Циприан Камил Норвид. Из письма Влодзимежу...

Из письма Влодзимежу Любенскому

Бранишь меня за жалость к греческой колонне,
лазурью остеклённой там, за краем пляжа,
оплаканной и мной, могила наша словно,
хоть наше времечко порой чернее сажи,
но в благородном братстве слёзные печали
достойны порицанья прежде умолчанья—
и присказке конец ради начала сказки
о современном веке в грекоримской маске.

Раз Цицерон, крылатой славой упреждённый
да письмами от Капитолия снабжённый
из Рима посланный в Сикулы* с порученьем
отправился на юг не судном полным черни,
как мы, но  –веслокрылой, журавлино-звонкой,
препон не ведающей борзой лодкой.

А в Сиракузах эллин жил старик, учивший
юнцов родным наукам (вере же– потише),
отшельник, в тихой грусти тянущий рапсоды,
гордец, униженный как мудрые народы
под игом сильных: вечность в сером настоящем
без будущего слабых вглубь познанья тащит.

Беседовал с Сократом под открытым небом
имперский гость так, словно преломляя хлебы,
хватал живую мякоть мудрости негорькой,
а вечер бы погожий, облачный, а зорьки–
зеницы тишины– мерцали без смятенья,
ученики толпились справа на ступенях,
а слева красный лавр дарил соцветья тени...
Сократ умолк– посланник сам о духе молвил,
минутно им, надвластным, пусть заёмным, полон,
не что трибун чеканя –плавно,  вдохновлённо
так, словно эллинкой свободною рождённый;
он молвил о чужом так, будто грёб трофеи–
насмешливо пустясь, что кутаясь,  в затею:
держал в уме цикуту, приговор и чашу–
плёл языком радение Отчизне   н а ш е й...

Иссяк он– юноши к нему за звонким слогом,
а тот, отринув крылья, кутается в тогу
подобно духу на восходе солнца– в мрамор:
в ночи живому во плоти вне храма***–
и прочь ступает, сытый  мудростью заёмной,
а эллин, проведён им детка словно,
вскричал, поодаль руки пристирая к небу:
"Вампир упился нашей речью на потребу!"

Плутарховой заметки вымыслив глубины,
её предсмертным, вечным писком голубиным
из-под руин античных слышу, сын Гримхильды**,
и горестно строчу  о   п р о ш л о м  незавидном.

перевод с польского Терджимана Кырымлы
* восточная треть Сицилии;
** Иридион, герой одноимённой трагедии Зыгмунта Красиньского;
римляне верили, чтл храмовые статуи в ночи оживают до рассвета,
прим.перев.

 

 Z listu do Wlodzimierza Lubienskiego

...A ty mnie ganic bedziesz, ze greckiej kolumny
Na brzegu morskim, fala oszklonej, tak zal mi,
Ze prawie lze ja dla niej mialem, jak dla trumny,
Gdy tyle bolow, smutkow tyle sie dzis psalmi...
Wiec slusznie gan, a smucic pozwol sie nieslusznie,
Bo ktoryz smutek (rzeczy biorac wielkodusznie).
Ktoryz bo smutek sluszny?!... Dalej nie dospiewam,
Lecz wspomne czas i powiesc stara — stara nie wam.

Cicero, konsul, z Rzymu wyslan byl za sprawa
Do Sikulow — skrzydlata uprzedzony Slawa,
Listami takze, ktorych datum z Kapitolu;
Poplynal, nie jak para sie dzis z Neapolu
Przenosze do Palermo — poplynal na nawie
Wiosloskrzydlej, dzwoniacej piesn, jak mdle zorawie.

Tam w miescie jednym grecki byl wychodziec stary,
Uczacy mlodz madrosci greckich (moze wiary?)
Samotnik, teskno nieraz nucacy rapsody,
W mowieniu skapy, skromny, dumny, jak narody
Zbolale, albo meze, w glebokosc sumienia
Schodzacy, gdy historii rzekna: «Do widzenia!»

Z tym to wychodzcem Konsul, pod otwartym niebem
O sokratejskich rzeczach mowiac, niby chlebem
Mistycznym sie narodow rozlamywal w slowie.
A byl to wieczor, ciszy w gorze oblokowie
Z gwiazdami w oczach — ciszy nizej i uczniowie
Na schodach gmachu — dalej kolumn rzad — a dalej
Czerwony laur, co kwiatow sie lunami pali.
Cicero mowil — mowil nie do rzymskiej rzeszy,
Jak chytry stron gladiator, lecz jak duch, co spieszy 
Wargami, by rytmowej wydazyly lawie,
Wiec jak natchniony, Grekiem sie rodzacy prawie;

A mowil wciaz hellenskim slowem i przydechem,
Bo byla rzecz o duchu — rzecz, ostatnim smiechem
Po wychyleniu metnej okryta trucizny,
Jak glazem — na nim slowa te dwa: mysl ojczyzny...

Natchnienie przeszlo — ucznie sie do mowcy garna,
Gdy ten ze skrzydel w toge wraca
l konsularna,
Jak duchy, co, z posagow wyslane na zwiady,
O wschodzie slonca w marmur znow wsiakaja blady.

I stal Rzymianin, sila namaszczony grecka,
A grecki maz opodal, kryjac lze, jak dziecko,
Zatesknil — potem, w niebo rzucajac rekoma:
«Wiec juz i slowo (szepnal) wyssal upior-Roma!...»

Powiesc te (ktorej Plutarch piszac, nie czul glebi),
Och, ilez razy piskiem dlawionych golebi
Z italskich tu ja gruzow, syn Grymhildy, slysze,
I gorzko mi, az nie wiem sam, czemu i pisze.

Cyprian Kamil Norwid (1821 — 1883)
1848 r.