***

4-3-19

Само по себе, то французское бегство,
Победой в сражение можно считать,
Но вот почему мы, имея все средства,
Не сделали так, чтоб не дать им удрать.

Понятно, что бегству пригоже сравнение,
Что враг сам себе как бы дал то сражение,
Но всё оно шло постепенно, в пути,
Считая «победным» своё отступление,
И с честью домой, хоть и трудно — дойти.

Но русские люди понять всё не в силах,
Как малым числом в нашей армии сил,
Хотя гибли сами, оставив в могилах,
Десятками тысяч французских мужчин.

Имея в виду Бородинскую битву,
Уменьем, имея в виду, побеждать;
Какую, такую не дали молитву,
Чтоб их из страны даже не выпускать?

А только в пути, до того же Смоленска,
Повергнуть всю армию их просто в прах,
Настигнуть и встать на пути словно стенка,
У них на уме был один только страх.

Но, значит, не сделаны были маневры,
Чтоб им преградить к отступлению путь,
Скорее — к сражениям сдали все нервы.
А нас бы к сражениям снова вернуть.

Нельзя допустить, что виной неудачи,
Когда уже были под Березиной,
Не сделать попытки французам дать сдачи,
И пред переправой смертельный дать бой.

Пленить все остатки французского войска,
Его руководство и с НИМ во главе,
Оно не имело их прежнего лоска,
А было подобно, сгрудившись, толпе.

Такому в истории нашей явлению,
Как пишут историки в русских томах,
Что будто Кутузов мешал нападению,
Лишь есть пачкатня, просто жалко бумаг.

Мы помним Тарутин, под Вязьмой сражения,
Где маршал не мог удержать все войска,
И наш возродившийся дух наступления,
Не мог упустить на французов броска.

Но, если лишь цель наша в том состояла,
Отрезать, пленить руководство врага,
То — не состоявшись, она как «устала»,
Неужто болезнь к нам поспешно пристала,
Что стали бояться мы даже волка.

Но этот последний период кампании,
Когда от погони французы ушли,
Логично отдать им «победу» с названием,
А нам наступленье считать пораженьем,
Поскольку добить их никак не смогли.

Должны всё ж признаться историки наши,
Что всё отступленье врага от Москвы,
И есть та победа в смертельной той каше,
В попытке унизить ЕГО все труды.

Неверно такое во всём заключение,
Однако случилось всё на;оборот,
ЕГО ряд побед привёл к уничтожению,
А наши в сражениях с НИМ от поражения,
Победу добыл себе русский народ.

Источник подобного противоречия,
Как раз, заключается, именно, в том,
Историки пишут нам всем из наличия:
Из писем, приказов и планов во всём.

Они полагали, конечною целью,
В последнем периоде этой войны,
Пробудится наша способность к уменью,
Достойными стать сей великой страны.

Отрезать дорогу «до хаты, до дому»,
Пленить всех, включая марша;лов, ЕГО,
Придать всему действию новую форму,
Лишить всех надежд и, как прежде всего.

Но эта-то цель никогда не стояла,
Её не могло и в умах даже быть,
Весь смысл эта цель навсегда потеряла,
Да и без неё всем удобно прожить.

В том не было смысла по разным причинам:
Их быстрое бегство мешало нам в том,
Обрушились бедствия словно лавиной,
Их путь продолжал делать этот разгром.

Бессмысленно было давать им сраженья:
Зачем рисковать жизнью наших солдат,
Не только людей, но всего снаряженья,
И тратить на это бесценный в том клад.

Пленить руководство — особенно трудно,
Оно в этом бегстве — всегда авангард,
За ними — войска и почти безрассудно
Бегут словно гонит их зверь-леопард.

Но было б бессмысленней и пожеланье,
И даже проблемой брать корпус весь в плен,
Один лишь конвой будет нужен заранее,
Конвоя дивизия ну;жна взамен.

А, кроме того, и кормить же их надо,
Самим иногда не хватает еды,
Себе создавать вот такую усладу,
Совсем нам не надо такой вот нужды.

Но армию всю вместе с Наполеоном,
Брать в плен — это «глу;бокомы;сленный» план,
Бежит с охраняемым быстро ОН троном,
ЕГО не так просто поймать в наш капкан.

Такой план сравним с огородника планом,
Когда он скотину, впустив в огород,
Стоит у ворот, себя тешит обманом,
И выходящую — лупит за вход.

Такой план, к тому же, ещё невозможен,
По ряду столь явных и важных причин,
План сам в исполнении очень уж сложен,
И в деле поэтому — неисполним.

Одна из причин, что на узких и малых,
Таких вот дорогах, отрезках пути,
Из трёх русских армий найдутся отсталых,
Чтоб им вместе всем в одно место сойти.

Вторая причина — та численность войска,
Она мала слишком, сковать чтоб врага,
И делать маневры в дороге «так скользко»,
Свои поберечь надо прежде рога.

«Отрезать» — то слово к войне не подходит,
Возможно другие найти все пути,
И ночь рядом с днём, наконец, всегда бродит,
Удобное время, чтоб скрытно уйти.

Взять в плен — значит нужно на это согласье,
Противной и слабой на то стороны,
Но плен не даёт всех гарантий на счастье:
Остаться живыми в условьях страны.

В плену ожидает их голод и холод,
Зачем же идти на голодную смерть?
Их бегство даёт им надежду и повод,
И все неудобства при бегстве стерпеть.

И главная в том, наконец, вся причина,
Всё то напряжение всех наших сил,
Как будто расслабилась наша пружина,
Иль бог обе армии просто хранил.

А дело всё в том, что их скорости бегства,
Бегущих  и их догоняющих сил,
Вели к нарастанью несчастий и бедствий,
Измор и болезни число их косил.

И это число с каждым днём возрастало,
Пол армии было отставших, больных,
Зима свою силу уже набирала,
Снабженье у наших во многом страдало,
И — множество с этим причин и иных.

Об этом периоде русской кампании,
Когда люди без водки, без шуб и сапог,
Ночуют в снегу, где мороз за компанию,
Свободно проникнуть всегда в тело мог.

Когда часов светлых за сутки — лишь восемь,
А все остальные — уже только ночь,
Тогда мы по праву с историков спросим,
Какого вам чёрта чушь в ступе толочь?

Как должен главком где-то делать маневры,
Как должен был сделать он фланговый марш,
В снегу по колена, являя все перлы,
Историков книги похожи на шарж.

И те, кто болел, умирали в погоне,
И те, кто преследовал в бегстве врага,
И, как говорится об этом в народе,
Всё делали, взять чтоб врага на рога.

И нет их вины в том, другие что люди,
Сидевшие в тёплых квартирах всегда,
Под грохот победных заране(е) орудий
Спускали свой план окруженья врага.

Когда в тех условиях этого бегства,
Засыпаны снегом поля и луга,
Когда недостаток был в нужных им средствах,
И часто мешали метель и пурга;

Пути же все бегства и той же погони,
Для армий обеих все были одни,
Все те же дороги и русские кони,
Одним было средство веденья войны.

У тех, кто действительно вёл всю кампанию:
Главком, иже с ним, генералы в войсках,
И с ними вся армия, как за компанию,
Отрезать и взять — не имели в мысля;х.

Не су;ществова;ло подобной  той цели,
Бессмысленность вся — в достиженье её,
В пустых головах людей только и тлели,
И тем затмевая видение всё.

Одна была цель у народа с главкомом:
Очистить от нечисти нашу страну,
Цель эта катилась, как снежным тем комом,
И всё нарастая, катясь весь в снегу.

Она достигалась сама, как собою,
Все сами бежали поспешно домой,
Уже не отрядом — безвольной толпою,
Не армия вся, а пчелиный как рой.

Вся цель дополнялась народным движеньем,
Маневренность наших всех в том партизан,
Являла собою в том их достиженье,
И тем восполняя и плен, и капкан.

Последним и грозным этапом кампании,
Явилось — что армия шла по пятам,
Готовая силой «дополнить внимание»,
Как недостающее нашим врагам.

Как кнут, над бегущей всё время скотиной,
Он должен быть поднят над нею всегда,
Как сильно натянутой, жёсткой пружиной,
Готовой разжаться, сметая врага.

Конец третьей части 4-го тома
   



 














 












 












 


 



 
 




 




 








 

 
 








 













 

 






 


 





4-3-19

Само по себе, то французское бегство,
Победой в сражение можно считать,
Но вот почему мы, имея все средства,
Не сделали так, чтоб не дать им удрать.

Понятно, что бегству пригоже сравнение,
Что враг сам себе как бы дал то сражение,
Но всё оно шло постепенно, в пути,
Считая «победным» своё отступление,
И с честью домой, хоть и трудно — дойти.

Но русские люди понять всё не в силах,
Как малым числом в нашей армии сил,
Хотя гибли сами, оставив в могилах,
Десятками тысяч французских мужчин.

Имея в виду Бородинскую битву,
Уменьем, имея в виду, побеждать;
Какую, такую не дали молитву,
Чтоб их из страны даже не выпускать?

А только в пути, до того же Смоленска,
Повергнуть всю армию их просто в прах,
Настигнуть и встать на пути словно стенка,
У них на уме был один только страх.

Но, значит, не сделаны были маневры,
Чтоб им преградить к отступлению путь,
Скорее — к сражениям сдали все нервы.
А нас бы к сражениям снова вернуть.

Нельзя допустить, что виной неудачи,
Когда уже были под Березиной,
Не сделать попытки французам дать сдачи,
И пред переправой смертельный дать бой.

Пленить все остатки французского войска,
Его руководство и с НИМ во главе,
Оно не имело их прежнего лоска,
А было подобно, сгрудившись, толпе.

Такому в истории нашей явлению,
Как пишут историки в русских томах,
Что будто Кутузов мешал нападению,
Лишь есть пачкатня, просто жалко бумаг.

Мы помним Тарутин, под Вязьмой сражения,
Где маршал не мог удержать все войска,
И наш возродившийся дух наступления,
Не мог упустить на французов броска.

Но, если лишь цель наша в том состояла,
Отрезать, пленить руководство врага,
То — не состоявшись, она как «устала»,
Неужто болезнь к нам поспешно пристала,
Что стали бояться мы даже волка.

Но этот последний период кампании,
Когда от погони французы ушли,
Логично отдать им «победу» с названием,
А нам наступленье считать пораженьем,
Поскольку добить их никак не смогли.

Должны всё ж признаться историки наши,
Что всё отступленье врага от Москвы,
И есть та победа в смертельной той каше,
В попытке унизить ЕГО все труды.

Неверно такое во всём заключение,
Однако случилось всё на;оборот,
ЕГО ряд побед привёл к уничтожению,
А наши в сражениях с НИМ от поражения,
Победу добыл себе русский народ.

Источник подобного противоречия,
Как раз, заключается, именно, в том,
Историки пишут нам всем из наличия:
Из писем, приказов и планов во всём.

Они полагали, конечною целью,
В последнем периоде этой войны,
Пробудится наша способность к уменью,
Достойными стать сей великой страны.

Отрезать дорогу «до хаты, до дому»,
Пленить всех, включая марша;лов, ЕГО,
Придать всему действию новую форму,
Лишить всех надежд и, как прежде всего.

Но эта-то цель никогда не стояла,
Её не могло и в умах даже быть,
Весь смысл эта цель навсегда потеряла,
Да и без неё всем удобно прожить.

В том не было смысла по разным причинам:
Их быстрое бегство мешало нам в том,
Обрушились бедствия словно лавиной,
Их путь продолжал делать этот разгром.

Бессмысленно было давать им сраженья:
Зачем рисковать жизнью наших солдат,
Не только людей, но всего снаряженья,
И тратить на это бесценный в том клад.

Пленить руководство — особенно трудно,
Оно в этом бегстве — всегда авангард,
За ними — войска и почти безрассудно
Бегут словно гонит их зверь-леопард.

Но было б бессмысленней и пожеланье,
И даже проблемой брать корпус весь в плен,
Один лишь конвой будет нужен заранее,
Конвоя дивизия ну;жна взамен.

А, кроме того, и кормить же их надо,
Самим иногда не хватает еды,
Себе создавать вот такую усладу,
Совсем нам не надо такой вот нужды.

Но армию всю вместе с Наполеоном,
Брать в плен — это «глу;бокомы;сленный» план,
Бежит с охраняемым быстро ОН троном,
ЕГО не так просто поймать в наш капкан.

Такой план сравним с огородника планом,
Когда он скотину, впустив в огород,
Стоит у ворот, себя тешит обманом,
И выходящую — лупит за вход.

Такой план, к тому же, ещё невозможен,
По ряду столь явных и важных причин,
План сам в исполнении очень уж сложен,
И в деле поэтому — неисполним.

Одна из причин, что на узких и малых,
Таких вот дорогах, отрезках пути,
Из трёх русских армий найдутся отсталых,
Чтоб им вместе всем в одно место сойти.

Вторая причина — та численность войска,
Она мала слишком, сковать чтоб врага,
И делать маневры в дороге «так скользко»,
Свои поберечь надо прежде рога.

«Отрезать» — то слово к войне не подходит,
Возможно другие найти все пути,
И ночь рядом с днём, наконец, всегда бродит,
Удобное время, чтоб скрытно уйти.

Взять в плен — значит нужно на это согласье,
Противной и слабой на то стороны,
Но плен не даёт всех гарантий на счастье:
Остаться живыми в условьях страны.

В плену ожидает их голод и холод,
Зачем же идти на голодную смерть?
Их бегство даёт им надежду и повод,
И все неудобства при бегстве стерпеть.

И главная в том, наконец, вся причина,
Всё то напряжение всех наших сил,
Как будто расслабилась наша пружина,
Иль бог обе армии просто хранил.

А дело всё в том, что их скорости бегства,
Бегущих  и их догоняющих сил,
Вели к нарастанью несчастий и бедствий,
Измор и болезни число их косил.

И это число с каждым днём возрастало,
Пол армии было отставших, больных,
Зима свою силу уже набирала,
Снабженье у наших во многом страдало,
И — множество с этим причин и иных.

Об этом периоде русской кампании,
Когда люди без водки, без шуб и сапог,
Ночуют в снегу, где мороз за компанию,
Свободно проникнуть всегда в тело мог.

Когда часов светлых за сутки — лишь восемь,
А все остальные — уже только ночь,
Тогда мы по праву с историков спросим,
Какого вам чёрта чушь в ступе толочь?

Как должен главком где-то делать маневры,
Как должен был сделать он фланговый марш,
В снегу по колена, являя все перлы,
Историков книги похожи на шарж.

И те, кто болел, умирали в погоне,
И те, кто преследовал в бегстве врага,
И, как говорится об этом в народе,
Всё делали, взять чтоб врага на рога.

И нет их вины в том, другие что люди,
Сидевшие в тёплых квартирах всегда,
Под грохот победных заране(е) орудий
Спускали свой план окруженья врага.

Когда в тех условиях этого бегства,
Засыпаны снегом поля и луга,
Когда недостаток был в нужных им средствах,
И часто мешали метель и пурга;

Пути же все бегства и той же погони,
Для армий обеих все были одни,
Все те же дороги и русские кони,
Одним было средство веденья войны.

У тех, кто действительно вёл всю кампанию:
Главком, иже с ним, генералы в войсках,
И с ними вся армия, как за компанию,
Отрезать и взять — не имели в мысля;х.

Не су;ществова;ло подобной  той цели,
Бессмысленность вся — в достиженье её,
В пустых головах людей только и тлели,
И тем затмевая видение всё.

Одна была цель у народа с главкомом:
Очистить от нечисти нашу страну,
Цель эта катилась, как снежным тем комом,
И всё нарастая, катясь весь в снегу.

Она достигалась сама, как собою,
Все сами бежали поспешно домой,
Уже не отрядом — безвольной толпою,
Не армия вся, а пчелиный как рой.

Вся цель дополнялась народным движеньем,
Маневренность наших всех в том партизан,
Являла собою в том их достиженье,
И тем восполняя и плен, и капкан.

Последним и грозным этапом кампании,
Явилось — что армия шла по пятам,
Готовая силой «дополнить внимание»,
Как недостающее нашим врагам.

Как кнут, над бегущей всё время скотиной,
Он должен быть поднят над нею всегда,
Как сильно натянутой, жёсткой пружиной,
Готовой разжаться, сметая врага.

Конец третьей части 4-го тома