила несколько пачек «мивины» и сухой корм для собаки и кошки и пошла домой в Пески. Я прошла довольно много, устала, до посёлка оставалось совсем ничего, и я решила не выйти ли мне на дорогу. Но как только я попыталась выйти из посадки на обочину дороги началась такая стрельба, пули от асфальта отлетали веером. Я дала задний ход и легла на землю рядом с деревьями, что росли возле обочины. Я лежала на спине, видела, как пули, отлетая от асфальта бьют по деревьям, а я смотрела в небо и думала, сейчас меня здесь убьют, я сгнию и будут тут лежать мои кости. Потом я вспомнила Бога и решила помолиться: - Господи, - сказала я, - прими мою душу грешную. - И тут прекратилась стрельба. Не убили. Значит, надо решать, что делать дальше.  Идти назад вариант не рассматривался. Я уже прошла много и меня ждали. Надо собраться, встать, выйти на дорогу и идти по дороге. Вопрос стал по какой стороне дороги идти по этой или по той. Потом я решила, чего уж там, пойду ка я по середине. Я медленно встала, взяла два пакета с едой в руки, через плечо у меня была сумка, медленно вышла на середину дороги и пошла в посёлок. Впереди увидела сгоревший танк. Танк знакомый, я его видела, когда, прошлый раз возвращалась с Донецка домой. Грохота было много, но люди, обычные люди, двигались вдоль дороги в обоих направлениях по тротуару, пролегающему рядом с ней. Я тогда встретила женщину, у неё был чемодан на колёсиках, яркий такой, она шла в Донецк и спросила меня, можно ли ещё уехать с железнодорожного вокзала, или поезда уже не ходят.
- Не знаю- ответила я, - но, говорят, маршрутками можно выехать на ж. д. в другие города.Мы расстались, пожелав друг другу удачи. Буквально минут через десять по дороге в Донецк, на большой скорости с лязгом пронёсся танк. Пешеходы все остановились и с удивлением проводили его взглядом. Если уже и танки, значит дело дрянь, подумала я. Если в посёлке идёт такой серьёзный бой, как же я попаду домой? Раздались взрывы, танк явно кого - то расстреливал. Там за поворотом стоял автобус, пассажиров в нём не было, шофёр пережидал, когда закончится обстрел. Уехал ли автобус, или, хотя бы смог шофёр выскочить из автобуса. Дальше стали стрелять очередями, я выглянула на дорогу и увидела этот же танк, он нёсся в обратном направлении, дуло башни было повернуто в нашу сторону. Из танка расстреливали людей на тротуаре. Надо было прятаться: было два варианта, лечь поближе к дороге в ложбинке, или подняться на горку рядом. Я быстро стала подыматься на горку и, вдруг, мелькнула мысль, не на верх, а лечь немного ниже. Я только успела лечь на спину, как танк, стреляя, пронёсся мимо меня. Так вот, значит, какая его судьба. Ополченцы остановили. А в тот день, когда я вышла к Пескам, весь асфальт на дороге полностью был разбит. Сколько же здесь было танков? По следам на дороге было видно, как они разворачивались. Дорога была пустая. Значит, прорвался только один.
  Сгоревший танк стоял с одной стороны дороги, а с другой, недалеко от него была насыпана гора земли. Танк стал частью заграждения. Я, не дыша, прошла мимо танка и только зашла за горку, услышала тихое: - Стоять. 
- Стою. – жалобным голосом тихо подтвердила я исполнение команды.   -- По- о- вернулись. – последовала следующая команда.  – Повернулась. – так же тихо сказала я. Было понятно, что я разговаривала со снайпером. Я его не видела, но понимала, что он рядом передо мной.
 – Куда идёте?  - Домой. – ответила я на вопрос. Последовало молчание.  То, что весь тарарам на дороге был из - за меня он конечно понимал. И сейчас он решал вопрос, что со мной делать дальше, вернуть меня назад или пропустить вперёд. У меня началась паника: - Я не могу вернуться. Господи, мне надо домой. Господи помоги. Когда я услышала его: - Идите. – Иду, - сказала я, развернулась обратно к посёлку и пошла. Эти несчастные пара минут, что он думал меня вымотали больше, чем вся дорога. Меня аж покачивало от слабости. Но от того, что я увидела перед собой, пройдя немного дальше, слабость улетучилась моментально.  Только сутки назад здесь был пост, и я через него прошла, а теперь всё было перерыто окопами. Недалеко от дороги стояло орудие на колесах и рядом с ним пара окопов.Ополченцы лихорадочно копали окоп через дорогу. Моё появление их явно не обрадовало. – Куда вас несёт? – спросил меня один из них.  - Домой! – Какое домой?! – Я возвращаюсь домой с работы.   – Никуда вы не пойдёте.  Идите туда, - и он показал рукой в обратную сторону. – посидите там, мы вас вывезем в Донецк.
  Они уже довольно глубоко зарылись в землю и смотрели на меня снизу вверх, а я, присев смотрела на них сверху. – Я никуда не пойду. Мне надо домой. Меня ждёт брат. Не знаю, чем бы это закончилось, но тут в наш разговор вмешался парень, который меня пропустил утром, сутки назад. – Это я её вчера утром пропустил. Она на работу шла, —сказал он. Не знаю, как сложилась судьба этого мальчика. Его угораздило оказаться в самом пекле – заправка Volvo, въезд в Донецк со стороны Днепропетровска. Господи, будь милостив к нему чтобы с ним не случилось, да и ко всем, кто там был. -  Вы не дойдёте.  – Я, дойду.  – Идите.  – Угу. – выдохнула я и быстро пошла. – Придерживайтесь центра дороги, - услышала я в спину. В тот день мы с братом покинули посёлок.
  У нас в Песках, раньше был институт растениеводства с хорошими наработками, но с приходом Ющенко к власти с него сделали опытную станцию, но люди то остались те же, вот и продолжали заниматься не только разведением, но и выведением сортов пшеницы и ячменя селекционными методами. Уж что что, а войны никто не ждал. В полях все научные материалы высеяны, если не убрать всё погибло, а это годы работы ни одного поколения селекционеров. На этом материале были выведены сорта, которые занимали огромные площади по всему Советскому Союзу. Селекционеров мало, люди знают сорта, а не тех, кто их вывел. Кому и что говорит фамилия Тарасенко, а сорта донецких ячменей знали по всему СССР. Мой брат был селекционером. Мы выбрались с Песок, понятно было, что возвращаться нельзя. Я тогда наивно думала, что вся эта атошная война продлится года три. За это время от посёлка навряд ли что-то останется. Нужно было серьёзно поговорить с братом.  Как дальше? Что дальше?  И, самое главное – куда? Но для начала нужно было самой решить эту головоломку, а потом уж ставить вопрос ребром. До разговора дело не дошло. – Как ты себя чувствуешь? – какая забота, как мило. – Да уже лучше. – и тут… - Ну, вот и хорошо. Я возвращаюсь в Пески. Пора делать гибридизацию.
- А -а -а! О -о-о! У-у-у! – да хоть весь алфавит. – Какая гибридизация? Какой дурак её будет делать? Война! Ты понимаешь, война! Людей убивают! Дома горят!
- Я созвонился. Наши там. Я поехал. – Как сейчас? Вечер!? Куда тебя несёт? Давай хотя бы утром. И деньги. У тебя же нет денег! – На дорогу мне хватит. Я поехал. – Деньги, возьми деньги! – Не надо. Они тебе нужнее. Я опаздываю. - И- и-и с пакетиком в руках за калитку и понёсся. – Пока. - А в пакетике мобилка, паспорт, тетрадь, ручка, ключи от квартиры и пинцетик. Вот тебе и пока.
- Хватит реветь. Не пропадёт. Не маленький. –  сказала хозяйка, у которой мы поселились. Да… её сын в Белоруссии, они с другом на поезде туда поехали. Ух она и нервничала пока они границу переехали. А этого в Пески понесло. Действительно, а чего тут реветь. Все вопросы решены. В Пески так в Пески. – Я завтра утром уезжаю. – ответила я ей. – Куда?  - В Донецк, на работу.
Я ехала на автобусе Красноармейск – Донецк, моё место было в самом конце автобуса. Жара. Людей полно. Автобус подпрыгивает на каждом ухабе как пинпонговый шарик. А у меня температура больше тридцати восьми. На работе меня встретили радостно, поздравили с выздоровлением, спросили: - ну как, завтра в смену?  - Послезавтра. Завтра надо в Пески. Посмотреть, как там брат. – А он что, в Песках? – Да. – ответила я, а про себя подумала. «Дай Бог, чтобы так и было.» Объяснять, что – то у меня не было сил. Наглотавшись таблеток, спустилась в подвал и села на диван. Настроение было цвета хаки. Но, как говорится не знаешь где найдёшь, где потеряешь, вся эта дорожная тряска привела к тому, что открылась рана и побежал зелёно-коричневый гной.
  Утром я была почти в норме, скупилась на рынке и на железнодорожный вокзал. К моей радости, по Октябрьскому району Донецка курсировала маршрутка № 6 и в ней я встретила Галочку соседку по Пескам. В посёлке она была давно, но как пройти ей рассказали, а это уже что-то. Мы доехали до Октябрьской шахты. Дальше пошли пешком мимо дач, мимо кладбища, дошли до Песок. – Тут должна быть растяжка, она за силосной башней. Что такое растяжка я уже знала. Мы шли медленно, искали леску и гранату без чеки, к которой она была привязана. Галчонок перешагнула через леску, но для меня она была высоковата. Я повздыхала, пропихнула пакеты под леской и проползла под ней. Я бы могла пакеты перекинуть через неё, но у меня был какой-то священный трепет перед ней. Дальше лежало три блина противотанковых мин, соединённых между собой, но это уже нас не смущало. Мы дошли к нашей этажке и расстались. Я поднялась на третий этаж и остановилась перед дверью. Сейчас я её открою и узнаю, дошёл он или не дошёл мне было страшно. Если не дошёл, где его искать. Люди пропадали, а родные сходили с ума от отчаяния и, если находили своих где-то роющими окопы – это было большое счастье. Люди пропадали не только на этой стороне, но и в Донецке. Это четырнадцатый, власть сдрызнула с города, да и с нашего посёлка, мы даже не заметили когда. Донецк бросили как кость, грызите! Предварительно вывезли все деньги. Инкассаторские машины лавиной неслись в Днепропетровск, между прочим, через наш посёлок, а мы, дураки, смотрели и удивлялись, что за крысиные бега? Всё шло по плану, в который нас не посвящали. Банки смылись, почты закрылись, менты, суды – всё смылось. Только в Макеевке, в единственном месте на всей территории будущего ДНР остались милиционеры. Полное безвластие, заходи и делай, что хочешь. Молодая пара зашла в кафе, там были военные, а тут другая группа зашла, слово за слово, начался скандал, как последний аргумент кто-то из них бросил гранату, им ничего, а в молодую женщину угодил осколок, в лёгком застрял, а она беременна. Врачи подумали, подумали и предложили оставить всё как есть в надежде, что повезёт. Бог милостив, роды прошли нормально, а осколочек так до сих пор и при ней. Только в конце октября из этого бардака и беспредела выкристаллизовалось что-то похожее на власть, за которую голосовали очень просто. Подходишь к участку и у ребят, охраняющих его, спрашиваешь: -За кого? – За Захарченко, больше не за кого (Кто такой Захарченко? Почему за Захарченко? Вопросы не задавались. Другого нет и этим всё сказано). - И голосовали. Безвластия натерпелись, врагу такого не пожелаешь. Кто-то, когда ни будь, отважится и расскажет обо всём этом. А я расскажу о разговоре с матерью, которая больше года искала своего сына. Он повёз на своей машине соседку в онкологию. Машина обычная, но любимая, ухоженная. Их остановили, стали забирать машину, а парень то наш, донецкий. Вот его и забрали вместе с машиной, высадив больную женщину. Мать нашла его по фотографии, ей помогли военные. Как надо было издеваться над парнем, что он забыл даже своё имя. Что слёзы матери ничего не стоят? А слёзы другой матери, с Песок, потерявшей сына. Такая же история. Их было трое в машине, при въезде в Ясиноватую, из-за машины, их перестреляли и бросили в сухой колодец, а один парень оказался недобитым, а человек проходя мимо стон услышал, так совпало. Ранение было тяжёлое, но сволочей этих он запомнил. Их поймали, а тех нет. А Бог есть, я не только верю, я знаю это.
  Когда я, наконец-то, собралась с духом и зашла, я поняла, что он всё - таки дошёл. И сейчас где-то сидит в поле на скамеечке скрюченный буквой «зю» и пинцетиком, осторожненько выбирает из колоска ячменя тычинки, чтобы ни дай Бог не зацепить пестик. Ждать его было бесполезно, пока он хоть что -то видит, он оттуда не уйдёт. Я оставила на стуле пакеты с едой, на столе деньги, и, тем же путём отправилась назад в Донецк. Сначала я хотела ему не писать записку, ибо была злая на него дальше не куда. Потом успокоилась и написала, что я в Донецке и завтра у меня смена.
  Позже, я его спросила, как же он попал в Пески? Оказывается, он доехал до Авдеевки поздно вечером, там расспросил у людей, где стоят посты между Авдеевкой и Песками и полями, обходя посты, пришёл в Пески. Это, конечно, был четырнадцатый, июль на исходе, но снайперы и растяжки…  И пусть мне после этого, кто-то скажет, что Бога нет.
  Впереди нас ждёт очень сложная жизнь, где слежка, допрос, угроза, вымогательство, шантаж, провокация будут нормой существования в сети интернета. Осетевить всех и вся, чтобы каждого от рождения до гробовой доски держать под контролем, так, на всякий случай, в сетевой войне всех против всех, для чего ни будь да сгодится. И понесут они пургу, и будут вешать лапшу, и погонят порожняк, как защититься от этого всего, как понять, где сконструированная ложь, а где реальность? Дышите глубже и не спешите, на каждый чих не реагируйте, вспомните, когда мы впервые столкнулись с рекламой, не только дети, мы ей верили, а потом, даже как-то было стыдно вспоминать, до какой степени мы были наивными. Не спешите, задавайте вопросы, прежде всего себе. Вам говорят, что Бога нет и никто Его не видел. Действительно, Его никто здесь не видел, но подумайте, ведь вас тоже когда-то не было, а на каком основании вас уверяют, что вас не было, а вдруг вы были и там в невидимом мире, вы видели Бога. Хорошо, допустим – это, не убедительный аргумент. Но подумайте нас на Земле сейчас восемь миллиардов, и каждый человек думает, любой физиолог вам объяснит, как это происходит, но почему физиологический процесс один, а мысли разные? На примитивном уровне как бы работает: этот есть хочет, другой пить хочет, алкоголик выпить хочет, но посмотрите вокруг, всё, что создано человеком от колеса до этого же интернета каким - то образом родилось в мозгах человека. Процесс мышления материальный, но мысли по сути не материальны, если бы они были материальны и их можно было видеть вот была бы потеха, идёшь по городу  а над каждым мысли роятся и ты видишь этот думает о море, этот о бутылке, а этот, сволочь, убить хочет, но, пока, сомневается, что отрадно, может и не убьёт, а этот, чего – чего? Как попасть на Альфу Центавру? У- у-у, но ничего, пусть думает, вон Менделеев думал, думал – бац и периодическую таблицу Менделеева изобрёл. Так что, пусть думает, а вдруг и к Альфе Центавре доберёмся. Получается круговорот видимого и невидимого: видимое – человек с мозгами, мозг порождает невидимые мысли, которые человек воплощая, превращает в видимые поступки, серенады, самолёты и, к горю нашему… в войну.   Даже Богу нашему, Иисусу Христу рождением в этот мир пришлось преодолевать барьер между видимым для нас и не видимым. Да и сам видимый мир, он не только материальный, раз мы в нём живём – думаем, творим, мечтаем, значит он духовный, а ещё мы в нём испытываем целую гамму чувств, а это прерогатива души, значит этот мир ещё и душевный. И очень даже душевный, всё живое, имеющее душу, испытывает чувства. Мы пришли из невидимого в видимый и уйдём из видимого в невидимый. И это так и в этом правда и никогда не верьте, что Бога нет и души у вас нет, и что Дух святой вас не оберегает, не защищает, не направляет, а какая - то сеть, которая следит за вами, соблазнами провоцирует вас на ошибки, чтобы уловить вас сетевым сачком и как бабочку на иголочку. Не соглашайтесь, вы не слабак, вы человек, а значит ошибётесь и в сачок попадёте. И иголочку в вас втыкнут, а вы не сдавайтесь и даже если вас утыкают этими иголочками как ёжика не сдавайтесь. Ну были вы бабочкой теперь станете ёжиком, «за битого двух не битых дают.»  Всё, что с нами происходит имеет смысл, но его нужно найти, осмыслить, оценить и жить дальше и, желательно не в низ, а в вверх. По своим ошибкам, грехам не обязательно только вниз, вниз оно всегда легче, а можно и нужно вверх. Можно упасть и лежать, а можно подняться, отряхнуться, отмыться и дальше. А что дальше? Может быть ещё одно падение, а может, и сам устоишь, да и другого от падения убережёшь потому, что сам падал, и знаешь как это больно. Держитесь Бога, задавайте вопросы, ищите ответы во вне, внутри себя, в природе, в родной стороне, в семье, в молитве к Богу. Не надо так уж полагаться на интернет, задавайте вопросы, и вы получите на них ответ. Вот, что такое долг, он есть, но можно прожить, что его как бы нет. Никому человек ничего не должен. Так возможно? Да, но это возможно только на примитивном уровне. А если долг как пробуждение, как призвание, как служение, как судьба, попробуй от такого отмахнуться. Отмахнёшься, не захочешь, как судьба, станет для тебя роком. Вспомните пророка Иону. Три дня в ките сидел, так не хотел отправляться в город Ниневию, чтобы проповедовать в нём. Три дня внутри кита это много, упорный был мужик (да и его понять можно честно жил, честно трудился за себя, за семью отвечал, Богу молился, а тут такая честь, иди к грешникам и говори им, что они грешники, о чём те и сами прекрасно знают), но всё - таки смирился, взмолился Богу, и выполнил то, что ему было назначено Богом. Он так проповедовал в этой Ниневии, что самые злодейские злодеи и самые грешные из грешных, осознали свои грехи и причину своих грехов - эту адскую смесь гордыни и обиды, что всегда лежит в основе греха, которая греет, вдохновляет и оправдывает их грехи в чувствах их, и всем городом молились Богу, раскаиваясь в грехах своих. И кто его знает, не сидел бы Иона три дня внутри кита, был бы он таким проповедником, чтобы весь город поверил ему, да так поверил, что даже у Бога не осталось сомнения на их счёт, и Он простил их и не стал уничтожать город, а хотел. (Библия. Книга пророка Ионы.)
Так, что на каждый гудок бежать не стоит, а грузить чей-то порожняк тем более, кто-то загрузится и уедет, а вы оставите там своё здоровье, своё будущее, а то и сою жизнь. «Фильтруйте базар» на развод. Есть многое такое за которое нужно сражаться, а есть такое за которое и жизнь отдашь, потому что, это в тебе есть. Бывает, что нет в тебе его, не сформировалось, не понял. Знаешь о себе такое – включай тормоз. Самые большие ошибки мы делаем спонтанно, поддавшись мгновению чужого влияния. Скажи себе: «Об этом я подумаю завтра.» Это гениальная фраза Скарлет Охара из «Унесённых ветром». От ошибок она её не уберегла, но выжить помогла. Фактор времени нужен именно для того, чтобы осознать причины тех действий, на которые тебя толкают.
  - Американці сказали, щоб тут нічого не було, - ответил вояка, на вопрос женщины, которая спросила его, почему они, мало того, что сами не тушат пожар, но запрещают это делать и жителям. От такого ответа оторопь берёт, мало ли кто, что сказал и, что значит тут? Угледар для него это «тут», значит, тут можно и нужно всё уничтожать, и нужно всех убивать. Он лжёт. Да американцы сказали, но причина его действий в том, что ему плевать на это тут и на этих, что тут. Он в этом Угледаре, может, ни один год ошивался, даже не удосужившись, хоть немного узнать о людях, которые были рядом с ним. Какое-то оголтелое, тупое безразличие. Ему заплатили и это главная движущая сила его поступков и его отношения к происходящему, а это уже 2022год. Мальчики четырнадцатого превратились в циников. Они уже не могут не разрушать тут, и не убивать этих. Они действительно стали киборгами. В четырнадцатом они ещё были людьми. Но их соблазнили, априори назвав их героями, хотя для уничтожения страны им нужны были киборги, они их и получили. Мальчики прошли киборгенизацию сознания. Действительно, если ты уже герой, то дальше ты можешь быть только киборгом, трансформером, терминатором, не важно, как это назвать – механическая функция для уничтожения всех и вся. «Герой – человек, совершающий подвиги, необычные по своей храбрости, доблести, самоотверженности». Словарь Ожегова С.И. Это не полное определение понятия героя, в нашем случае важно во имя чего и для чего все эти свершения. Согласитесь во имя Родины, это одно, во имя выпендрежа это другое, во имя денег это третье, а во имя того, чтобы заработать славу киборга – это уже четвёртое. При Советском Союзе были такие понятия и награды как Герой Советского Союза, Герой Труда - этого звания и этой награды мог быть удостоен и учитель, и учёный, и шахтёр, и доярка. Их всегда давали за что-то уже содеянное, полезное, нужное для всех, короче – подвиг. Герой – это человек, который совершает подвиги во имя человеческого, а киборг — это человек, в котором произведены изменения для исполнения определённых функций. Чтобы получить киборга вкладывать и вкладывать надо, а вот киборгизация сознания, плюс героизация этой киборгизации, плюс деньги, почёт и, вкладывать не надо, ну разве ещё наркотики, стимуляторы, чтобы киборгизированный, случайно не вспомнил, что он человек.
  Помните «Золушку» Шварца, там волшебница говорит Золушке «это очень вредно не быть приглашённой на бал, когда ты этого заслуживаешь». То же можно сказать если заслуги человека не ценятся, но, оказывается, куда хуже переоценивать человека и воздавать ему почести и славу авансом за то, на что он, может, даже не способен, а тем более априори присваивать ему звание героя. Такой чести может быть удостоен человек только за осуществлённый подвиг. Да, надежды в отношении человека питать и верить в него надо и надеяться на него надо, а на кого же ещё надеяться человеку если не на человека?
  Весеушникам приходилось туго, ибо им приходилось воевать, а не имитировать войну. А вот азовцы, воплощение пыхи и гордости сдались в Мариуполе, а потом Волына оправдывал это тем, что Америка и Россия договорились между собой, что если они, герои из героев сдаются, то Россия позволит американцам забрать своих генералов из Мариуполя. Бедные, бедные герои не дали им совершить… что там они хотели совершить? Неужели подвиг?! Это весеушники воевали, а эти обслуживали договодняки и, между прочим, за хорошие деньги. Ещё и хамства хватало орать «Слава Украине!» Эскортницы обзавидуются. Там у одного на трусах было написано «Я не виноват». Подлец всегда себя оправдает посему никогда себя виноватым не чувствует, такого ни совесть, ни стыд не замучают, а вот он замучает кого угодно и издеваться будет, (о чём говорить даже над мёртвыми изгалялись, некрофилы), дабы удовлетворить свой сатанинский садизм. Плевали они на Украину. В их восприятии они не виноваты, нанялся как продался (раб лампы). Хозяин повелел лапки вверх и вперёд, они так и сделали. Так что перед хозяином они чисты как капля росы на венчике цветка. Эти не пропадут, желающие заплатить таким как они всегда найдутся. Честь, Родина это не о них.
   Армия Украины с самого начала была разделена на служивших при хозяине, хорошо оплачиваемых, воплощение «пихи і гідності», опора и надежда хозяина. Этих славолюбов в первую очередь выводили из-под удара, оставляя в заслоне… кого бы вы думали? Киборгов! Нет. Всё тех же весеушников и славу им за это не орали, да и кому её орать, погибли и погибли и плачет дома мать, терзаемая неизвестностью, ни весточки от сына, ни похоронки, ни тела. Слава штучный товар, она для избранных. Когда это всё только начиналось – первые бои за аэропорт Донецка, сколько вертолётов, целыми днями носились туда и сюда через наш посёлок. Вертолёты какие – то странные, белые, никогда таких у нас не было. Были зелёные, серые, а тут – ангельски белоснежные. Мы смотрели на них и думали: «Боже, сколько же там раненых, что они так мотаются». И вдруг, маленькое уточнение, оказывается на этих вертолётах трансплантологи – потрошители.
  Бизнес есть бизнес и наша элитка, наша, ни чья ни будь, кровь и плоть от нашей земли, хозяева заводов, правосеков и пароходов решила подработать на человеческом сырье. А что Донецк? Всё было правильно рассчитано, ни какого риска, ни один вертолётик не то, что не был сбит, он даже поцарапан не был. Не чем. Беспомощный, растерянный, оболганный, призираемый славолюбами Донецк ничего не мог противопоставить ни вертолётам, ни самолётам. А вертолёты садились и взмывали в небо, унося с собой человеческие органы, вырезанные ещё с живых.
  Один молодой человек с девушкой… о человеческое любопытство оно нас, когда ни будь погубит… решили посмотреть поближе, а что там, собственно, происходит и наткнулись на то, что осталось от человека после умелой работы потрошителей. Не знаю как девушка, а молодой человек ещё долго орал по ночам. Чёрные трансплантологи работали не только в Донецке. Курахово не входило ни дня в ДНР, но в том же, четырнадцатом, в больницу куда люди (местные люди) доставили раненых весеушников, пришли  в военной экипировке странные люди и стали забирать этих ребят, а один молодой паренёк, увидев их, когда они заходили, очень испугался и схватив,  медсестру за руку, стал просить её: «Сховайте мене, сховайте мене, це страшні люди, вони нас уб’ють, вони нас поріжуть». Медсестра растерялась, как ни как свои пришли забирать своих, но ужас раненого испугал её, но помочь она ему ничем не могла. Она сказала ему: «Я не могу ничего сделать, вы все записаны, они забрали документы». Их забрали, какая их судьба - неизвестна.  Этих раненых привезли в больницу местные жители и естественно они интересовались их судьбой, а на тот момент о работе чёрных трансплантологов уже, в наших краях, знали многие. И, естественно, эта история разлетелась мгновенно, и в Донецке о ней знали, а после того, что сами видели, то сомнений не было, что судьба этих раненых бойцов украинской армии ужасна. Вот скажите, если о потрошителях знал этот раненый, знали мы, неужели об этом не знали все эти герои славолюбы из правого сектора, азова, айдара, торнадо и иже с ними, а волонтёры тоже ничего не знали? Що ці руки нічого не крали, ці вуха нічого не чули, ці очі нічого не бачили, а ніс нічого не нюхав? Этакий незамутнённый ни сомнениями, ни размышлениями поток сознания. Стерильные во всех отношениях. У них у всех индульгенция была, им всё можно. Они ж добровольно, правда за хорошие деньги, но добровольно ж, да и вообще они герои, кто может в этом усомниться, пусть попробует, если отважится, а не так как те, расходный материал, живодёры войны отловили, за каждого ещё и денежку получили.
  На знамёнах ЧВК «Вагнера» было написано «Нам заплатили – ничего личного» и «Смерть ходовой товар она хорошо продаётся». В этих лозунгах страшная суть всех ЧВК мира. А когда задели их за «личное» то плюнули они на деньги и попёрли аж до Москвы и попали всё - таки к Путину. Жалко погибших лётчиков, да и страна могла сорваться в тар-тара-ры, чудом удержалась, с нашими то способностями аля-улю даёшь революцию, «до основания, а за тем». По большому счёту мы уже выбрали лимит революций, хотелось бы на это надеяться, да и назад в пещеры не хочется. Судя по всему, человечество уже не раз туда возвращалось, может хоть на этот раз пронесёт. Будем надеяться, что история с «Вагнером» станет прививкой от бунта «жестокого и беспощадного». Хотя не факт.
  Как понять другого человека и не ошибиться, ведь, по большому счёту, мы сами себя не знаем, нет формулы, по которой можно рассчитать, что получится из данного человека, если ему, например дать власть неограниченную, огромную. Как минимум – четыре варианта, (а сколько ещё промежуточных?): один скиснет, его раздавит эта ответственность, другой выложится, понимая, что есть шанс войти в историю, а не вляпаться в неё, например – Столыпин. Он, может быть, единственный человек, который понимал, как спасти Россию от революции. Чтобы не говорили, но главная причина её – демография. Семьи были большие, в основном земледельческие, а наделы земли, на которой они могли жить, были малы, и чтобы его сохранить, он передавался по наследству старшему сыну, а остальным куда? Оторваться от земли и в другой среде, практически с нуля построить сою жизнь, в которой была бы крыша над головой и семья, для этого надо было быть сильным человеком и, как минимум, не завидовать старшему брату, который и дальше тянул надел и досматривал родителей, таких мало, остальных гложила зависть, обида на родителей, на брата, которому повезло родиться первым, они не хотели менять свой образ жизни. А земли было валом и Столыпинская реформа с переселением земледельцев, с наделением земли, с густонаселённых районов страны в другие районы, где людей было мало, а земли много. Если бы эта реформа была доведена до конца у России была бы другая судьба. Да Столыпина убили… но есть какая - то роковая закономерность характерная именно для России… есть такое выражение «благими намерениями выслана дорога в ад», конечно, так и есть, если благие дела так и остаются намерениями, а не делом. Путь добра есть, и стезя зла есть, но путь добра коврами не выстлан, он очень тяжёлый, на него выйти уже подвиг, а идти по нему, тут без Божьего промысла не получится. Так и с этой реформой, Столыпин жизнь за неё положил, а остальные власть предержащие от своего пупка глаз не смогли отвести. Да знакомая ситуация. Особенно больно думать, что в принципе не хватило очень малого, этой реформе не хватило одного -достойного информационного оформления, всего лишь лозунга – Земля - крестьянам!!! А большевики этим лозунгом снесли Россию, при этом они обманули людей потому, что в отличии от Столыпинской реформы, по которой, давали эту землю, большевики, предварительно выжав из этого лозунга всё, что можно и других подобных ему типа: Заводы, фабрики – рабочим!  Мир – народам! придя к власти, забрали землю и ту, что была. Большевикам надо отдать должное, они понимали, раз взяли власть (куй железа пока горячо), значит, её надо реализовать и чем скорее, тем лучше пока другие не забрали. Ещё при царе разрабатывался план электрификации России, кто о нём знал, единицы, вот большевики и прикарманили, чужую идею, чужой труд и распиарили его во всю. Такого пиарщика как Ленин история не знала. «Коммунизм – это есть советская власть, плюс электрификация всей страны». – провозглашено было в 1917 году. Лихо, ёмко и самое главное – деятельно! В голодном и холодном Петрограде нашли двести учёных и инженеров и продолжили разработку плана электрификации всей страны. Задача была более чем грандиозная, можно сказать невыполнимая, восстановить разрушенное войной и революцией, а впереди страну ещё ждала гражданская война, которая продолжалась несколько лет. Ленина называли «кремлёвским мечтателем», уникальная личность. 30 августа 1918 года он был ранен, а в 1924 году в 53 года умер. Сталин боролся за его мозги как мог, денег не жалел, приглашал врачей из Европы, потому что понимал, получить власть это одно, удержать другое, а ещё с ней надо что - то делать, а иначе она сдуется как проколотый воздушный шарик. Под лежачий камень вода не бежит. Лозунгами камни не двигаются, а вот людей, как оказалось можно ими и поднять, и построить и погнать в нужном направлении, и камень сдвинуть, и электрификацию страны осуществить. 
  До чего же мы оказались падкими на лозунги, потом, мы сами из себя смеялись «Нам солнца не надо, нам партия светит. Нам хлеба не надо – работу давай!». Не помню во время какой из наших революций то ли 2004, то ли 2013 – 2014, посол, кажется, Бразилии, посмотрев на весь этот революционный бардак, дал неплохой совет: - Вам надо проводить карнавалы. Знал мужик, о чём говорил, только, кто ж его слушал. Какие карнавалы! Что бы блеснуть на карнавале надо уметь петь, танцевать, да ещё и костюмы создавать. Три дня попели, поплясали и… на работу. Какая проза, что вы, что вы это не для нас.  Даёшь революцию!
  Снобизм подвёл дворянское сословие, а как же «Это мы, а то они». Старо как мир. Гордясь своими родословными, они не понимали простой вещи, то, что они могут подтвердить свои родословные бумажками с вензелями и печатями, не отменяет родословных тех, кто в их глазах был быдлом. Ванька, родства не помнящий из воздуха не появился. Он существует в этом же времени, что и они, а значит у него точно есть родословная, пусть без вензелей и печатей, но не менее длинная и славная, и, если со всего рода он остался один, значит, более трагичная.
  По поводу третьих, много говорить не приходится, вспомните Нерона – нарциссизм, доведённый до абсурда, духовный пигмей, закравшийся во власть. По его приказам заканчивали самоубийством жизнь люди, ногтя которых он не стоил. Ходячий анекдот жил для себя, в своё удовольствие шалил, убит своими же охранниками и по легенде, умирая, он себе не изменил, его последние слова будто бы были «Какой великий актёр умирает». Интересно, когда будет умирать наш Володя Зеленский, когда - то любимец публики, можно сказать народа и моей мамы, что он будет говорить, если сможет?
  На одном из представлений Квартала был приглашён в качестве гостя Николай Басков певец, актёр тоже умеющий пофеерить не хуже Зеленского. Это уже было под конец программы, Николаю уже вручили цветы и тут Зеленский ехидненько льстя Николаю, «плюнул» в сторону России. «Спич» был заготовлен заранее, но Басков среагировал не по предполагаемому сценарию. Он воспринял это как оскорбление лично ему. На сцене уже был другой Басков, без актёрского антуража, знающий цену и Зеленскому, и себе, и своей стране. Он стал уходить со сцены за кулисы и пошёл не в ближайшую сторону а в дальнюю, через всю сцену, подальше от злобненького скомороха. В зале повисла тишина, всё представление летело псу под хвост. В хорошем представлении, как и в жизни, очень важно, как начал, но более важно, как закончил. Ещё немного и Басков скроется за кулисами и на сцене останется Володя, его «я» было ущемлено дальше некуда, но он нашёл блестящее решение, спасающее представление, он пожертвовал своим «я». Он разогнался и на коленях, кривляясь перед публикой, пролетел через всю сцену. Зал нерешительно стал хихикать, постепенно переходя на смех. Басков, понимая, что сзади что-то происходит, развернулся в сторону Володи. Володя же, не подымаясь с колен и продолжая кривляться, фальшиво – уничижительно стал как бы оправдываться. Навряд ли Басков слышал его слова, у него был шок от самой ситуации. -Разве ж так можно?! – удивлённо спросил он. Зал уже хохотал во всю. Басков посмотрел на хохочущий зал, махнул на Володю рукой и сказал: - Да что с него взять? – развернулся и скрылся со своим букетом за кулисами. Представление было спасено. Теперь Володя президент Украины, президент войны с неограниченной властью. Наверное, когда он будет умирать, каяться не будет, а подобно Нерону скажет: - Какой великий правитель умирает. Круг замкнулся.
  А вот четвёртые эти не слиняют, не погибнут как Столыпин, не нашухарят в истории, эти – вечные. Для них нет ни греха, ни совести, ни родины, ни человечества – только власть и её инструменты, а люди просто сырьё. Жить здесь, сейчас и вечно здесь жить и править. Незабываемый Дэвид Рокфеллер с его семью пересадками сердца, пересадками почек – не человек, а какое - то сборное лего – существо и… всё- таки не дотянул. Умер. Интересно, до чего он так хотел дотянуть? Сколько жутких операций. Точно можно сказать, что он не верил ни в какую крионику с её криофермами с замороженными трупами в азоте при минус 196 градусов до лучших времён, когда их разморозят и сделают здоровыми, молодыми и красивыми. Таких как Рокфеллер на «слизьке не нагониш» и оставить своё тело в какой – то барокамере под наблюдением людей…
  Мы, люди много напортачили на нашей планете, но пока мы изучали мир вокруг нас познавая его, меняли его под себя мы не затрагивали сущность человека. Теперь же эксперименты с сознанием человека, дали ключ к управлению людьми и судя по тому, что делается в мире – получилось. Теперь люди добрались до сущности человека, одна гендерная политика чего стоит, используя политику и психологию через технологию Окон Овертона размывается мораль, которая была выработана человечеством на основе опыта его существования, тысячелетиями обеспечивающую самореализацию человека в сообществе себе подобных, включающую в себя потребности не только физиологические (базовые для существования на Земле) воздух, вода, пища, половое влечение, но и высшего порядка:                1.Потребность в вере: (верования бывают разные в идею, в инопланетян, в барабашку, в экологизм и ещё много всяких -измов  их было, есть и будет), и только вера в Бога Творца всего видимого и не видимого наполняет смыслом не только жизнь, но и смерть человека.                2.Когнитивные (желание знать и понимать) и эстетические потребности: справедливость, красота, творческое созидание.                3.Потребность в уважении: признание, сопереживание, благодарность;                4.Потребность в привязанности: любовь, дружба, семья,народ, родина,человечество;             5.Потребность в безопасности: физической, психологической;    
   В психологии человека нашли слабое место, в сущности, о нём давно знали, суть её такая если человеку постоянно твердить, что он свинья, то он захрюкает, потому к человеку старались относиться уважительно, ибо Сам Бог его создал по Своему Образу и Подобию. И хотя человек по своей греховности потерял, многое из того, чем наделил его Бог, но хрюкать он всё-таки не стал. Технология Окон Овертона – технология разрушения человека, ибо постоянно вдалбливает ему в сознание что он не то, что он есть по своей сущности, по своей природе, а гендер – вот кем ты себя чувствуешь вот то ты и есть. Чувствуешь собакой, значит ты собака, чувствуешь себя свиньёй, значит, свинья, мальчик чувствует себя девочкой и т.д. и т.п. до бесконечности. За шесть шагов любую ересь доведут до закона, вот что такое Окно Овертона и как только она становится законом, законом, который принимается небольшим числом людей, она становится обязательной к исполнению каждым, а нарушение закона уголовно наказуемое дело, а то ещё хуже -политическое дело.  Деткам оно весело, а учителю не очень, спрашивает он ученика, а он в ответ гавкает, воет или скулит, а учитель ничего ни сделать, ни сказать не может потому, что всё это политическое дело, а то, что эти детки закончат свою жизнь на помойке, так, собственно говоря, власть предержащие этого и добиваются. Пока они уродуют детей, но по этой технологии можно легализовать всё что угодно любое асоциальное явление, вплоть до каннибализма, до вампиризма (методика по принципу «капля камень точит», «ржавчина железо ест». Тот же каннибализм, сначала, а не поговорить ли нам на эту тему, потом завлекуха – развлекуха, а не попробовать ли нам мясца со вкусом человечины, потом, а почему только со вкусом, а если попробовать настоящего, человеческого, потом, вдруг окажется, что есть подпольные ресторанчики для каннибалов, потом каннибалы начинают бороться за свои права и в правительстве «вдруг» появится лобби борцов за равноправие и расширение пищевой цепочки человечества и… апофеоз, правительство принимает закон, разрешающий человеку поедать человека, таким образом каннибализм узаконен. И если вы думаете, что такого не может быть, потому что быть не может, то вы ошибаетесь: деньги, интересы, выгода, а люди хотят жить здесь и сейчас, почему не подзаработать да при силе да при власти, а то, что и сила, и власть тебя кинут и тебя же могут пустить на антрекот, в их понимании с ними такого, быть не может.)  Психология, гормональная кастрация, но они же на этом не успокоятся, а обязательно влезут в ДНК человека и тут они порезвятся, и появятся на свет модифицированные люди – кентавры, горгоны это для эксперимента. Их цель вечное их существование – перенос своего сознания на новый носитель – электронный или, может, в мозги нового тела. Вот этого, наверно и хотел дождаться старикан. Не случилось, помер. Странно, что эти люди не верят в Бога, ведь Бог может им дать больше, чем они хотят. Да, это не лёгкий путь, но возможный: проживи жизнь данную тебе до конца, даны законы по которым её нужно прожить и цель существования, объясняющую для чего её нужно прожить, пройдя все испытания, и прожить именно так, а не иначе – спаси свою душу и умри и твоя душа перейдёт в другой мир, не материальный мир вечной жизни. Что их так не устраивает? Они не верят, что у них есть душа? Значит, переписать своё сознание на хрен знает какой носитель их устраивает, а что будет дальше с их сознанием, по всей вероятности их не пугает. А я бы даже сознание своей кошки не доверила какому-то там носителю. Это же люди, они пока не доэкспериментируются до трагедии, они не успокоятся, это не гипотеза, это аксиома, подтверждённая всем существованием человечества. Допустим, ваше сознание можно переписать, значит, его можно и растиражировать до не хочу и совать куда угодно: в компьютер, в собаку, в лягушку. Кто вам может дать гарантию, что сознание ценное для вас, будет ценным для кого – то? Представьте, вы осознаёте себя в собаке, да вы сами побежите под машину от этого ужаса. Но они же исключительные, у них власть, пусть тайная, но возможности реальные и, почти, неограниченные. Тысячелетием крутить человеческим миром и главное их оружие – ложь, опирающаяся на власть и на финансы, то есть на реальные возможности, и эти возможности они используют для достижения своей безграничной власти, они пытаются прибрать в сои мохнатые лапы всё, что нужно для существования человечества: вода, еда, психология, информация, здравоохранение, образование и т.д. ни что не осталось, где бы они не по хозяйничали, и чтобы они не попытались извратить. С Богом трудно с Ним не сторгуешься, не столкуешься и, к тому же, путь, указанный Богом Иисусом Христом, он для всех, а уж с этим смириться они никак не могут и не хотят «це ж ми, а то вони». Они сами хотят быть богами здесь, сейчас и всегда. Вот потому среди них так много сатанистов, ибо сатана отец лжи, а ложь - это их главное оружие. Ну и кто кого обманет? Так что у них свои проблемы. К тому же душа человеческая, это нечто большее чем сознание, нечто такое, что даже для Бога, Творца всего сущего, имеет ценность. «Что тебе из того, если ты приобретёшь весь мир, а душе своей повредишь?» А действительно, что из того, если душа будет повреждена и не уйдёт в мир вечный, а будет как поцарапанная пластинка перескакивать от смерти к рождению и от рождения к смерти. Вечное настоящее и никакого будущего, ну а если переписывать сознание – разве это ни есть тоже самое вечное настоящее, только в ещё худшем варианте?
   Завидую Белоруссии (зависть – грех – каюсь, но… завидую). Пятнадцать республик было в СССР и только одна смогла сохранить то, что ей осталось в наследство от великой страны: промышленность, сельское хозяйство, образование, здравоохранение.  И это заслуга не только и не столько Лукашенко, сколько всего народа Белоруссии. Так устроена жизнь, что она требует ответственности каждого человека за свою личную жизнь, семьи за семью, рода за род, а за страну отвечают все, ибо она результат коллективной ответственности. Вот в Белоруссии как - то смогли: гордые – немножко поступиться своей гордостью, жадные – придержать свою жадность, обиженные – как - то смогли справиться со своей обидой и, как это не высокопарно звучит, вот такой личный вклад в общее дело и помог стране не извратить свою сущность, не превратиться в проходной двор, выстоять среди этой вакханалии разрушения. Мы не смогли, такую страну (Украину) под откос пустили. По делам нашим – наши беды. В Белоруссии во время Отечественной войны в борьбе с фашизмом был убит каждый четвёртый, может, на уровне инстинкта этот ужас сделал их мудрее. Отвечать за жизнь своего народа и своей страны, уповая на промысел Божий – эта ноша не для слабаков. Когда весь мир бился в истерике по поводу ковида, две страны в мире продолжали жить нормальной жизнью – Швейцария и Белоруссия. Швейцария триста лет не знала войны и это в центре Европы. Чудо…  Людей не заставляли прививаться. Сколько женщин потеряли детей на ранней стадии беременности из – за прививок. Представьте молодую женщину из-за прививки, потерявшую ребёнка и выжившую после четырёх операций по поводу тромбоза, а таких много. Теперь это её личная проблема… сможет ли она восстановиться после всего этого? Дай то Бог.
  Почему трепотню ценят больше, чем поступок? И осуждают, и карают за неё меньше чем за поступок, и, заметьте во всём мире так. Соблазняются ведь словами, а за соблазн расплачиваются поступками.  Те мальчики, которых я видела в Песках, поражали меня до шока своей жеребячьей радостью, да они и вели себя как жеребята, толкались, размахивали руками, смеялись. Чему они радовались? Тому что им всучили в руки автоматы и назвали героями? Получается, что если тебя назвали героем, то уже можно и мозги не включать? Как мало надо человеку, чтобы… одуреть? Правда в четырнадцатом, для них, эта война действительно была на уровне игры. Это в Донецке было более чем серьёзно, город в котором фактически не было никакой власти где-то, что-то, как-то, а по нему лупят, практически без перерыва разрушая и убивая. В городе какие-то военные группы неизвестно откуда, то ли защищают Донецк, то ли они воюют между собой, то ли просто грабят. Банки закрылись, ни пенсий, ни зарплат потому, что работы нет, устроится дворником – счастье. Кто побогаче бежали куда глаза глядят, а если ещё и удавалось вывести свой товар – сказочно повезло. Четырнадцатый… оно и дальше ничего хорошего, а в четырнадцатом…
  Мне никогда не забыть глаза мальчика лет шестнадцати – эти глаза видели ад, и он отпечатался в них навсегда. Он стоял передо мной в чём - то имитирующем военную форму, а рядом другой горе вояка, года на два три старше и объяснял мне, что его семья погибла вся, а он остался жив, потому, что его не было дома, а теперь ему негде жить и он идёт воевать, но ему надо какое-то успокоительное. Какое успокоительное! Какое воевать! Господи! Милое, домашнее, любимое дитя. В ноябре двадцать первого я его увидела на пропускном посту. Я не могла ошибиться. Он изменился, но глаза всё такие же, широко раскрытые с тем же выражением бездны горя. Он не стал проводить досмотр двух моих пакетов, спросил только зачем я еду, а когда я ответила, он помолчал немного и спроси: - Деньги хоть есть?  – Да, - ответила я, и прижала руку к нагрудному карману пальто, где лежали деньги. – Хорошо, - кивнул он. – Идите.
  - Выжил, всё-таки, он выжил. Господи, Ты сотворил чудо. – сколько таких мальчиков и девочек, война обездолив, лишив всего, затянула в свой водоворот. У них не было выбора. Война взяла их за шкирку и заставила их не только умирать, но и убивать, разрушать, страдать. Все эти заумные рассуждения о не сопротивлении злу и о безнравственности участия во зле… детский лепет в лучшем случае, а в худшем – подлость, потому что люди за всё своё существование так и не научились жить без войны, ни избегать её, ни предотвращать её они не могут. А война это вам не компьютерная игра там всё не понарошку и всегда было не понарошку, одному Богу известно, сколько раз на Земле люди, воюя между собой, обнуляла все достижения человечества, отправляя его опять в пещеры, так сказать на исходную позицию. И я вас уверяю, что это было сделано не под лозунгом «Назад в пещеры!» Как всегда, подлость была надёжно прикрыта. Всё было благовидненько и пристойненько.
  Человечество прекрасно знает, что мир на Земле – это самое важное условие для дальнейшего его существования, но ни слова «помни о мире и береги его», отражают главные во взаимоотношениях между народами, а слова Гай Юлия Цезаря – Хочешь мира – готовься к войне. Вот и получается, что мира как бы хотят все, а, по сути, все, готовятся не к миру, а к войне, потому и воюют постоянно. Ведь мирное время не воспринимается как высшее достояние, как цель существования человечества, а просто как передышка, как возможность ещё лучше подготовиться к войне. Вот так и получается «один шаг вперёд, два шага назад», в результате чего теряется всё, что уже было достигнуто. Ведь то, что достигнуто в любой отрасти человеческой деятельности, в первую очередь, используется для войны, а не для мира. Мы так вдохновенно готовимся к войне, что мир может оказаться беззащитным и однажды война окончательно его уничтожит. Вот и получается парадокс и достижения есть, и прогресс есть, а мы вперёд не идём, мы пятимся. Один шаг вперёд – это мир, два шага назад – это война… и до чего же мы до пятимся, опять до пещер?
  Война сама набирает себе солдат. Пока ты не попал в её водоворот, то можешь, пока, полагать, что сумеешь избежать её, убежать от неё… войны постоянно идут на земле, они проклятие для человечества и если они есть на Земле, то, рано, или чуть попозже, одна из них заявится к тебе. Да, война, безумие и ужас, она зло и смерть, но одно дело, когда это где – то там, с теми, то ты ещё можешь кочевряжиться, а когда ты это зло встречаешь лицом к лицу, и понимаешь, что оно жаждет вырвать твоё сердце, поработить твои мозг, разрушить твою душу, то у тебя только один выход или дать отпор воюя за себя, за тех, кого любишь и за всё то, что ты любишь, или, покорившись, быть раздавленным. Даже тут нельзя сказать, что выбор за тобой, даже в этом она может тебе отказать. Война, разрушая мир, убивает жизнь. Она сама не остановится, её нужно кому - то остановить и… убейте меня, но не воюйте, так не получится, значит, кому - то надо не только умирать, но и убивать. Кровь остановит только кровь… в этом весь и ужас. Причина в человеке в его двойственности и только в нём. Последняя война возможна ли она? Не та война, что человечество сметёт, а та, что в человечестве сметёт всё то, что каждый раз его к войне ведёт.
  Не обольщайтесь, «тож вони, а це ж я», - не пройдёт. Войне всё равно кого уничтожать, тех, которые сопротивляются, тех ещё попробуй, а кто не сопротивляется – те и сами себя убьют. В Украине девушка написала стихи «Никогда мы не будем братьями, ни по родине, ни по матери», пели их на право и на лево. Война умеет напустить тумана, запудрить мозги, выдать веселящий газ, но, когда русский язык в Украине запретили, она уехала в Чехию, но не залегла на дно, как многие, а собрала журналистов и сказала, что она ошиблась. Поступок? Поступок!
  А талантливый парень с Украины снял фильм прославляющий героизм современных героев войны. Фильм был принят на ура. Успех. А когда от этого героизма ему затошнило, он убил себя, сделав это на камеру. Он объяснил, почему он это делает, в конце были сказаны слова, что сейчас он уходит, а потом он придёт и посмотрит, что вы тут на героизировали. Он исповедовал язычество, где самоубийство не считается грехом. Это его выбор, но… у него осталось два сына. Сделав это на камеру, он осознанно отказался от того, что он прославлял в своём фильме и за одно, и от ореола героя и мученика, который был бы ему обеспечен, сделай он это на тихую. В таком случае, даже если бы следствие и установило, что это самоубийство, а не месть подлых сепаратистов, всё равно б его смерть использовали в пропагандонских целях. Он это знал и понимал всю эту кухню, и потому сделал так, что в том, что его смерть, это его выбор, невозможно было усомниться. Поступок. Да. Несомненно. Только деток жалко, да и его – жалко. От ошибок никто не застрахован и большое счастье если ошибку можно, (а в данном случае и нужно), исправить, хотя бы ради детей. Натворили делов, чего уж там. Может он сюда и придёт, если, конечно, будет куда прийти. Были ли на Земле инопланетяне или не были, но ясно одно, что разумное на Земле было и, быстрее всего, что это были наши пра – пра - Бог знает какого пра- предки, которые в своём развитии достигли уровня, который нам и не снился, может, даже преодолели межпланетное пространство и на Марсе зацвели яблоневые сады. Они достигли многого, но войну, этот ужасный бич, это проклятие, это звериное человека, так и не смогли преодолеть и когда оно выползло наружу, человечество накрылось и только его жалкие, одичавшие остатки расползлись по земным пещерам. «Что было то и будет», а не хочется. Чтобы жизнь на Земле продолжалась и после нас хочется, а вот «назад в пещеры» не хочется. А мир человеческий снова норовит сорваться в пропасть атомной войны. Если, не дай Бог, такое случится, то, по вере этого парня - он, придя сюда, станет одичавшим мучеником последствий войны. Ладно, что об этом... дай Бог, чтобы такого не было.
  В четырнадцатом Донецк кошмарили по полной, по нём били со всех сторон. Город спешно покидали люди. В Киеве от патриотической эйфории зашкаливало: «Слава Украине! Хто не скаче, той москаль!» В общем – скакание и орание. Странно откуда эта потребность поскакать: посмотришь на правосеков – скачут, на эгиловцев – скачут, негры в Африки, воюя между собой то же скачут. Ведь они не договаривались между собой, откуда эта эпидемия поскакухи на планете Земля? Странно, что Донецк уцелел. Если там готовились, вооружались, вдохновлялись и юморили на наш счёт, то в Донецке, какие-то стычки между вооружёнными людьми, магазины пустеют на глазах, не хватает продуктов, лекарств. Начало формироваться стихийное ополчение, стали приезжать добровольцы. Первые ополченцы, одеты кто во что горазд, а на ногах мыльницы на босую ногу. Незабываемое зрелище: высокий парень со шляпой на голове, с голым торсом, обмотанном лентами с большими патронами к тому странному, похожему на огромный автомат оружию, висящему у него на шее. Он шёл, положив руки на это оружие, а следом за ним шёл небольшой, но не менее красочный отряд. А юный ополченец, с закатанными штанинами, с автоматом висящем на плече и мерно постукивающим его по заднице в такт движения, а он, вдохновенно жестикулируя увлечённо что-то рассказывает своему товарищу, ненамного его старше. Как сложилась их судьба? Уцелели ли. Только в церкви Преподобного Агапита Печерского, при больнице Калинина регулярно шли отпевания православных погибших, было такое, что и по десять, а то и пятнадцать гробов в ряд. И это тех, кого довезли до больницы. А Донецк не только православный, он многонациональный и защищали его люди разных национальностей и разных вероисповеданий.  А тех, как хоронили тех, которых собирали по кусочкам и складывали в пакетик, в обычный маленький, полиэтиленовый пакетик?
   Кто только на нашу кровь не слетался. Туристические поездки богатеньких извращенцев, любителей сафари, желающих потратить деньжата стреляя по Донецку. Большинство, приезжали сюда зарабатывать, в Донецком аэропорту какого сброда только не было, одни польские сексуально озабоченные снайперши чего стоили. Эти развлекались тем, что старались попасть мужчинам между ног… этих сучек ненавидели больше всех.
  Первого искалеченного войной я увидела в донецком трамвае, молодой парень, а руки нет по самое плечо, как бритвой сбрило, на нём была военная форма, а недалеко от него стояла девушка и без перископа было видно, что она ему нравится, но она на него не обращала внимание, а он не решался обратить её внимание на себя. Девушка вышла на остановке, а меня так и подмывало сказать ему: - Чего стоишь, мотай за ней и будь, что будет, - но я тоже не решилась. Он больше ни на кого не смотрел.  Было грустно… мне, а как ему было, какая трагедия разыгрывалась в его душе?
  А через несколько лет в троллейбусе, передо мной сидели двое мальчишек в военной форме, на коленях у них лежали рюкзаки. Война выбрала их, а впереди них сидело ещё двое ребят, их же возраста, ну может на год старше – студенты и громко разговаривали о преподавателях, занятиях, острили по поводу всего этого смеялись. С какой жадностью, с каким интересом слушали их ребята в форме, они улыбались их шуткам, для них это была мирная жизнь, жизнь с которой война выдернула их, чтобы втянуть в свой водоворот смерти. А тем временем студенты перешли к разговору о знакомых девушках, похабность и развязность, с которой они отзывались о них зашкаливала, что смутило ребят в военной форме. Они посматривали друг на друга, смущённо улыбались и отворачивались к окну. Тем было по себе похабничать чуть ли не на весь троллейбус, а этим было не по себе их слушать, а мне было больно это видеть и понимать. Да, мне до слёз было жаль этих мальчиков, вот она жизнь мирная рядом, иди и живи и не надо воевать, убивать, умирать… для чего? Для мирной жизни? Мир любой ценой? Если цена мира жизнь этих мальчиков, то почему он должен быть похабным? Жертвы, не меняющие мир к лучшему. Да жертвами его не изменить, может потому, что на войне всегда погибают самые лучшие.
  Вообще – то похабный мат это бич, на сегодняшний день, явление весьма распространённое между молодыми. Вот на скамейке, рядом с тротуаром сидят двое, красивейшая пара, внешне они оба красивы, на молодом человеке чёрные брюки, белейшая тенниска и чёрный тонкий галстучек, а рядом  в пол оборота к нему сидит девушка, природа дала ей всё, тут не нужен ни грим, ни побрякушки, ни шикарное платье, она красива по своей природе, она смотрит на него, грустно как – то смотрит, и молчит, а он явно волнуясь, периодически посматривая на неё, о чём – то ей говорит, но вот беда ни одного слова без матерного приложения и вдруг  девочка встаёт, грустно улыбаясь, говорит ему: - Нам не о чем  больше говорить, - и… уходит. А я подумала: - Милая моя, хорошая моя, королева, ты же останешься одна, сейчас девочки матерятся, а парни так те сплошняком. Мат, ведь это антимолитва, набор проклятий, но кто и когда им об этом говорил. Они чувствуют себя героями, когда матерятся. Я уже прошла мимо него, а он так и продолжал сидеть на скамейке, держась обеими руками за её нижнюю планку, слегка наклонившись вперёд и, напряжённо смотря перед собой. Как знать, может девушка поторопилась? А я уж точно.                Через полгода я вспомнила о них увидев другую пару. Магазин БУМ – новогодняя распродажа. Красивая пара, девушке лет восемнадцать, парень года на три старше, она держит впереди себя большую мягкую игрушку на вытянутых руках и, любуясь ею, с восторгом говорит: - Как я рада, что ты мне её подарил! Я всю жизнь мечтала о Зубастике! – не видела она его лица. Он смотрел на неё, слегка улыбаясь так грустно, так печально и почти обречённо. И понять можно, куда ему соперничать с Зубастиком, тем более что о Зубастиике она мечтала всю свою жизнь. Эта тряпочная игрушка стоит тысячу рублей, представляет собой грушевидное тело синего цвета, сверху пришлёпана голова с ушками, пародия на кошачью, приклеенные нарисованные глаза и рото - пасть с чёрными, кривыми длинными зубами сверху и снизу и длинными болтающимися лентообразными руками и ногами оканчивающимися трёхпалыми подушечками вместо ладоней и ступней. Если она мечтала об этом чуде, всю свою жизнь она, что не могла пошить эту игрушку? Да это под силу любой двенадцатилетней девчонке, тут даже швейную машинку не надо утруждать, руками пошить можно.  Вот спрашивается, почему та девушка и этот парень не нашли друг друга. Парадокс и этот магазин, и эта скамейка они рядом, и быстрее всего и живут они рядом и, может быть, даже в школе одной учились. А встретиться не пришлось. Как сложится жизнь этих девочек и этих мальчиков? Хотелось бы чтобы у них всё сложилось хорошо и каждый из них нашёл бы свою вторую половинку, ведь вдвоём идти по жизни легче, чем одному.                А найти – задача не из лёгких. Ещё до войны, бегу, опаздываю, правда не помню куда, но что опаздываю – точно, вдруг дорогу преграждает молодой человек, пьяный основательно: - Мать, скажи, вот почему так, заработал деньги и всё есть, семья есть, закончились деньги всё рушится. Три раза женился… как заклинило и вот опять всё рушится. Вот скажи. – Ничего, будет четвёртый. – ответила я и попыталась прошмыгнуть мимо него, пока он переваривал услышанное, но надо отдать ему должное справился он с этим быстро, я не успела. – Нет! Ты всё - таки мне скажи, почему так? – а у меня в голове вакуум полный я опаздываю и обижать мне его не хочется, парень, судя по всему, не плохой и работяга, как ни как женитьба дорогое удовольствие, а трижды, что и говорить у парня проблемы. Я посмотрела на него внимательнее, действительно почему так? Высокий, симпатичный, что ему сказать? – Чтобы в жизни не случилось, не робей, не рассчитывай на милость, сам жалей и надежды ты терять не смей. Жизнь любая не напрасна, так живи, пусть порой она ужасна, ты живи. Смысла нет, а ты живи, счастья нет, а ты живи и появятся и смысл, и счастье, к ним другого нет пути. – на этот раз я успела. – Мать, стой! Стой! – Я очень спешу, я опаздываю! - Ну нравятся парню женщины – хищницы, не может он устоять перед их вызывающе – манящим взглядом. Бывает и такое, в жизни много чего бывает.
  Как Киев в четырнадцатом гордился своими киборгами и наёмниками всех мастей. Экипированы они были по высшему разряду. Нашим такого не снилось ни в четырнадцатом, ни в двадцать втором. А в четырнадцатом, ни перевязки, ни обезболивающих, ни жгутов, да и с едой было туго. Ребята сами себе покупали, что находили, автомобильные аптечки, где был бутерфонол - величайшая удача. Голь на выдумки хитра, вместо жгутов покупали резиновые бинты Мартинса и тонкие резиновые шланги. А эти киборги и терминаторы, нажравшись какой – то гадости с песнями шли в атаку. Одному такому вояке оторвало ноги, а ему всё по барабану, он песни орёт, а наши ребята ему ноги шлангочками перевязывают и в травматологию тащат, спасают. Может за то, что спасают Бог и пожалел Донецк. Они и так завистливыми жлобами были, а Бог возбудил в их сердцах жадность и алчность,  Пески были богатым посёлком, вот они ним и подавились.
  Да, а те двое, чьё любопытство столкнулось с последствием работы чёрных трансплантологов, вместе не остались, разбежались. Что их разлучило? Что должно быть между мужчиной и женщиной, чтобы они остались до гробовой доски вместе, даже если один из них умирал намного раньше другого. Ещё в Советские времена двое молодых людей убежали из деревни, чтобы быть вместе. Дело в том, что между ними была разница лет в восемь, а девушке тогда было лет шестнадцать. Они прибежали к родственникам практически без вещей, без денег. У родственников хватило ума принять их и выступить посредниками между влюблёнными и их родителями. Если с родителями парня было всё более или менее, то родители девушки… понять можно… но, всё-таки они дали добро на будущую свадьбу, которая состоится, когда девушке будет восемнадцать и она состоялась. От выбора дочери они в восторге не были и дело не в разнице в возрасте. Просто парень как магнит притягивал к себе неприятности. Ещё в детстве он упал в колодец… причина, наверно не в этом, а в характере к тому же он выпивал, а ему не то, что пить, а и нюхать спиртное нельзя было. Он трудяга и мастер на все руки. Они поженились, он построил дом… всё было хорошо если бы не водка. У них родился сын, папа гордился им и был очень рад. Но однажды попьяни, он чудом их не убил из охотничьего ружья, когда она выскочила из дома через окно и бежала с ребёнком на руках. Любовь она ведь разная, но женская, чаще всего, проявляется с долей жалости и милости. Он за кодировался и поклялся ей, что никогда и капли водки в рот не возьмёт. Он кодировался и раньше. Она ему поверила, а может… пожалела. Кто-то может сказать, что жалость унижает человека. Не соглашусь, к тому же жалость, жалости рознь, такая не унижает. Он победил своего демона и сдержал слово. У них было двое детей. Он умер раньше от неё, у него была онкология. Она посвятила свою жизнь детям и внукам.
  Мне кажется, что жалость и милость, может и должна быть присуща каждому нормальному человеку. Как-то одна девочка делилась своим впечатлением о знакомом, который работал в Мариуполе после освобождения его.  В Мариуполе военные действия были месяца три, но горя и ужаса там было много. Он в компании рассказывал о том, что видел, что слышал. Это было всё ужасно, но меня поразил вывод этой девочки в отношении этого молодого человека, который, быстрее всего ей нравился. Она сказала: - Я боюсь его, он внушает мне страх. – Почему? – удивилась я. – Он это как-то так рассказывал… я не знаю, как объяснить… как не человек. Бог его знает, как он им рассказывал, может, смаковал какие-то подробности, может ещё что-то… он то рассказывал о чужом ему горе, сам то он не страдал… может поэтому и не сочувствовал, и не жалел, он не был на стороне жертв.
  Женская любовь. – Бей душманов!!! – и трое мужиков еле оттащили разъярённого, невменяемого мужчину от его же жены, которую, на этот раз, он пытался задушить, а прошлый раз он её чуть не выкинул в окно. Жизнь в общежитии, где все обо всех всё знают. Водка, проклятая водка, порой снимает стресс, а порой, вышибает двери в бездну ада, ада внутри человека, и он проваливается в него. Она простила его и на этот раз, может, ради ребёнка, а может… пожалела. У него контузия, восемнадцатилетним попал в Афганистан. На войне всё бывает, как-то так случилось, что о них забыли. Три дня, три жутких дня, они как могли отбивались от душманов, пока о них вспомнили. Вот эти три дня и стали его личным адом и, может, из-за их ребёнка, а, может за то, что он тогда выжил, выжил чтобы они смогли встретиться, она и простила его и на этот раз. Не знаю, как сложилась их жизнь дальше, но тогда, они были вдвоём по одну сторону баррикад.
  Она простила… интересно, а если бы Дездемона выжила, смогла бы она простить Отелло? Мне кажется нет. Удавить из-за платочка осознанно… «- Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» - он о душе её позаботился, а о своей не вспомнил. Почему? Он даже не попытался разобраться в ситуации, не говоря уж о прощении, о смирении. Помешало мнительное ущемлённое самолюбие, чем, собственно говоря, и воспользовался человек, который его ненавидел. Гордость, дьявольская гордость, потому он и покончил с собой, когда обман открылся. Он её не знал, не понимал, не жалел потому, что не любил. Не любил он её, не любил.
  Синдром войны, синдром беспризорника, да мало ли в человеческой жизни ситуаций, которые навсегда откладывают на неё свой отпечаток. Женщина десятилетиями проведывает своего зятя в психушке. Его очень любила её дочь, и он её любил, но он её убил. Была свадьба и он её убил в первую же брачную ночь. Он оказался сумасшедшим, обречённым на существование в психушке. Он не то, что не помнит об этом, он не знает, что он её убил. И когда её мама приходит к нему в больницу, они говорят о ней, о её дочери, как о живой. Как можно выдержать этот ад, я не знаю. Не знаю, как это ей удавалось… она жалела его.
  Мать рассказывает своим детям, как они с отцом выживали в Донецке в четырнадцатом. Как вылетали окна, как люди бежали в бомбоубежище, а следом за ними коты, собаки и никто никого не выгонял, и никто ни на кого не рычал, как поддерживали друг друга. Как однажды, после окончания бомбёжки, пошли узнать, почему знакомого не было в бомбоубежище, а в его квартиру было прямое попадание, двери взрывной волной вынесло. На улице было жарко и ощущался сильный запах крови. Когда они зашли в квартиру кровь была везде: на потолке, на стенах, весь диван был залит кровью. Было ясно, что знакомый их погиб. Они стали искать останки, насобирали пол маленького пакетика. Она нашла кусочек его челюсти на лестничной площадке. И когда она им это рассказывала то наткнулась на отсутствие сочувствия, даже хуже, на отчуждение, как будто она рассказала им не о ужасе пережитом ею, а пошлый до неприличия анекдот.
  И другая мать, которую колотило от ненависти: - Урод, дебил, выкидыш. Её дочь бала в опасности. Её молодой человек был водителем легковушки «пирожка». Это уже было после Дебальцевского котла, там было много трупов, практически разложившихся украинских солдат, у них брали биопробы для определения ДНК, после чего трупы бульдозером сгребали в траншею, а сами пробы, этим «пирожком» отвозили в Донецк, а молодой человек додумался свою девушку посадил в этот «пирожок», и она отравилась трупным ядом. И я её маму хорошо понимаю.
  У нас обессмыслились не только слова, но обессмыслилась и сама смерть и дело не в бульдозерах, в конце-то концов украинцы могли забрать своих погибших, а не оставлять так, как они их оставили. Со своими погибшими они часто поступали ещё страшнее, они их раздевали до гола и скидывали в траншею или в песчаный карьер, а потом так легонько песочек толкнули и всё. Если живые это делали со своими погибшими товарищами то, значит, у них было так принято, что и с ними в случае смерти поступят так же. Я не нахожу объяснения этому, может… причина деньги умерших?
   А мужчина, ранней осенью четырнадцатого, оказался случайным свидетелем танкового боя, когда бой закончился, то на территорию дач заехали украинские танки, он конечно испугался и запрятался, но то, что он увидел со своего укрытия потрясло его больше, чем бой. У них были погибшие в этом бою, они вырыли одну могилу, раздели их, сложили их голыми в эту могилу, вещи облили бензином и подожгли, когда огонь разгорелся, они бросили в него документы убитых, постояли немного, залезли в свои танки и укатили. Вот тебе и собрал урожай на своей дачке, какой урожай, какие фрукты - овощи! Домой, в Донецк и как можно быстрее.
  И это было с самого начала, ещё со Славянска, по которому били как в тире со всех близлежащих высоток, а вертолёты носились как пчёлы возле цветущей вишни. Ополченец сбил вертолёт какой – то пукалкой, а тот упал и не взорвался, и лётчик ещё был жив. Этого ополченца показывали по телевизору, он был просто в недоумении, когда сбитый им вертолёт упал другой вертолёт приземлился рядом и лётчик из него выскочил и подбежал к раненому товарищу и… забрав его документы, улетел. Человек ожидал в другом человеке увидеть человеческое. Если он его так хорошо видел, то мог его и убить, но он решил, что тот заберёт своего товарища. В самом Славянске есть нечего было и с лекарствами проблема. Этот ополченец хотел увидеть подвиг, а что он увидел?
 Летом четырнадцатого женщина рассказывала за свою дочку и внучку, они из Славянска, еле выбрались из него. Выехали они благодаря Международному Красному Кресту, их вывезли и привезли в Харьков, поселили их в каком-то разбитом помещении, то ли завод, то ли фабрика на окраине города, прямо на полу лежали матрасы. Они, конечно, были рады, что вырвались из Славянска. Одно то, что они не будут больше слышать этот омерзительно – тарахтящий звук летящего вертолёта, не говоря уж об остальном чем «радовали» их сии птицы с высоты небес, но и оставаться в этом помещении как - то не хотелось, они вышли в город и стали искать, где бы поселиться пока старший сын поможет им добраться к бабушке в Димитрово. В городе они познакомились с молодой женщиной, разговорились и эта женщина предложила им остановиться в их квартире, они как раз собираются с мужем поехать отдохнуть к морю на две недельки. И они действительно поселили их в свою квартиру и уехали, и они две недели прожили в их квартире бесплатно. Ёлкин свет, а ведь были мы неплохими людьми пока с нас не сделали то, что сделали. - И вот они, - рассказывает женщина дальше,- прожив две недели в мирном городе и уже будучи в Демитрово несколько дней,  вдруг услышали ночью как летит вертолёт и мигом слетели с коек и стали пытаться залезть под койки, а койки низкие, а они всё равно пытаются, пытаются залезть, а я услышала шум зашла к ним и включила свет, а внучка кричит – Не включай, не включай свет! – а я стою, смотрю на них, смеюсь и плачу, смеюсь и плачу.
  А в четырнадцатом, под Очеретеным, ополченцы накрыли градами весеушников на переходе через кукурузное поле. Тактика была такая: вылетели, отстрелялись и быстро улетели. Очеретено не переходило из рук в руки, оно было всё время под Украиной. На тот момент с Донецка поезда на Киев не ходили и маршрутками вывозили людей на ж. д. станции Красноармейска, Курахово, Константиновки. Вот такая маршрутка и ехала мимо этого кукурузного поля, водитель сказал пассажирам: - Сейчас, будем подыматься на бугор. Я буду ехать медленно. Посмотрите в окна на кукурузное поле. – Люди увидели огромную стаю воронья, кружащуюся над одним местом. Они не могли понять, что происходит, и водитель им рассказал о градах и о погибших в этом поле и о том, что их просто сгребли бульдозером и кое как прикрыли землёй. Лисицы, собаки, крысы, вороньё. Так вот женщина, которая была в этой маршрутке три дня плакала: - Разве ж так можно, ведь это чьи-то дети. – А эти дети обездолили её и лишили дома когда зашли в посёлок ночью, всего лишь три дня назад. Она услышала, как через забор кто-то перепрыгнул, выйдя из дома во двор она увидела двух парней в военной форме, один высокий, другой маленького роста, который хотел пристрелить собаку. Она попросила их не убивать собачку, и сама загнала её в будку и закрыла. Когда вояки подошли к ней ближе маленький, увидев на её шее золотую цепочку с крестиком сразу же схватился за неё и потянул к себе, а цепочка такая, что не порвётся. – Солдатик, солдатик не надо, не надо я сейчас сама сниму. – попросила она его. – Какой я тебе солдатик, - возмутился герой маленького роста. – На, на, возьми! Носи пусть тебе будет. – сказала она, отдавая ему крестик. Дальше они потребовали, чтобы она их накормила. Уплетая её еду, они обсуждали между собой, что дальше с ней делать. Она потом говорила, что она никогда так Богу не молилась как в ту ночь. Домик у неё был небольшой, а со всех сторон не дома, а дворцы и было понятно, кто первый в них войдёт… как говорится труба зовёт, нажива ждёт своих героев. Предупредив её, чтобы она не вздумала ни кому жаловаться на них, что она им и обещала, они перемахнули через забор в соседний двор, а она утром следующего дня покинула посёлок. Она не знала, что покидает его навсегда. Крестик они ей не вернули. Когда после, дебальцевского котла, героев сгребали в могилу, нашли ногу без хозяина, обмотанную золотыми цепочками, на которых висели крестики, кольца, серёжки, кулончики. Может это была нога героя маленького роста, а может другого какого – то героя и какова судьба хозяев этих цепочек, крестиков, колец, серёжек, кулончиков?
  Во всей этой истории есть удивительная странность.  Муж этой женщины умер в марте одиннадцатого года от третьего инсульта. Она тогда вызвала скорую и ей врач тогда сказала – Он умирает. Мы можем его забрать, но спасти нет. Может не надо его мучить?  - такое предложение врач мог сделать только хорошо знакомому человеку. Врач ещё предупредила, чтобы она к нему очень близко не приближалась, у него может начаться агония и он может непроизвольно схватиться за неё. Она поставила рядом с койкой стул, сидела, смотрела на него и вспоминала. Всю жизнь вместе и дом этот вместе строили, двое детей, внуки.  Не прошло и часа, вдруг он открыл глаза, посмотрел на неё вполне осмысленным взглядом, назвал её по имени и сказал – Ты потеряешь всё, но Ирочку ты спасёшь. – закрыл глаза и умер. Она даже сразу не поняла, что он умер. – Какой странный бред, как это я могу потерять всё? – недоумевала она. Потом похороны, жизнь пошла дальше без него. И только в конце четырнадцатого года она вспомнила о его предсмертных словах, когда она уже жила на чужой квартире. А ведь всё, что он сказал сбылось. Она действительно лишилась всего имущества и даже места на кладбище потому, что Иверское кладбище, где она похоронила своего мужа, рядом с которым надеялась найти своё последнее пристанище после смерти, разнесли в пух и в прах вместе с Церковью, да ещё и танками подравняли. А в день, перед той ночью, когда в посёлок зашли вояки у неё была её внучка Ирочка и она её еле уговорила уехать, попросив знакомого, чтобы он вывез её на железнодорожный вокзал к киевскому поезду. Это был последний поезд из Донецка на Киев и внучка на нём уехала, чем она её и спасла. Она её действительно спасла.
 
  Не понятно, как получилось, ведь на западной Украине люди, в большинстве своём, были верующими: католиками, православными, мусульманами, иеговистами, баптистами – в данном случае не это важно, а важно то, что для верующего человека: жизнь, смерть и бессмертие имеют смысл, одно переходит в другое. И не может быть, что если даже мы знали о чёрных трансплантологах, то украинские солдаты не могли не знать, ведь их тоже разбирали на органы. Да за одно это нужно было снести эту сатанинскую власть. Даже в язычестве, где самоубийство не грех, своих погибших хоронили, чтобы воин смог вернуться домой, к своим. По этой же причине разоряли могилы чужих им племён, чтобы в племени врага не родился больше воин. У смерти всегда был смысл. Обессмысленная смерть – обессмысливает жизнь.
  Одесситы сами себя сожгли, дончане и луганчане сами себя обстреливают – в такой абсурд поверить, кажется невозможно, но ведь верили и верили никакие – то там инопланетяне, а свои. Родственница звонит и радостно сообщает, что вот её сын, атошник, прислал домой холодильник, телевизор и других разных вещей чуть ли не машину, что его здесь, у нас, встречают как освободителя и дарят ему это всё. А в посёлке прослушка работает, и эта бедная женщина слушает это всё и сказать ничего не может. Вполне возможно, что её родственница не потешается над ней, а говорит искренне с полной верой в этот бред, для неё это так, а для той, что здесь – это провокация. Да мы говорили по телефонам, но своеобразным эзоповым языком, старательно избегая слов грабят, вывозят, заходят и даже синонимов, хотя бы потому, что связь прерывалась сразу – автоматика срабатывала на слова, но порой  на мобилку приходили смс, часто с обращением к тебе по имени, но не известно от кого и с такими угрозами и обещаниями, что твои способности к самоконтролю возрастали в геометрической прогрессии, тем более, что все твои попытки вспомнить где, когда, за что и почему ты удостоился личной смс, ни к чему не приводили. Быстрее всего это была профилактическая и запугивающая мера, надо отдать должное довольно действенная. После этого, звонки от неизвестных тебе людей не принимались, дабы не нарываться на неприятность. Во всяком случае, мозги это прочищает от глупых иллюзий о безопасности жизни в наш цивилизованный век. Очень хорошо понимаешь, что в выживании человека всё обстоит так же, как и тогда, когда он жил в пещере. Только тогда он боялся саблезубого тигра, а теперь шантажиста, вымогателя, телефонного рэкетира, которые могут настигнуть тебя в любой момент, смоделировав голос твоего ребёнка, сфальсифицировав номер его телефона может любой подлец и довести тебя до ужаса, до инфаркта.
  Особенно, все эти годы, нас донимали телефонные опросы. Помните, как в сказке, Дед Мороз, всё сильнее и сильнее усиливая холод спрашивает падчерицу: - Хорошо ли тебе девица? Хорошо ли тебе красавица? -Хорошо, батюшка, - отвечала девица – Хорошо - отвечала красавица. Только сказка, на то и сказка, чтобы всё в ней заканчивалось хорошо. А в нашей действительности, откуда ты знаешь, какую ловушку тебе расставили. И вся эта «конфиденциальность» и «священная частная собственность», в любой момент, можно сказать одним щелчком, могут превратить в   бла-бла-бла, прокисшей лапшой на твоих ушах. А в результате поцаревали, теперь, нищенствуйте.
  А вообще – то, люди в посёлке были дисциплинированные и хорошо вымуштрованные. Утречком с шести до восьми быстрый культпоход к колодцу за водой, дальше практика по выживанию и к шести вечера надо было исчезнуть с радаров и не отсвечивать, чтобы не раздражать и не мешать, а вернее, чтобы не нарваться на неприятность. Так что к шести часам вечера я уже была в квартире. Зачем мне лишние неприятности, их и так у меня выше крыши. На улице ещё светло чем ещё заниматься, сядешь возле подоконника что-то почитаешь, что-то попишешь так до темноты и дотянешь. Однажды сижу так и вдруг такой тарарам в двери, я как была с книгой в руках, так и рванула с ней открывать двери пока не вышибли единственную нашу защиту. Я так спешила спасти дверь, что, распахнув её, вылетела на лестничную площадку. Это наверно был спецназ. Какая экипировка, герои блокбастеров обрыдаются от зависти… лето, жара, а на нём чего только нет, может быть только сапёрной лопатки и нет, а так всё есть и с боку нож. – Вы кто? – резко спросил он. Я назвала себя. – Вы тут живёте? – Да, - ответила я и в подтверждение задёргала головой. – Телефон, - последовал приказ. Я прижала одной рукой книгу к себе, а другой вытянула старенькую Моторолу из кармана и подала ему, рука дрожала, что не прошло не замеченным. – Чего руки дрожат? – интересный вопрос, но я не стала рассуждать на эту тему, а отделалась спасительным – Не знаю. – Кто такая Маша Грынык? – Подруга. Сто лет друг друга знаем. –   зачем-то добавила я. Он посмотрел на меня несколько удивлённо, потом, наверное, убедившись, что если я и лгу, то ненамного и вернул мне телефон, но видно не совсем мне поверил. Ах эти трусливые руки это всё из-за них. – Кто в квартире? – Никого. – ответила я и даже в подтверждение замотала головой, но я уже вышла из доверия. – Надо проверить. – сказал он другому, который уже опросил соседку по площадке. Они взяли в руки оружие и тот, другой, осторожно вошёл в квартиру, а мой проверяющий стал на одно колено в дверном проёме, держа оружие в руках и напряжённо всматриваясь в квартиру. Тремор у меня уже прошёл, и я смогла спокойно рассмотреть парня. Молодой, такая жара, а на нём столько амуниции, а из - под каски по виску и по щеке побежала струйка пота. Мне его стало жалко – Не бойтесь, - прошептала я – Там никого нет. Он не шелохнулся, только глаза резко как молния метнулись в мою сторону и опять стали смотреть вперёд. Я поняла, что я опять, что-то сделала не так. – Молчи, Таня, молчи. Благоразумно подумала я. Когда ты прожил большую часть своей жизни, то знаешь свои недостатки. Язык мой – враг мой, он почему – то больше дружит с эмоциями чем с мозгами. – Чисто. –сказал парень, выходя из квартиры и они ушли. Когда они ушли я шмыгнула в квартиру, и закрыла за собой двери на замок. Принесла же их нелёгкая, а потом какая-то идиотская мысль, а зачем он становился на колено ведь если бы в квартире кто-то был и бросил гранату или выстрелил, то стоя на двух ногах у него, наверное, было бы больше шансов выжить, чем стоя на колене? Таня, Таня оно тебе надо, вот уж точно задаётся тля вопросами. Хотя, судя по напрягу, случилось что-то серьёзное. Такой переполох делать из-за какого-то солдатика не будут. Я как – то случайно наткнулась на группу военных, если бы я увидела их чуть раньше я бы их сто десятой дорогой обошла, или вообще б вернулась назад. Сердце йокнуло, но ума хватило не дёргаться, и я обречённо пошла мимо них, стараясь со всей мочи не обращать на них внимания. Я   маленькая, я крошечная, я муравей, меня нет. На земле, рядом с ними лежал труп в военной форме, голова его была накрыта. Снайпер поработал, мелькнула мысль, командир кому-то докладывал по телефону, (судя по всему, об этом трупе), что он из Стаханова (это Луганская область), ему пятьдесят четыре, что среди этого молодняка редкость и у него на счету двенадцать тысяч. Я уже почти прошла мимо них, мне оставалось пройти только одного, который сидел чуть поодаль от них и что-то смотрел в телефоне. Хотя бы он не оторвался от своего телефона, как только я об этом подумала, он поднял голову и внимательно посмотрел на меня, мне ничего не оставалось как тоже посмотреть на него как можно спокойнее. Мы обменялись взглядами, и он опять   уставился в телефон. Боже, да здравствует старость, но обратно этой дорогой я ни за что не пойду.
Да, судя по всему, что-то случилось действительно серьёзное или, случится. И тут меня тряхануло.  Боже, как хорошо, что брата не оказалось в квартире, что он в поле рвёт снопы своего селекционного. Бог миловал, его бы точно замели и то, что он в жизни кроме ручки, пинцета, лопаты и тяпки никаких других орудий в руках не держал… я его еле дождалась. Пришёл он, как всегда, по нашей ситуации поздно, грязный, уставший, голодный и я не стала как обычно пилить его за то, что он опять поздно, что это опасно. Слава Богу пришёл, Слава Богу дома.
    Тогда на все три подъезда дома только в нашем в трёх квартирах проживали жильцы, на верхней площадке две и Ольга Павловна на первом этаже, ей в четырнадцатом было под восемьдесят, она была преподавателем в нашей школе. После проверки я спустилась к ней. – Как вы? Квартиру, проверяли? – спросила я её.  – Нет. – ответила она. – Когда те двое ушли на верх, со мной остался один парень. Он оказывается наш, с Горловки, мы с ним поговорили. У него бабушка такого же возраста как я и он беспокоится о ней, по Горловке очень сильно бьют. Я его спросила, а как же он? Он сказал, что у него контракт, осталось полгода, а расторгнуть сейчас он его не может. Восемь лет тюрьмы. – Да. Ось попався так попався. В Донецке, у сотрудницы с которой я работаю, недавно хоронили родственника, тоже контрактника, его отделение отказалось воевать под Славянском, потому что «Ато» это не война, а убивать своих не прописано в контракте. В Днепропетровске был суд, отделение расформировали, судьбы командиров его я не знаю, быстрее всего она весьма печальна, а бойцов разбросали по разным частям, а её родственника отправили под тот же Славянск. Так вот, не успел он выйти из бэтээра как получил пулю… и быстрее всего от своих. Нет человека, нет проблемы. Жаль парней.
  У этого была бабушка, а была ли бабушка у того истеричного правосека, который требовал у бывшей учительницы восьмидесяти двухлетней женщины, чтобы она отжималась так как она его взбесила тем, что не хотела отдавать машину своих детей каким – то наглецам только потому, что у них оружие в руках. Этот скандал для неё окончился печально, машину они, разумеется, забрали, а её разум помутился, и она вскоре, после этого стресса умерла.
  А этих спецназовцев, а может других таких же, мне довелось видеть ещё раз. Они проезжали мимо нашего дома, держа наготове оружие в руках, одни из них стояли на всё том же одном колене (хорошо быть молодым и не ревматиком) и вглядывались в окна нижних этажей, а другие стояли во весь рост и так же напряжённо смотрели на верхние этажи, а я как раз куда-то моталась, выхожу из-за дома, а они как раз напротив нашего подъезда проезжают. – Красиво стоят. – подумала я. И вот что интересно, все они стоят лицом к нашему дому, видите ли, они у нас снайпера ищут, а что в доме, стоящему параллельно нашему, не может быть снайпера, что они к нему так дружно задницами повернулись. Хорошо, что меня дома не было, а то б я сейчас точно сидела возле подоконника и читала, а что ещё делать без воды, света, газа… ну подмести полы. К тому же, вполне возможно, что они тут барражируют не в первый раз и, может быть, я в это время там и сидела читая, а они меня не увидели, рост у меня небольшой, а им приходилось смотреть вверх под углом. Если это так… Слава Богу, что меня не дёрнуло подняться. Надо быть как-то осторожнее и держаться от окна подальше, ну а как тогда читать? И тут меня осенило, по посёлку этих снайперов, наверное, больше, чем растяжек и если эти коммандос ехали спокойно, повернувшись спинами к параллельному дому, то там точно есть снайпер, но это их снайпер. А снайпер с дома напротив не может не видеть меня, когда я сижу возле подоконника, в таком случае чего я дёргаюсь, он обо мне знает больше, чем я о себе и если он меня до сих пор не убил, то почему мне и дальше не сидеть возле подоконника, самое главное резко не вставать, чтобы не вспугнуть снайпера.
  Днепропетровск, зловещая тень его прикрывала многие тёмные делишки – это и трагедия Одессы, и вертолётики с чёрными трансплантологами на территории действия «Ато», это и вознаграждение за сданное оружие, которое в связи с бардаком исчезло с военного склада и за доносительство на сепаратистов. Правда эта акция недолго продержалась, оружие, даже за деньги сдавали очень мало, а вот сепаратистов, если за всех по доносу платить так Коломойскому, из миллиардера нищим стать, вот он эту лавочку быстренько и прикрыл. Сдать оружие жаба давит, жалко, а вот человека, да ещё соседа – легче дышать. Когда-то, до всех этих «атошных» дел, мне попалась на глаза маленькая заметка в газете, я не любитель газетного чтива, но название меня поразило «Город без нищих». Что это за благословенный город такой тем более, что к тому времени я знала о словах Иисуса Христа, что нищие среди вас всегда будут, а тут такое достижение, можно сказать чудо и не в каком ни будь маленьком городке, а в Днепропетровске. В заметке чётко была изложена вся методика по столь уникальному достижению. Всё просто до ужаса: нищих собрали по всему городу, посадили на баржу и сплавили по Днепру до Крыма. А Крым – это, не только побережье, но и огромные безводные просторы, вот на эти просторы завезли людей и бросили. Вот так вот.
   Киев скакал, орал славу героям, а Днепропетровску нужны были киборги и он их штамповал, часто добровольно-принудительно. С одним из таких довелось познакомиться и Людмиле. В доме, где до «ато» четырнадцатого проживала семья её дочери, снесло часть крыши, и она одна лазила по этой крыше и забивала шифером эту дыру, ведь это же дом её ребёнка. Как - то правосеки, эти непогрешимые герои допекли даже Порошенко и у него, чисто на эмоциональном уровне вырвалось: - Да вы хоть что-то своими руками постройте. Хотя бы будку собачью сделайте. – вот где вой поднялся, ещё бы, какой-то  президент осмелился шпынять их, героев, которые сделали его президентом, это они его туда поставили и если они захотят, то и скинут его, а вернее, если хозяева их им это прикажут, (кто деньги платит тот и девушку танцует). Там, где деньги там только так. К чему это я? Порошенко прав, ломать не строить, тот кто построил свой дом, или хотя бы ту же будку, вырастил ребёнка или хотя бы щенка или котёнка, тому тяжело разрушать, да и убивать, ибо он знает цену тому, что он уничтожает дом ли, жизнь ли. А разрушать страну, свою страну, земля которой прах твоих предков, вот где ужас. Тогда в начале октября четырнадцатого мы упорно хотели верить в Минские договорённости (смех в аду). Чем больше вокруг них кудахтали, тем сильнее били по Донецку, но нам всё казалось, что вот-вот, а как же Германия, Франция, Россия и Украина договорились между собой, а это какие-то оголтелые само управы не хотят подчиниться и вот – вот на них найдут управу и будет мир, и жить надо дальше, потому Людмила латала крышу невзирая на постоянный грохот. Это потом, в 2022 - ром стало известно, что все эти договорённости нужны были для того, чтобы водить Россию за нос. А тогда не только Россия и мы надеялись на них, но и сами правосеки, для которых война была не грабежом и игрой, а чем-то большим. Вот один из таких и заговорил с Людмилой, когда она слезла с крыши, при этом он не без грустной иронии отрекомендовался: - Я, киборг, три дня как вышел из аэропорта. – оказалось он крымчанин, на волне майданной эйфории занесло его в контрактники, в аэропорт попал после суда в Днепропетровске, он ранил своего сослуживца из-за грабежа, потому что грабёж и идеалы майдана ни в его душе ни в его понимании не могли сочетаться. Его наивный идеализм суд использовал по назначению, отправив его в пекло, которое было теперь там, где был новенький, только что построенный к олимпиаде Донецкий аэропорт имени Прокофьева. Он – киборг, один из тех киборгов, которых восхваляет и прославляет Киев. Несколько месяцев в аду, он выжил, и он надеется так же, как и все мы на эти Минские соглашения, это выход для всех, с этим надо заканчивать. Дело в том, что рядом  с домом, крышу которого так упорно с утра до вечера латала Людмила, была баня, наша поселковая баня и в то время, когда они разговаривали из этой бани неслась отборная матерщина, это не доросшие до киборгов воины света, разбирали её оборудование и очень спешили, потому, что машинам, разгрузившимся от снарядов, нужно было быстро загружаться и отчаливать, а гайки откручивать, это вам не автоматными очередями по окнам строчить. Вот на этом фоне и происходил их разговор, но Людмила не спросила его, как ему этот матерный аккомпанемент и этот повальный грабёж. Потому, что перед ней был не киборг, а молодой человек годящийся ей в сыновья, веру которого растоптали и в душу которого плюнули. И задавать ему такие вопросы было не только бессмысленно, но и жестоко и так было понятно, что заговорил он с ней не от хорошей жизни, а потому, что одинок, бесконечно одинок, он чужой среди «своих» и надежда на Минские договорённости для него такая же соломинка, как и для нас.
  Людмила латала эту крышу не один день, правосеки посмеивались над ней, но её это не смущало – это дом семьи её дочери. А однажды мы увидели её, возвращающейся раньше, чем обычно и спросили: - Что случилось? Нужна помощь? – Нет. – ответила она. – Ничего не нужно. Смысла нет. Дом не спасти и, вообще ничего не спасти. Нужно уезжать отсюда пока можно. Я сейчас была на крыше видела прилёт одного снаряда. Сгорело сразу четыре дома. Дома стоят слишком близко, ветерок, да и газовые баллоны рвутся, вот и загорелись один от другого. Очень тяжело бросить своё и у каждого из нас был свой случай, после которого приходило острое понимание, что это уже всё, или-или. Если ты сейчас не бросишь всё и не уедешь, то ты здесь погибнешь, но ничего не спасёшь потому, что тебя здесь убьют. В конце октября они выехали в Константиновку их встретили там с удивлением и непониманием, а чего вы сюда приехали в Песках же нет сепаратистов там украинцы?
  Как-то мне пришлось в Песках попасть под обстрел. Наши ополченцы стреляли по нам. Это было осенью четырнадцатого, подъезды домов были закрыты, люди ещё верили в силу замка, только один был открыт, в этом доме жила Светлана с мужем. Они из Абхазии, в которой они потеряли всё, когда Грузия напала на Абхазию. И в нашем посёлке они начали всё с нуля и вот теперь для них всё повторилось и то, что они упрямо держались за свою квартиру, понять можно. У них была машина и они ездили в Селидово, покупали там продукты и продавали их в подвале своего подъезда. Этажки стояли по периметру прямоугольника, чтобы попасть в заветный подвал мне пришлось бежать по диагонали этого прямоугольника, а рядом с этим подъездом стояли двое военных, один из них в шлеме танкиста, а другой, салага перепуганный всё существо которого хотело одного – оказаться в подвале, но не тут – то было, начальник добро не давал, а махая руками рассказывал, что идёт перелёт и нечего бояться. Но тут снаряды стали ложиться ближе, и мальчишка не выдержал и рванул в спасительный подвал. Командир повернулся ко мне спиной и продолжал его шпынять и поучать. А я лечу на всех парах, подлетаю к нему сзади и ору: - В подвал! Стоишь рассуждаешь! – и внутренней стороной ладони толкаю его в спину. Такого я не ожидала, от толчка он пролетел в подвал и только через несколько ступеней с трудом остановился, я же пронеслась мимо него и стала рядом с парнишкой. Мы с ним стояли внизу ступенек возле стены, паренёк в углу я рядом. Мне надо было отдышаться. Командир стоял выше. И вдруг этот парнишка, обращаясь ко мне, испуганно затараторил: - Це вони по нам б’ють, по нам б’ють. – У меня от такой наивности ни то что одышка пропала, а и дыхание остановилось. Я повернула голову к нему, с удивлением посмотрела на него и сказала: - А вы, что творите?!- Он был выше меня, услышав мой вопрос, он перестал трясти головой и повторять: - По нам, по нам б’ють. – В моих мозгах это не укладывалось – лупить по Донецку практически чуть ли не двадцать четыре часа в сутки и не ожидать ответки? Что это – глупость, наивность? Как это назвать? И вдруг я услышала жалобное, беспомощное: - Не на-а-а-до! – Я опять повернула голову к нему. Он стоял, вжавшись в угол и с ужасом зайчонка перед удавом смотрел вверх. Я проследила по направлению   его взгляда и только сейчас рассмотрела человека, которого затолкнула в подвал. Это был мужчина лет за тридцать, и, быстрее всего действительно командир, на нём была чёрная куртка и он что-то доставал из внутреннего кармана куртки. – Неужели пистолет, - с удивлением подумала я. – И что я такого сказала? Я ещё ничего не сказала. Неужели можно вот так взять, и убить? -  Он смотрел на нас сверху, а мы на него снизу парень с ужасом, я с удивлением и недоумением. Он вздохнул и медленно сказал: - Я… достаю… кошелёк, расплатиться надо. – и он действительно достал кошелёк. – Я выдохнула. Моя одышка опять вернулась ко мне. Ну нет уж, с меня достаточно. Я тут не останусь и хлопнув в ладони крикнула: - Господи! Господи! Да когда же это закончится?! – рванув по лестнице вверх мимо командира вылетела на улицу. Обстрел продолжался, и я понеслась в родной подъезд. Два огромных танка стояли недалеко от нашего дома, между гаражами. Наши лупили мимо. Я бы может и забыла эту историю, но ужас этого паренька перед своим командиром был не забываемый и, наверно, не безосновательный. Бідна дитина. Да, а Бог на мой вопрос, тогда, так и не ответил. В то время я ведь с ужасом думала неужели это всё продлиться три года. Я не вынесу этого. Вот Бог и подумал: - Вот зачем задавать вопрос, правдивый ответ на который ни вообразить, ни пережить не можешь. Оставлю ка Я её в неведении.
  Я человек трусливый и о страхе знаю много, он ведь разный: страх за себя, за близких, за будущее, тревога и страх всегда рядом у кого - то они идут перед событием, у кого-то после него. А вот ужас я испытала один раз в жизни, это было, можно сказать минутное дело, а может секундное, но мне хватило и вспоминая о том событии мне становится плоховато. Был обычный день, обычная дорога, разделённая узким сквером на две полосы, по которым двигались машины в одном направлении. На переходе одиннадцатый маршрут автобуса остановился, пропуская маму с двумя детками одного мальчика чуть больше года она держала на левой руке, а он обхватил её шею ручкой, другой, года три, три с половиной шёл держась за её правую руку, оттягивая её назад и отставая от неё на шаг, а я шла следом на четыре шага от неё. Мамочка молодая, стройная не залюбоваться ими было просто невозможно. Она уже почти вышла за стоявший  автобус и тут раздался бешенный рёв клаксона несущейся машины и этот рёв вызвал во мне такой ужас, что на какой-то миг для меня всё померкло и был только этот бешенный рёв машины почему-то несущийся вверх и «НЕТ», которое вырывалось из меня и неслось тоже вверх с бешенной скоростью, параллельно рёву машины, они как будто соревновались между собой. Я не орала «НЕТ», это «НЕТ» не было осмысленным, это не был слуховой глюк, это орало что - там, внутри меня и не было ничего, кроме рёва и «НЕТ» несущихся вверх. Меня кинуло назад на шаг и вдруг я увидела, как мамочка сделала шаг правой ногой не вперёд, а назад и стала рядом с сынишкой и сразу же мимо неё пронеслась тёмная легковушка, а следом так же вопя клаксоном – светлая. Оказывается, это был ни один козёл, а два козла сидело за рулями. И мы пошли дальше, а мальчик спросил маму почему дядя би-би-кал. В его голосе не было ни испуга, ни страха. Не испугался, обрадовалась я и стала с тревогой ждать ответа мамы. Я не помню её слов, я помню интонацию спокойную. – Она не осознала, - с удивлением подумала я, - не осознала, как близка была к гибели. Бедная, как же её тряханет, когда она это осознает. Меня два дня колотило, я не видела водителя автобуса какой он молодой, старый? Я думала, как же ему бедному работать, после такого стресса, я благодарила Бога, что он спас маму с деточками и избавил меня от ещё большего ужаса увидеть, как их сбивает машина. Я бы этого не выдержала психушка мне была бы обеспечена, или умерла бы там на месте. Теперь, по прошествии времени я думаю, что всё это было ужасным только для меня и я поняла только одно, что может и хорошо, что мы не до конца осознаём всё, что происходит с нами, ведь, пожалуй, каждый человек бывает в ситуации на грани между жизнью и смертью и если бы он всё это осознавал он боялся бы шевельнуться, а не то, что переходить улицу. Как бы то ни было, я благодарна Богу, уберёг их, уберёг меня, да и этих козлов за рулями. Вот они точно ничего не осознали и не поняли, а ведь они могли стать убийцами, а то и сами погибнуть.
  Ещё в начале двадцать первого века, крутняк на не хилой машине сбил девочку на переходе, она шла с мамой. Развернул бешеную деятельность, клялся, что поможет, что всё сделает. Ребёнка доставили в детскую больницу, сделали несколько операций, ребёнок навсегда остался калекой. Мужчина оказался клятвопреступником, он бортанул маму – одиночку, ведь милицию то не вызывали, наезд не оформляли, почему и не кинуть, он и кинул, а у мамы оказалось слабое сердце, она умерла, не вынесла видеть мучения своего ребёнка. Вот и осталась бабушка одна, без дочери с искалеченным ребёнком на руках.
  И другой случай, был туманный вечер с моросящим дождём, водитель троллейбуса, женщина, ставила на место упавшую троллею, а габаритки небыли включены, и водитель легковушки не увидел её и ударил. Была вызвана скорая, милиция, свидетелей полно, люди с работы ехали. Она умерла, а дочь её, маленькая девочка осталась с бабушкой. Он пообещал бабушке, что поможет вырастить внучку. И каждый месяц он привозил на машине к дому, где жила бабушка с внучкой свою жену и своего ребёнка и ждал их в машине столько сколько нужно пока его жена и его ребёнок были в гостях у девочки, дарили ей подарок и отдавали деньги бабушке. Он никогда не видел девочки и девочка не видела его, и не знала, какая трагедия привела эту женщину с ребёнком в их дом.
  Много есть такого, что понять сложно, да и объяснить затруднительно. Ещё давно, в семидесятых прошлого тысячелетия, когда ещё на Шахтёрской площади города Донецка существовал Северный автовокзал. Рейсовый автобус, перед заездом в автовокзал, остановился в начале площади и большинство пассажиров вышло, так как здесь, практически рядом, через дорогу, были две остановки троллейбуса второго маршрута. Был вечер, тускло горели фонари. Вещей у меня было немного. Не знаю почему я вместо того, чтобы пойти на остановку, оглядев всю площадь, я втупилась в людей, которые стояли на переходе как раз по диагонали от меня. Площадь большая, но я чётко их видела. Их было трое, впереди стоял высокий худощавый мужчина, среднего возраста, одетый в сером, за ним, почти рядом полная женщина с большой сумкой, а за ней ещё одна женщина. Проехала одна машина, они её пропустили, а следом шла вторая, она шла медленно и когда она подъехала к людям, мужчина вдруг взял и пошёл под машину. Удар по всему был сильный его выбросило на капот, машина сразу же остановилась, и он медленно сполз с капота на дорогу. Водитель открыл дверь, опустил ноги на асфальт и схватился обеими руками за голову. Это был молодой парень и я до сих пор не нахожу объяснения почему он пошёл под его машину и ещё, я несколько раз пыталась с того места, где я тогда стояла, рассмотреть людей, которые стояли на переходе, где был сбит мужчина. Я их днём плохо видела, а тогда был вечер, и я их видела всех. Моё объяснение, что мужчина шёл с работы, был уставшим и увидев, что машина проехала, не заметил другую и спокойно пошёл. Логично… логично, но какого я стояла и пялилась на них… да и пошёл он когда машина была рядом с ним, трудновато было её не увидеть. Как - то мне дали такое объяснение: - Что ты маешься, тебе просто показали. Его чёрт дёрнул. - Мне, комсомолке семидесятых, сказать такую глупость! Но, честно говоря, когда я это услышала мне, сначала стало страшненько, потом стыдно, что такое глупое объяснение произвело на меня такое впечатление, а теперь не считаю его глупостью. «Есть многое такое, друг Горацио, что непонятно нашим мудрецам».
  И уже в четырнадцатом, рано утром осенью, идя на Донецк я лихорадочно искала, где теперь стоит растяжка. Дело в том, что вчера Светлана и женщина приходили в Пески за вещами, осень, холодно. Они заходили в посёлок этой же дорогой, растяжка стояла низко, а когда возвращались с вещами обратно в Донецк, Светлана перешагнула через леску, а женщина, перешагивая через леску задела её сумкой, граната сработала и осколки попали по ногам Светланы, а женщине попали в живот. Они ещё дошли до Донецка, вызвали такси и поехали в травматологию, где их прооперировали.
   Я шла медленно искала растяжку. Когда я дошла до того места, где она была раньше, я остановилась, дальше было идти страшно, нужно было разобраться поставили они её на место или нет. Я напряжённо смотрела, крутила головой направо и налево и не видела ни лески, ни гранаты. И вдруг меня охватила какая – то щенячья радость: - Неужели убрали! – и тут чётко, отрешённо и спокойно пронеслось в голове: - Эти, не уберут. – меня охватила паника: - Да, да. Как я могла подумать, что уберут. Эти не уберут, эти точно не уберут. Растяжка есть, точно есть и она здесь. – я опять лихорадочно стала крутить головой: - Где же граната?! Где эта долбанная граната?! Я её не видела. Паника нарастала и я в отчаянии крикнула: - Господи! Да протри же мои глаза! И сразу же увидела леску, которая была протянута на расстоянии ладони от моей груди. Я обалдело уставилась на неё, а потом взглядом проследила куда она тянется, в метрах трёх, четырёх от меня к дереву была привязана граната весьма внушительных размеров. Уму непостижимо, как можно было её не увидеть? – Таня, - сказала я себе. – Ну ты даёшь, у тебя, можно сказать на носу висит граната, как ты могла её не видеть? Леску, ладно, не видела, потому что искала её внизу, но гранату -то? – я с облегчением вдохнула, - ну что ж, зато не надо ползать под леской. Сделала шаг назад, нагнулась пониже, на всякий случай, нырнула под леску и оказалась на другой стороне. Настроение было «щас спою!» И я, тихо и радостно мурлыча «Слава Тебе, Боже наш, Слава Тебе», понеслась в Донецк. Я знаю и понимаю, что я, ища эту растяжку чудом не нагнулась и не сделала шаг вперёд, стоило мне это сделать и моя грудная клетка и содержимое моего черепка, были бы в полном распоряжении осколков от этой гранаты, но странно и тогда я, осознав это, не почувствовала страха, да и теперь вспоминаю об этом легко. На удивление в то утро не лупили по Донецку, наверно была очередная попытка перемирия. Я быстро дошла до мечети, снарядом пробило в ней крышу и службы в ней не шли, да и стояла она на линии огня. Вокруг мечети была стерильная чистота. Каждое утро мужчина со строительной тележкой на одном колесе, с метлой и грабаркой убирал территорию вокруг мечети и рядом с ней. Он, как всегда, был на своём боевом дежурстве и мы, как всегда, с ним поздоровались. Я была рада его видеть. В его работе для меня был большой смысл. Он, наверно, также как и мой отец считал: - Делай то, что должно, а дальше будь, что будет. – и ещё – Плюнешь на работу раз, другой – дальше она на тебя плюнет.
  Мой брат очень любил отца, он, когда был маленький так и говорил маме: - Мама, ты не обижайся, но папу я люблю больше вас всех. Так что у него не было сомнений, в отношении того, чем заниматься в жизни. Как и отец он стал селекционером, свято веря, что это самая нужная профессия на земле. Выведение новых сортов (каторга ещё та). Селекция сейчас не в чести, её вытеснила генная инженерия. Селекционеры шли по пути отбора и скрещивания лучших образцов одного вида между собой, добиваясь закрепления лучших признаков в сорте. Они шли по пути природы потому сорта были устойчивыми и поколениями давали неплохие урожаи и, что важно, на их основе можно было и дальше проводить отборы и выводить новые сорта. Они не лезли в генетическую структуру живого. Генная инженерия творит чудеса: бананы, оказывается очень страдали от банановой моли, но, когда ген этой моли ввели в ДНК бананового дерева, моль перестала их лопать. Странная моль, какая ей разница банан и банан, ну подумаешь, чуть-чуть генномодифицированный. И так за что не возьмись новые вкусы, новые свойства, одна загадка, очень плодовитые и вкусные в первом поколении, они не дают такого же поколения, а часто вообще не дают никакого поколения, а если и дают, то получается что-то не плодовитое и невкусное, а ещё хуже если очень агрессивное, уничтожающее всё вокруг и ничего хорошего не дающее. А люди попробовали и им понравилось, и вот уже генетики короли мира сего, в их руках самое ценное - семенной фонд, а это хлеб насущный, а ещё и генномодефицированные животные, живые фабрики мяса, больно смотреть на них. Как я понимаю, они могут взять клетку любого существа, вплоть до человека или растения и ввести в его ДНК любой ген и получить что-то новое. Хорошо сейчас это не проблема, но через сколько лет – сто, двести, триста, тысячу? – на земле не останется ничего не генномодифицированного, а значит, жизнеспособного и всё, что природа создавала тысячелетиями методом отбора, а значит, методом селекции – пропадёт или выродится в уродство. И что тогда, ведь вернуть назад уже ничего нельзя будет. Это у природы гадюка с яблоком не скрещиваются, а у человека… вам не хочется видеть своих потомков кентаврами… весь из себя такой красивый, с четырьмя копытами и с хвостом сзади. Так что сказки о кентаврах — это, наверное, не сказки, а остаточная память… «Всё, что было то и будет» ни где-нибудь, а в Библии написано. Сейчас смодифицировать могут всё, правда потом бывают казусы, кажется в Испании был нашумевший случай в вегетарианском кафе, человек поел салатик с помидорчиками его друзьям ничего, а он умер от анафилактического шока, шока вызванного аллергической реакцией, оказывается у него была аллергия на рыбу, а для выведения этих помидор использовался ген какой-то рыбки, всего лишь ген, но ген в каждой клетке помидора, и  этого оказалось достаточно, чтобы человек умер. Ну и кто взял ответственность за его смерть? Быстрее всего никто. Как оказалось легко вдвинуть в любую ДНК какой – либо ген, а вынуть? То есть, как теперь из помидора – рыбы сделать помидор, обычный помидор? И если искусственные банановые плантации нуждаются в обновлении каждые 10 – 15 лет, то помидор это однолетнее растение и если с обычного помидора семена дадут урожай на следующий год, то с модифицированного - нет, нужно покупать новые дорогущие модифицированные семена.
  Оказывается, люди вполне отдают себе отчёт о последствиях генных модификаций, по крайней мере растительного мира и на острове Шпицберген давно есть на глубине 120 метров туннель – хранилище образцов семян растений мира, таких какими их создала природа. А у нас такого нет ни хранилища, ни семян, а ведь было. Вавилов Николай Иванович учёный – биолог собрал самую большую коллекцию семян культурных растений (выведенных методом отбора) со всего мира и начал этим заниматься ещё в студенческие годы, первая экспедиция на Кавказ 1906год. Он был организатором и участником ста десяти ботанико – агрономических экспедиций на всех континентах (кроме Австралии и Антарктиды). Представьте только какое бешенное время: революция 1905года, Японская война, Первая мировая война начавшаяся в 1914году, революция 1917года, Гражданская война (из огня да в полымя - из одной беды в другую, такую же, но ещё более жестокую) вопрос стоит о существовании России, а он едет, едет по всему миру и, собирая, семенной фонд для будущего России, делает научные открытия в растительном мире на уровне Периодической системы химических элементов Менделеева (общеизвестная таблица Менделеева )и всё это не только ради науки, но и для разрушенной страны, которую он не захотел оставлять, для России. А с 1923 года по 1940 год ещё 180 экспедиций в которых участвовали сотрудники института, который он возглавлял, не только по нашей стране, но и в 65 стан мира. Его научные открытия имели значения для всего мира. В 1940 году по доносу своего любимого ученика академика Лысенко Трофима Денисовича ему пришили политическое дело. Вавилов Николай Иванович умер в тюрьме в 1943 году. В годы Сталинских репрессий это был верный способ загнать своего учителя на тот свет и возвыситься самому. Лысенко лауреат трёх Сталинских премий (1941, 1943, 1949), Герой Социалистического Труда 1945год. Пошёл мужичок в гору как ракета. Но при всём при том, уничтожив Вавилова, советская власть смогла сберечь уникальную самую богатую в мире коллекцию культурных растений, насчитывающую в 1940 году 250 тысяч образцов. Эта коллекция нашла широкое применение в селекционной практике выведение новых сортов, практически всех видов сельскохозяйственных растений, стала первым в мире важным банком генов. Во время Отечественной войны её сохранили учёные и сотрудники Института растениеводства в блокадном Ленинграде, не потеряв и не употребив в пищу, не единого образца из этой коллекции. Голодали их дети, родители, близкие, друзья, да и они сами. В городе, жители которого каждый день умирали от голода, они спасли от уничтожения Вавиловскую коллекцию. Национальное достояние уничтожили уже в наши времена, за копейки продав за границу… американцам. В конце – то концов, если так были нужны земли в новоявленном Петрограде под жилищное строительство, что нельзя было вывести её в другое место. Продано. Такая вера, такие жертвы, такие усилия. А теперь с протянутой рукой перед западом: продайте генномодифиципованных семян, а то чипсы сделать не из чего… и не только чипсы. Ломать и разворовывать это вам не создавать, не хранить и не созидать.
  Что будет дальше с селекцией. Судя по Пескам трудно сказать. Ну вот нашлись чудаки, нет чтобы уехать в Россию и на тех же опытных станциях найти работу.  Быть селекционером это призвание, их не много труд то тяжёлый, муторный, это для них он полный смысла и значения, а со стороны… ух и маята! Это была авантюра, от всего коллектива осталось несколько человек, поля минируются, горят. Работали на свой страх и риск. Упросили военных не минировать часть научных полей, где было высеяно самое ценное. Упрашивали, чтобы научную технику не уничтожали, не отправляли на металлолом, объясняя, что это старьё ещё пригодится стране потому, что оно уникально и селекция без него невозможна. Самое главное селекционный и коллекционный материал, их нужно было убрать в первую очередь. Брали самое ценное, браки скашивали и за абы продать, продавали, чтобы купить спиртное и выменять на него бензин у военных. Порой был такой звездец, что они с поля бежали, лишь бы ноги унести, ведь если поле загорится с него не выбраться. И всё - таки они смогли не только убрать, но и вывести, технику и документацию в Красноармейск. Потом беготня по кабинетам в Харькове, в Одессе с просьбой помочь им работать и дальше. Так и появилась на свет Красноармейская опытная станция с базой в Константинополе под Курахово. В марте пятнадцатого всё повторилось. Брат выехал из Донецка в Константинополь на работу, а я осталась. Они жили там как бедные родственники в чужих домах, работали на чужих полях, использовали чужой ток, чужие склады. По началу, мягко говоря, им там рады не были, а потом смирились. Я не захотела туда ехать, а мой брат там умер.
  Прошло девять лет и всё опять повторилось. Они смогли высеять материал, сделать отборы и гибридизацию, собрать урожай, а я - то думала, что их заберёт к себе Харьков или Одесса, но их никто никуда не забрал. Они снова пытаются спасти селекционный материал как в том далёком четырнадцатом. И кто это оценит, и кто это поймёт – никто. Дай Бог, чтобы им не пришили какое ни, будь, высосанное с пальца, политическое дело. Любят у нас эту многозначительную формулировочку давно обкатанную хорошо работающую, как «против лома нет приёма», так и против этой формулировки. Когда начался ковидный психоз у нас было организовано здоровоедвижение (вот именно так, одним словом), только по разрешению из этой организации можно было проехать через посты из ДНР в Украину или с Украины в ДНР. Чтобы ознакомиться с новыми правилами выживания, я подошла к доске с объявлениями возле этого офиса. Это было только начало, людей было много, нервничали, переживали. Ко мне подошла женщина, она только что вышла из этого офиса и была в полу шоковом состоянии, ей нужно было рассказать кому- то о том, что у её дочери родилась девочка, её внучка и она хотела поехать к ним. Судя по тому, что женщина была в возрасте, её дочь – это поздний её ребёнок и появление внучки в этот мир в маленьком городке Украинске (территория Украины), для неё было самое важное событие. Ей отказали, сказав, что у неё нет документального подтверждения, что это её дочь. – Может можно попробовать вашей дочери через интернет переслать копию своего свидетельства о рождении на телефон, а потом, с телефона отксерить. – предложила я. Она беспомощно посмотрела на меня и сказав: - А я подарки купила. Внучка вырастит они будут маленькие. – вздохнула и пошла. Где то через месяц маршрутки уже полным ходом шли на территорию Украины через Россию, а если у вас не было украинского загранпаспорта, чтобы вернуться через Россию, то назад можно было вернуться через Крым, ну а чтобы попасть домой, на территорию ДНР, нужно чтобы в паспорте или в адресной справке стояла прописка именно на территории ДНР. Вот такой зигзаг удачи. Лом сработал. Пропускные пункты между ДНР и Украиной работали только два дня в неделю, а ехать в круговую можно круглосуточно. Деньги, большие деньги. А в здоровомдвижении быстро поняли, что с людьми тет-а-тет лучше не встречаться и по Донецку в каждом районе были открыты общественные приёмные, женщины, которые в них работали и сами не видели тех, кто был на вершине пирамиды этого здоровогодвижения. Пишешь заявление, отдаёшь им и ждёшь, считается, что ответ должен прийти, но если положительный, то он приходил, а если отрицательный, то бесполезное дело. Ждать только время терять. И народ смирился и поехал наматывать круги. В тот же Украинск, доехать до войны было сорок минут, а через Россию двадцать два часа, а вернуться через Крым двадцать четыре. Эконом путешествие обходилось семь с половиной тысяч гривен. Курс гривны к рублю – одна гривна в 2020 году стоила два рубля восемьдесят копеек, а в 2021 году два рубля сорок пять копеек. Понятно, что при таком раскладе эта женщина посмотрела свою внучку по телефону и успокоилась, а куда ей деваться. А куда деваться той женщине, младший брат которой умер скоропостижно от сердечного приступа в ДНР, а она с того же Украинска и у неё нет украинского загранпаспорта чтобы заехать на территорию ДНР через Россию, она может попасть на похороны брата только через пропускные пункты, она просит, она умоляет и получает пропуск…  после похорон брата. В ЛНР на своих, таким способом деньги не зарабатывали, пропускные пункты там работали на постоянной основе,  Луганская республика на таких каруселях своих не катала, обошлись как – то.
  Не всё так просто, хотя правосеки и говорили, что они пришли нас освобождать, правда без объяснения от чего и для чего (быстрее всего они и сами не смогли бы ответить от чего и для чего), пара заученных фраз для туземцев, но скрыть своё предубеждение против нас, почти брезгливость… здорово их накачали против нас именно призрением.  – Фу, что вы за люди. Я тогда работала неделю в Донецке безвылазно, а неделю жила в посёлке. Возвращаясь в посёлок, я, прежде всего тащила самое важное – продукты и килограмм бычков для кошки. Два пакета, связанных между собой через плечо и две сумки в руках. А в тот раз мне уходить, а сказали, что по Пескам наши ополченцы отстрелялись по полной. По нам наши. Я расспрашивать подробности не стала. И так страшно. Взяла пакеты и вперёд на железнодорожный вокзал, по пути зашла в церковь. Я стояла на коленях, плакала и даже не молилась, а просила об одном – Господи, пусть останутся живыми. - На вокзале села на маршрутный автобус № 6. Мы поехали. Грохот стоял основательный. Впервые увидела, как работает ПВО. Снаряды взрывались в небе. Водитель остановил автобус – Всем срочно выйти и лечь на землю. Когда переселось, мы поднялись с земли. Водитель сказал - Всё я дальше не еду. «Кто б возражал, куда довёз туда и довёз. Спасибо и за это. Храни его Господь на всех путях его.» Мне помогли опять водворить пакеты на плечо, и я пошла дальше мимо мечети, мимо шахты, дач, кладбища. По Донецку лупили во всю, слышно было как на нашем кладбище рвутся снаряды, а там у меня похоронены мама, бабушка и Димочка. И где они взялись, со своей революцией, со своей атошной войной, что говорить о живых, когда и мёртвым покоя нет. Наконец – то Пески, теперь пробраться под растяжкой и дай Бог увидеть всех живыми. Но растяжки оказалось две. Новую я чудом увидела. Помогла привычка смотреть по сторонам. Вообще-то я увидела не растяжку, а гранату, привязанную к куску арматуры, которая лежала рядом с дорожкой, по которой мы ходили. Ну а проследить куда тянется леска уже труда не составляло. Леска шла сантиметров двадцать над землёй и была привязана к ветке кустарника, я её перешагнула, а дальше уже была знакомая растяжка. Я протолкнула пакеты под леской, проползла под ней и, только я успела встать и взять пакеты в руки. Дзы-нь! Пуля над головой. Снайпер. Нет, дорогой мой, я не лягу на землю. Ты меня пропустил. Пропустил и я встала, и я не лягу. Пошла вторая пуля, ниже. Не знаю почему, но я ждала третьей. Я так и стояла и ждала.  Он решал убивать меня или нет. Время остановилось. Захотелось рвануть вперёд, и тут же нет, нельзя. И вот она третья пуля – ниже только мои мозги. Вот теперь можно и я быстро пошла вперёд, и только я сделала первый шаг, полетели грады с Донецка. Они шли с перелётом, орудия стояли ниже силосной башни, там были гаражи, они видно их разломали, оставили только стенку, что выходила к Донецку, вот над ней и торчали эти дула, с которых только что били по Донецку. Я как можно быстрее проскочила на площадь. Здесь уже можно было вздохнуть с облегчением, грады рвались сзади. Я прошла развалины церкви и дворца культуры и тут нарвалась на этого бдительного. – Стоять! – скомандовал он. – Что вы несёте? - Я остановилась. Что за день. – Жратву. – ответила я. Вот тогда я и услышала. – Фу, что вы за люди, - и брезгливость поползла по его лицу. – говорите так, как будто бы животным несёте.  Ну это уже было сверх программы. – Ты посмотри какие мы чувствительные, - подумала я и не скрывая раздражения сказала – А я и несу, кошке, котёнку и ещё там, некоторым, что – то… поесть надо. (Между прочим я ему сказала чистую правду. Спрашиваю Людмилу: - Что принести, много не могу, но килограмм запросто. -  Ничего не надо, разве что бычков для кошки. Хозяин барин бычков так бычков. Рынок по пути. Ну вот килограмм для её кошки, и пол килограмма для своего котёнка.) Моё раздражение не осталось не замеченным. – Паспорт, - резко сказал он. Я выпустила из рук пакеты и стала рыться в сумке, отыскивая паспорт. Когда я ему подавала паспорт у меня дрожали руки, но на этот раз не от страха. Пакеты были не очень тяжёлые, но я довольно приличное расстояние тащила их в руках, и теперь, освободившись от груза, руки дрожали от перенапряжения. Он взял мой паспорт, сам открыл и посмотрел прописку, вернул мне и сказал: - Можете идти. Только будьте осторожней. Сегодня у нас громко. - Передо мной стоял уже совсем другой человек, молодой, лет до тридцати с грустными глазами, уставший, быстрее всего из постоянного контингента, которые сидели в Песках безвылазно.  – Хорошо, - ответила я и пошла дальше с грустью отмечая для себя новые разрушения, которые появились за неделю моего отсутствия. Подхожу к нашему дому, смотрю, наши все собрались возле первого подъезда. Сердце ойкнуло. Что ещё? Оказывается, у нас похороны, человек угорел во время пожара. Он уже лежал на тачке в ящике из досок. Было решено похоронить его возле дома, в котором он жил. Могилу уже вырыли. Вокруг всё грохотало. Наша маленькая процессия прошла за гробом от первого подъезда до второго и было решено, что дальше провожающие останутся, а тачку с гробом отвезут к дому напротив и похоронят. Мы стояли в открытых дверях подъезда и смотрели как закапывают могилу. Совсем рядом с ними разорвался снаряд. Все, кто стоял испугались за живых, хотя бы никто не пострадал. Они зарыли могилу и с тачкой вернулись назад. Слава Богу остались живы. Осколком от снаряда перебило держак одной лопаты. В подвале второго подъезда соорудили импровизированный стол и помянули, чем смогли. Моего брата среди нас не было. Он был в поле. Конец октября, убирали ячмень. Господи, хотя бы не загорелось поле. Не выскочат же.
  В квартире без окон холод собачий, в подвал мы не спускались. Грохот стоял почти постоянный, мы слышали не только как стреляют с посёлка на Донецк, но и как снаряды там рвутся. Котёнок, которого мы подобрали, был у нас главным сейсмологом. Родившись при обстрелах, он чётко ориентировался в ситуации. При взрывах недалеко от дома, сразу же нёсся на кухню и через дырку в стене влетал в ванную комнату и прятался под ванну. К чему и дальше испытывать судьбу. В моём распоряжении была неделя, чтобы уговорить брата выбраться с Песок. Это была нелёгкая задача. – Понимаешь, если я здесь останусь, меня здесь убьют, а без тебя я никуда не уеду, - сказала я брату. – Давай в Донецк там, по крайней мере, у меня есть работа, значит как - то выживем. Здесь нам не выжить ни тебе, ни мне. Он и сам это всё прекрасно понимал, ему было непросто принять решение, да и на работе, насколько я понимаю, его уговаривали не уезжать. Мне позвонили по телефону и стали убеждать, что уборка почти закончена и если я хочу уезжать в Донецк, то могу ехать, зачем же тянуть за собой брата, на что я ответила, что без брата я не уеду. Нам здесь не выжить, нам надо уезжать и его я здесь не оставлю. На что мне сказали, что надо верить в водительство Святого Духа. Это меня несколько озадачило, но я честно сказала: - Я не знаю, что такое водительство Святого Духа, но я чувствую всеми фибрами своей души, что, если мы сейчас от сюда не выберемся, меня здесь убьют. А без брата я отсюда не уеду. – Я не знаю, что такое фибры души и есть ли они у неё, и откуда я это взяла, и почему я так сказала. Но, как ни странно, это оказалось убедительным аргументом и на этом разговор закончился. Мы собрались, забрали котёнка и перебрались в Донецк.
  В начале пятнадцатого в нашем Донецком Белом доме на первом этаже с торца была приёмная куда, яко бы, можно было обратиться за помощью, или хотя бы за разъяснением, что можно сделать в ситуации в которой ты оказался и не знаешь, как поступить. Принимала женщина бойкая, уверенная. Принимала оригинально, слышно было: - Следующий! Человек заходил в кабинет, его спрашивали: - Вы по какому вопросу? – человек пытался объяснить, что его провело под крышу этого благословенного здания. Его слушали ровно минуту, потом следовало: - Хорошо! Хорошо! Всё понятно. Вот женщина сидит на стульчике, садитесь рядом с ней. – и дальше следовало: - Следующий! – и так далее. Первое изумление от такого приёма прошло и уже даже появился какой – то интерес, вот стульчики закончатся и, что будет дальше? До окончания великого приёма оставалось два стульчика, но после повелительного: - Следующий! Зашла женщина в состоянии полного отчаяния. Её пытались образумить и усадить на стульчик, но не тут-то было. Эта несчастная, видимо намотала ни один круг по разным инстанциям, у неё началась истерика. Её муж шахтёр, инвалид первой группы, он лежачий. У него есть и пенсия и регресс, но они с мая четырнадцатого ничего не могут получить. Она уже вынесла с квартиры всё, что было: деньги, золото, вещи, которые можно продать хоть за что-то. У них ничего не осталось. Мужу нужны лекарства. Приёмная дама поняла, что на стульчик она её не усадит, но у неё явно уже был готов вариант, чтобы разрулить ситуацию. – Успокойтесь! Успокойтесь! Вы не туда пришли! Вам надо на восьмой этаж! Там вам помогут! Обязательно помогут! Вот идите там главный вход, вот туда и идите. Идите-идите, подымайтесь на восьмой этаж! Вам там помогут! – когда женщина вышла. Она повернулась к нам, полная возмущения: - Ну разве так можно! Мы живём в трудное время, да, сейчас всем трудно! Но так распускать свои нервы! Я психолог, я всё понимаю. Нам всем трудно. Я восхищаюсь вами женщины. Вы просто героини и т.д. и т.п. Спич был уже давно обкатанный. После восхищения нашим героизмом, последовал призыв к терпению, к нашей сознательности, к пониманию ситуации. Не сегодня – завтра всё образуется, всё наладится и счастье постучит к нам в двери. В конце она выдохнула и сказала: - Ну, всё! На этом приём закончен. Всё образуется. Терпение и всё будет хорошо. - Женщины моча встали и даже не посмотрев друг на друга потянулись к выходу. Ощущение было, что тебя облили помоями с головы до ног и от этого на душе было мерзко и стыдно. Как только мы вышли за двери, раздалось бойкое и жизнерадостное: - Следующий! Коридор был длинный. Мы шли медленно, наверное, не у меня одной коридор слегка пошатывало. И вдруг женщина, которая шла рядом со мной стала тихо смеяться. Я с удивлением посмотрела на неё. - Що це? Щоб не плакати, я сміялась? – что ж, у каждого своя реакция. Женщина заметила моё удивление. – Она не попадёт на восьмой этаж. Она туда, никогда не попадёт. – сказала она мне. - Она даже не сказала ей к кому ей нужно обратиться на том восьмом этаже. Её никто, никогда туда не пустит. Лихо она её выставила. – Я улыбнулась и ответила ей. - Да, собственно говоря, как и нас тоже. – Я здесь была раньше, до этого всего, - продолжила разговор попутчица, - здесь был шикарный паркет и шикарные дубовые панели.  – Да? - Удивилась я. – Теперь это даже трудно представить. Мы вышли на улицу и каждый побрёл в свою сторону. Теперь я точно знаю, что самые необходимые люди для любой власти, это охранники и психологи.
  В том же пятнадцатом, в мае, я заскакиваю на заднюю площадку отходящего трамвая, в руке у меня блокнот и ручка, я только что записывала нужную мне информацию и этой же рукой я держалась за стойку рядом с выходом. – Успела! – немного отдышавшись я вдруг поняла, что что-то не так и причина этого что-то я. Вот молодой человек на третьем ряду сидений от меня, обернулся и посмотрел на меня, взгляд у него был вымученный и тревожно – уставший, потом он нагнулся к девушке, которая сидела рядом с ним и что-то ей прошептал. Она ничего не ответила только нагнула голову. Я чувствовала окружающую меня тревогу и не могла понять, при чём здесь я. Но, когда, на следующей остановке в уже отъезжающий трамвай влетел военный, схватившись за тот же поручень, что и я, но увидев мою руку, держащую блокнот с ручкой, дёрнулся чтобы выскочить из трамвая, но дверь закрылась, трамвай поехал дальше. И тут только до меня дошло, что меня приняли за контролёра. Я, как можно спокойнее, открыла сумку, висящую у меня на плече, и вложила в неё этот злополучный блокнот с ручкой и вынула билет на проезд. Тот же молодой человек как раз обернулся в мою сторону, посмотрел на меня, облегчённо вздохнул и что- то тихо сказал девушке рядом, она подняла голову, а молодой человек, откинувшись на спинку сидения стал смотреть в окно, к груди он прижимал какой-то свёрток. Ну что ж, Слава Богу инцидент исчерпан, пробить билет и спокойно можно ехать дальше. Я сделала пару шагов в перёд, и увидела, то, что молодой человек прижимает к груди, маленький свёрточек оказался новорождённым ребёнком. И тут меня накрыла такая боль, такая обида: - Милые мои, родные мои да за что с вами так? Вам стыдно, что вам нечем заплатить за проезд в трамвае. – Мне нечем стало дышать, я поняла, что ещё немного и я потеряю контроль над собой, я не знаю, что сделаю: завою, заору, разрыдаюсь, но тут подоспела спасительная остановка, двери трамвая открылись и я, резко развернувшись назад вылетела в них по дороге чуть не вынесла военного и быстро пошла. Мне было всё равно в какую сторону идти, самое главное, чтобы эта боль хоть немного отпустила меня и выреветься. – За что? За что с нами так?
  Я долго сомневалась по поводу этого эпизода, рассказать о нём или лучше не надо. Но решила рассказать после того, как вспомнила один эпизод начала ноября четырнадцатого года. Ещё летом, когда я шла в Донецк на работу мне встретился мужчина, который шёл с Донецка, сам он не песковский, но ему нужно было пройти через наш посёлок, а для этого надо было в него зайти и я ему рассказала, как я из него вышла. А он не прошёл, он погиб на растяжке. Видно, я плохо рассказала. Как бы то ни было…  моя вина, моя большая вина. Его звали Сергей, имя его я узнала от другого Сергея, они вдвоём закапывали его на том же месте, где он и погиб, возле силосной башни. Им дали добро на это правосеки. Мы уехали с Песок в конце октября. Этот случай ел меня, мне нужно было с кем-то об этом поговорить, и я поехала на Лидиевку к батюшке Сергию, там строилась церковь, служба шла в строительном вагончике рядом. К тому времени батюшки Сергия там уже не было, был другой священник молодой парень. Людей было много, и я стояла вместе с ними, и в друг женщина, стоявшая рядом сказала мне прямо в ухо: - Вы пришли в церковь, что нельзя было юбку одеть? – А у меня нету юбки, - растерянно ответила я. – Да я никогда в это не поверю. – я не стала оправдываться мне было не до этого. А ведь это Лидиевка, которую лупили ого-го как. Так что вполне возможно, что никто и не поверит, что в пятнадцатом у людей могло не быть денег на трамвай. Хорошо, молодая пара, безработная, да ещё и ребёнок родился, куда ни шло, а вот военный это уже точно плод фантазии. Да не плод, я не знаю платили ли военным в начале пятнадцатого, а если платили, то сколько, но я знаю, что воевать пошли в основном те, кто потерял жильё, а то и кого -то из семьи. И сколько у него на иждивении, да плюс ещё чужая квартира над головой, за которую тоже платить надо. Так что камень в него я не брошу, к тому же сама весьма грешна, за те две остановки я не заплатила, я не пробила билет, хотя и держала его в своей руке. Был такой случай, к нам стали заходить рисковые предприниматели из России и нанимать людей на работу. И вот один из них вывесил объявление, что ему нужны рабочие и выставил зарплату двадцать тысяч. Объявление долго не висело, но фурор произвело. Дело в том, что этого предпринимателя взяли за шкирку и популярно ему объяснили, что здесь люди за пятнадцать тысяч жизнью рискуют, так что никаких двадцати тысяч и в помине не может быть. Вот так в городе и узнали сколько получают наши ополченцы. А это был уже семнадцатый год и Захарченко был ещё жив.
  Так получилось, что я никогда не голодала ни в лихие девяностые, ни в четырнадцатом, в самое тяжёлое время что-то съесть было потому, что работа у меня была всегда и благодаря помощи международной организации Красного креста, первую помощь продуктами мы, жители Песок получили летом пятнадцатого года, а последнюю, перед началом СВО, мы её получали раз в квартал на протяжении всех этих лет. Скольких из нас она спасла от полного отчаяния, всё было организовано так, что эта помощь всегда доходила до тех, кому она предназначалась. Низкий поклон и сердечная благодарность всем, благодаря кому существует и работает эта организация. Я прекрасно знала, что в Донецке найти работу, хоть какую-то – чудо. Моя знакомая чудом устроилась на фасовку гуманитарной помощи от Рената Ахметова, которую давали тем, кому за восемьдесят. Она была счастлива, там раз в день кормили, а за определённое количество отработанных дней давали пакет с той же гуманитаркой. Работали за еду. У неё дар находить во всём положительное. – Ты представляешь, приходят мужики, обнять и плакать, худющие, заросшие, а тут на фасовке работают женщины каких хочешь профессий, та подстрижёт бесплатно, да ещё и причёсочку сделает по высшему разряду, та что-то притащит из дому из вещей и смотришь через пару недель уже другой человек и улыбается и на шутку ответит.
  Жителей из нашего посёлка в Донецке было много тем более, что Захарченко подписал указ № 156 от 23 апреля 2015, по которому Пески входили в состав ДНР, сделано это было на основании Минских договорённостей. По этим договорённостям Донецкая Народная Республика уступила Марьинку оставив её, а Пески так и не получила, что стало причиной одних из самых трагических дней в истории ДНР. Наши! Наши пошли в наступление! Эта новость разнеслась через сарафанное радио по Донецку мгновенно. Что это было, как это было Бог его знает, но факт остаётся фактом солдаты Донецкой Народной Республики за сутки прошли всю Марьинку. Раненые массово поступали в больницы, врачи не выходили из операционных, из аптек срочно перекидывалось в больницы перевязка, антибиотики, обезболивающие, да всё, что могло хоть чем-то помочь в спасении жизней ребят. Мужчина из Красногоровки рассказывал, как танки выскочив из Марьинки дозаправлялись от бензовоза и уходили на Курахово. Все жертвы оказались напрасными, по приказу из Марьинки были выведены войска республики на те позиции какие они занимали до наступления. Марьинка была оставлена, даже не поторговались. Какая судьба тех командиров, тех солдат участников того наступления, а о судьбе жителей Марьинки, после этого освобождения, что известно? Буча, Купянск, Изюм, Херсон, они будут потом, а первой была Марьинка. Скоро два года как длится Специальная Военная Операция Российской Федерации, а Марьинку до сих пор не могут взять потому, что там построены сильные оборонительные укрепления. И кто же их построил? Неужели жители Западной Украины? И какая судьба тех строителей? Жительница Марьинки рассказывала о вырытой траншее, которую утром зарыли бульдозером, а потом этим же бульдозером по ней туда - сюда, проехали. Бульдозер ушёл… а земля там дышала.
  Почему именно мы, почему именно с нами произошло то, что произошло? Всему Шарику было плевать на сожжённых одесситов. – Сами себя сожгли. – и это объяснение удовлетворило всех и даже Израиль… даже Израиль. Что не те евреи, не того сорта? Тысячелетиями сортировали евреев, учили выполнять команду: к ноге! Так вот одесситы - это наши евреи, это не ваши евреи. Они для вас ягнёнок на заклание – жертвоприношение, только не говорите, что это для Бога, ибо это ложь, вся Библия против человеческих жертвоприношений от Авеля, Авраама и до Иисуса Христа – вся.
      
                26 НОЯБРЯ 2023 ГОДА.