Война и мир. гл. 4-4-1а и 1б

Мир и война том 4 часть 4

4-4-1а

Когда погибает животного особь,
В сознанье рождаются ужас и страх,
Но нам не найти другой мысленно способ,
Когда наша жизнь превращается в прах.

Но, кроме тех самых же чувств и страданий,
С понятием общих духовных всех ран,
Подобно физической ране — на грани,
Опасны живущим родным, близким нам.

Бывает, потеря та нас убивает,
Когда дорогой нам погиб человек,
Бывает, что в памяти всё зарастает,
Бывает, что боль продолжается век.

Та рана боится иных раздражений,
Нам надо стараться их не создавать,
Минуя по жизни её осложнений,
И разных, иных с ней соприкосновений,
Хотя — в жизни всякое может нас ждать.

Уже после смерти  их князя Андрея,
Наташа и Марья теряют покой,
Духовно согнувшись и в жизни немея,
Давали в душе этой боли свой бой.

Духовно согнувшись от облака смерти,
Не смели взглянуть они жизни в лицо,
И в их окружающей всей круговерти,
Замкнули по жизни условно кольцо.

Они берегли их открытые раны,
От многих по жизни возникших проблем,
Любой как просыпанной на них же манны,
И многих других просто жизненных тем.

Их боль исчезала, когда они — вместе,
Но мало они говорили с собой,
Как будто боялись какой-либо мести,
Старались найти в этой жизни покой.

И не говорили о будущей жизни,
Не дай бог спугнуть мысль о счастье своём,
Однако мечты об их «личной отчизне»,
Всё рвались наружу с надёжным умом.

Но им признавать это в будущем счастье,
И даже давать хоть малейший намёк,
Являлось запретною жизненной частью,
Над ними висел князя смерти — их рок.

4-4-1б

В своей полноте и печаль тоже радость,
Хранить постоянно в душе нет всех сил,
Всегда непременно какая-то малость,
Тебя отвлекает, где ты бы ни был.

Оставшись хозяйкой большого наследства,
С проблемами послевоенных забот,
Княжне предстояло все вызволить средства,
Свою семью вырвать из общих болот.

Ютиться им где-то — род весь унижало,
Алпатыч привёз ей отчёт о делах,
В Москву переехать судьба позволяла,
Воздвиженский дом их остался в ладах.

Как ни тяжело быть княжне одинокой,
Расстаться с Наташей, душевно больной,
Жизнь звала вперёд, чтобы не быть убогой,
Достойно прожить роду путь остальной.

Она проверяла с Алпатычем счёты,
Десаль ей толковы(е) советы давал,
Отъезд награждал её массой заботы,
Ей надо вернуться в свой жизненный бал.

Наташа всё реже общалась с княжною,
Она в своём горе осталась одна,
Княжна предложила её взять с собою,
Поскольку Наташа всё тем же больна.

Наташин отъезд в Москву был бы полезен,
Заметен упадок физических сил,
В гостях пребыванье — ей мир словно тесен,
Он ей одиночеством как бы грозил.

Родители с радостью дали согласье,
В надежде на дружбу, и в том — здравый смысл,
Однако Наташа, в том видя несчастье,
Ей образ Андрея мешал, как посыл.

Считаясь покинутой и одинокой,
И женское горе тянуть ей одной,
Она, находясь в столь печали глубокой,
Сидя на диване с поджатой ногой;

В руках теребила всегда или книгу,
Вязанье или другой лишь предмет,
И взглядом упорным гася всю обиду,
Смотря в одну точку, гасила ряд бед.

Такое особое у;едине;нье
Рождало в душе чреду яростных мук,
Однако хватало на всё ей терпенья,
И «не покладая во всём этом рук».

Когда он ушёл по ту сторону жизни,
Казалось, туда направляла свой взгляд,
Навстречу его преждевременной тризне,
Вливая в себя словно горести яд.

Смотрела туда, где он с жизнью прощался,
Где лёжа в постели, терпел чреду мук,
Казалось, что к жизни он вновь возвращался,
Из-за её сверхзаботливых рук.

И ей вспоминалось, как князя любила,
Но счастье познав на мгновенье с другим,
Но князя Андрея она не забыла,
Его не было; с ним, встреч не было с ним.

И женские чувства проснувшись так рано,
Красавцу мужчине она отдалась,
Навеки осталась в душе эта рана,
В итоге — калеку она дождалась.

Вид прежнего князя — вся немощь в постели,
Лишал он навеки её всех надежд,
Лежал весь в мучениях в княжеском теле,
А не женихом как положено в деле,
В объятиях странных больничных одежд.

Она ему сделалась лучшей сиделкой,
В душе повторяя его же слова,
О жизни, в которой ты крутишься белкой,
Чтоб ярко в ней жить, так нужны же «дрова».

В виду же под этим имелось здоровье,
Конечно же, чин, с ним и подвиг к лицу,
А не как сейчас, у него малокровье,
Не нужно здоровому это бойцу.

Вот в кресле лежит в своей бархатной шубке,
Главу подпирая столь бледной рукой,
Он взгляд направляет к ней, бывшей голубке,
Блестят лишь глаза, ему нужен покой.

Одной ногой быстрым трясёт он движеньем,
Мучительна эта щемящая боль,
Заметил Андрей как Наташа с вниманьем,
Присущей сиделке ведёт свою роль.

Он словно проник в её тайные мысли,
С трудом всё же стал он на них отвечать,
Хотя эти мысли обоих и грызли:
«Ужасно себя брачным чувством связать».

И он испыту;ющим молящим взглядом
Смотрел на сиделку — понять её боль;
— Я буду всегда находиться здесь, рядом,
Любую играть я могу с вами роль.

Возможно, лечение будет и долгим,
Но время на нашей всегда стороне,
А также врачебным вниманием ловким,
Уходом за вами всем нашим — вдвойне:

Вы будете вскоре совсем как здоровы,
Сейчас же вам нужен уход и покой,
Хотя ваши раны здоровью суровы,
Но вы, есть надежда, нужны всем живой.

Она вспоминала его продолжительный,
При сказанных этих бодрящих словах,
Его грустный взгляд, но и уважительный,
Когда говорят о больничных делах.

Во взгляде сквозило значенье упрёка,
Её взгляд как будто его подтверждал,
Но и в то же время как будто намёка,
Всю эту же мысль князя взгляд выражал.

— На всё я в то время была с ним согласна,
Хотя и страдал, но остался бы жив,
Что лишь для него это было б ужасно,
А он на меня сей направил «мотив».

Что всё для меня было б это ужасно,
Ещё и тогда он хотел бы пожить,
Выходит, что я так сказала напрасно,
Что он и таким для меня мог бы быть.

Ведь думала я и тогда б между нами,
Но я бы сказала другие слова:
«Пускай умирал, но при мне, пред глазами,
Была б я счастливей — чем раньше, тогда.

Тогда он не понял, не знал мои мысли,
Ушёл он, не ведая чувств всей души,
А мысли женой ему стать на мне висли,
Но он то не знает, покоясь в глуши;

Не сможет узнать моих мыслей, как сдачи,
Но в во;ображение новом своём,
Сказала бы то же, но только иначе,
Когда она бы;ла сиделкой при нём»:

— Ужасно для вас, но меня не пугает,
Что в жизни без вас, во мне нет ничего,
Страдать вместе с вами мне счастье рождает,
Мне с вами быть вместе всегда так легко.

Он брал её руку и жал как в тот вечер,
Когда оставалось до смерти три дня,
И в мыслях сама с собой делала вече:
— Люблю, — не сказала, ругая себя.

Её охватило вдруг сладкое горе,
И слёзы уже затмевали глаза,
Осталась одна с тяжкой жизненной долей,
Как будто сомкнулись над ней небеса.

И вновь затмевался недо;разуме;ньем,
Её напряжённый весь личика взгляд,
Направлен в то место, где с не;домога;ньем,
Он принял смертельный свой жизненный яд.

Когда уже таяло непониманье,
Внезапно раздался в дверях лёгкий стук,
Заставив унять свои воспоминания,
Болезненно вдруг поразил её слух.

Ворвалась Дуняша с испуганным видом:
— Пожалуйте к папе — несчастие с ним;
В ней вдруг всё исчезло к тем прежним обидам,
Ей вновь этот мир словно стал нелюдим.