История руси в стихах

ИСТОРИЯ РУСИ В СТИХАХ

История Руси полна неожиданностей. Судя по историческим документам, Иван Грозный имел 8 жен, жил необычайно долго. Княгиня Ольга, та самая, которая закопала заживо послов от своих славянских сородичей, древлян, которая следующих послов от древлян сожгла заживо, которая, наконец, в 946 году сожгла древлянский город Искоростень вместе с жителями – судя по историческим документам, рожала после климакса.
Другие русские князья были столь патриотичны, так любили своих сородичей, что часто вступали в союз с татаро-монголами и совместно уничтожали других русских князей.
В тексте Толстого упоминается царь Павел, убивали его так: сначала золотой табакеркой по голове, а затем задушили шарфом.
Убийств в царских семьях было не меньше, чем в Европе, да и история не более кровавая: скажем, в Варфоломеевскую ночь рядовые парижане зарезали порядка 30 своих сограждан – гугенотов, только из-за различия в религии.
Есть еще одно сходство: историю Руси переписывали в зависимости от того, какой царь садился на трон. Точно так же переписывали историю и в Европе. В результате историческая датировка событий не совпадает с точной датировкой по солнечным затмениям…
Борис Ихлов

А. К. Толстой

Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем звените вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?

Конь несет меня стрелой
На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
Бьет своим копытом.
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Не кляните вы меня,
Темно-голубые!

Я бы рад вас не топтать,
Рад промчаться мимо,
Но уздой не удержать
Бег неукротимый!
Я лечу, лечу стрелой,
Только пыль взметаю;
Конь несет меня лихой, —
А куда? не знаю!

Он ученым ездоком
Не воспитан в холе,
Он с буранами знаком,
Вырос в чистом поле;
И не блещет как огонь
Твой чепрак узорный,
Конь мой, конь, славянский конь,
Дикий, непокорный!

Есть нам, конь, с тобой простор!
Мир забывши тесный,
Мы летим во весь опор
К цели неизвестной.
Чем окончится наш бег?
Радостью ль? кручиной?
Знать не может человек —
Знает бог единый!

Упаду ль на солончак
Умирать от зною?
Или злой киргиз-кайсак,
С бритой головою,
Молча свой натянет лук,
Лежа под травою,
И меня догонит вдруг
Медною стрелою?

Иль влетим мы в светлый град
Со кремлем престольным?
Чудно улицы гудят
Гулом колокольным,
И на площади народ,
В шумном ожиданье,
Видит: с запада идет
Светлое посланье.

В кунтушах и в чекменях,
С чубами, с усами,
Гости едут на конях,
Машут булавами,
Подбочась, за строем строй
Чинно выступает,
Рукава их за спиной
Ветер раздувает.

И хозяин на крыльцо
Вышел величавый;
Его светлое лицо
Блещет новой славой;
Всех его исполнил вид
И любви и страха,
На челе его горит
Шапка Мономаха.

«Хлеб да соль! И в добрый час! —
Говорит державный, —
Долго, дети, ждал я вас
В город православный!»
И они ему в ответ:
«Наша кровь едина,
И в тебе мы с давних лет
Чаем господина!»

Громче звон колоколов,
Гусли раздаются,
Гости сели вкруг столов,
Мед и брага льются,
Шум летит на дальний юг
К турке и к венгерцу —
И ковшей славянских звук
Немцам не по сердцу!

Гой вы, цветики мои,
Цветики стенные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем грустите вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?

А. К.ТОЛСТОЙ
ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО ОТ ГОСТОМЫСЛА ДО ТИМАШЕВА

                Вся земля наша велика и обилна,
                а наряда в ней нет. Нестор, летопись
1
Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.
2
A эту правду, детки,
За тысячу уж лет
Смекнули наши предки:
Порядка-де, вишь, нет.
3
И стали все под стягом,
И молвят: «Как нам быть?
Давай пошлём к варягам:
Пускай придут княжить.
4
Ведь немцы тороваты,
Им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».
5
Посланцы скорым шагом
Отправились туда
И говорят варягам:
«Придите, господа!
6
Мы вам отсыплем злата,
Что киевских конфет;
Земля у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».
7
Варягам стало жутко,
Но думают: «Что ж тут?
Попытка ведь не шутка —
Пойдём, коли зовут!»
8
И вот пришли три брата,
Варяги средних лет,
Глядят — земля богата,
Порядка ж вовсе нет.
9
«Hу,— думают,— команда!
Здесь ногу сломит черт,
Es ist ja eine Schande,
Wir m;ssen wieder fort».[1]
10
Но братец старший Рюрик
«Постой,— сказал другим,—
Fortgeh’n w;r’ ungeb;hrlich,
Vielleicht ist’s nicht so schlimm.[2]
11
Хоть вшивая команда,
Почти одна лишь шваль;
Wir bringen’s schon zustande,
Versuchen wir einmal».[3]
12
И стал княжить он сильно,
Княжил семнадцать лет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет!
13
За ним княжил князь Игорь,
А правил им Олег,
Das war ein gro;er Krieger[4]
И умный человек.
14
Потом княжила Ольга,
А после Святослав;
So ging die Reihenfolge[5]
Языческих держав.
15
Когда ж вступил Владимир
На свой отцовский трон,
Da endigte f;r immer
Die alte Religion.[6]
16
Он вдруг сказал народу:
«Ведь наши боги дрянь,
Пойдём креститься в воду!»
И сделал нам Иордань.[7]
17
«Перун уж очень гадок!
Когда его спихнём,
Увидите, порядок
Какой мы заведём!»
18
Послал он за попами
В Афины и Царьград.
Попы пришли толпами,
Крестятся и кадят,
19
Поют себе умильно
И полнят свой кисет;
Земля, как есть, обильна,
Порядка только нет.
20
Умре Владимир с горя,
Порядка не создав.
За ним княжить стал вскоре
Великий Ярослав.
21
Оно, пожалуй, с этим
Порядок бы и был;
Но из любви он к детям
Всю землю разделил.
22
Плоха была услуга,
А дети, видя то,
Давай тузить друг друга:
Кто как и чем во что!
23
Узнали то татары:
«Ну,— думают,— не трусь!»
Надели шаровары,
Приехали на Русь.
24
«От вашего, мол, спора
Земля пошла вверх дном,
Постойте ж, мы вам скоро
Порядок заведём».
25
Кричат: «Давайте дани!»
(Хоть вон святых неси.)
Тут много всякой дряни
Настало на Руси.
26
Что день, то брат на брата
В орду несёт извет;
Земля, кажись, богата —
Порядка ж вовсе нет.
27
Иван явился Третий;
Он говорит: «Шалишь!
Уж мы теперь не дети!»
Послал татарам шиш.
28
И вот земля свободна
От всяких зол и бед
И очень хлебородна,
А всё ж порядка нет.
29
 Настал Иван Четвёртый,
Он Третьему был внук;
Калач на царстве тёртый
И многих жён супруг.
30
Иван Васильич Грозный
Ему был имярек[8]
За то, что был серьёзный,
Солидный человек.
31
Приёмами не сладок,
Но разумом не хром;
Такой завёл порядок,
Хоть покати шаром!
32
Жить можно бы беспечно
При этаком царе;
Но ах! ничто не вечно —
И царь Иван умре!
33
За ним царить стал Фёдор,
Отцу живой контраст;
Был разумом не бодор,
Трезвонить лишь горазд.[9]
34
Борис же, царский шурин,
Не в шутку был умён,
Брюнет, лицом недурен,
И сел на царский трон.
35
При нём пошло всё гладко,
Не стало прежних зол,
Чуть-чуть было порядка
В земле он не завёл.
36
К несчастью, самозванец,
Откуда ни возьмись,
Такой задал нам танец,
Что умер царь Борис.
37
И, на Бориса место
Взобравшись, сей нахал
От радости с невестой
Ногами заболтал.
38
Хоть был он парень бравый
И даже не дурак,
Но под его державой
Стал бунтовать поляк.
39
А то нам не по сердцу;
И вот однажды в ночь
Мы задали им перцу
И всех прогнали прочь.
40
Взошёл на трон Василий,
Но вскоре всей землёй
Его мы попросили,
Чтоб он сошёл долой.
41
Вернулися поляки,
Казаков привели;
Пошёл сумбур и драки:
Поляки и казаки,
42
Казаки и поляки
Нас паки бьют и паки;[10]
Мы ж без царя как раки
Горюем на мели.
43
Прямые были страсти —
Порядка ж ни на грош.
Известно, что без власти
Далёко не уйдёшь.
44
Чтоб трон поправить царский
И вновь царя избрать,
Тут Минин и Пожарский
Скорей собрали рать.
45
И выгнала их сила
Поляков снова вон,
Земля же Михаила
Взвела на русский трон.
46
Свершилося то летом;
Но был ли уговор[11] —
История об этом
Молчит до этих пор.
47
Варшава нам и Вильна
Прислали свой привет;
Земля была обильна —
Порядка ж нет как нет.
48
Сев Алексей на царство,
Тогда роди Петра.
Пришла для государства
Тут новая пора.
49
Царь Пётр любил порядок,
Почти как царь Иван,
И так же был не сладок,
Порой бывал и пьян.
50
Он молвил: «Мне вас жалко,
Вы сгинете вконец;
Но у меня есть палка,
И я вам всем отец!..
51
Не далее как к святкам
Я вам порядок дам!»
И тотчас за порядком
Уехал в Амстердам.
52
Вернувшися оттуда,
Он гладко нас обрил,
А к святкам, так что чудо,
В голландцев нарядил.
53
Но это, впрочем, в шутку,
Петра я не виню:
Больному дать желудку
Полезно ревеню.
54
Хотя силён уж очень
Был, может быть, приём;
А всё ж довольно прочен
Порядок стал при нём.
55
Но сон объял могильный
Петра во цвете лет,
Глядишь, земля обильна,
Порядка ж снова нет.
56
Тут кротко или строго
Царило много лиц,
Царей не слишком много,
А более цариц.
57
Бирон царил при Анне;
Он сущий был жандарм,
Сидели мы как в ванне
При нём, da; Gott erbarm![12]
58
Весёлая царица
Была Елисавeт:
Поёт и веселится,
Порядка только нет.
59
Какая ж тут причина
И где же корень зла,
Сама Екатерина
Постигнуть не могла.
60
«Madame, при вас на диво
Порядок расцветёт[13],—
Писали ей учтиво
Вольтер и Дидерот[14],—
61
Лишь надобно народу,
Которому вы мать,
Скорее дать свободу,
Скорей свободу дать».
62
«Messieurs,— им возразила
Она,— vous me comblez»[15],—
И тотчас прикрепила
Украинцев к земле.
63
За ней царить стал Павел,
Мальтийский кавалер,[16]
Но не совсем он правил
На рыцарский манер.
64
Царь Александер Первый
Настал ему взамен,
В нём слабы были нервы,
Но был он джентльмен.
65
Когда на нас в азарте
Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте,
Он начал отступать.
66
Казалося, ну, ниже
Нельзя сидеть в дыре,
Ан глядь: уж мы в Париже,
С Louis le Desir;.[17]
67
В то время очень сильно
Расцвёл России цвет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет.
68
Последнее сказанье
Я б написал моё,
Но чаю наказанье,
Боюсь monsieur Veillot.[18]
69
Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.
70
Оставим лучше троны,
К министрам перейдём.
Но что я слышу? стоны,
И крики, и содом!
71
Что вижу я! Лишь в сказках
Мы зрим такой наряд;
На маленьких салазках
Министры все катят.
72
С горы со криком громким
In corpore,[19] сполна,
Скользя, свои к потомкам
Уносят имена.
73
Се Норов, се Путятин,
Се Панин, се Метлин,
Се Брок, а се Замятнин,
Се Корф, се Головнин.
74
Их много, очень много,
Припомнить всех нельзя,
И вниз одной дорогой
Летят они, скользя.
75
Я грешен: летописный
Я позабыл свой слог;
Картине живописной
Противостать не мог.
76
Лиризм, на всё способный,
Знать, у меня в крови;
О Нестор преподобный,
Меня ты вдохнови.
77
Поуспокой мне совесть,
Моё усердье зря,
И дай мою мне повесть
Окончить не хитря.
78
Итак, начавши снова,
Столбец[20] кончаю свой
От рождества Христова
В год шестьдесят восьмой.
79
Увидя, что всё хуже
Идут у нас дела,
Зело[21] изрядна мужа
Господь нам ниcпосла.
80
На утешенье наше
Нам, аки свет зари,
Свой лик яви Тимашев —
Порядок водвори.
81
Что аз же многогрешный
На бренных сих листах
Не дописах поспешно
Или переписах,
82
То, спереди и сзади
Читая во все дни,
Исправи правды ради,
Писанья ж не кляни.
83
Составил от былинок
Рассказ немудрый сей
Худый смиренный инок,
Раб Божий Алексей.

<1868>
Примечания
Сам Толстой, упоминая о своём произведении в письмах, каждый раз называл его иначе: «L’histoire de Russia», «L’histoire de Russie jusqu’a Тимашев», «История России», «Сокращённая русская история», «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева». Почти все заглавия в письмах Толстого явно сокращённые, а потому мы остановились на последнем, в котором ощущается как фон «Итсории государства российского» Карамзина. Весьма вероятно, что сатира не имела окончательно установленного поэтом заглавия. Существует, впрочем, другая точка зрения на этот счёт, которая основывается на свидетельстве В. М. Эемчужникова и согласно которой сатира должна быть озаглавлена «Сокращённая русская история от Гостомысла до Тимашева» (см.: А. Бабореко. Новые сведения о стихотворениях А. К. Толстого. — В журнале «Русская литература», 1959, № 3, с. 200—201).
Сразу после написания «История» стала распространяться в списках и приобрела большую популярность. Редактор журнала «Русская старина» М. И. Семевский хотел опубликовать её тотчас же после смерти Толстого, но натолкнулся на цензурные препятствия. Ему удалось это сделать лишь в 1883 году. Возможно, что замысел сатиры Толстого возник не без воздействия двух стихотворений, напечатанных в известном сборнике «Русская потаенная литература XIX столетия» (Лондон, 1861): «Сказка» и «Когда наш Новгород великий». Вот начало второго из них (до «Русской потаённой литературы» оно появилось в 4-й книжке «Голосов из России» — Лондон, 1857):
Когда наш Новгород Великий
Отправил за море послов,
Чтобы просить у них владыки
Для буйных вольницы голов,
Он с откровенностию странной
Велел сказать чужим князьям:
«Наш край богатый и пространный,
Да не дался порядок нам!»
Гостомысл — легендарный новгородский посадник (правитель города) или князь, по совету которого, как сообщает летопись, новгородцы пригласили якобы варяжских князей.
1.
1.  Ведь это позор — мы должны убраться прочь (нем.).
2.  Уйти было бы неприлично, может быть, это не так уж плохо (нем.).
3.  Мы справимся, давайте попробуем (нем.).
4.  Это был великий воин (нем.).
5.  Такова была последовательность (нем.).
6.  Тогда пришел конец старой религии (нем.).
7.  Иордан — река в Палестине, в которой, по евангельскому рассказу, крестился Иисус Христос.
8.  Имярек — по имени. В официальных бумагах это слово указывало место, где нужно вставить чьё-нибудь имя.
9.  Трезвонить лишь горазд. — Речь идёт о религиозности Федора, мало занимавшегося государственными делами.
10.  Паки — опять, снова.
11.  Но был ли уговор — то есть были ли взяты у Михаила Романова при его вступлении на престол какие-нибудь обязательства, ограничивавшие его власть.
12.  Помилуй Бог! (нем.).
13.  Madame, при вас на диво и т. д. — Желая прослыть просвещённой монархиней, «философом на троне», Екатерина II вступила в переписку с французскими мыслителями. Она добилась того, что её хвалили. Но все их советы относительно насущных политических и социальных преобразований в России остались, разумеется, втуне.
14.  Дидерот — Д. Дидро.
15.  Господа, вы слишком добры ко мне (фр.).
16. Мальтийский кавалер. — Павел I был гроссмейстером духовного ордена мальтийских рыцарей.
17.  Louis le Desir; (Людовик Желанный) — прозвище, данное роялистами Людовику XVIII (1755—1824), возведённому на французский престол при содействии Александра I.
18.  Veillot — барон И. О. Велио (1830—1899), директор почтового департамента министерства внутренних дел в 1868—1880 гг.; имя его неоднократно встречается в письмах и стихах Толстого; поэт негодовал на него за перлюстрацию (тайный просмотр) корреспонденции и высмеивал за плохую работу почты.
19.  В полном составе (лат.).
20.  Столбец — свиток, старинная рукопись.
21.  Зело — очень.

Василий Курочкин
Я нашел, друзья, нашел,
Кто виновник бестолковый
Наших бедствий, наших зол.
Виноват во всем гербовый,
Двуязычный, двуголовый,
Всероссийский наш орел.
Я сошлюсь на народное слово,
На великую мудрость веков:
Двуголовье я эмблема, основа
Всех убийц, идиотов, воров.
Не вступая и в споры с глупцами,
При смущающих душу речах,
Сколько раз говорили вы сами:
«Да никак ты о двух головах!»
Я нашел, друзья, нашел,
Кто виновник бестолковый
Наших бедствий, наших зол.
Виноват во всем гербовый,
Двуязычный, двуголовый,
Всероссийский наш орел.
Оттого мы несчастливы, братья,
Оттого мы и горькую пьем,
Что у нас каждый штоф за печатью
Заклеймен двуголовым орлом.
Наш брат русский я уж если напьется,
Нет ни связи, ни смысла в речах;
То целуется он, то дерется я
Оттого что о двух головах.
Я нашел, друзья, нашел,
Кто виновник бестолковый
Наших бедствий, наших зол.
Виноват во всем гербовый,
Двуязычный, двуголовый,
Всероссийский наш орел.
Взятки я свойство гражданского мира,
Ведь у наших чиновных ребят
На обоих бортах вицмундира
По шести двуголовых орлят.
Ну! и спит идиот безголовый
Пред зерцалом, внушающим страх, я
А уж грабит, так грабит здорово
Наш чиновник о двух головах.
Я нашел, друзья, нашел,
Кто виновник бестолковый
Наших бедствий, наших зол.
Виноват во всем гербовый,
Двуязычный, двуголовый,
Всероссийский наш орел.
Правды нет оттого в русском мире,
Недосмотры везде оттого,
Что всевидящих глаз в нем четыре,
Да не видят они ничего;
Оттого мы к шпионству привычны,
Оттого мы храбры на словах,
Что мы все, господа, двуязычны,
Как орел наш о двух головах.
Я нашел, друзья, нашел,
Кто виновник бестолковый
Наших бедствий, наших зол.
Виноват во всем гербовый,
Двуязычный, двуголовый,
Всероссийский наш орел.
1857

Продолжение истории России приписывают сразу десятку авторов, один из первых - Бернард Шоу:

Царь Николашка правил на Руси.
Хотя на морду был маленько не красив,
При нём водились караси, при нём плодились пороси,
И, в общем, было чем поддать и закусить.

Но в октябре его немножечко того...
И тут узнали мы всю правду про него;
Что он рабочих прижимал, что он войну нам навязал
И что не видел дальше носа своего.

Потом был Сталин, добрый, умный наш отец.
Капитализму тут совсем пришел конец.
При нём колхозы поднялись, от счастья слёзы пролились,
Ну, словом, был он несказанный молодец.

Но в октябре его немножечко того...
И тут узнали мы всю правду про него;
Что он с марксизмом не дружил, что миллионы погубил
И что не видел дальше носа своего…


Борис Слуцкий

Мы все ходили под богом.
У бога под самым боком.
Он жил не в небесной дали,
Его иногда видали
Живого. На Мавзолее.
Он был умнее и злее
Того, иного, другого,
По имени Иегова,
Которого он низринул,
Извел, пережег на уголь,
А после из бездны вынул
И дал ему стол и угол.

Мы все ходили под богом.
У бога под самым боком.
Однажды я шел Арбатом,
Бог ехал в пяти машинах.
От страха почти горбата
В своих пальтишках мышиных
Рядом дрожала охрана.
Было поздно и рано.
Серело. Брезжило утро.
Он глянул жестоко, — мудро
Своим всевидящим оком,
Всепроницающим взглядом.
Мы все ходили под богом.
С богом почти что рядом.


Осип Мандельштам

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там помянут кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей (намек н Молотова, Б. И.),
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
1933 г.
(Сталин – не осетин, он сван, Б. И.)


Анна Ахматова, «Реквием»

Вступление
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.


          Это те, что кричали: "Варраву
          Отпусти нам для праздника", те,
           Что велели Сократу отраву
           Пить в тюремной глухой тесноте.

           Им бы этот же вылить напиток
           В их невинно клевещущий рот,
           Этим милым любителям пыток,
           Знатокам в производстве сирот.
                Анна Ахматова "Защитникам Сталина"


Варлам Шаламов

Я в воде не тону
И в огне не сгораю.
Три аршина в длину
И аршин в ширину —
Мера площади рая.

Но не всем суждена
Столь просторная площадь:
Для последнего сна
Нам могил глубина
Замерялась на ощупь.

И, теснясь в темноте,
Как теснились живыми,
Здесь легли в наготе
Те, кто жил в нищете,
Потеряв даже имя.

Улеглись мертвецы,
Не рыдая, не ссорясь.
Дураки, мудрецы,
Сыновья и отцы,
Позабыв свою горесть.

Их дворец был тесней
Этой братской могилы,
Холодней и темней.
Только даже и в ней
Разогнуться нет силы.


По поводу сталинского Третьего Московского процесса (над ленинской гвардией) Светлов высказался следующим образом: «Это не процесс, а организованные убийства, а чего, впрочем, можно от них ожидать? Коммунистической партии уже нет, она переродилась, ничего общего с пролетариатом она не имеет».
Их воспоминаний узника сталинского концлагеря Варлама Шаламова:
«Светлов встал, протягивая мне руку:
— Подождите. Я вам кое-что скажу. Я, может быть, плохой поэт, но я никогда ни на кого не донёс, ни на кого ничего не написал.
Я подумал, что для тех лет это немалая заслуга — потрудней, пожалуй, чем написать «Гренаду»» (Светлов – автор текста песни «Гренада»).


Александр Межиров

Не хватит ни любви, ни силы,
Чтоб дотащиться до конца.
Стреляет Сталин из могилы
В единокровные сердца.

И падают на мостовые
С бессмертным именем его,
Смежая веки восковые,
Не понимая ничего.

И непонятен и бесцелен
Поток бушующий людской.
Шли дети тех, кто был расстрелян
Его бессмертною рукой.

Нам не забыть об этих войнах,
Нам не избыть его идей,
Его последних, бронебойных,
Карательных очередей.
Он, ни о чем не сожалея,
Сквозь многократное «ВашА!»
Бьет наповал из мавзолея,
Не содрогаясь, не дыша.

1956