Посвящено г. Павловску и г. Пушкину

   

    Посвящено г. Павловске и г. Пушкине

   
      С картинками здесь: http://starboy.name/pavlovsk.htm
 

         
              В г. Павловске и г. Пушкине
 

         
            ***
    Сидя в позе полулотоса в городе Пушкине, медитировал на осенние потоки... на падающие кружащиеся листья… на листья в прудах... на золотую Осень... Опускается немного Солнце относительно Земли – и жизнь умирает... знаменуя переход в зимнее царство... и все движется, меняется на своих кругах, относительно, но в едином времени... И Бог выводит своих дочерей, как олицетворения времен года... Весну, Лето, Осень и Зиму… сопровождаемых Флорой и Фауной... по крайней мере здесь, в сем уголке Космоса на Земле...

   

            ***
    Екатерининского парка нарядная краса;
    Перед парадным и лазоревым дворцом
    Воссозданные статуи Отцом*,
    Озера – позеленевшие глаза…

    *Александр I вернул статуи в Царское село и вывел его из запустения… После победы над Наполеоном Александра называли «Отцом отечества»...

    



            ***
    Уж Осень позолотила парки,
    Студеней сделалась вода,
    Вплетают нити призрачные парки
    В сеть моросящего дождя…

    P. S.
    Природа, холодом дыша,
    Ко сну как будто отошла…

   

     Примечание. Смотрю я, как жил Державин, Пушкин... после меня ничего такого не останется, никаких домов-музеев, ибо показывать нечего... все обыкновенно, как у большинства в России...
    Да и по духу мне стал близок Гнедич... такой же одинокий поэт... и стихи мне его по душе...

    «На гробе Матери», Гнедич http://www.starboy.name/iran/matmogil.htm

    Оленина - образ русской дворянки, Госпожи http://www.starboy.name/iran/olenina.htm

    Памятнику Николаю Оленину в Приютине – 200 ЛЕТ http://www.starboy.name/iran/pamztpriut.htm

   

            ***
    (оставленный дом осенью…)
    Балкон листвой приосенен
    У пушкинского особняка;
    Осенней позднею порой
    В окно стук сквозняка…



    А. С. Пушкин… http://starboy.name/tailand/pushkin.html

    «Евгений Онегин» (иллюстрации)… http://starboy.name/tailand/evg.html

    Примечание. «Как поэт Пушкин рос чрезвычайно быстро. И вот уже товарищи стали замечать: «Не только в часы отдыха от учения в рекреационной зале, на прогулках в очаровательных садах Царского Села, но нередко в классах, и даже во время молитвы, Пушкину приходили в голову разные пиитические вымыслы, и тогда лицо его то помрачалось, то прояснялось, смотря по роду дум, кои занимали его в сии минуты вдохновения. Вообще он жил более в мире фантазии. Набрасывая же свои мыс¬ли на бумагу, везде, где мог, а всего чаще во время математических уроков, от нетерпения он грыз обыкновенно перо и, насупя брови, надувши губы, с огненным взором читал про себя написанное».



           ***
    Античных храмов пропилеи,
    Картинных залов галереи…
    Музеи с детства я любил
    И сам их много посетил.


 
    Примечание. Александровский Дворец – (колонная) обитель Аполлона… монументальный Храм колонн…


            ***
    Тончайшей чувственной усладой
    Александрийского дворца
    В воде античной колоннады
    Изящность стройная видна…
   
    
      

   
             ***
    (в Царском селе)
    Для Пушкина все было кстати:
    Простор наемной дачи –
    Как будто для сановника,
    Варенье из крыжовника,
    (Что пальчики оближешь,
    Когда стихи напишешь),
    Кувшин с водой из родника,
    Что белый лебедь стерегла;
    У любопытных на виду
    Купанье в Александровском пруду*
    На лоне царскосельского приюта,
    Счастливой жизни и уюта…

    P. S.
    Спокойно пишется… скрипит перо…
    Воспоминаньем прежних дней увлечено,
    Рождением мотивов новых
    Иль прежних, уж давно знакомых…
    Задумчива кудрявая глава,
    Чья муза вдохновения полна,
    Пылая стройными стихами,
    Текущими роями…

    *здесь в озере близ Александровского дворца Пушкин и купался … оставив свой отсвет…


    Примечание. «Спокойная жизнь Царского Села нравилась по¬эту «Мы здесь живем тихо и весело, будто в глуши деревенской; насилу до нас и вести доходят», - пи¬сал он Нащокину в начале лета. По утрам Пушкин купался в пруду Александровского парка, потом пил чай; после чая поднимался к себе в кабинет, ложился на стоявший возле стола диван и начинал работать. Писать полулежа он привык еще в Лицее, и эта привычка осталась у него на всю жизнь.
    Фрейлина императорского двора А. О. Россет, с которой поэт был знаком по Петербургу, вспоминала, что кабинет поэта выглядел очень просто. На боль¬шом круглом столе перед диваном - бумага, тетради, простая чернильница и перья. На маленьком сто-лике в углу - банка варенья из зеленого крыжовни¬ка и стакан холодной воды «от Лебедя» - фонтана, расположенного при входе в Екатерининский парк, вода из которого считалась лучшей в Царском селе. И повсюду: на столе, на полках, на полу -те самые книги, которые приехали из Москвы. Гардин в комнате не было, и она вся залита солнцем. По отзыву пушкинской современницы, в кабинете поэта стояла невыносимая жара. Зайдя однажды в такой жаркий день к Пушкину молодой гусар граф Васильев застал его в прародительском костюме». Пушкин, извинился: «Жара стоит африканская, а у нас там в Африке ходят в таких костюмах».
    Пока Пушкин работал, Наталья Николаевна обычно сидела с книгой или вышиванием внизу. Во второй по¬ловине дня их можно было видеть на прогулке в аллеях цар-скосельских парков, чаще всего в Екатерининском.
    Ежедневно в пять или шесть часов вечера Пушкины отправлялись на прогулку в парк. Как сообщала дочери мать поэта, Надежда Осиповна Пушкина, Царскосельский парк в то лето был по¬лон «пажей, кадетов, фрейлин с утра до вечера. Это не то, что в Павловском, где можно гулять целый день, не встретив живой души». Современник вспоминал, что тогда «в Царском Селе многие ходили нарочно смотреть на Пушкина, как он гулял под руку с женою, обыкновенно около озе¬ра. Она бывала в белом платье, в круглой шляпе, и на плечах свитая по-тогдашнему красная шаль». Вероятно, это была та самая дорогая турецкая шаль, которую Пушкин привез в подарок жене из Петербурга. Большое озеро, вокруг которого со¬вершали ежедневные прогулки Пушкин с женой, - центральное место парка, с которым связаны многие поэтические воспоминания поэта.
    В Царском Селе все напоминало поэту лицейские годы, друзей юности. Далеко в Сибири был Пущин, в крепости нахо¬дился Кюхельбекер. Некоторых уже не было в живых. В ян¬варе 1831 года умер Дельвиг... О смерти С. Броглио, погибшего в 1829 году в рядах борцов за освобождение Греции, Пушкин тогда еще не знал. «Шесть мест упраздненных стоят»,—пи¬сал он в стихотворении, посвященном лицейской годовщине 1831 года.
    Поэт часто навещал Лицей. Академик Я. К. Грот, окон¬чивший Лицей в 1832 году и ставший известным филологом, вспоминал о первом посещении Пушкиным Лицея в 1831 году: «Никогда не забуду восторга, с каким мы его приняли. Как всегда водилось, когда приезжал кто-нибудь из наших «дедов», мы его окружили всем курсом и гурьбой провожали по всему Лицею... Обращение его с нами было совершенно простое, как со старыми знакомыми, на каждый вопрос он отвечал привет¬ливо, с участием расспрашивал о нашем быте, показывал нам свою бывшую комнатку и передавал подробности о памятных ему местах».
    Нередко лицеисты встречали Пушкина в парках. Один из них — П. И. Миллер — впоследствии писал: «Я шел парком... Не сделал я двадцати шагов, как вышел из-за деревьев на ту же дорогу человек среднего роста, с толстой палкой в руке. Он пел мне навстречу скоро, большими шагами. Хотя он был еще далеко от меня, но по походке и бакенбардам нетрудно было узнать Александра Сергеевича. Я не спускал с него глаз и ре-шился подойти к нему. За несколько шагов, сняв фуражку, я сказал ему взволнованным голосом: „Извините, что я вас останавливаю, Александр Сергеевич, но я внук Вам по Ли-цею и желаю Вам представиться". — „Очень рад, — отвечал он, улыбнувшись и взяв меня за руку, — очень рад". Непритворное радушие было видно в его улыбке и глазах... Многие расстав¬ленные по саду часовые ему вытягивались, и если он замечал их, то кивал им головою. Когда я спросил, отчего они ему вы¬тягиваются, то он отвечал: „Право, не знаю; разве потому, что я с палкой"».
    В Царское Село Пушкину приходили письма от Чаадаева: в это лето их переписка была особенно оживленной. 6 июля 1831 года поэт писал Чаадаеву: «Друг мой... продолжим бесе¬ды, начатые в свое время в Царском Селе и так часто с тех пор прерывавшиеся. Вам известно, что у нас происходит...»
    Первого января 1834 года Пушкин записывает в дневнике: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Ни¬колаевна танцевала в Аничкове...» Лаконичная запись от 6 мар¬та того же года: «Царь дал мне взаймы 20 000 на напечатание «Пугачева». Спасибо». Но уже 8 июня того же года поэт пишет жене: «Я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами... Зависимость, кото¬рую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня, как на холопа, с которым можно им поступать, как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у Господа Бога. Но ты во всем этом не виновата, а виноват я из добродушия, коим я преисполнен до глупости, несмотря на опыты жизни».
    17   сентября   1836   года в Царском Селе праздновались  именины   Софьи   Николаевны. На именины был приглашен и Пушкин с женой. Но в этот вечер у Карамзиных собрались не только друзья поэта. Среди приглашенных на именины Софьи Николаевны оказал¬ся Жорж Дантес, кавалергардский офицер, приятель ее брать¬ев Александра и Владимира. В письме к старшему брату Ан¬дрею Карамзину из Царского Села от 19 сентября 1836 года, рассказывая о том, как прошли именины, Софья Николаевна отмечала: «...среди гостей были Пушкин с женой и Гончаровы¬ми (все три — ослепительные изяществом, красотой и невооб¬разимыми талиями)...» Далее, перечисляя присутствовавших и рассказывая о праздничном времяпровождении, она пишет: «...получился настоящий бал, и очень веселый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушкина, который все время грустен, задумчив и чем-то озабочен... Его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд с вызывающим трево¬гу вниманием останавливается лишь на жене и Дантесе, кото¬рый продолжает все те же штуки, что и прежде, — не отходя ни на шаг от Екатерины Гончаровой, он издали бросает нежные взгляды на Натали, с которой, в конце концов, все же тан¬цевал мазурку. Жалко было смотреть на фигуру Пушки¬на, который стоял напротив них, в дверях, молчаливый, бледный и угрожающий. Боже мой, как все это глупо!»
    Не только Карамзины, но даже Жуковский и Вязем¬ский тогда еще, очевидно, не понимали всю глубину тра¬гедии Пушкина. Только по¬сле дуэли и смерти поэта они смогли правильно оценить со¬бытия, развивавшиеся у них на глазах. 13 марта 1837 го¬да Александр Карамзин пи¬сал брату Андрею в Париж: «Без сомнения, Пушкин должен был страдать, когда при нем я дружески жал руку Дантесу, значит, я тоже помогал разры¬вать его благородное сердце, которое так страдало... Только после его смерти я узнал правду о поведении Дантеса и с тех пор больше не виделся с ним. ...Может быть, причиной этого предубеждения было то, что я к нему слишком хорошо отно¬сился, но верно одно — что он меня обманул красивыми словами и заставил меня видеть самоотвержение, высокие чувства, где была лишь гнусная интрига... ты не должен подавать руку убийце Пушкина…»

 

 

   
    Примечание. Хранительница духа Александрийского дворца Александра Федоровна, Императрица Всероссийская – немецкая принцесса, любимая внучка королевы Виктории английской, воспитанная как английская принцесса… только вот Ей Англия отказала в политическом прибежище… не в пример иным отщепенцам и врагам России, которым Англия предоставляет убежище как врагам России… (поэтому расстреляна вместе с семьей большевиками, во главе с полуумком(1-2) Лениным*).
    P. S. Здесь в городе Пушкине, а Александровском дворце витает Ее дух… освещая Ее время…

    Русская Царица… http://starboy.name/tailand/carica.html

(1) чего только стоят его философские и экономические воззрения (кои я боле разбираю в материалах «Два Молоха. Дело Сталина» http://starboy.name/willstalin.htm), где неверность заблуждений страшна в стадности, отсталости и инертности невежественных масс, ну а также в головах фанатиков… (хотя, Ленин и хотел как лучше, и для народа старался, но как говорится, «добрыми намерениями дорога в ад вымощена»… зато отомстили ненавистным дворянам и буржуям… и построили первое в мире социалистическое государство…) Людей бывает заносит, но на исторических поворотах заносит целые народы, что трудно (быстро) развернуть…

(2) один штрих к портрету Ленина, взгляд на искусство «гения народов». Ленин, позируя художнику Аненнкову Ю. П. для портрета(!): «- Я, знаете, в искусстве не силен... искусство для меня, это... что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и, когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его - дзык, дзык! - вырежем. За ненужностью.» Из сего видно, как «гений народов» понимает цивилизацию и значение культур в судьбах народов.
P. S. Аненнков: «Весело смеясь, мы расстались, "товарищески" пожав друг другу руки, но, унося рисунок в папке, я уже знал, что задуманный ранее портрет Ленина, как символ боевой воодушевленности революции, символ перекройки судеб человечества, я не сделаю.»

    (3) Ленин писал: «Литература должна стать партийной… Долой литераторов беспартийных. Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, „винтиками и колесиками“ одного единого великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса». (ну вот он – стадный вождь!)

             
    P. S. И как-то мне грустно стало в Александровском дворце… все разбито, еще не отреставрировано… последний приют царской семьи… гемофилия… страдания ребенка… немецкая комендатура… и пророчество прихода усатого Хама… с другой стороны народ должен быть свободен… 


    Примечание. В Александровском дворце встретились мне какие-то недружественные, придирчивые женщины-стражи, еще и сказав высокомерно, что сегодня они де «добрые» (некое проявление власти и на таком посту)… Интересно, как бы изменилось их высокомерие, пребудь к ним какой-нибудь Александр III?.. до лицемерно-елейных, угодливых выражений, низкого чинопочитания... Да, многими классиками литературы описано  сие… как меняется высокомерие на низкое чинопочитание… Мне же это забавно… (да если честно, не в обиду, но все чины в России, да и за рубежом, вплоть до высших, пусть хоть какую они власть имеют надо мной, я вижу ниже себя… чины(1), не людей…)
    На экскурсиях я был со школьниками. Как раз осенняя пора – пора знаний и знакомства с творчеством Пушкина и пушкинскими местами... ходил с маленькими хорошенькими девочками и мальчиками, у которых вся жизнь еще впереди... и это радует и обнадеживает... только бы детям было хорошо и жилось под мирным небом...
    В Александровском дворце, когда я покупал книги о Пушкине в авторстве директора здешнего музея в Царском селе (г. Пушкин), продавщица заметила «чувствуется, что вы любите Пушкина...»

    (1) Мне вообще особо не интересны люди-функции, люди-должности*, ибо по большому счету интересны творческие люди. Или просто люди с каким-то особыми качествами. Конечно, и люди-должности добиваются своих должностей благодаря каким-то отличительным качествам, ну так что ж… у всех свои. Но и, говоря о должностях, свято место пусто не бывает. Да и люди-должности были виновны в гибели Пушкина…

    *Я их называю люди-должности, люди-чины, ибо люди уходят, а должности остаются, вот кто является заменимым, как раз человек на должности, а сам человек незаменим… тем более, творческий… Стоит, конечно, сказать, что и на должности нужны свои таланты, и человек может не только соответствовать, но и преуспевать, красить должность, но все же… люди уходят, а должности остаются… а то и должности бывает исчезают…

    Сколько стоит для России Пушкин? Стоимость его оценивается в гроши. По правде, не очень-то и гроши, но то, чего ему не хватало на жизнь и жизнь его семьи. Дала ли ему это Россия? Нет. Еще и поэтому я не высокого мнения о людях-должностях…

    P. S. Хотя можно, наверное, сказать, что в общем литература народа, кинематография, художественное и архитектурное творчество, в общем культура – физиономия внутреннего мира народа, его коллективной души.

    От чего вообще страдал боле всего Пушкин и от чего погиб? Он нехватки свободы, от нехватки средств, денег…

    Примечание. 23 февраля 1833 года Пушкин Нащокину: «Жизнь моя в Петербурге ни то, ни сё. Заботы мешают мне скучать. Но нет у меня досуга вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете; жена моя в большой моде; все это требует денег, деньги достаются мне через мои труды, а труды требуют уединения».

     Примечание. Все худшее для Пушкина и Лермонтова (и из-за чего они погибли) – и от желания казаться в других глазах, от значения для них мнений «высшего света» и самомнения, рефлексирующего, как они будут выглядеть в глазах этого «света», с его условностями, снобизмом, ядом, правилами, оценками, цинизмом.

    Примечание. Пушкин брату, мнение о людях, наставления:
    «Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе карьеры; я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее всякой другой. Во всяком случае твое поведение надолго определит твою репутацию и, быть может, твое благополучие.
    Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь. С самого начала думай о них все самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибешься. Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо; презирай их самым вежливым образом: это средство оградит тебя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоем в свет.
    Будь холоден со всеми; фамильярность всегда вредит; особенно же остерегайся допускать ее в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего это ожидаем.
    Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать; люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе.
    Никогда не принимай одолжений. Одолжение чаще всего – предательство. Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает.
   Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить тебе душу в пору наиболее сладких иллюзий. То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия. Что касается той женщины, которую ты полюбишь, от всего сердца желаю тебе обладать ею.
    Никогда не забывай умышленной обиды – будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление.
    Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений; скорее избери другую крайность: цинизм своей резкостью импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения.
    Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду; поверь, она не так ужасна, как кажется, и во всяком случае она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым.
    Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта. Хорошо, если бы ты мог их усвоить, не будучи к такому вынужден. Они могут избавить тебя от дней тоски и бешенства. Когда-нибудь ты услышишь мою исповедь; она дорого будет стоить моему самолюбию, но меня это не остановит, если дело идет о счастии твоей жизни».

    Вспомнилось… М. Цветаева, «Мой Пушкин»: «Начинается как глава настольного романа всех наших бабушек и матерей Jane Eyre {"Джен Эйр" - роман английской писательницы XIX  века  Шарлотты Бронте.} - Тайна красной комнаты.
     В красной комнате был тайный шкаф.
     Но до тайного шкафа было другое, была  картина  в  спальне  матери  - "Дуэль".
     Снег, черные прутья деревец, двое черных людей проводят третьего,  под мышки, к саням - а еще один, другой,  спиной  отходит.  Уводимый  -  Пушкин, отходящий - Дантес. Дантес вызвал Пушкина на дуэль, то есть заманил  его  на снег и там, между черных безлистых деревец, убил.
     Первое, что я узнала о Пушкине, это - что его убили.  Потом  я  узнала, что Пушкин - поэт, а Дантес - француз. Дантес возненавидел  Пушкина,  потому что сам не мог писать стихи, и вызвал его на дуэль, то есть заманил на  снег и там убил его из пистолета в живот. Так я трех лет  твердо  узнала,  что  у поэта  есть  живот,  и  -  вспоминаю  всех  поэтов,  с  которыми  когда-либо встречалась, - об этом _животе_ поэта, который так часто не-сыт и в  который Пушкин был убит, пеклась не меньше, чем о его душе. С  пушкинской  дуэли  во мне началась _сестра_. Больше скажу  -  в  слове  _живот_  для  меня  что-то священное,- даже простое "болит живот" меня заливает  волной  содрогающегося сочувствия, исключающего всякий  юмор.  Нас  этим  выстрелом  всех  в  живот ранили.
     О Гончаровой не упоминалось вовсе, и я о ней  узнала  только  взрослой. Жизнь спустя горячо приветствую такое умолчание матери.  Мещанская  трагедия обретала величие мифа. Да, по существу, третьего в этой дуэли не было.  Было двое: любой и один. То есть вечные действующие лица пушкинской лирики:  поэт и чернь. Чернь, на этот  раз  в  мундире  кавалергарда,  убила  -  поэта.  А Гончарова, как и Николай I-ый - всегда найдется.»

    Примечание. М. Цветаева, «Мой Пушкин» (против расизма… Но вот в США много африканцев, много перемешана кровь, а Пушкина нет… все же важна и русская атмосфера…). «- Нет, нет, ты только представь себе! - говорила  мать,  совершенно  не представляя себе этого ты, - смертельно раненный, в снегу, а не отказался от выстрела! Прицелился, попал и еще сам себе сказал:  браво!  -  тоном  такого восхищения, каким ей, христианке, естественно бы: - Смертельно  раненный,  в крови, а простил врагу! Отшвырнул пистолет, протянул руку,  этим,  со  всеми нами, явно возвращая Пушкина в его родную  Африку  мести  и  страсти,  и  не подозревая, какой урок - если не мести - так страсти -  на  всю  жизнь  дает четырехлетней, еле грамотной мне.
     Черная с белым, без единого цветного пятна, материнская спальня, черное с белым окно: снег и прутья тех деревец, черная и белая картина  -  "Дуэль", где на белизне снега совершается черное дело: вечное  черное  дело  убийства поэта - чернь". Пушкин был мой первый поэт, и моего первого поэта - убили.
     С тех пор, да, с тех пор, как Пушкина на моих глазах на картине Наумова - убили, ежедневно,  ежечасно,  непрерывно  убивали  все  мое  младенчество, детство, юность - я поделила мир на поэта - и всех, и  выбрала  -  поэта,  в подзащитные выбрала поэта: защищать поэта - от  всех,  как  бы  эти  все  ни одевались и ни назывались...
     Но  до  "Дуэли"  Наумова  -  ибо  у  каждого  воспоминанья  есть   свое до-воспоминание,  предок  -  воспоминание,  пращур  -  воспоминание,   точно пожарная лестница, по которой спускаешься спиной,  не  зная,  будет  ли  еще ступень - которая всегда оказывается - или внезапное ночное небо, на котором открываешь все новые и новые высочайшие и далечайшие звезды - но до  "Дуэли" Наумова был другой Пушкин, Пушкин, - когда я еще  не  знала,  что  Пушкин  - Пушкин. Пушкин не воспоминание, а состояние, Пушкин - всегда и  отвсегда,  - до "Дуэли" Наумова была заря, и из нее вырастая, в  нее  уходя,  ее  плечами рассекая как пловец - реку, - черный человек выше всех и  чернее  всех  -  с наклоненной головой и шляпой в руке.
     Памятник Пушкина был не памятник Пушкина (родительный падеж), а  просто Памятник-Пушкина, в  одно  слово,  с   одинаково  непонятными  и  порознь  не существующими понятиями памятника и Пушкина. То, что вечно, под дождем и под
снегом, - о, как я вижу эти  нагруженные  снегом  плечи,  всеми  российскими снегами нагруженные и осиленные африканские плечи! - плечами в  зарю  или  в метель, прихожу я или ухожу, убегаю или добегаю, стоит  с  вечной  шляпой  в руке, называется "Памятник Пушкина".
     Памятник Пушкина был цель и предел прогулки: от памятника Пушкина -  до памятника Пушкина. Памятник Пушкина был и цель бега: кто скорей  добежит  до Памятник-Пушкина. Только Асина нянька иногда, по простоте, сокращала:  "А  у Пушкина - посидим", чем неизменно вызывала мою педантическую поправку: "Не у Пушкина, а у Памятник-Пушкина".
     Памятник Пушкина был и моя первая пространственная мера:  от  Никитских ворот до памятника Пушкина - верста,  та  самая  вечная  пушкинская  верста, верста "Бесов", верста "Зимней дороги", верста всей пушкинской жизни и наших детских хрестоматий, полосатая и торчащая, непонятная и принятая {*}.

     {* Там верстою небывалой
     Он торчал передо мной... ("Бесы").
     Пушкин здесь говорит о верстовом столбе. - М. Ц.

     Ни огня, ни черной хаты...
     Глушь и снег...
     Навстречу мне
     Только версты полосаты
     Попадаются одне... ("Зимняя дорога").}

     Памятник Пушкина был - обиход, такое же действующее лицо детской жизни, как рояль или за окном городовой Игнатьев, - кстати, стоявший почти  так  же непреложно, только не так высоко,  -  памятник  Пушкина  был  одна  из  двух (третьей не было), ежедневных неизбежных прогулок - на  Патриаршие  пруды  - или к Памятник-Пушкину. И я предпочитала - к  Памятник-Пушкину,  потому  что мне нравилось, раскрывая  и  даже  разрывая  на  бегу  мою  белую  дедушкину карльсбадскую удавочную "кофточку", к нему  бежать  и  добежав  обходить,  а потом, подняв голову, смотреть на чернолицего  и  чернорукого  великана,  на меня не глядящего, ни на кого и ни на что в моей жизни не похожего. А иногда просто на  одной  ноге  обскакивать.  А  бегала  я,  несмотря  на  Андрюшину долговязость и Асину невесомость и собственную  толстоватостъ  -  лучше  их, лучше всех: от чистого чувства чести: добежать,  а  потом  уж  лопнуть.  Мне приятно, что именно памятник Пушкина был первой победой моего бега.
     С памятником Пушкина  была  и  отдельная  игра,  моя  игра,  а  именно: приставлять к его подножью мизинную, с  детский  мизинец,  белую  фарфоровую куколку - они продавались в посудных лавках, кто в  конце  прошлого  века  в Москве рос - знает, были  гномы  под  грибами,  были  дети  под  зонтами,  - приставлять  к  гигантову  подножью  такую  фигурку  и,  постепенно  проходя взглядом снизу вверх весь гранитный отвес, пока голова не отваливалась, рост - сравнивать.
     Памятник Пушкина был и моей первой встречей с  черным  и  белым:  такой черный! такая белая! - и так как _черный_ был явлен гигантом,  а  _белый_  - комической фигуркой, и так как непременно - нужно  выбрать,  я  тогда  же  и навсегда выбрала черного, а не белого, черное,  а  не  белое:  черную  думу, черную долю, черную жизнь.
     Памятник Пушкина был и моей первой встречей  с  числом:  сколько  таких фигурок нужно поставить одна на другую, чтобы получился памятник Пушкина.  И ответ был уже тот, что и сейчас: "Сколько ни ставь"... с  горделиво-скромным добавлением: "Вот если бы сто м_е_н_я, тогда - м_о_ж_е_т, потому что я  ведь еще вырасту"... И, одновременно: "А если одна на другую сто фигурок, выйду - я?" И ответ: "Нет, не потому что я большая, а потому  что  я  живая,  а  они фарфоровые".
     Так что памятник Пушкина был  и  моей  первой  встречей  с  материалом: чугуном, фарфором, гранитом - и своим.
     Памятник Пушкина со мной под ним и фигуркой подо мной был и моим первым наглядным уроком иерархии: я перед фигуркой великан, но я перед  Пушкиным  - я. То есть маленькая девочка. Но которая вырастет. Я для фигурки -  то,  что
Памятник-Пушкина - для меня. Но что же тогда для фигурки - Памятник-Пушкина? И после мучительного думанья -  внезапное  озарение:  а  он  для  нее  такой большой, что она его просто не видит. Она думает - дом. Или -  гром.  А  она для него - такая уж маленькая, что он ее тоже - просто не видит. Он  думает: просто блоха. А меня - видит. Потому что я большая и толстая.  И   скоро  еще подрасту.
     Первый урок числа, первый урок масштаба, первый урок материала,  первый урок иерархии, первый урок мысли и, главное, наглядное  подтверждение  всего моего  последующего  опыта:  из  тысячи  фигурок,  даже   одна   на   другую поставленных, не сделаешь Пушкина.
     ...Потому что мне нравилось от него вниз по песчаной  и  снежной  аллее идти и к нему, по песчаной или снежной аллее, возвращаться, - к его спине  с рукой, к его руке за спиной, потому что стоял он всегда спиной, _от_ него  - спиной и к _нему_ - спиной, спиной ко всем и всему, и гуляли мы всегда ему в спину, так же как сам бульвар  всеми  тремя  аллеями  шел  ему  в  спину,  и прогулка была такая долгая, что каждый раз мы с бульваром забывали, какое  у него лицо, и каждый раз лицо было новое, хотя такое же  черное.  (С  грустью думаю, что последние деревья до него так и не узнали, какое у него лицо).
     Памятник Пушкина я любила за черноту - обратную белизне наших  домашних богов. У тех глаза были совсем белые, а у Памятник-Пушкина - совсем  черные, совсем полные. Памятник-Пушкина был совсем черный, как  собака,  еще  черней собаки, потому что у самой черной из них всегда над  глазами  что-то  желтое или под шеей что-то белое. Памятник Пушкина был черный, как рояль. И если бы мне потом совсем не сказали, что Пушкин - негр, я бы  знала,  что  Пушкин  -  негр.
     От памятника Пушкина у меня и моя безумная любовь к черным, пронесенная через всю жизнь, по сей день полыценность всего существа, когда случайно,  в вагоне трамвая или ином, окажусь с черным - рядом. Мое белое убожество бок о бок с черным божеством. В каждом негре я люблю Пушкина  и  узнаю  Пушкина  - черный памятник Пушкина моего дограмотного младенчества и всея России.
     ...Потому что мне нравилось, что уходим мы или приходим, а он -  всегда стоит. Под снегом, под летящими листьями, в заре, в синеве, в мутном  молоке зимы - всегда стоит.
     Наших богов иногда, хоть  редко,  но  переставляли.  Наших  богов,  под Рождество и под Пасху, тряпкой обмахивали. Этого  же  мыли  дожди  и  сушили ветра. Этот - всегда стоял.
     Памятник  Пушкина  был  первым  моим  видением   неприкосновенности   и непреложности.
     - На Патриаршие пруды или...?
     - К Памятник-Пушкину!
     На Патриарших прудах - патриархов не было.
     Чудная мысль - гиганта поставить среди детей. Черного гиганта  -  среди белых детей. Чудная мысль белых детей на чернее родство - обречь.
     Под памятником Пушкина росшие не будут предпочитать белой расы, а  я  - так явно предпочитаю - черную. Памятник Пушкина, опережая события – памятник против расизма, за равенство всех рас, за первенство каждой - лишь бы давала гения. Памятник Пушкина есть  памятник  черной  крови,  влившейся  в  белую, памятник слияния кровей, как бывает - слиянию рек,  живой  памятник  слияния кровей, смешения народных душ -  самых  далеких  и  как  будто  бы  -  самых неслиянных. Памятник Пушкина есть живое доказательство низости  и  мертвости расистской теории, живое доказательство - ее обратного. Пушкин есть  _факт_, опрокидывающий теорию. Расизм до  своего  зарождения  Пушкиным  опрокинут  в самую минуту его рождения. Но нет - раньше: в день бракосочетания сына арапа Петра Великого, Осипа Абрамовича Ганнибала с Марьей Алексеевной Пушкиной. Но нет, еще раньше: в неизвестный нам день и час, когда Петр впервые  остановил на абиссинском мальчике Ибрагиме черный, светлый, веселый и страшный взгляд. Этот взгляд был  приказ  Пушкину  быть.  Так  что  дети,  под   петербургским фальконетовым Медным Всадником росшие,  тоже  росли  под  памятником  против расизма - за гения.
     Чудная мысль Ибрагимова правнука сделать черным. Отлить его  в  чугуне, как природа прадеда отлила в черной плоти. Черный Пушкин  -  символ.  Чудная мысль - чернотой изваяния дать Москве лоскут абиссинского неба. Ибо памятник
Пушкина явно стоит "под небом Африки моей". Чудная мысль - наклоном  головы, выступом ноги, снятой с головы и заведенной за спину шляпой поклона  -  дать Москве, под ногами поэта, море. Ибо Пушкин не над песчаным бульваром  стоит,
а над Черным морем. Над морем свободной стихии - Пушкин свободной стихии.
     Мрачная мысль - гиганта поставить среди цепей. Ибо стоит  Пушкин  среди цепей, окружен ("огражден") его пьедестал камнями и цепями: камень  -  цепь, камень - цепь, камень - цепь, все вместе  -  круг.  Круг  Николаевских  рук, никогда не обнявших  поэта,  никогда  и  не  выпустивших.  Круг,  начавшийся словом: "Ты теперь не прежний, Пушкин, ты -  мой   Пушкин"  и  разомкнувшийся только дантесовым выстрелом.
     На этих цепях я, со  всей  детской  Москвой  прошлой,  сущей,  будущей, качалась - не подозревая, на  чем.  Это  были  очень  низкие  качели,  очень твердые, очень железные. - "Ампир"? - Ампир.- Empire - Николая I-го Империя,
     Но с цепями и с камнями - чудный памятник. Памятник свободе - неволе  - стихии - судьбе - и конечной победе гения: Пушкину, восставшему из цепей. Мы это можем сказать теперь, когда человечески-постыдная и поэтически-бездарная
подмена Жуковского:

                И долго буду тем _народу я любезен_.
                Что чувства добрые я лирой пробуждал,
                Что _прелестью живой стихов я был полезен_...

     с таким не-пушкинским, антипушкинским введением _пользы_ в  _поэзию_  - подмена, позорившая Жуковского и Николая 1-го без малого век  и  имеющая  их позорить во веки веков, пушкинское же  подножье  пятнавшая  с  1884  года  - установки памятника - наконец, заменена словами _пушкинского_ памятника:

                И долго буду тем _любезен я народу_,
                Что чувства добрые я лирой пробуждал,
                Что в мой _жестокий век восславил я свободу_
                И милость к падшим призывал.

                (Всюду курсив М. Цветаевой.-Ред.).

     И если я до сих пор не назвала скульптора Опекушина, то только  потому, что есть слава большая -  безымянная.  Кто  в  Москве  знал,  что  Пушкин  - Опекушина?  Но  опекушинского  Пушкина  никто  не  забыл   никогда.   Мнимая неблагодарность наша - ваятелю лучшая благодарность.
     И я счастлива, что мне, в одних моих юношеских стихах, удалось еще  раз дать его черное детище - в слове:

                А там, в полях необозримых
                Служа _небесному_ царю -
                Чугунный правнук Ибрагимов
                Зажег зарю.»

    Цветаева о поэтах «Поэзия  язык богов! Этого никто не повторил, это мы все сказали, каждый заново. Девочка трех лет, услыхав впервые живого поэта, спросила мать:  "Это Бог говорит?"  Девочка ничего не  понимала, а поэт не  пел. Поэт говорил, но по-другому,  и  это по- другому  (как) заставило  девочку  молчать.  Девочка признала божество. От  Державина до Маяковского (а  не  плохое соседство!) - поэзия - язык богов. Боги не говорят, за них говорят поэты.
     Есть  в  стихах,  кроме всего  (а  его  много!),  что можно  учесть,  - неучтимое. Оно-то и есть стихи.»

     P. S. (Истинный) Бог говорит языком математики, логики. Ибо это чистый Логос. Математика – (абсолютная) поэзия Бога. Бог говорит языком математиков и других ученых, говорящих об абсолютных, неизменных законах мироздания. Когда я рассказал это одному врачу психиатру (жутко страдая паническими атаками от переутомления, перенагрузки нервов, от умственного перенапряжения и недосыпа) и спросил, согласен ли он со мной, он поспешил не согласиться, и сказал, что все меняется, и физика уже шагнула куда-то далеко… На что я ответил, что меняется наше представление, а не мировые законы… 

    Поэты же это те, кто возносится и над математикой, ибо часто говорят языком мифов…



    Примечание. Прочитал замечательную книгу (собрание писем) «Последняя дуэль. Пушкин против Петербурга» (всю исписал на полях комментариями), мучительно сам пережил состояние Пушкина… что за моя натура, пропускать все через себя, примерять на себя, вживаясь в образы мучеников (возможно, общая черта мазохизма!), но так или иначе пришлось все перечувствовать вновь… (в чем-то плохо быть чувствительным мазохистом с чрезмерной фантазией).



         ***
    Лакеи в царственных ливреях,
    Простор роскошных анфилад,
    Мадонны утонченный веер,
    Царицы северных прохлад.

    Оркестр незримый, муза тишины,
    Звук упоительный и мелодичный,
    Казалось, лился с вышины
    Идиллии меланхоличной…

    Колонны мраморные в ряд,
    Юноны благоуханный сад,
    Сияли свечи, хрусталя,
    Зал танцевальный – храм огня!

    Дантес-красавец танцевал
    С блистательной Натальей,
    Влюбленный лик его сиял,
    Рука касалась тальи…
   
    И взгляд Натальи отвечал,
    Его вниманьем околдован;
    Лишь мрачный муж в углу стоял,
    Условностями света скован.

    Тоска и гнев, мучительная ревность
    В его глазах и на лице,
    И обреченность, и безмерность
    Страдания мужского в прославленном венце.

    Обыкновенна суетная бренность...
    Как хрупок мир! Легка неверность!
    Кокетство в обольстительных сетях –
    И наш поэт падет во прах…

   

            ***   
    Хотя, Наталия была верна,
    Долг матери, супружницы блюла,
    Но сердца легкого безумство,
    Влюбленность, увлеченность чувства
    Дантесу-вертопраху отдала…



           ***
    Поэт был зол, мужьям солил,
    Повесою над ними потешался,
    За доблести любовников хвалил,
    Но сам в супругах оказался.



    Примечание. Императрица Александра Федоровна о Пушкине: «Этот только что угасший Гений, трагический конец гения истинно русского, однако ж иногда и сатанинского…»

    Если бы Пушкин имел мазохистские наклонности, то он бы еще удовольствие получал от ситуации с Дантесом, а так только страдал… (ему даже издевательски вручили «диплом рогоносца»; был бы мазохистом – подумаешь, бросили братца кролика в терновый куст; мог бы к этому столь серьезно не относиться, а посмеяться, чего с глупцов и подлецов взять; они такими и вошли в историю, включая и императора Николая I).

    Пушкин был первым по фехтованию в Лицее, также был первым по французскому… ему стоило драться с Дантесом на эспадронах, рапирах, шпагах…


                ***
    Был Пушкин лучший фехтовальщик,
    «Француз», хороший рисовальщик,
    В науках точных не силён,
    А в математике и вовсе ноль.


    Дантес представлял собой альтерэго Пушкина, в чем-то его противоположность, как перевернутое отражение, ведь раньше и Пушкин имел прозвище «француз», да и женился Дантес на сестре жены Пушкина.
 
    Пушкин погиб как самурай, по сути совершив сэппуку… самоубийство в живот (тем более, тогда в России дуэль приравнивалась к самоубийству)… по японским поверьям душа у человека находится в животе… (какой-то дурень Булгарин написал, что Пушкин погиб «как заяц», когда-то Пушкин про него сказал «или в Булгарина наступишь»… вообще читая о тех личностях, о которых поэт упоминает в своих колких эпиграммах, понимаешь, что не зря все же он писал про них эпиграммы…)

    Примечание. Пушкин и Лермонтов погибли во цвете лет и творчества, оба убиты на дуэли, но словно покончили жизнь самоубийством. Есенин и Маяковский покончили жизнь самоубийством. Цветаева покончила с собой. Трудно выжить поэтам в России…

    Примечание. Да, М. П. Погодин удачно сказал: «Пушкин хотел походить на Онегина, а был Ленским» (и женился-то на пустышке; ну, Пушкину влюбленному, конечно, так не казалось… тем более, для него она была мадонной красоты…)

    Примечание. Пушкин по сути был… монахом… В одном из первых стихотворений, он заявляет: «Знай, Наталья! Я… монах!» Да и Брюллов точно подметил, что женитьба – это не для Пушкина…

    Примечание. «Истина сильнее Царя»… а гений открывает истину (Пушкин)…

    Примечание. Суворов (подходит и к современной эстраде): «Что слишком глупо, чтобы быть сказанным, то поется», видимо, это рознит песню и от стихотворения.




            ***
    Пушкин – град провинциальный,
    Крыши низеньких домов,
    Вьюги холод повевальный,
    Высь сугробов вдоль дорог.

    Солнце яркое слепит,
    Разноцветные тона,
    Сердце радостью щемит:
    Вот де русская Зима!




            ***
    (чёрные кони, дьявольская упряжь)

    Вороная тройка,
    Звучны бубенцы,
    Бьют копытом бойко
    Кони на стези…

    Ух!.. и дух захватят
    Вороным крылом,
    Лихо уж прокатят;
    Выйти бы потом…

   


            ***
    (в гостиной Гончаровой…
    и к нынешнему памятнику Пушкину…) 
    …и здесь пред Нею в зимний день
    Стоял славнейший лицеист;
    Все снегом замело, мела метель;
    Задумчив гений здешних мест…




            ***
    И сердце замирало,
    Когда я проходил Лицей…
    Все существо воспоминало
    В кружащей вьюге фей
    Стихи живого лицеиста,
    Пестуна эллин, романиста
    (Пестуна греков, эллиниста).




            ***
    (у памятника Пушкина)
    В тенистом уголке цветет сирень,
    Скамья поэта незабвенна,
    Отдохновения заслуженная лень,
    Отрада вдохновенья…

(осеннее…)
 

    (интересна логика отрицания и восхождения получилась:
    От-дох-новения заслуженная лень,
    От-рада в-дох-новенья…)



            ***
    Друг муз, задумчив гений,
    На кованной скамье сидит,
    Уже не внемлет мнений,
    Лишь смотрит, да молчит… 



 



            ***
    Задумчив поэт на скамье,
    Пропел в жизни краткой, игре,
    И ныне исчез, растворен,
    Лишь в камне, представ, воплощен…
   
    А также остался в стихах,
    Душою излит на листах,
    И в чувствах живет и умах,
    Звучаньем Эола в устах…


    
           ***
    Я б русский выучил за то – на нем творил любимый Пушкин!



    Примечание. Я присел на скамье возле памятника Пушкину, рядом с камнем «Гений места» в Царском селе. К памятнику подошла группа людей, они стояли ко мне спиной, экскурсовод им рассказывала про поэта, и я почувствовал какую-то мистическую сцену, как будто дух Пушкина вселился в меня, ожил во мне, и будто это он сидел и смотре на людей со стороны*, а они стояли и даже не подозревали, что он находится рядом, живой, и с живой душой смотрит на них… Непередаваемое переживание… и ощущение мистики жизни… реальности происходящего…

    *Да, словно сам Пушкин смотрел на них со стороны… Переживание было удивительно и тем, что было неведомо и недоступно другим, только мне. Между нами была пропасть незнания, непонимания, которую не так-то просто преодолеть…


     Примечание. В Пушкине я нюхал розы под дождем… под свисток полицейского… (сразу вспомнил сцену из фильма «Три мушкетера», когда «темные» гвардейцы кардинала смеются над «небесными» мушкетерами, нюхающими розы: «Они здесь розы нюхают… А не желаете ли, господа мушкетеры, понюхать пороху?..») Интересно, явись сейчас Екатерина II под свою сень, в свой приют, и Ей бы свистел полицейский?.. Несомненно… Но, не смотря на все эти новые порядки для гостей, кои я склонен нарушать, я в Пушкине чувствую себя родным… Приятно пообщаться с хранителями здешнего духа: искусствоведами, экскурсоводами… И думаю, явись сюда сейчас Пушкин, было бы забавно посмотреть на окружающих… Когда я встречался с местными работниками, меня улыбала эта мысль… Они же недоумевали, почему я улыбаюсь?!. думали, может, над ними… Зашел в музей, спросил, что это за цилиндр у камина?.. Пошли смотреть: «Ой, а мы и не заметили! Какой вы наблюдательный?..» А я как у себя дома… Удивительное чувство, почувствовать себя, к примеру, перерожденным Пушкиным, вернувшимся  поглядеть, как то здесь всё… Но всё меняется, и мы уже не те, и всё же…   


   
            ***
    (самодостаточность,
    хотя во многом Пушкин один
    из моих главных Учителей)
    Бывает Пушкин близок мне,
    К нему бываю близок я,
    Но все ж разнимся мы вдвойне,
    Не я не он, не он не я.



           ***
    Осенние дубы,
    Усыпанные желудями…
    Прошедших лет плодами.



            ***
    Аллея… царскосельские дубы,
    Над озером ночным дорожка зыбкая Луны…
    Иду один, ночной Природы паладин.   



            ***
    Опали пред Лицеем листья клена,
    Уж Осень холодом дышала,
    И гладь подернулась затона,
    Вода с каскада упадала…



            ***
    Холодный ясный вечер,
    Застыл на водах монумент*,
    Синея, полог звездами рассвечен;
    Роняет в воды отраженье брег… 

    *Чесменская колонна



   
Турецкая баня в Пушкине

    В листве сокрытый павильон;
    Дождь моросящий, унылые тона,
    И под пробившимся лучом
    Горят златые купола…

    Утица, потревоженная мать,
    С своими малыми утятами,
    Не в состоянии меня понять,
    Гребет проворно лапами…

    Орёл над водами Чесменский,
    Когтями полумесяц рвущий,
    Высокий знак турецкий
    Над долами мятущий…

    Беседка в мавританском стиле,
    Отделка мрамором; фасад
    Классический; в далеком мире
    Покоев райских дивный сад.

    В лучах проглянувшего Солнца,
    Восточной радуя красой,
    С решеткой малого оконца,
    Виденье – призрак золотой…
   
    Творенье гения Россетти,
    Веленье, знак Екатерины,
    Персидских полуарок клети,
    Храм очищения Амины.

    Алькова вязь резная,
    Армянские узорные ковры,
    Ваз утонченных роспись золотая,
    Журчащие струи…

    В Раю сии палаты,
    Турецкий, мирный уголок
    Для отдыха, услады,
    Что мог б избрать пророк.

    Над изразцами витражи,
    Песков звучанье заунывно,
    Пустынь далеких миражи
    Ласкают взор призывно.

    И здесь же мраморный фонтан
    Медлительно роняет капли…
    Как будто плачет сам султан
    О горестной утрате…

    Приятна взору раздевальня,
    Сокрытая… для Дам,
    И потайная умывальня
    С фонтаном – данью их слезам.

    Фонтаны чьих-то слёз
    Здесь мирно в тишине текут
    И дев гарема тайны грёз
    В глубоких чашах берегут.

    Мистична музыка востока,
    Уносит дух незримо вдаль,
    Что глас далекого пророка,
    Излившего печаль…

    Иль словно ветр в пустыне,
    В песках метущих – караван,
    Из глубины веков доныне
    Несущий звук далеких стран.
      
    Под сенью сказочной востока
    Таинственно нема прохлада,
    И мерный шум воды потока
    Для утомленного отрада.

    Чубук, кофейник и диван,
    В покоях праздной лени
    Причудливо изваянный кальян
    (Друг мудреца – кальян)
    Для философских размышлений.
 
    Фонтана ярусный проём
    Журчанием воды предвечно
    Напоминает нам о том:
    Мгновенье жизни скоротечно…
   
    Под сводами черты молитвы,
    Благоволящей миру свет,
    Резьба арабская, реликвы,
    Хранящие от бед.
   
    Армении христианской письмена,
    Персидские, турецкие мотивы:
    Узорами украшена стена
    И изразцами – плиты…

    Святой источник – Сельсебиль
    Живую воду сонно льёт, -
    Словно оплакивает мир
    Слезами пери у ворот.

    Турецкая, священная мечеть…
    Так турки обращали Храмы,
    Дабы религии презреть,
    В для омовения хаммамы.

    Но здесь для неги и услад,
    Для отдохновенной лени
    Приют мистических отрад
    И поэтичных вдохновений.
   
    Полузлатое сказочно виденье,
    Хаммам гаремного султана,
    В лучах закатного паденья
    Мотив восточного романа.

    P. S.
    Возвысят гордость русскую мою
    Победы века удалого,
    Турецкий полумесяц наверху
    И в водах отраженье купола златого…


    Турецкий сундучок:
    http://starboy.name/sund/tureckiy.html



            ***
    Чёрные маленькие утята
    Идут (плывут) за чёрной (мамой)-уткой…
    Детский сад.

   

            ***
    Утята плещутся
    На солнышке в пруду…
    И каждый самость.

    *каждый утёнок (цыпленок) – самость

    
(в парке утята собрались в кружок и, греясь, уткнувшись носиками, спят, один приподнял голову…)
 



    Примечание. К превосходству и дьяволу-отрицанию. А. С. Пушкин о романе «Евгений Онегин»: «Я пишу теперь не роман, а роман в стихах – дьявольская разница».


    Примечание. К «Евгению Онегину». Мне кажется, что Онегин похож на Чайльд-Гарольда, ну, в чем-то писан с его образа, а Чайльд-Гарольд писан Байроном во многом с себя… И не случайно Татьяна определила Онегина как «пародию», он и есть пародия (и в смысле с Чайлд-Гарольда)… холод сердца, холод жизни… Онегин чем-то похож на Байрона*, н.м.в., но я Байрона, как человека в миру, не очень хорошо знаю… и почему-то в отличие от Пушкина не в восторге от него… какой-то он прохладный, описательный, хоть и большой талант… (но во многом и уступает тому же Пушкину, ибо даже просто, к примеру, точно выверенный «Евгений Онегин» и сложнее технически, и звучнее, поэтичнее…)
    Я честно скажу, в душе я очень люблю Татьяну… она в чем-то сама как Пушкин (точнее русская Муза Пушкина)… она в чем-то как и я сам… этим, возможно, она так и близка мне…
    Вот и сейчас, мне уже 35 лет, а я, вновь перечитывая письмо Татьяны, плачу…  тронутый Ее посланием… посланием бедной Тани… в целом же очень люблю «Евгения Онегина»… перечитывая, вновь погружаюсь в знакомый мир… читаю и начитаться не могу…
    Да и я ведь в детстве в такой же деревне жил, и бывал во многих пушкинских местах (Тригорском, Михайловском, Петровском), да и Природа у нас та же самая… так что Татьяна близка мне по Природе… (Пушгоры от нас не так далеко, в той же Псковской области… да и Пушкин у нас, бывало, гостил у друга на другой стороне озера в Михалёво… )


    Евгений Онегин
    http://starboy.name/sund/lenskiy.html


            ***
    Мечты Татьяны
    И искания Онегина…
    Опавшие листья…

   
    Примечание. К «пародии»…

    «И начинает понемногу
    Моя Татьяна понимать
    Теперь яснее — слава богу —
    Того, по ком она вздыхать
    Осуждена судьбою властной:
    Чудак печальный и опасный,
    Созданье ада иль небес,
    Сей ангел, сей надменный бес,
    Что ж он? Ужели подражанье,
    Ничтожный призрак, иль еще
    Москвич в Гарольдовом плаще1,
    Чужих причуд истолкованье,
    Слов модных полный лексикон?..
    Уж не пародия ли он?

    1Москвич в Гарольдовом плаще — русский помещик, разыгрывающий из себя разочарованного героя байроновской поэмы «Странствования Чайльд-Гарольда».

    Ужель загадку разрешила?
    Ужели слово найдено?
    Часы бегут; она забыла, 
    Что дома ждут ее давно,
    Где собралися два соседа
    И где об ней идет беседа.
    — Как быть? Татьяна не дитя,
    — Старушка молвила кряхтя.
    — Ведь Оленька ее моложе.
    Пристроить девушку, ей-ей,
    Пора; а что мне делать с ней?
    Всем наотрез одно и то же:
    Нейду. И все грустит она,
    Да бродит по лесам одна.

    …Предметом став суждений шумных,
    Несносно (согласитесь в том)
    Между людей благоразумных
    Прослыть притворным чудаком,
    Или печальным сумасбродом,
    Иль сатаническим уродом,
    Иль даже демоном моим.
    Онегин (вновь займуся им),
    Убив на поединке друга,
    Дожив без цели, без трудов
    До двадцати шести годов,
    Томясь в бездействии досуга
    Без службы, без жены, без дел,
    Ничем заняться не умел…»


    *Николай Николаевич Александров, «Джордж Байрон, Его жизнь и литературная деятельность». «…среди разнообразных и друг другу противоречивших черт характера Байрона ярко выделялись две, самые крупные и постоянные. Это были: его крайний индивидуализм и необыкновенное тщеславие. Его «я» было для него центром, вокруг которого всегда вращались все его мысли и чувства. Внешний мир для него существовал только как источник приятных или неприятных впечатлений; он не чувствовал себя частью его; он стоял как бы вдали от него, вне его или над ним, во всяком случае рядом с ним, но не в нем. Таким же образом он чувствовал себя и в отношениях с обществом. Чувство и сознание своего «я» никогда ни на одну минуту не оставляло его и всегда господствовало над всеми другими его мыслями и чувствами. Когда он творил, то только воплощал во внешней форме свой же собственный образ. Его гений не был способен на объективное творчество, потому что никогда не мог настолько освободиться от осознания своего собственного «я», чтобы быть в состоянии заглянуть в душу другого. Индивидуализм его рос с возрастом и под конец достиг высшей ступени своего развития в то время, когда он создавал «Манфреда». Во всей всемирной литературе вряд ли  найдется другой подобный тип крайнего индивидуалиста, как Манфред, а между тем в нем, как и в  Чайльд-Гарольде  и Дон-Жуане, Байрон  изобразил  только самого себя После Наполеона I Байрона можно смело считать величайшим индивидуалистом XIX века.
    Но рядом с чудовищным индивидуализмом в душе Байрона уживалось самое мелкое и жалкое тщеславие. Индивидуализм, даже крайний, не может не возбуждать в нас хотя бы некоторого удивления тогда, когда мы находим его у великих людей, так как в них он всегда почти является выражением необыкновенной силы и могущества личности. Но тщеславие кажется обычно тем более жалким и смешным, чем крупнее та личность, которая его обнаруживает. Гейне справедливо заметил, что «человек – самое тщеславное животное, и поэт – самый тщеславный человек». Из всемирно знаменитых поэтов этот афоризм наиболее приложим к Байрону и еще к самому Гейне. Главную пищу тщеславию Байрона доставляла его необыкновенная красота, которой удивлялись не только женщины, но даже мужчины. При виде его ни одна дама не могла удержаться от восклицания: «Oh mon Dieu, qu'il est beau!» («Боже, как он прекрасен!»). «Такое красивое лицо, – говорит в своих воспоминаниях о Байроне известный английский писатель Кольридж, – я вряд ли  когда-либо видел. Каждый зуб его – это воплощенная улыбка; его глаза – это открытые врата солнца, они созданы из света и для света; лоб его велик и в то же время так подвижен, что мраморная гладь его в одну минуту заменяется сотнями морщин и линий, соответствующих тем мыслям и чувствам, которые он отражает…»
    Знаменитый английский поэт, лорд Байрон, по свидетельству почти всех биографов его, гораздо более гордился своим происхождением от тех норманнских Байронов, которые сопровождали Вильгельма Завоевателя в Англию, чем своими великими произведениями – «Чайльд-Гарольдом» и «Манфредом».
    Госпожа Байрон  с самого рождения сына была убеждена в том, что его ожидает великая будущность. Она еще более укрепилась в этом убеждении, после того как одна ворожея заявила ей, что сын ее со временем сделается лордом и будет два раза женат, причем во второй раз – на иностранке. Первая половина предсказания ворожеи очень скоро сбылась. В 1794 году умер единственный внук (сын умер еще раньше) старого лорда Байрона, и маленький Джордж благодаря этому стал единственным наследником своего двоюродного дяди. Важное значение этого события чувствовалось не только госпожой Байрон, но и ее маленьким сыном. Когда зимою 1797 года мать Байрона однажды случайно прочла вслух выдержку из какой-то речи, произнесенной в палате общин, знакомый ее, бывший при этом, заметил мальчику: «Мы когда-нибудь будем иметь удовольствие читать и твои речи в палате общин». «Надеюсь, что нет, – серьезно ответил тот. – Если вам придется когда-нибудь читать мои речи, то это будут те, которые я произнесу в палате лордов». Несколько месяцев спустя после этого, а именно 19 мая 1798 года, умер в своем Ньюстедском замке двоюродный дядя Байрона, и десятилетний мальчик вдруг стал лордом. На другой день после получения известия об этом маленький Байрон  серьезнейшим образом спрашивал мать: «Не заметила ли  она какой-нибудь перемены в нем с тех пор, как он сделался лордом, так как он сам не замечал никакой».    Какое сильное впечатление произвело на мальчика это крупное событие в его жизни, видно из следующего примера. Когда несколько дней спустя, после того как он стал лордом, его имя во время переклички в гимназии было прочитано в первый раз вместе с титулом «dominus» (лорд), он от страшного волнения не в силах был произнести обычного ответа «ad sum» (я здесь); в продолжение нескольких минут он стоял молча среди всеобщего изумления своих товарищей, и наконец, разразился громким рыданием…»

   
   
                ***
    Пушкина лира
    Довольно болтлива,
    Но не тягостна и не скупа,
    Речи подобна она. 



    Примечание. И все же «болтлива лира» Пушкина (зато очень поэтична и размерена)! Многое он упоминает, что, н.м.в., вообще не особо достойно упоминания. Много незначительных имен собственных, но это, наверное, потому что я не придаю им особого значения и боле тяготею к именам нарицательным, абстрактным… Зато у Пушкина совершенство форм и точный расчет в рифмах, что однако, надо сказать, может идти в ущерб содержанию, здесь палка о двух концах, здесь приходится соблюдать паритет. Лично я отдавал боле предпочтение содержанию перед формой, но в идеале и то и другое должно выражаться мастерски, совершенно. Это все равно, что с ручьем, его можно ввести в строгие рамки, а можно дать боле свободы… Вот и Пушкин, к примеру, в письмах в «Евгении Онегине» отступает от точного расчета формы, дает вольность, и письма получаются глубже, проникновеннее, естественнее, чем основной текст произведения. Но если честно, я недолюбливаю романы за их некоторую вымышленность и порой проскальзывающую неестественность, ибо всегда возникает вопрос, а возможно ли такое в реальности? Этим тоже несколько грешит, н.м.в., и «Евгений Онегин». Я когда писал нечто романическое (например, «Лейлу»), то ставил себя на место главных героев и думал: «я бы поступил так или нет?», ну или брал реальные примеры из жизни, а придумывать… К примеру, мог бы Онегин убить Ленского? И здесь воля автора… Как мне кажется, Пушкин именно для придания трагичности и большей поэтики убивает Ленского. Но не поступила ли тогда и Природа именно так с ним уже в реальности (на закате поэтической карьеры, когда он, по его же словам, к поэтике несколько охладел и перешел на ранее несколько презираемую прозу*)? И не ради ли поэтики и трагизма погиб сам Пушкин?.. Ведь вспомним в «Евгении Онегине» он с некоторым пренебрежением относится к «плаксивым бабам, лекарям», то есть к обывательской жизни на склоне лет. Не казнил ли уже сам себя поэт в своем романе изнутри своей натуры?.. А вообще трагизм его жизни заключается и в несоразмерности гения обывательским представлениям и общественным рамкам. Поэту, художнику хочется жить вольно, свободно, занимаясь своим любимым делом… но быт и общественные рамки вступают с этим в противоречие… Вот и Пушкин женился, как все женятся, как должно в его годы, старался заработать деньги, но получил низкую должность, старался выделиться в высшем свете и т.д., - все это вступало в противоречие с его поэтически свободной натурой… И не он ли несколько презрительно относился к «рогоносцам в стеганных халатах»?.. Не хотел он для себя подобной жизни… И общественные, блистательные устремления его жены вступали в противоречие с его обыденным общественным положением. И здесь кроется большое противоречие в несоответствии вольного гения и обыденного представления о положении в обществе. Кто он был, например, для одного своего начальника? Обычный, заурядный подчиненный, а то и еще хуже, ибо как, к примеру, Пушкин отзывался о «саранче», когда его послали с ней бороться, хорошо известно (эпиграмма: «саранча летела, летела и села. Села, все съела и опять улетела»). Негодный Пушкин чиновник… И этот дворянский круг, и щепетильность в вопросах чести, дуэлентства, репутации…, - все как тенета… Нельзя ли было всех послать куда подальше?.. Нет, Пушкин сам хотел входить в этот «высший» свет, быть частью его…   

    *
    (предчувствие гибели и переход на прозу)
    «Друзья мои, что ж толку в этом?
    Быть может, волею небес,
    Я перестану быть поэтом,
    В меня вселился новый бес,
    И, Фебовы презрев угрозы,
    Унижусь до смиренной прозы;
    Тогда роман на старый лад
    Займет веселый мой закат.
    Не муки тайные злодейства
    Я грозно в нем изображу,
    Но просто вам перескажу
    Преданья русского семейства,
    Любви пленительные сны
    Да нравы нашей старины.»

    и

    (перекличка с настроениями самого Пушкина)
    «А может быть и то: поэта
    Обыкновенный ждал удел.
    Прошли бы юношества лета:
    В нем пыл души бы охладел.
    Во многом он бы изменился,
    Расстался б с музами, женился,
    В деревне, счастлив и рогат,
    Носил бы стеганый халат;
    Узнал бы жизнь на самом деле,
    Подагру б в сорок лет имел,
    Пил, ел, скучал, толстел, хирел,
    И наконец в своей постеле
    Скончался б посреди детей,
    Плаксивых баб и лекарей.»


    Раз мы упомянули случай убийства Онегиным Ленского, то давайте несколько разберем этот поступок Онегина. Мне кажется, это не совсем естественное убийство, это вольность поэта Пушкина, ибо Ленский – друг Онегина, Онегин насладился маленькой местью над ним, возымел некоторое превосходство, он где-то не прав, чувствует это и несколько сочувствует другу, и почему же тогда безразличный, прохладный и «благородный» Онегин на дуэли не стреляет в воздух или не опускает пистолета, а целит в Ленского и стреляет первый?!. И Ленский возможно при подобных жестах стрелять не стал бы или тоже выстрелил в сторону, и все бы кончилось примирением… Так нет, Онегин вероломно стреляет в Ленского (в талант и «любимого» друга) на поражение, тем более, что он еще и «любил» юношу. Может, он боится за свою (никчемную) жизнь и старается выстрелить первым, чтобы не убили его (как вообще на войне)? Только это объяснение напрашивается у меня… Но это как будто противоречит натуре Онегина… Или это просто опять же маленькая (ставшая большой) месть за сам вызов на дуэль, когда же сам этот вызов и спровоцировал?.. Пушкин оправдывает Онегина мнением света, секунданта Зарецкого… Но можно было поступить более благородно, как я уже упомянул выше… Ну и в конце концов в произведении можно было только ранить Ленского, но Пушкин идет до конца… А если бы Ленский убил Онегина, то всем было бы лучше, мир был бы избавлен от негодного Онегина, Онегин не маялся бы боле в мире, как Печорин и многие похожи бездельники-дворяне, Ленский сошелся бы с Ольгой, Татьяна была бы избавлена от «пародии» и могла бы предаваться мукам трагизма и горести, упиваясь… Все бы встало на свои места…

    Об Онегине: «Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того еще особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых, так и дур¬ных поступках, — следствие чувства превосходства, быть может мнимого. Из частного письма (франц.).»

    Вот как поэт точно описывает сложившуюся ситуацию Онегина с Ленским:

    «…Иль помириться их заставить,
    Дабы позавтракать втроем,
    И после тайно обесславить
    Веселой шуткою, враньем…
   
    Когда его увидел он.
    Тот после первого привета,
    Прервав начатый разговор,
    Онегину, осклабя взор,
    Вручил записку от поэта.
    К окну Онегин подошел
    И про себя ее прочел.
    То был приятный, благородный,
    Короткий вызов, иль картель:
    Учтиво, с ясностью холодной
    Звал друга Ленский на дуэль.

    Онегин с первого движенья,
    К послу такого порученья
    Оборотясь, без лишних слов
    Сказал, что он всегда готов.
    Зарецкий встал без объяснений;
    Остаться доле не хотел,
    Имея дома много дел,
    И тотчас вышел; но Евгений
    Наедине с своей душой
    Был недоволен сам собой.
    И поделом: в разборе строгом,
    На тайный суд себя призвав,
    Он обвинял себя во многом:
    Во-первых, он уж был неправ,
    Что над любовью робкой, нежной
    Так подшутил вечор небрежно.
    А во-вторых: пускай поэт
    Дурачится; в осьмнадцать лет
    Оно простительно. Евгений,
    Всем сердцем юношу любя,
    Был должен оказать себя
    Не мячиком предрассуждений,
    Не пылким мальчиком, бойцом,
    Но мужем с честью и с умом.

    Он мог бы чувства обнаружить,
    А не щетиниться, как зверь;
    Он должен был обезоружить
    Младое сердце. «Но теперь
    Уж поздно; время улетело...
    К тому ж — он мыслит — в это дело
    Вмешался старый дуэлист;
    Он зол, он сплетник, он речист...
    Конечно, быть должно презренье
    Ценой его забавных слов,
    Но шепот, хохотня глупцов...»
    И вот общественное мненье!
    Пружина чести, наш кумир!
    И вот на чем вертится мир!

    Кипя враждой нетерпеливой,
    Ответа дома ждет поэт;
    И вот сосед велеречивый
    Привез торжественно ответ.
    Теперь ревнивцу то-то праздник!

    Он все боялся, чтоб проказник
    Не отшутился как-нибудь,
    Уловку выдумав и грудь 
    Отворотив от пистолета.
    Теперь сомненья решены:
    Они на мельницу должны
    Приехать завтра до рассвета,
    Взвести друг на друга курок
    И метить в ляжку иль в висок.

    Решась кокетку ненавидеть,
    Кипящий Ленский не хотел
    Пред поединком Ольгу видеть,
    На солнце, на часы смотрел,
    Махнул рукою напоследок —
    И очутился у соседок.
    Он думал Оленьку смутить,
    Своим приездом поразить;
    Не тут-то было: как и прежде,
    На встречу бедного певца
    Прыгнула Оленька с крыльца,
    Подобна ветреной надежде,
    Резва, беспечна, весела,
    Ну точно та же, как была.

    «Зачем вечор так рано скрылись?»
    Был первый Оленькин вопрос.
    Все чувства в Ленском помутились,
    И молча он повесил нос.
    Исчезла ревность и досада
    Пред этой ясностию взгляда,
    Пред этой нежной простотой,
    Пред этой резвою душой!..
    Он смотрит в сладком умиленье;
    Он видит: он еще любим;
    Уж он, раскаяньем томим,
    Готов просить у ней прощенье,
    Трепещет, не находит слов,
    Он счастлив, он почти здоров...

    И вновь задумчивый, унылый
    Пред милой Ольгою своей,
    Владимир не имеет силы
    Вчерашний день напомнить ей;
    Он мыслит: «Буду ей спаситель.
    Не потерплю, чтоб развратитель
    Огнем и вздохов и похвал
    Младое сердце искушал;
    Чтоб червь презренный, ядовитый
    Точил лилеи стебелек;
    Чтобы двухутренний цветок
    Увял еще полураскрытый».
    Все это значило, друзья:
    С приятелем стреляюсь я.

    Сказал Владимир. И пошли
    За мельницу. Пока вдали
    Зарецкий наш и честный малый
    Вступили в важный договор,
    Враги стоят, потупя взор.
    Враги! Давно ли друг от друга
    Их жажда крови отвела?
    Давно ль они часы досуга,
    Трапезу, мысли и дела
    Делили дружно? Ныне злобно,
    Врагам наследственным подобно,
    Как в страшном, непонятном сне,
    Они друг другу в тишине
    Готовят гибель хладнокровно...
    Не засмеяться ль им, пока
    Не обагрилась их рука,
    Не разойтиться ль полюбовно?..
    Но дико светская вражда
    Боится ложного стыда.

    «Теперь сходитесь». Хладнокровно,
    Еще не целя, два врага
    Походкой твердой, тихо, ровно
    Четыре перешли шага,
    Четыре смертные ступени.
    Свой пистолет тогда Евгений,
    Не преставая наступать,
    Стал первый тихо подымать.
    Вот пять шагов еще ступили,
    И Ленский, жмуря левый глаз,
    Стал также целить — но как раз
    Онегин выстрелил... Пробили
    Часы урочные: поэт
    Роняет молча пистолет,
    На грудь кладет тихонько руку
    И падает. Туманный взор
    Изображает смерть, не муку.

    Под грудь он был навылет ранен;
    Дымясь, из раны кровь текла.
    Тому назад одно мгновенье
    В сем сердце билось вдохновенье…

    Приятно дерзкой эпиграммой
    Взбесить оплошного врага;
    Приятно зреть, как он, упрямо
    Склонив бодливые рога,
    Невольно в зеркало глядится
    И узнавать себя стыдится;
    Приятней, если он, друзья,
    Завоет сдуру: это я!
    Еще приятнее в молчанье
    Ему готовить честный гроб
    И тихо целить в бледный лоб
    На благородном расстоянье;
    Но отослать его к отцам
    Едва ль приятно будет вам.

    Что ж, если вашим пистолетом
    Сражен приятель молодой,
    Нескромным взглядом, иль ответом,
    Или безделицей иной
    Вас оскорбивший за бутылкой,
    Иль даже сам в досаде пылкой
    Вас гордо вызвавший на бой,
    Скажите: вашею душой
    Какое чувство овладеет,
    Когда недвижим, на земле
    Пред вами с смертью на челе,
    Он постепенно костенеет,
    Когда он глух и молчалив
    На ваш отчаянный призыв?

    В тоске сердечных угрызений,
    Рукою стиснув пистолет,
    Глядит на Ленского Евгений.
    «Ну, что ж? убит», — решил сосед.
    Убит!.. Сим страшным восклицаньем
    Сражен, Онегин с содроганьем
    Отходит и людей зовет…
   
    Но что бы ни было, читатель,
    Увы, любовник молодой,
    Поэт, задумчивый мечтатель,
    Убит приятельской рукой!
    Есть место: влево от селенья,
    Где жил питомец вдохновенья,
    Две сосны корнями срослись;
    Под ними струйки извились
    Ручья соседственной долины.

    Мой бедный Ленский за могилой
    В пределах вечности глухой
    Смутился ли, певец унылый,
    Измены вестью роковой,
    Или над Летой усыпленный
    Поэт, бесчувствием блаженный,
    Уж не смущается ничем,
    И мир ему закрыт и нем?..
    Так равнодушное забвенье
    За гробом ожидает нас.
    Врагов, друзей, любовниц глас
    Вдруг молкнет. Про одно именье
    Наследников сердитый хор
    Заводит непристойный спор…»

    Примечание. Из различной критики «Евгения Онегина»:

    «…Мы восхищались в первой главе по¬дробностями петербургской рассеянной жизни, а более обращениями поэта к самому себе и некоторыми эпизодическими картинами. Прелестные стихи нежили слух наш. Поэт и его стихотворение обрати¬ли на себя наше внимание и привязали к себе, но герой романа, Онегин, остался нам чуждым. Харак¬тер его не очертан, и он был сокрыт в блестящих по¬дробностях, как актер за богатыми декорациями. Во второй главе мы видим, что на молодого повесу Оне¬гина нашла хандра: он живет в деревне, ни с кем не видится, ездит верхом, пьет стаканами красное вино, не подходит дамам к ручке, отвечает да и нет, и, дай Бог ему здоровья, уменьшил оброк с крестьян. Оне¬гин здесь также в стороне, но являются другие зани¬мательные лица: Владимир Ленский, возвративший¬ся из немецкого университета; бригадирша с двумя милыми дочками, из коих романическая Татьяна мила до крайности, и, наконец, бригадир — всепо¬корнейший слуга своей жены, полной хозяйки в доме. Отдельные портреты всех сих лиц и подроб¬ности деревенской жизни прелестны и, поистине ска¬зать, достойны искусной кисти великого художника. Но главный характер, Онегин, еще покрыт завесою. А как в поэме, романе и даже в драматическом про¬изведении, так называемом характерном, главная вещь, или масштаб, определяющий меру достоин¬ства, есть характер главного героя, то мы и не можем сказать ничего определительного о целом, потому что сей характер еще не очертан; подождем конца. До сих пор Онегин принадлежит к числу людей, каких встречаем дюжинами на всех больших улицах и во всех французских ресторациях.
    Но как любопытство, вероятно, столько же му¬чит читателей, как и нас самих, чтобы постигнуть, предузнать, кто таков будет Онегин, то мы, теряясь в догадках и предположениях, невольно останови¬лись мыслью на Чайльд-Гарольде знаменитого Бей-рона. Вот что говорит британский бард о герое своей поэмы: «Было бы гораздо приятнее и даже легче изо¬бразить характер любезный; можно было бы без труда скрыть его недостатки, заставить более дейст¬вовать, нежели рассказывать: но, выводя на сцену Чайльд-Гарольда, я имел целию показать, что ран¬ний разврат сердца и ума поселяет в нас пресыщение и препятствует наслаждаться новыми удовольствия¬ми. Все, что только может возбудить раздражитель¬ность ума (после честолюбия, сильнейшей из пру¬жин): красоты природы и странствования — потеря¬ли власть свою над душою испорченною или заблудшеюся. Если б я продолжал поэму, то Чайльд-Гарольд был бы образцом человеконенавидения, ибо начертанный мною план, который я намеревался кончить некогда, представлял с некоторою разницею современного Тимона или, может быть, пиитического Зелуко». — Вот характер Чайльд-Гарольда, также молодого повесы, который, наскучив развратом, удалился из отечества и странствует, нося с собою грусть, пресыщение и ненависть к людям. Не знаем, что будет с Онегиным; до сих пор главные черты ха¬рактера те же. Онегин также, промотав имение самым неприличным образом, возненавидел людей без всякой причины и удалился в деревню; что будет далее — увидим. Должно ли говорить о стихосложении, о гармонии, о счастливых оборотах, об остроу¬мии, о сатирическом, весьма приятном духе сего от¬рывка? Этим преисполнена    вторая глава, и она напи¬сана стихами Пушкина. Этого довольно.»
    Ф. В. Булгарин.
    «Северная Пчела», 1826, № 132, 4 ноября

   «Характером Онегина не довольны, или лучше его не любят, хотя судьи, поблагоразумнее, говорят, что этот характер надобно рассматривать, хвалить, порицать, осуждать, объяснять, только в психологичес¬ком отношении, как явление нравственное, а в худо¬жественном — советуют смотреть только на его изо¬бражение, не противоречит ли он сам себе и т.п.; здесь не надобно, говорят они, вдаваться в рассужде¬ние, хорош ли этот характер или нет, а только как он изображен: точно как на портрете, - смотрите, похож ли он на свой подлинник, хорошо ли написан, а не распространяйтесь о том, что нос широк, а брови густы.
    Одни говорят, что Онегин изображен не в ясных, не в резких чертах, что нельзя себе представить его личности (индивидуальности), как Дон-Жуана Байронова, как некоторые лица Вальтер Скоттовы; другие напротив бьются об заклад, что, по полученным данным, они отгадают все будущие решения Онегина, как станет он действовать в тех или других обстоятельст¬вах. — «Ну примет ли он вызов Ленского? спросил Атлет из первой партии одного из своих противни¬ков. — Тот задумался, но наконец отвечал: это может зависеть от разных посторонних обстоятельств; вероят¬но Онегин употребит усилие для того, чтоб кончить распрю. Впрочем, может быть и примет вызов», — «Изверг, изверг!» воскликнули все присутствовавшие дамы. Многим сделалось дурно, и бедные насилу очнулись, и то выливши по склянке Eau de Cologne на виски.
    Дамы вообще в ужасном негодовании на Пушки¬на за то презрение, которое он к ним при всяком случае обнаруживает в стихах своих, за злость, с кото¬рою придирается. Это — Leze Majeste, нашептывают им их Чичисбеи, и мы не знаем, каково будет жить Поэту на свете, если могущественные дщери Евы внемлют духу мести.»
    NN. (М. П. Погодин?)
    «Московский вестник», 1828 г., ч. VII, N4.

    «Не бойся едких осуждений, Но упоительных похвал.»
    Баратынский
    «Прошло, кажется, счастливое время, когда Кри¬тик, рассматривая какое-нибудь стихотворение, раз¬вертывал благоговейно курс Пиитики, отыскивал род и вид, к которому сочинение по названию при¬надлежало, сличал правила с произведением и, по количеству точек соприкосновения, произносил при¬говор свой. В наш век работа Критики сделалась труднее: он часто имеет дело с таким сочинением, о котором ни Автор не может дать отчета, почему оно так написано, ни читатель — объяснить себе, почему оно ему нравится. Название Романтическое выруча¬ет стихотворение от всех притязаний здравого смыс¬ла и законных требований вкуса. Этого мало: вера в непогрешимость Романтизма обнаруживается в наше время со всею силою партий, и решительно осуждает на невежество всякого, кто осмелился бы возвысить голос свой не в лад с общею хвалебною гармонией ка¬кому-нибудь романтическому кумиру.
    Поэзия, как и всякое изящное искусство, имеет две стороны: вымысел и исполнение. Превосходство в одном не всегда ведет за собою превосходство в другом. Много прекрасных вымыслов, дурно изло¬женных, или выживших уже из красоты словесного выражения; так как много есть прекрасных звуков, в которых, может быть, нет ни вымысла, ни даже смысла. Очевидно, что и суждения о произведениях поэтического искусства могут быть двойственны: об изяществе вымысла, как обнаруживающейся дея-тельности зиждительной способности человека, и о тонкости искусства стихосложения. Суждения о пер¬вом должны основываться на признанных законах ума; оценка второго на принятых правилах и види¬мых свойствах языка.
    По изданным пяти главам Онегина, конечно, мы не в праве еще заключить о качестве плана целого; но можем видеть качество характеров, выведенных для действия, и способ, как это действие раскрывает¬ся. В повествовательном роде, несмотря на форму, это главное: достоинство описаний, картин, мыслей и замечаний зависит от соотношения с целым: содей¬ствуют соразмерности общего — они хороши; нет: могут быть и не быть, не составляя красоты Поэмы.
    Действие в Поэме должно быть результатом того отношения, в каком поставляются действующие лица склонностями своими, страстями и выгодами. С того времени, как Поэт создал в уме и ввел в соотношение действующие лица, он теряет уже свободу произ-вольно располагать их действиями. Они должны действовать так, как в самом деле действовали бы люди определенных характеров в данном случае. Все творчество Поэта заключается в умении сблизить, или привести в соприкосновение срасти, которые, взаимно действуя друг на друга, образовали бы за¬вязку и, по естественному ходу, от силы и превозможения той или другой, доводили бы действия к раз¬вязке. Следственно, чем страсти разнороднее, чем долее удерживают они свою самостоятельность при действии на них сил противоположных, тем действие продолжительнее, живее и занимательнее. Соблюде¬нием этих только условий искусство может приобресть таланту славу творчества.
    Как характеры созданы в Онегине? Евгений, из¬балованный, ветреный, который

    В красавиц (он) уж не влюблялся,
    А волочился как-нибудь,

    читает предлинное наставление Татьяне, в котором и тени нет языка разговорного.    Катон с одною сестрою, он в то же время Ольге, невесте своего приятеля,

    ...Наклонясь шепчет нежно
    Какой-то пошлый мадригал
    И руку жмет.

    Тихий, мечтательный Ленский за то, что друг его провальсировал лишний раз с его невестою,

    Проказы женские кляня,
    Выходит, требует коня
    И скачет. Пистолетов пара,
    Две нули — больше ничего —
    Как раз решат судьбу его.

    Бесстрастная Ольга, помолвленная за Ленского, после того как

    Владимир сладостной неволе
    Предался полною душой.
    Он вечно с ней. В ее покое
    Они сидят в потемках двое,

    накануне почти свадьбы, при первой ласке Онегина, за¬бывает жениха...

    ...Чуть лишь из пеленок
    Кокетка, ветреный ребенок.

    Печальная Татьяна, раз, и то мельком, видевши молодого мужчину, пишет ему, спустя полгода, самое жалкое письмо, уверяя, что Онегин послан ей Богом! — Естественно ли все это?
    Нет характеров: нет и действия. Легкомысленная только любовь Татьяны оживляет несколько оное. От этого и эти две главы, подобно предшествовавшим, сбиваются просто на описания, то особы Онегина (строфы IX и X), то утомительных подробностей де-ревенской его жизни (XXXVII, XXXVIII и XLIV), то занятий Ленского (XXV, XXVI, XXVII), то опять Автор принимается за характер Татьяны (IV, V, VI, VII, VIII), хотя об ней слишком уже много было тол¬ковано и во второй главе; то возвращается к природе; описывает осень (XL, XLI, XLII), зиму. — От этого такая говорливость у него; так много заметных по¬вторений, возвращений к одному и тому же предмету и кстати и не кстати; столько отступлений, особенно там, где есть случай посмеяться над чем-нибудь, вы-сказать свои сарказмы и потолковать о себе. — Не¬которые называют затеями воображения, а другие подобные замашки — вероятно, Литературные ста¬роверы — поэтическою кристаллизациею, или, про¬сто, наростами к рассказу, по примеру блаженной памяти Стерна. Отымите несколько строф подобно¬го содержания: стихотворение столь же мало потеря¬ло бы в содержании, как мало и выиграло бы, если бы Автор потрудился покороче познакомить нас с по¬дробностями жития своего.
    Стихосложение, бесспорно, есть дело второсте¬пенной важности в Поэзии; но все-таки оно важно: по крайней мере относительно совершенствования языка. Всякая теперь преодоленная трудность из¬бавляет от труда после и опрастывает дорогу прочим. В сем отношении достоинство стихосложения Пуш¬кина общепризнанно. В его стихотворениях можно указать на такие места, которые по благозвучию рав¬няются с признанными образцами Русской Поэзии. Едва ли кто писал стихами на Русском языке с такою легкостию, какую замечаем во всех стихотворениях Пушкина. У него не приметно работы: все непринуж¬денно; рифма звучит и выкликает другую; упрямство Синтаксиса побеждено совершенно: стихотворная мера нимало не мешает естественному порядку слов. Дарование редкое. Но этой же легкости мы должны приписать и заметную во многих стихах небреж¬ность, употребление слов языка книжного с просто¬народным, без всякого внимания к их значению; со¬ставление фигур без соображения с духом языка и с свойствами самих предметов; ненужное часто обилие в выражениях и наконец недосмотр в составе стихов…»
    «Атеней», 1828 г., ч. 1, N4.   

    П. А. Вяземский — А. И. Тургеневу, 6 января, 1827 г.
    «...Поэтическая живость и прозаическая верность соединяются в одном ярком свете, в поразительной истине. Убитого Ленского сравнивает он с домом опустевшим: окна забелены, ставни закрыты — хо¬зяйки нет, а где она, никто не знает. Как это все ска¬зано, как просто и сильно, с каким чувством». Вя¬земский сохранил свое впечатление на многие годы; много лет спустя, в 1873 году, он утверждал, что «смерть Ленского, все, что поэт говорит при этом, может быть, в своем роде лучшие и трогательнейшие из стихов Пушкина...» (прим ред. поэтика и трагизм!)

    «Приехал в Апраксино Пушкин, сидел с барыш¬нями и был скучен и чем-то недоволен... Разговор не клеился, он все отмалчивался, а мы болтали. Перед ним лежал мой альбом, говорили мы об «Евгении Онегине», Пушкин молча рисовал что-то на листоч¬ке. Я говорю ему: зачем вы убили Ленского? Варя весь день вчера плакала!
    Варваре Петровне тогда было лет шестнадцать, собой была недурна. Пушкин, не поднимая головы от альбома и оттушевывая набросок, спросил ее:
    «Ну, а вы, Варвара Петровна, как бы кончили эту дуэль?»
    «Я бы только ранила Ленского в руку или в плечо, и тогда Ольга ходила бы за ним, перевязыва¬ла бы рану, и они друг друга еще больше бы полю¬били».
    «А знаете, где я его убил? Вот где», — протянул он к ней свой рисунок и показал место у опушки леса.
    «А вы как бы кончили дуэль?» — обратился Пушкин к Настасье Петровне.
    «Я ранила бы Онегина; Татьяна бы за ним ходи¬ла, и он оценил бы ее, и полюбил ее».
    «Ну, нет, он Татьяны не стоил», — ответил Пуш¬кин.»
    (Из воспоминаний А. П. Новосильцевой)

   
    Примечание. Мережковский о Пушкине:
    http://starboy.name/sund/meropusch.htm




    Осенние пробы пера…



             ***
    Осень быстро отзвенела,
    Словно цвет отцвел весной,
    Вспыхнула листва – и облетела,
    Лишь мгновенья полны красотой.




            ***
    Алый лист опалый
    Пламенно горит;
    Юноша кудрявый,
    Рыжий сибарит,
    Осенью гуляет,
    Вакха веселит.




            ***
    Солнечным днем
    Звенит на холоде листва,
    Золотится осеннее вино.




             ***
     На Солнце в небе голубом, шелестя, осыпается золото берез… Золотится вино, словно березовый сок…




              *** 
    Осенние медитации-левитации…

    или

              ***
    Осенние медитации-
    Левитан-левитации…
    (Над осенней землей)
   
     (Левитан, «мастер пейзажа настроения», «Золотая Осень»)
      



             ***
    Любовь Шагала
    Вопреки физики (гравитации)
    Над землей парит. 

 




            ***
    Осень златорунница,
    Осень златоперстница,
    В золоте красуется,
    На себя любуется,
    Крёзова наследница (наместница).




            ***
    Рыжуха Осень,
    Зарыжила опять,
    Видна веснушек россыпь,
    Рыжее солнечная прядь.

    или

   
            ***
    Рыжуха Осень,
    Зарделася опять,
    Видна веснушек россыпь,
    Огнистей солнечная прядь.




             ***
    Рыжая красавица осенью гуляла,
    Листья золотые на венок сбирала,
    Да украсила им пряди рыжие свои,
    Огневым веночком солнечной зари.




             ***
    Едва проглянет Солнце поневоле
    Меж серых туч осеннею порой,
    Я предаюся тайной грусти боле
    О невозвратных днях… с тобой.




            ***
    Бушует Осень за спиной поэта,
    А он все так же, опершись рукой,
    Задумчив на скамье в звучанье света,
    Такой понятный и родной…



            ***
    (осеннее…)
    Над памятником Пушкину звучит златая лира,
    Шумя, кружатся листья золотые…
    Осенняя пора у русского кумира,
    А были ж годы молодые…
    (Надежда на сынов и дочерей России…)

    «Я вас любил... Музы великого поэта и их судьбы», Нина Забабурова
    http://www.starboy.name/iran/muzpush.htm

     Пушкинские мотивы http://www.starboy.name/turcia/push.html



    Примечание. В Царскосельском Лицее было 73 выпуска лицеистов, но только первый, в котором был Пушкин, так прославился…



             ***
    Маленький мальчик,
    Сидящий на львенке, -
    Начала разума и силы*.

    *В единстве:
    Разум, обуздывающий сверху силу,
    Сила, снизу владеющая разумом.



            ***
    Лицей, торжественная зала,
    Где в окруженье муз предстала
    Российская поэзия сама,
    Восторгом юноши горя.



            ***
    На стенке Ангел зрит папирус,
    Ребенок в окруженье муз,
    Хранитель вдохновенья, Лирус,
    Кудрявый гений музыки искусств.


    (или)

             ***
    В торжественной Лицея зале,
    Где Пушкин по словесности держал экзамен,
    Где отличил его Державин
    И высоко в поэзии восславил,
    Античная картина, лирус*:
    На ней мальчишка в окруженье муз,
    Прекрасных представительниц искусств,
    Задумчиво читающий папирус. 

    *вдохновляющая на лирику картина, художественное полотно

 
 

    Примечание. Первый параграф «Постановления...» гласил: «Учреждение Лицея имеет целью образование юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной». Название, дан¬ное учебному заведению, по словам И. И. Пущина, «поражало публику в России». Мало кому было известно о существовании в Древней Греции, на окраине Афин, неподалеку от расположенного там храма Аполлона Ликейского, священной рощи под названием Ликейон. В этой роще находился знаменитый гимнасий (учебное заведение для юношей), где читал лекции Аристотель. Отсюда пошло название школы - Ликей, или Лицей.
   Занятия в древнегреческом Лицее проходили в форме беседы во время прогулки. Кроме наук здесь занимались искусствами и гимнастикой. С древним Лицеем связана идея воспитания гармонично развитой личности.
   В начале XIX века школы с таким названием появились во Франции - это были средние учебные заведения, готовившие учеников к университету.
    Первый российский лицей обращал на себя внимание не только необычным названием, но и стоявшей перед ним целью - подготовить молодых людей к государственной службе. Это было новым. Прежде на государственную службу при¬нимались люди, не имевшие специального об¬разования, но сумевшие выдвинуться благодаря своему уму, энергии, деловитости или же связям, знакомствам, протекции.
    Автором проекта создания Царскоселького лицея был видный государственный деятель эпохи Александра I Михаил Михайлович Сперанский. Ближайшим поводом к основанию Лицея послужило намерение императора учредить учебное   заведение, в котором младшие братья царя великие князья Николай и Михаил могли бы совместно с несколькими сверстниками пройти курс наук. Об этом можно судить по «Первоначальному на¬чертанию особенного Лицея» - первому лицей¬скому документу, разработанному Сперанским. Но эта идея не была претворена в жизнь, так как императрица Мария Федоровна сочла воспита¬ние своих детей вместе с детьми дворян слишком демократичным.
    Под Лицей отвели флигель Большого Царско¬сельского дворца, одного из прекраснейших дворцов Европы.
    В соответствии с «Постановлением о Лицее» в новое учебное заведение принимались маль¬чики (недоросли) из дворянских семей в возрас¬те 10-12 лет, которые при поступлении должны были представить свидетельство о дворянском происхождении. Одновременно здесь за госу¬дарственный счет могли воспитываться не более пятидесяти человек. На первый курс решено было принять тридцать.
    Александру Пушкину было в ту пору двенадцать лет. Заботясь о дальнейшем образовании и воспи¬тании сына, родители выбрали для его обучения иезуитский пансион. Однако по совету друга семьи Александра Ивановича Тургенева они определили Александра в открывающийся Лицей.»

   «Лицей воспитал своих питомцев как членов одной большой семьи. Их учили, что «все воспи¬танники равны, как дети одного отца и семейства, а потому никто не может презирать других или гордиться пред прочими чем бы то ни было. Если кто замечен будет в сем пороке, тот занимает самое нижнее место по поведению, пока не исправится». Воспитанникам следовало жить между собой мир¬но и дружелюбно, и никто не должен был обижать другого не только делом, но и словом.
    К лицеистам относились с большим уважени¬ем. Обращались к ним (на первых порах почти детям) только на «Вы» с прибавлением слова «господин». Об уважении к личности учащего¬ся свидетельствует и наличие у каждого отдель¬ной комнаты. В лицее были отменены телесные наказания, воспитанники не подвергались ни физическому, ни моральному унижению. У ли¬цеистов развивали чувство чести, собственного достоинства, заботились о развитии индивидуаль¬ности. Относясь к учащимся с уважением, от них требовали уважения к окружающим. Их учили честности и правдивости.»



    Примечание. Где же нынешние Сперанские, учредители и организаторы подобных Лицеев на славу отечества?..



            ***
    Ликей… и то из Греции вестимо,
    Творенье Аристотеля у Храма Аполлона
    Средь рощ прославленной Афины
    У алтаря под сенью Мусейона…
   


             ***   
    Приветствую тебя, приют поэта,
    Екатерининский, лицейских парк,
    (Дворцовый Царскосельский парк),
    В лучах осенней ласки света,
    Шумящий золотой листвой дубрав…



            ***
    Под ветра шум летит листва златая…
    У Царскосельского лицея, вспоминая,
    И я бродил в лета уж отдаленны;
    О днях былых отрадно думы полны
    Были мои… И сердцем уповая,
    Глядел я в будущность Руси, предвосхищая,
    Что ждет Ее на очередном излете,
    Истории крутом, быть может, повороте…
    Но нам то знать и видеть не дано;
    Так пусть же вьется лет веретено…

    

    P. S. Еще мне подумалось, что предаваясь поэзии в екатерининском парке, в уединении… я отстаю от будничной суеты, прогресса человечества, высоких технологий… Но с другой стороны поэты всегда были таковыми…

    
    Примечание. Когда я брожу по опустелым пушкинским местам, представляя, сколько людей, сколько поколений кануло в лета… ушло в небытие… то сознаю и творческую мощь Природы… и ощущаю грусть об ушедших… матерях, принцах, крестьянах и т. д… ведь жили же… жили здесь… Это удивительно!.. Удивителен ход истории… и человечества… и это порядок, ход которого не в силах изменить в корне никто…



            ***
    Шумит, шумит осенняя листва,
    На Солнце трепетно играя,
    Стоустая о тёплых днях мольба
    Звучит в листве, не утихая…



            ***
    Бархатная, солнечная Осень;
    Меж листвы звенящей просинь…
    Ах, как дышится свежо!
    Ах, как пишется легко!



             ***
    В день ясный радостно пестреет клён,
    Ладошки развернув навстречу Солнцу,
    Утиные расправил лапки-листья он,
    Махая на ветру в небесное оконце.



            ***       
    Клён опалый, опаленный,
    В синь, пылая, вознесенный,
    Хладной осени порой
    В воды огнь роняет свой.



            ***
    Выходя из пушкинского лицея, вдруг я услышал крик молодого парня-калеки, с копной рыже-золотых, бьющих в глаза, точно осенний букет, волос... Да, все же каких колоритов не встретишь в России!..



            ***
    Осенний день чудесный;
    Листву застывшую златит
    Луч Солнца лаской лесны(о)й
    И зыбь на водах серебрит…



            ***
    На небе чистом голубом,
    На Солнце осени огнем
    Пылает в листьях ясно клён…

 
       


            ***
    Пенаты Царскосельского лицея…
    Листвою кленов зашумит
    Осенний ветр, прохладой вея,
    Роняя всполохи ланит…



            ***
    Царскосельские клёны. Лицей.
    Божёк, вдохновительный Лель,
    В листве с ветерками сокрылся,
    В пенатах родных растворился;
    У парка играет свирель…



            ***
    Лицей – приют священный муз



            ***
    Обитель муз, приют поэта,
    Лицей* у Царскосельского дворца,
    Явивший миру гений света,
    Пестуна муз, чья русская душа
    На лоне неги и искусств
    (У вод подернутых пруда)
    В беспечной юности цвела…

    * (а ведь обитель иезуита
    ему была предречена)



            ***
    (genio loci)
    В лицейском садике на дёрновом холме
    Во мраморе, душою лицеиста,
    Доска покоится в миротворящей тишине
    С название латинским: «Гений места»…


    Примечание. «Царское село, «здесь жили цари и поэты…»


    Примечание. Действительно, Царское село – отечество русской поэзии… это место связано со многими известными русскими поэтами… и Державиным, и Лермонтовым, и Есениным, и Ахматовой, и Анненским, и Гумилевым, и Палей, и др… Так, что можно сказать, русская поэзия вышла из пушкинского лицейского мундира (сюртука)…

    Поэт Палей
    Справка: «28 декабря 1917 (9 января 1918 года) ему исполнилось 21 год. Княгиня Палей так описала в своих мемуарах этот последний в его жизни день рождения:
  «     Мы снова зажгли елку и пове¬сили на неё подарки. Девочки и он (Владимир) приготовили для нас «L’Assiette de Delft». Ирина и Наталья, подготовленные сыном, превосходно её исполнили. Наш друг граф Арман де Сен-Савер… ужинал с нами в этот вечер и тоже восторгался услаждавшими слух мелодичными рифмами...

    3 (16) марта 1918 года председатель Петроградской ЧК Моисей Соломонович Урицкий (прим. ред. еврей) издал предписание всем членам семьи Романовых явиться в ЧК. Поскольку великий князь Павел Александрович был болен, решили, что Ольга Валериановна представит в Петроградскую ЧК врачебное свидетельство, Владимир же, не носивший фамилию Романовых, останется дома, и тогда, надеялась семья, на него, возможно, не обратят внимания. Однако сотруд¬ники ЧК потребовали от княгини Палей, чтобы её сын явился к ним на следующий день; 4 (17) марта Владимир явился в здание Петроградской ЧК, где его принял Урицкий, сделавший ему оскорби¬тельное предложение: «Вы подпишете документ, в котором будет указано, что вы более не считаете Павла Александровича своим отцом, и немед¬ленно получите свободу; в против-ном случае вам придётся подписать другую бумагу, и это будет означать, что вы отправитесь в ссылку», которое было отвергнуто. Был подвергнут ссылке. Хода¬тайство княгини Палей было оставлено без внимания: княгине объявили, что Владимиру надлежит прибыть 22 марта (4 апреля) в шесть часов вечера на Николаевский вокзал, чтобы отправиться оттуда в Вятку.

    Основная статья: Мученики Алапаевской шахты
    5 (18) мая, в день своих именин, княжна Ирина Палей получила в Царском Селе телеграмму с поздравле¬ниями от Володи, в которой он, кроме того, сообщал, что их всех отправ¬ляют в Алапаевск, маленький городок с немощёными улицами. Великая княгиня Елизавета Фёдоровна уже бывала там, летом 1914 года, когда совершала паломни¬чество.
    Ссыльные прибыли в Алапаевск 7 (20) мая 1918. На вокзале их ожидали крестьянские подводы, чтобы отвезти в новую тюрьму — так назы¬ваемую Напольную школу, неболь-шое кирпичное строение на окраине города, сохранившееся до наших дней.
    8 (21) июня большевики отобрали у узников почти все их личные вещи: одежду, обувь, простыни, подушки, деньги и драгоценности, оставив им лишь ту одежду, что была на них, и одну смену постельного белья. По-видимому, им также запретили писать письма и даже получать корреспон¬денцию, что особенно тяжело пере¬живали князья Константиновичи, извещённые о серьёзной болезни матери, великой княгини Елизаветы Маврикиевны. Единственное, что им разрешили, — это отправить в послед¬ний раз краткие телеграммы родс¬твенникам с сообщением о происшед¬ших изменениях. Телеграмма, послан¬ная в полдень Владимиром по адресу: «Палей. Пашковский. Царское Село», гласила: «Переведён на тюремный режим и солдатский паёк. Володя».
    Покидая Напольную школу, верный слуга Кронковский увозил с собой последнее письмо Владимира родителям. В нём он рассказывал о страданиях и унижениях, выпав-ших на долю узников в Алапаевске, но одновременно подчеркивал, что его вера даёт ему мужество и надежду. Далее он писал: «Всё, что раньше меня интересо¬вало: эти блестящие балеты, эта дека¬дентская живопись, эта новая музыка, — всё кажется мне теперь пошлым и безвкусным. Ищу правды, подлинной правды, света и добра».
    Существует версия, что незадолго до казни большевики предлагали Владимиру отказаться от отца и стать свободным, подписав всего лишь одну бумагу. Владимир Павлович не принял предложение. И в ночь на 5 (18) июля 1918 года князь Владимир Павлович Палей был убит большевиками (сброшен в шахту Новая Селимская в 18 км от Алапаевска). Вместе с ним погибли:
    великая княгиня Елизавета Фёдоровна;
    великий князь Сергей Михайлович;
    князь Иоанн Константинович;
    князь Константин Константинович (младший);
    князь Игорь Константинович;
    Фёдор Семёнович Ремез, управляющий делами великого князя Сергея Михайловича;
    сестра Марфо-Мариинской обители Варвара Яковлева.
    2 ноября 1981 года Русская право¬славная церковь в изгнании канони¬зировала царя Николая II и его семью вместе со всеми мучениками револю¬ции или советского режима, включая жертвы трагедии в Алапаевске. В связи с этим изображение Владимира Палея появилось на иконе Новых Российских Мучеников, находящейся в монастыре Пресвятой Троицы в Джордансвилле, Нью-Йорк. Он изображён в военной форме и со свитком в руке рядом с тремя князьями Константиновичами.

    Мария Павловна, сводная сестра Владимира Палея:
« Володя Палей был удивитель¬ным человеком, живым инструментом редкой чувствительности, способным производить удивительные мелодии и создавать мир ярких образов. По возрасту и жизненному опыту он был ещё ребёнком, но его разум достиг высот, до которых добираются немно¬гие. Он был гением…»



            ***
(В. Палей, поэту…)
Узнал твое я имя, друг,
Оно ласкает нежно слух,
Как будто веет с заливных полей
Былой России… В. Палей…

(Отец и мать твои родные
Мне также почему-то дорогие,
В них воспитание дворянства,
Да с тем России близко братство*…)
      
*хотя мне близки и рабочие-крестьяне, ибо из их среды я вышел… как все же противоречиво!..

или

Узнал твое я имя, друг,
В пенатах царскосельских,
Оно былого сладкий звук…
Тепло лучей апрельских… 



Примечание. Семейное фото Палей… http://starboy.name/tailand/paley.html
 
 

В. Палей
Перед памятником Пушкина
в Царском Селе

«Осенний день влечёт к печальной грёзе,
Всё замерло… Порхает жёлтый лист,
И в той же неизменно-тихой позе
Мечтает вдохновенный Лицеист.

Я здесь один… Безмолвствует аллея,
Но мысли странные бегут волной
И чудится, что томик Апулея
Среди листов лежит передо мной…

О, мой кумир! Наставник лучезарный,
Которому обязан многим я!
Перед тобой стою я — благодарный,
В неясном блеске облачного дня…

Учитель светлый мой! В иные годы
Ты здесь блуждал, лелея юный стих.
Теперь сентябрь… и голос непогоды
Пред думою Твоей как будто стих…

И листьев не колышется завеса,
Застыл весь мир, как чудно-скорбный рай,
И мнится мне, что выстрела Дантеса
Ещё не услыхал российский край,

Что Ты ещё — воспитанник Лицея,
С грядущею поэмою-мечтой,
Что жизнь Тебя, как жуткая Цирцея,
Томит своею страшной красотой…

О, Юноша с мятежными кудрями!
Ты о;жил вновь, божественный пиит,
И Муза, над Тобой взмахнув крылами,
С улыбкой неразгаданной стоит!

И кажется, что все; воскресли боги,
Что нет времён, что Ты заговоришь,
Что голос Твой, и ласковый, и строгий,
Нарушит эту призрачную тишь,

Что, полон неземного снисхожденья,
Поймёшь Ты, чем мой робкий дух томим,
И в сказку Твоего стихосложенья
Я буду посвящен Тобой самим,

Что объяснишь Ты мне святые тайны,
И долгого мечтанья сладкий вред,
И вдохновенья ореол случайный…
О, Боже мой! Какой прекрасный бред!

Нет! Это — сон… Влечёт к унылой грёзе
Осенний день, и плачет жёлтый лист,
И в той же неизменно-тихой позе
Мечтает вдохновенный Лицеист…»

<10 Сентября 1916>,
Царское Село



    Единственное стихотворение, связанное с пребыванием Есенина в Царском Селе, создано под непосредственным впечатлением службы в лазарете и посвящено «младым царевнам»:

    «В багровом зареве закат шипуч и пенен,
    Березки белые горят в своих венцах.
    Приветствует мой стих младых царевен
    И кротость юную в их ласковых сердцах.
 
    Где тени бледные и горестные муки,
    Они тому, кто шел страдать за нас,
    Протягивают царственные руки,
    Благословляя их грядущей жизни час.

    На ложе белом, в ярком блеске света,
    Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть...
    И вздрагивают стены лазарета
    От жалости, что им сжимает грудь.

    Все ближе тянет их рукой неодолимой
    Туда, где скорбь кладет печать на лбу.
    О, помолись, святая Магдалина,
    За их судьбу.»
    «19—22 августа 1916 года)



(Алексей Гушан)
Воспоминания о Царском Селе

«Я видел Царское Село
И парки в царственном уборе,
Но мне запомнилось оно
Свечой мерцающей в соборе,
И тихим пеньем в полумгле,
И сердца трепетным волненьем.
О, не забыть вовеки мне,
Души чистейшее стремленье,
И образ Девы Пресвятой,
Перед которым, как и я,
Стояла царская семья.
Вот Николай, с ним Александра,
Татьяна, Ольга, Алексей,
Анастасия словно Ангел,
Мария с книжицей своей.
Они молились вдохновенно,
Смотря на образ Пресвятой,
И не было во всей Вселенной
Великой радости такой.
Свеча горела, дым струился
На улицу через окно.
А я стоял и я молился.
Я видел Царское Село.»


Эрих Голлребах

I.
«Здесь Пушкина родилось вдохновенье
И выросло в певучей тишине.
Здесь Лермонтов на взмыленном коне
Скакал на эскадронное ученье.

Здесь, сам себе мятежностью наскучив,
Медлительно прогуливался Тютчев;
Бродил, как тень, Владимир Соловьев.
Шепча слова сентенций и стихов.

И в озера лазоревый овал
Здесь Анненский созвучия бросал
Вслед облакам и лебединым кликам.

Звенят, кружась, рои веселых пчел,
И внемлет им чугунный дискобол,
Клонясь к воде невозмутимым ликом.

Мечтала здесь задумчивая Анна
И с ней поэт изысканный и странный, -
Как горестно и рано он погиб!..

В шуршании широкошумных лип
Мне слышится его тягучий голос,
И скорбных галок неумолчный скрип
Твердит о том, чье сердце раскололось.

II.
К былым годам я памятью влеком...
Старинный наш припоминаю дом,
Где в оны дни бывали Пушкин, Пущин.
Его у же нет. Вишневый сад запущен.
Жасмин заглох. Гнилые пни торчат.

Я ухожу в глухой приют дриад,
В тенистый парк. Убор его редеет.
Под огород цветущий вспахан склон.
У колоннад, что строил Камерон,
Кумачный флаг над Эрмитажем рдеет...

О, если бы воскреснуть мог Персей,
Окаменевший в сумраке аллей,
И над Медузой одержать победу!..

Но не найти к минувшему дорог.
Седой Борей угрюмо трубит в рог,
И слезы льет нагая Андромеда.»


Всеволод Рождественский

1

«Через Красные ворота я пройду
Чуть протоптанной тропинкою к пруду.

Спят богини, охраняющие сад,
В мерзлых досках заколоченные, спят.

Сумрак плавает в деревьях. Снег идет.
На пруду, за "Эрмитажем", поворот.

Чутко слушая поскрипыванье лыж,
Пахнет елкою и снегом эта тишь

И плывет над отраженною звездой
В темной проруби с качнувшейся водой.
1921

2

Бросая к небу колкий иней
И стряхивая белый хмель,
Шатаясь, в сумрак мутно-синий
Брела усталая метель.

В полукольце колонн забыта,
Куда тропа еще тиха,
Покорно стыла Афродита,
Раскинув снежные меха.

И мраморная грудь богини
Приподнималась горячо,
Но пчелы северной пустыни
Кололи девичье плечо.

А песни пьяного Борея,
Взмывая, падали опять,
Ни пощадить ее не смея,
Ни сразу сердце разорвать.
1916

3

Если колкой вьюгой, ветром встречным
Дрогнувшую память обожгло,
Хоть во сне, хоть мальчиком беспечным
Возврати мне Царское Село!

Бронзовый мечтатель за Лицеем
Посмотрел сквозь падающий снег,
Ветер заклубился по аллеям,
Звонких лыж опередив разбег.

И бегу я в лунный дым по следу
Под горбатым мостиком, туда,
Где над черным лебедем и Ледой
Дрогнула зеленая звезда.

Не вздохнуть косматым, мутным светом,
Это звезды по снегу текут,
Это за турецким минаретом
В снежной шубе разметался пруд.

Вот твой теплый, твой пушистый голос
Издали зовет - вперегонки!
Вот и варежка у лыжных полос
Бережет всю теплоту руки.

Дальше, дальше!.. Только б не проснуться,
Только бы успеть - скорей! скорей!-
Губ ее снежинками коснуться,
Песнею растаять вместе с ней!

Разве ты не можешь, Вдохновенье,
Легкокрылой бабочки крыло,
Хоть во сне, хоть на одно мгновенье
Возвратить мне Царское Село!
1922

4

Сквозь падающий снег над будкой с инвалидом
Согнул бессмертный лук чугунный Кифаред.
О, Царское Село, великолепный бред,
Который некогда был ведом аонидам!

Рожденный в сих садах, я древних тайн не выдам.
(Умолкнул голос муз, и Анненского нет...)
Я только и могу, как строгий тот поэт,
На звезды посмотреть и "всё простить обидам".

Воспоминаньями и рифмами томим,
Над круглым озером метется лунный дым,
В лиловых сумерках уже сквозит аллея,

И вьюга шепчет мне сквозь легкий лыжный свист,
О чем задумался, отбросив Апулея,
На бронзовой скамье кудрявый лицеист.
Декабрь 1921



Осип Мандельштам
Царское село
Георгию Иванову

«Поедем в Царское Село!
Там улыбаются мещанки,
Когда уланы после пьянки
Садятся в крепкое седло...
Поедем в Царское Село!

Казармы, парки и дворцы,
А на деревьях - клочья ваты,
И грянут "здравия" раскаты
На крик - "здорово, молодцы!"
Казармы, парки и дворцы...

Одноэтажные дома,
Где однодумы-генералы
Свой коротают век усталый,
Читая "Ниву" и Дюма...
Особняки - а не дома!

Свист паровоза... Едет князь.
В стеклянном павильоне свита!..
И, саблю волоча сердито,
Выходит офицер, кичась,--
Не сомневаюсь - это князь...

И возвращается домой --
Конечно, в царство этикета --
Внушая тайный страх, карета
С мощами фрейлины седой,
Что возвращается домой...

1912, 1927(?)

* Вариант первой строфы по СС2: - С. В.

Поедем в Царское Село!
Свободны, ветрены и пьяны,
Там улыбаются уланы,
Вскочив на крепкое седло...
Поедем в Царское Село!»



Ларионова Татьяна
В память о погибших в Великой отечественной войне


«В Царском Селе - царская осень,
Золотом старые липы горят,
В небе сверкает облака проседь,
Солнце дарует свой греющий взгляд.

Рыжие блики на окнах лицея,
Кроны деревьев о чём-то шумят,
Ещё не разрушен дворец Кочубея,
Из грозных орудий ещё не палят.

В Царском Селе - царская осень,
Воздух прозрачный, почти золотой.
Кто-то спешит на свидание в восемь,
В парке играет оркестр духовой.

Кружатся в вальсе пары влюблённых,
Сомкнуты руки ладонь о ладонь,
Бьются ещё и сердца миллионов,
Тех, кто под пули пойдёт и огонь.

В Царском Cеле ещё царствует осень...»



Изабо

             О, горе мне, они тебя сожгли!
(А. Ахматова)

Безумие разрушенных дворцов
На побуревших черно-белых снимках.
Здесь картуш был, барочное крыльцо...
Кружится пепел стайкою снежинок,
Где был когда-то дивный Тронный зал.
Теперь руины, копоть и снаряды -
Пожары, бомбы, пламень правят бал.
Остаток позолоты - луч отрады.
Во тьме оледенелой пустоты
Тревожный ветер пляшет танец смерти.
На шёлке обгорелые цветы
И птицы рая в адской круговерти.


Там на плафонах пляшут нимфы,
Эрот резвиться в облаках –
Воскресли эллинские мифы
На фресках, в мраморе, в стихах.
 
В ЦАРСКОМ СЕЛЕ.
Аромат алой розы из царского сада утерян.
Не слышны больше звуки роскошных и пышный балов.
Отдаленный и смутный, мне образ романом навеян.
Слышен шепот влюбленных сквозь шорох опавших листов.

В дивном зале Растрелли, среди бесконечных экскурсий
Тихой тенью вечерней, как сон, промелькнул силуэт.
В золоченых покоях звучал комплимент по французски,
Где когда-то изысканный двор танцевал менуэт.

Иностранных послов ослепляли янтарные стены,
Бриллианты и жемчуг сверкали в больших зеркалах.
Дамы шли, волоча за собою атласные трены.
И улыбки играли на свежих и юных губах.

Не вернуть этот мир! Все давно здесь пропахло музеем.,
Но по-прежнему в залах блестят и горят зеркала.
Осень кружит листы в увядающих желтых аллеях...
И по-прежнему клумбы весной утопают в цветах.

УТРЕННИЙ СОНЕТ.
Прекрасен старый парк в лучах рассвета,
В траве искрятся капельки росы -
Забытый образ, что в стихах поэта
Обрел черты нетленной красоты.

Здесь воздух свеж, безумно много света.
В те ранние, блаженные часы
Рождается мелодия сонета
И трели птиц, как серебро, чисты.

Окрасили творенье Камерона
Пунцовые рассветные лучи,
Раскрылись роз душистые бутоны,
Исчезла дымка северной ночи,

И парк июльским солнцем коронован,
Рассвет встречают Геркулес и Флора.

ГОРОДОК.
Искрящийся, пушистый снег на ветках,
На старых крышах маленьких домов.
Забытые доносятся куплеты
И свист задорный красных ямщиков.

Полозьями скрипя, промчались сани -
Спешат в Гостиный двор иль во дворец.
Гусарский полк проходит утром ранним,
Собор стоит, как золотой ларец.

Гостиный двор торгует мясом, рыбой;
Зимой бедны зеленные ряды.
Стоят на полках воды, водка, вина,
Пленяют взор янтарные меды.

Мой городок совсем не изменился,
Таким бы оставался он всегда!
По-прежнему бы ветер в трубах вился...
Я не покину город никогда.

Душою буду с ним и днем и ночью,
Куда б меня судьба ни завела.
Пройдут года, и снова я воочию
Увижу славу Царского Села.

ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ.

Средь беломраморных скульптур, прямых аллей
И вкрадчивого шелеста деревьев
Израненной душе становится светлей.
От озера осенним хладом веет.

Рокайли пышные жемчужных облаков
Причудливо отобразились в водах.
На гравии видны следы стальных подков,
Закрыли тучи купол небосвода.

Дворцы покоятся в застывшем полусне
Поблекли краски пасмурного полдня.
Старик Борей суров и предвещает снег,
На крыльях принося предзимний холод.

Душа трепещет на ветру и пустота
Пронзила сердце, сброшены покровы
Из года в год цветет и меркнет красота,
В садах увяли розы цвета крови.


Старинные парки хранят свои тайны.
В листве путешествует эхо столетий…

ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СИРЕНЬ

Аметисты, сапфиры, гранаты -
Зацветает сирень под окном.
В хрупкой вазе букет ароматный
Согревает лиловым огнем
О, как зыбки воспоминанья!
В легком вихре опавших цветов
Слышен шепот последних признаний
Под изменчивой розой ветров.
Расставанье с весной - неизбежность,
Не накликать бы плачем беду.
Я останусь таинственно-нежной,
Как сирень в Царскосельском саду.»



В. Комаровский

«Мы, любопытствуя, прошли дворец и своды,
Где тень внезапно леденит.
Но равнодушие бездумного народа
Их предрассудок сохранит...

Лазурная стена сияет веселее,
Чем синий, зимний небосклон.
И Камероновы белеют пропилеи
Беспечной четкостью колонн.

Ингерманландии окутанные дали
И елей сероватый цвет.
День этот солнечный, в котором нет печали,
Но счастья – счастья тоже нет.

И всюду важные и пышные дороги
Сплелись в себялюбивый круг.
А снегом искрится и блещет скат отлогий,
Равняя озеро и луг.

Лишь ветер налетит и жжет, немного пряный,
И временами, снова злей,
Он всюду закрутит, тоскуя окаянно
Среди расчищенных аллей.»

1913

Примечание. В. Комаровский, стихи… http://starboy.name/tailand/komarovskiy.htm



    Примечание. «Незадолго до смерти — умер в Бадене в 1852 году — Жуковский написал замечательное стихотворение «Царскосельский лебедь». Рассказывая о старом, одиноком лебеде, пережившем своих современников и умирающем в одиночестве, поэт передал свое восприятие Царского Села, с которым была тесно связана вся его жизнь.

Лебедь белогрудый, лебедь белокрылый,
Как же нелюдимо ты, отшельник хилый,
Здесь сидишь на лоне вод уединенных!
Спутников давнишних, прежней современных
Жизни, переживши, сетуя глубоко,
Их ты поминаешь думой одинокой!
Сумрачный пустынник, из уединенья
Ты на молодое смотришь поколенье
Грустными очами; прежнего единый
Брошенный обломок, в новый лебединый
Свет на пир веселый гость не приглашенный,
Ты вступить дичишься в круг неблагосклонный
Резвой молодежи. На водах широких,
На виду царевых теремов высоких,
Пред Чесменской гордо блещущей колонной,
Лебеди младые голубое лоно
Озера тревожат плаваньем, плесканьем,
Боем крыл могучих, белых шей купаньем;
День они встречают, звонко окликаясь;
В зеркале прозрачной влаги отражаясь,
Длинной вереницей, белым флотом стройно
Плавают в сияньи солнца по спокойной
Озера лазури; ночью ж меж звездами
В небе, повторенном тихими водами,
Облаком перловым, вод не зыбля, реют
Иль двойною тенью, дремля, в них белеют;
А когда гуляет месяц меж звездами,
Влагу расшибая сильными крылами,
В блеске волн, зажженных месячным сияньем,
Окруженны брызгов огненных сверканьем,
Кажутся волшебных призраков явленьем —
Племя молодое, полное кипеньем
Жизни своевольной. Ты ж старик печальный,
Молодость их образ твой монументальный
Резвую пугает; он на них наводит
Скуку, и в приют твой ни один не входит
Гость из молодежи, ветрено летящей
Вслед за быстрым мигом жизни настоящей.
Но не сетуй, старец, пращур лебединый:
Ты родился в славный век Екатерины,
Был ее ласкаем царскою рукою,—
Памятников гордых битве под Чесмою,
Битве при Калуге воздвиженье зрел ты;
С веком Александра тихо устарел ты;
И, почти столетний, в веке Николая
Видишь, угасая, как вся Русь святая
Вкруг царевой силы — вековой зеленый
Плющ вкруг силы дуба — вьется под короной
Царской, от окрестных бурь ища защиты.
Дни текли за днями. Лебедь позабытый
Таял одиноко; а младое племя
В шуме резвой жизни забывало время...
Раз среди их шума раздался чудесно
Голос, всю пронзивший бездну поднебесной;
Лебеди, услышав голос, присмирели
И, стремимы тайной силой, полетели
На голос: пред ними, вновь помолоделый,
Радостно вздымая перья груди белой,
Голову на шее гордо распрямленной
К небесам подъемля,— весь воспламененный,
Лебедь благородный дней Екатерины
Пел, прощаясь с жизнью, гимн свой лебединый!
А когда допел он — на небо взглянувши
И крылами сильно дряхлыми взмахнувши,—
К небу, как во время оное бывало,
Он с земли рванулся... и его не стало
В высоте... и навзничь с высоты упал он;
И прекрасен мертвый на хребте лежал он,
Широко раскинув крылья, как летящий,
В небеса вперяя взор уж не горящий.
Ноябрь - начало декабря 1851
 
    В этих строках глубокий смысл — раздумья поэта о собственной судьбе. Именно об этом 7 декабря 1851 года Жуковский писал П. А. Плетневу: «Посылаю Вам новые мои стихи, биографию Лебедя, которого я знавал во вре¬мя оно в Царском Селе... Мне хотелось просто написать картину Лебедя в стихах, но вышел не простой лебедь...»



Кленовский Дмитрий, Царскосельская гимназия, 1967

На одной из самых тихих улиц
Дремлющего Царского Села
В годы, что ушли и не вернулись,
Славная гимназия была.
 
За ее стареющим фасадом
Юные порывы затая,
Мальчики со мной сидели рядом
И зубрили то же, что и я.
 
А потом судьба их разбросала,
По винтовке дав им в руки всем,
И так скоро, скоро их не стало
Словно их и не было совсем.
 
Лишь меня те годы не коснулись
И всегда испытываю стыд,
Что друзья убиты вражьей пулей
Я же почему-то не убит.
 
Отчего судьба меня щадила,
Хоть строга была, но не плоха
И всего-то лишь благословила
На желанный, вольный труд стиха?
 
Неужели легкого строкою
Замолю я свой тяжелый грех,
Что и я тогда на поле боя
Не остался, как любой из тех?
 
Неужели ангел мой когда-то
Для того меня и уберег,
Чтоб не выполненный долг солдата
Искупить я нынче песней мог?
 
Как пойму я это, что узнаю?
И пускай по-прежнему пока
Просит за меня не уставая,
Молит за меня моя строка!»
                1967



    Примечание. «Гумилев был еще гимназистом, когда в 1905 году вышел первый сборник его стихов «Путь конквистадоров». В. Брюсов, оценивая в целом стихи этого сборника как «перепевы и подра¬жания, далеко не всегда удачные», вместе с тем отметил: «Не в книге есть и несколько прекрасных стихов, действительно удачных образов. Предположим, что она только „путь" ново¬го конквистадора и что его победы и завоевания — впереди» И победы пришли.
    Гумилев осознавал, что этими победами он во многом обя¬зан своему учителю —И. Ф. Анненскому, и выразил свое признание в стихотворении «Памяти Анненского»:

К таким нежданным и певучим бредням
Зовя с собой умы людей,
Был Иннокентий Анненский последним
Из царскосельских лебедей.
Я помню дни: я, робкий, торопливый,
Входил в высокий кабинет,
Где ждал меня спокойный и учтивый,
Слегка седеющий поэт
Десяток фраз, пленительных и странных,
Как бы случайно уроня,
Он вбрасывал в пространство безымянных
Мечтаний — слабого меня.»



А. Ахматова

Примечание. «Первая мировая война, затем две последовавшие друг за другом революции, Гражданская война и идеология новой России разде¬лили людей на два враждебных лагеря. В этом круговороте кро¬вавых событий Ахматова теряла родных и друзей: одни покинули Родину, другие либо расстреляны или погибли в сталинских лаге-рях. С 1923 по 1935 годы стихо¬творения Ахматовой почти пе¬рестали печатать. Официальная критика объявила ее «салонной поэтессой», «музой плача», идео¬логически чуждой молодой про¬летарской литературе. Ахматова занималась переводами, изучала творчество Пушкина, архитектуру старого Петербурга. А когда гря¬нула Великая Отечественная вой¬на, в газете «Правда» появилось ее стихотворение «Мужество».

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!

Разве такие стихи могли вый¬ти из-под пера «музы плача», «салонной поэтессы»?


«Pace»: Статуя «Мир»
«Меж золоченых бань и обелисков славы
Есть дева белая, а вкруг густые травы.

Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан,
И беломраморный ее не любит Пан,

Одни туманы к ней холодные ласкались,
И раны черные от влажных губ остались.

Но дева красотой по-прежнему горда,
И трав вокруг нее не косят никогда.

Не знаю почему - богини изваянье
Над сердцем сладкое имеет обаянье...

Люблю обиду в ней, ее ужасный нос,
И ноги сжатые, и грубый узел кос.

Особенно, когда холодный дождик сеет,
И нагота ее беспомощно белеет...

О, дайте вечность мне,- и вечность я отдам
За равнодушие к обидам и годам.»

В Царском селе

1

«По аллее проводят лошадок.
Длинны волны расчесанных грив.
О, пленительный город загадок,
Я печальна, тебя полюбив.

Странно вспомнить: душа тосковала,
Задыхалась в предсмертном бреду.
А теперь я игрушечной стала,
Как мой розовый друг какаду.

Грудь предчувствием боли не сжата,
Если хочешь, в глаза погляди.
Не люблю только час пред закатом,
Ветер с моря и слово «уйди».

22 февраля 1911
Царское Село

2

...А там мой мраморный двойник,
Поверженный под старым кленом,
Озерным водам отдал лик,
Внимает шорохам зеленым.

И моют светлые дожди
Его запекшуюся рану...
Холодный, белый, подожди,
Я тоже мраморною стану.

1911

3

Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни...
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.»

24 сентября 1911
Царское Село



           ***
 «Уже кленовые листы
На пруд слетают лебединый,
И окровавлены кусты
Неспешно зреющей рябины,

И ослепительно стройна,
Поджав незябнущие ноги,
На камне северном она
Сидит и смотрит на дороги.

Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на ее плечах
Лучи скудеющего света.

И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной.
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнаженной.»
1916

Все души милых на высоких звездах.
Как хорошо, что некого терять
И можно плакать. Царскосельский воздух
Был создан, чтобы песни повторять.

У берега серебряная ива
Касается сентябрьских ярких вод.
Из прошлого восставши, молчаливо
Ко мне навстречу тень моя идет.

Здесь столько лир повешено на ветки...
Но и моей как будто место есть...
А этот дождик, солнечный и редкий,
Мне утешенье и благая весть.»

Осень 1921
Царское Село



              ***            
    Влюблен в воображаймых муз,
    Хранительниц и вдохновительниц искусств;
    Вот голубые пушкинские музы,
    Витая, словно плавные медузы,
    Танцуют в Царскосельском парке,
    В тени дворца под аркой…



               ***
    Осень… бушует ветер невпопад…   
    Закутанная в черный плат,
    Сестра пестреющих дриад,
    Аннет Ахматова… уходит в листопад…   


   
    Примечание. А. Ахматова… http://starboy.name/tailand/ahmat.html



            ***
    Целовать белые дамские перчатки… Анны Ахматовой… хранящиеся под стеклом в музее города Пушкина…



            ***
    На весеннем дожде
    Зеленеют юные ивы,
    Колышимые тёплым ветром…



           ***
    В вечерний час закатный
    Повисли тихо ивы
    Над водой…



           ***    
    Застыли ивы,
    Ветви сонно опустив
    В затянутые тиною пруды…



          ***
    Встречаются призраки парка,
    Свой творческий дух привнеся,
    Гуляя… Ахматова Анна,
    Поэтов родная сестра,
    Сидит ли у «девы с кувшином»,
    Внимая журчанью воды,
    Иль рядом с любимою ивой,
    Осыпавшей годы-листы…
    Ее во плоти осязаю,
    Родные Ей всюду места,
    И руки целуя, колен припадаю…
    В суровые годы легла Ей судьба.

    Анна Ахматова http://starboy.name/tur/ahmatova1.html


    Примечание. О начале поэтического пути Ахматовой (http://starboy.name/heitahmat.htm): «Довольно рано, слушая, как занимаются старшие дети, Анна начала говорить по-французски. В десять лет она поступила в гимназию в Царском Селе. Несколько месяцев спустя Анна очень тяжело заболела. Неделю пролежала она в беспамятстве, и думали, она не выживет. Когда она все же поправилась, ее вдруг на какое-то время поразила глухота. Врачи не понимали причины. Позднее один специалист предположил, что она, вероятно, перенесла оспу, не оставившую, однако, никаких видимых следов. Именно тогда она стала писать стихи, и ее никогда не покидало чувство, что начало ее поэтического пути тесно связано с этим таинственным недугом. Фотография запечатлела ребенка с остриженной наголо головой и не по-детски серьезным взглядом.»

    Примечание. Извечные сетования поэтов о ненужности, бесполезности поэзии, о невнимании, незначимости (о том, что поэзия не для всех и не является товаром первой необходимости). «Ахматова в первой половине XX века говорила Лидии Чуковской: «В нашей юности молодежь стихов не любила и не понимала. Толщу было ничем не пробить, не пробрать. Стихи были забыты, разлюблены, потому что наши отцы и матери, из-за писаревщины(!), считали их совершенным вздором, ни для какого употребления не годным, или, в крайнем случае, довольствовались Розенгеймом. Я очень хорошо помню, как я принесла в гимназию «Стихи о Прекрасной Даме» и первая ученица сказала мне: «И ты, Горенко, можешь всю эту ерунду прочесть до конца!» Пухленькая, беленькая, с белым воротничком и вот таким бантом в волосах – все ясно вперед на целую жизнь… Ее было ничем не прошибить. И такими были все. Я сказала, что, быть может, в этой гимназии учились девочки одного круга. – Вовсе нет. У нас были богатые девочки, которым в двенадцать часов лакеи из дому приносили на серебряном подносе завтраки, и бедные, дочери портных или сироты. Но стихов не любили и не знали ни те, ни другие… Подумать только, что их матери и отцы проглядели почти полустолетнюю работу Тютчева… Нет, модернисты великое дело сделали для России. Этого нельзя забывать. Они сдали страну совсем в другом виде, чем приняли. Они снова научили людей любить стихи, самая культура издания книги повысилась. Я спросила, полагает ли она, что теперь в нашей стране любят и понимают стихи многие. – Да, безусловно. Я вообще не знаю страны, в которой больше любили бы стихи, чем наша, и больше нуждались бы в них, чем у нас. Когда я лежала в больнице, меня попросила один раз сиделка – даже не сиделка, простая уборщица: «Вы, говорят, гражданочка, стихи пишете… Написали бы мне стишок, я в деревню пошлю…» И оказалось, что она каждое письмо оканчивает стихом, и та, которая ей пишет из деревни, – тоже. Вы только подумайте!»
   Учитывая сегодняшнее положение дел, и двухсотлетнюю историю существования светской поэзии на Руси, у меня возникает закономерный вопрос – а стихи вообще кому-нибудь, кроме советской власти нужны были? Кто-нибудь, кроме кровавых коммунистов еще так интересовался поэзией… и будет ли?»
    P. S. Да и ныне поэзия мало кому интересна…

    Примечание. Известны и Пушкинские стенания по поводу отсутствия интереса к стихам, веком ранее. В начале XIX века он писал Вяземскому:
    «…что ни говори, век наш не век поэтов - жалеть кажется нечего - а все-таки жаль. Круг поэтов делается час от часу теснее - скоро мы будем принуждены, по недостатку слушателей, читать свои стихи друг другу на ухо».

    Примечание. Основными читателями, а точнее читательницами (и по мнению самого Пушкина) являлись женщины. Женщины вообще боле склонны любить стихи, нежели мужчины (ибо де не мужское это дело).



            ***
    Серебристая ива
    Над зыбкой водой… 
    Анна Ахматова.
      


    Примечание. Анна Ахматова, «Ива»:
    «А я росла в узорной тишине,
    В прохладной детской молодого века.
    И не был мил мне голос человека,
    А голос ветра был понятен мне.
    Я лопухи любила и крапиву,
    Но больше всех серебряную иву.
    И, благодарная, она жила
    Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
    Бессонницу овеивала снами.
    И — странно! — я ее пережила.
    Там пень торчит, чужими голосами
    Другие ивы что-то говорят
    Под нашими, под теми небесами.
    И я молчу… Как будто умер брат.»



              ***
    Маленькая девочка стрижена под мальчика,
    Суховат упрямый, гордый нрав,
    Профиль римский… солнечного зайчика
    Не видать, - серьезный синий взгляд. 



              ***
    Прям орлица с леденящим взором,
    Сдержана и внешне холодна,
    В черном платье, служащим укором,
    (С чёрной шалью, служащей укором)
    В сердце чувственна, тепла.



              ***
    Римская Матрона Екатерининского парка,
    Затерявшаяся во временах,
    С гордою горбинкой, статию весталка,
    Стала изваяньем на прудах*.

    *о римской статуе, прообразе Анны Ахматовой

    А. Ахматова
    «…А там мой мраморный двойник,
    Поверженный под старым кленом,
    Озерным водам отдал лик,
    Внимает шорохам зеленым.
    И моют светлые дожди
    Его запекшуюся рану…
    Холодный, белый, подожди,
    Я тоже мраморною стану.»



             ***
    «Бродящая муза» идет по аллее,
    Задумчиво пишет в сердце стихи;
    Послушные музе, звучащей свирели,
    Качают головки цветы. 



              ***
    Затянут тиной старый пруд,
    Дворца заросшего фасад.
    Раздолье уткам в уединеньи тут;
    Заброшен дикий, запустелый сад
    (Приют древесных дев – дриад),
    Склонилась ива над водой, -
    Наверно, Анны поэтичная душа;
    Дубов развесистых листва;
    Лишь ветра шум… в тиши покой
    У Александрийского дворца.



               ***
    (К фонтану «Молочница»)
    В платье простеньком девушка шла,
    С млеком кувшинчик с собою несла.
    Шла босиком по мокрой траве,
    Млеко держала на хрупком плече.
    Сердце у девушки радостно билось,
    Знать, на базар она торопилась,
    Вдруг поскользнулась… взмахнула… упала;
    Девичье сердце в груди трепетало...
    Кувшинчик в руках удержать не смогла,
    Ах!.. он разбился… нет молока...

    Дева печально на камне сидит,
    Плачет тихонько, слезно грустит,
    Льется по камню хладна вода,
    Дева печальна, вечно одна...
                (окаменела…)



    Иннокентий Анненский

    «…Там нимфа с таицкой водой,
    Водой, которой не разлиться,
    Там стала лебедем Фелица
    И бронзой Пушкин молодой…»
    
    P. S. Я просто влюблен в молочницу, в Ее простоту, в Ее горе… от разбитой крынки молока… Чего ж переживать, коль для поэзии нескончаемо струится вода?..

 


            ***
    (в  Пушкине)
    Поэзии любовной, легкой
    Всепобеждающий Орфей,
    Он Лиры звучной, томной
    Печальный водолей…
    Так муза (дива) льет из крынки
    Печаль своей любви
    В дождливой парка дымке
    У дремлющей воды…



            ***
    Уходят годы, время мимо
    Уносит вехи бытия,
    А дива также сиротливо
    Сидит на камешке одна…

    Разбита крынка у подножья,
    Течет безвременно вода,
    Была краса неосторожна…
    Рукой головку подперла…
    

 


        Фонтан «Молочница» в г. Пушкине


                ***
Елизавета Алексеевна, (немецко-) русская Императрица, «Психея»

 

«Психея!» – воскликнула Виже Лебрен,
Узрев Елизавету за стеклом,
Виденью Ангела подобной,
С сестрой Амура, Лирой, сходной,
Склонённой с лейкой над цветком
Кудрями пепельного цвета,
Мечтой влюбленного поэта,
Воздушной, лёгкой, неземной,
С чертами грации младой,
С небесно-тихими глазами
В белоколонной светлой зале
Изысканного розового газа,
С серебряными нитями экстаза;
В тунике белой, словно нимфа,
И тонкой талией овитой
Венеры поясом златым,
Храня любви залог святым.

Прекрасный цвет ее ланит
Румянцем видным не залит.
Казалась облаком она,
Что лебедь плавный, холодна.
(И даже царственно бледна).
Ее с гречанкой профиль схож;
Царица женской власти лож,
Сама краса и совершенство;
Служить ей – высшее блаженство…
Гвардейцы, тайно влюблены
Искали благосклонности ее руки…
Элита русской высшей знати,
Кавалергарды при параде,
Ей были преданы душой,
Сей Императрице неземной.

 

 



   Трагедия (немецко-)русской «Психеи»
               
Надев темнеющий покров,
Над урною склонилась дева,
Храня любовь во тьме гробов,
В слезах, рыдая, онемела.

Любовь, как молния, блеснула,
Незримо поразив сердца,
Запретно, тайно промелькнула
Предвестием печального конца.

Императрицу полюбил гвардеец,
Блистательный красавец капитан,
Что неба сумрачного месяц,
Сиянием овеявший роман.

Его влюбленность (эхом) отозвалась
В закрытой кротостью душе,
Вглубь заронившись, разгоралась
В невинном, скромном существе.

Они на бале танцевали,
Кружась, смотря глаза в глаза,
И музы их околдовали
Любовью пылкие сердца.   

Картина прямо из романа:
Безлунной ночью тёмный сад,
На стену Замка цепко, рьяно
Карабкается кавалергард.

Императрицей вдохновленный,
Рискуя жизнью, дерзок, смел,
С любовной страстью беспредельной (Любовной страстью окрыленный)
В ее светлеющий (темнеющий) предел

Остаток ночи провести
В объятьях (лобзаньях) упоенных,
С Психеей счастье обрести
В слиянии (сердец) влюбленных.

И как был страстен Алексей
С голубкой нежною своей!..
Узнав же, что беременна она,
Рыдал (у ног ее) от счастья без ума.

И целовал, и обнимал,
И снова плакал, и ласкал…
Она же милый (тихий) ангел-свет
От счастья плакала в ответ.

Но счастье в жизни мимолётно,
Оно как вешний первый цвет,
Сегодня есть, а завтра нет,
И след простыл… но часто плодно!..

Князь Константин ища ответа,
Надеждою лелеем чувств,
Узрел соперника приметы,
Узнал изменницы искус.

И движем долгом государства,
Семейства честью, честью братства
(Скорее, ревностью своей),
Послал убийцу ночью тайно,
Чтоб замысел свершил злодей.

Хотя супруг ей изменял,
Был увлечен иной любовью,
И все же брак он охранял
В мужском приоритете кровью.

Идя из Эрмитажного театра,
Ножом был ранее Алексей;
Смертельная упала карта,
Он умирал, твердя «дуэль»…

Любовника Елизавета посетила,
У ложа бедного скорбя,
Прощальным поцелуем одарила,
Небес печальное дитя.

И слёзы скорби долго лила,
Завет любви его храня,
Простить ее за все просила;
Он счастлив умирал, любя…

И в лавре Александро-Невской
Надгробная лежит скала
От Дамы, пожелавшей неизвестной
В веках остаться навсегда.

На камне сломленное древо
Ударом молнии… любви.
Над урною склонилась дева,
Заложница (виновница) трагической судьбы.


 



                ***
Несчастная любовница и мать,
Скорбящая хранительница парка,
Хоть высшую являла знать,
Простая женщина, крестьянка,
В невинном лёгком одеянье
Античных граций, - подражанье…
Склонившись над осколками судьбы
Сосуда времени-воды,
Взирая в романтические дали,
Застыла в камне и печали.

Или

Застыла в бронзе и печали.

P. S. Так точнее, просто «в камне» - поэтичнее, созвучно с окаменела (и мастером отражена ее печаль).



 



                ***
Из лона матери Земли,
Из крынки, треснутой на камне,
Хранимой девушкой печальной,
Немолчно льется ток воды,
Журча струёй хрустальной (кристальной)…


                ***
Печальная нимфа над хладным ключом,
Склонившись над битым кувшином, рыдает;
Безудержно льется вода, утекает…
Грустит и печалится дева о том:
Малютку Марию жизнь покидает.

       

                ***
Мария* – имя детское (женское) воды;
Согласно времени из битого сосуда
Текут печальные струи,
Жизнь унося минутно…

Над водами склонилась Мать –
Источник жизни на Земле;
Как ей в любви (тоске) не горевать
Уходу бытия везде?..

         *Мария – имя воды, колыбели жизни, сама жизнь (человек на 70% состоит из воды); сосуд, кувшин – жизнь (маленького) человечка; льющаяся вода – символ утекающего времени и бытия.

         Марина и Мария – созвучны имена,
        «Морская» и «Желанная» – манящая вода.


 

 



                ***
Девушка играет с голубком –
Символом надежды возрожденья;
Народится дочь потом,
Обретя в младенчестве забвенье.



 


    P. S. «Фонтан «Молочница», получивший известность как «Царскосельская статуя», или «Девушка с кувшином», занимает особое место среди парковой скульптуры Царского Села: это единственная скульптура, специально исполненная для Екатерининского парка и ставшая одним из символов города Пушкина.
    В гербы многих городов помещены изображения символов тех природных условий, которые послужили толчком для возникновения населенного пункта непосредственно на том месте, где они находятся. Например, Берлин построили там, где по преданию была медвежья берлога, и его герб украшен изображением медведя. Символ Рима — волчица, вскармливающая младенцев и т. д. Герб Царского Села, напротив, ничем не напоминает о том источнике, который буквально вдохнул жизнь в эту местность, где сегодня находится один из самых замечательных городов России.
    Люди в этой местности стали селиться издавна, значительно раньше того момента, когда здесь появилась шведская усадьба Sarisinoisio («мыза на возвышенном месте»). И, главным образом, благодаря наличию неиссякаемого родника с удивительно вкусной и обильной водой, который находился тогда немного ближе к усадебному дому, чем сейчас. Петру I Сарская мыза гак по нравилась, что он подарил её самому любимому человеку — жене Екатерине I. Императрица была в восторге от открывшегося перед ней вида. От стоявшего на холме дома мызника (позже там выстроят Камеронову галерею), дорожка вела к роднику. Вода этого источника, пробежав по откосу небольшое расстояние, собиралась в живописный водоем:, образовавшийся в результате запруды, устроенной поперек оврага (ныне там находится Адмиралтейская плотина). А далее уже по дну оврага бежал ручей Вангазя, неся свои воды в речку Славянку.
    Испив студёной водицы из источника, Екатерина звала к себе самых лучших садоводов, талантливейших зодчих и ваятелей для того, чтобы обсудить с ними планы обустройства Царского Села. И естественно, роднику было уделено особое внимание. До нас не дошли изображения этого источника, но известно, что к нему вела небольшая лестница, выложенная из пудожского камня. Над струей, падающей с деревянного желоба, была устроена арочка, опирающаяся на «колоны, вытесанные из того же камня».
    После кончины Екатерины  по её завещанию Царское Село перешло в собственность принцессы Елизаветы. Взойдя на престол, дочь Петра I, в отличие от отца, не любила заниматься государственными делами. Зато веселилась и развлекалась безмерно. По её указу в 1757 году была построена Катальная горка, которая располагалась на том месте, где сейчас находится Гранитная терраса.
    Сооружения Катальной горки нависали над родником, и его пришлось спрятать в специальную камеру. А воду по водоводу — подземному лотку, мощённому булыжным камнем с деревянными стенками и перекрытием — отвели в сторону, ближе к берегу пруда. На выходе из водовода построили небольшую плотину с водосливом и от неё вырыли достаточно протяжённый и просторный канал с еще одном плотиной на конце. Кстати, канал сохранился до наших дней. Дно канала замостили камнем. Таким образом, получился весьма объёмный резервуар чистой коды, из которого стало удобно черпать питьевую колу вёдрами, как для «работных» людей, так и для лошадей. Их в парке в связи с возводимыми парковыми сооружениями, было предостаточно. Для удобства даже построили два специальных деревянных мостика. В результате была решена ещё одна задача — более полное использование единственного на тот момент источника питьевой воды, которой всё равно не хватало.
    В те же годы, а точнее 1 февраля 1758 года в городе Пуэрто-де-ла-Крус на острове Тенерифе в семье одного из потомков короля Канарских островов родился мальчик Августин Хосе Педро дель Кармен Доминго де Канделариа де Бетанкур и Молина. Это событие осталось бы для нас незамеченным, если б впоследствии из этого мальчугана не вырос один из крупнейших инженеров XIX века, с именем которого в России будет связано столько, что звать его будут не иначе, как Августин Августинович Бетанкур, «испанец — российский герой»… К счастью для нас, Бетанкур подружился с послом России в Испании, И. М. Муравьёвым-Апостолом. И тот предложил ему поработать в нашей стране, где способности выдающегося инженера могли бы раскрыться до конца. В 1808 году Августин де Бетанкур был представлен Александру I, и вскоре его в чине генерал-майора ввели в окружение Императора для выполнения «специальных поручений Его Государева Величества». Россия открывала перед испанцем безграничные возможности: ни один серьёзный проект того времени не обходился без его участия. И одно из первых поручений Его Величества было связано с родником в Царском Селе.
    Закончилась эпоха женского владычества в России. В 1808–1810 годах по распоряжению императора Александра I началось благоустройство участка на месте бывшей Катальной горы под руководством садового мастера И. Буша и архитектора Л. Руски. На месте разобранной к тому времени (ещё при Екатерине II) Катальной горки, решено было воздвигнуть величественную гранитную террассу. Склон между вновь сооруженной Гранитной террасой и Большим прудом был оформлен в виде зеленых уступов, от террасы к пруду проложили новые дорожки, Речь зашла о том, чтобы «у террасы, где проведена ключевая вода, отделать место сие в хорошем вкусе».
     К тому времени в Царском Селе был проведён Таицкий водовод и в водоёмы парков подавалась в большом количестве (более 70 л/сек) чистейшая вода из недр Ижорского плато. Функции местного источника изменились. Отпала чисто утилитарная задача: «водопой» стал не нужен. Зато выросла его декоративная составляющая.
    Вникнув в проблему, Бетанкур, судя по его действиям, чётко разобрался с условиями залегания и продвижения воды в этом районе. Он определил, что подземная вода находится внутри горной породы (известняка), являющейся водоносным пластом. Водоупорным пластом была толща кембрийской глины, подстилающая эти породы на глубине трёх-четырёх метров. Водоупор имеет понижение рельефа к Большому пруду, и на склоне происходит естественный выход воды на поверхность.
    Камеру, которая была построена для защиты природой созданного источника, Бетанкур переделал в каптажную (водозаборную), значительно расширив её и срезав водоносный пласт до водоупора. Еловый сруб камеры, перекрытый двойным накатом, разместил на водоупоре перед водоносным пластом, обложив глиной в качестве глиняного замка с трёх внешних сторон. Одновременно он переделал и всю водоподводящую систему между камерой и каналом, заключив её в чугунные трубы. Поскольку перепад между этими точками составлял почти два метра, Бетанкур предложил устроить фонтан.

    Фонтан на камне получился необычный...

    Появление загадочной статуи с разбитой урной, из которой льётся вода, на протяжении вот уже двух столетий окутано романтической тайной. И раскрыть её нам, по всей видимости, не дано, поскольку документов нет. Это для придворных острословов всё сразу стало ясно. В те времена были модны басни французского поэта Ж. Лафонтена. Фонтан тут же окрестили «Молочницей», а историю появления её в парке объяснили тем, что будто бы скульптор Павел Петровичем Соколовым вдохновился сюжетом басни и Ж. Лафонтена «Молочница, или Кувшин с молоком»о французской крестьянке Теретте . А то, что на «гром-камень» уселась босоногая красавица в греческой тунике, удивително напоминающая лицом и фигурой Елизавету — жену Александра I, это как-то осталось незамеченным. Или велено было не замечать...
    Император Александр I Павлович был женат нанемецкой принцессе Луизе-Марии-Августе Баден-Дурлахской, принявшей при переходе в православие имя Елизаветы Алексеевны. От этого брака в мае 1799 года у них родилась дочь Мария, но, прожив немногим более года, в июле 1800-го она умерла. Смерть дочери потрясла молодую мать. Её опечаленную фигуру можно было часто видеть на дорожках дворцовых парков.
    Автор статьи «О чем грустит царскосельская статуя» (Наука и религия, 1999, № 6; Ангел Царя Александра, СПб, 2008) Людмила Бел Озерова утверждает, что в память об ушедшей из жизни дочери Императрицы итальянский скульптор Паоло Трискорни преподнес Елизавете Алексеевне скульптурную композицию — горюющая молодая женщина сидит, подперев голову рукой. (Не этот ли образ был потом положен Бетанкуром в основу его замысла устройства фонтана?)
    Желая развеять грусть светлой Императрицы, скульптор дарит ей вторую свою работу — «Девушка, играющая с голубком». Это своеобразный символ веры в то, что у неё дети ещё будут. Так и случилось. В ноябре 1806 года венценосная мать родила дочь, названную ее именем. Но, к сожалению, и она не дожила до двух лет. Маленькие дочери императорской четы упокоились в Благовещенском соборе Александро-Невской лавры, а подавленная горем Императрица стала вести затворнический образ жизни, почти не выезжая из Царского Села.
    Здесь уместно немного рассказать об облике самой Императрицы. Вот как передаёт свои впечатления о ней французская художница Элизабет Виже-Лебрен, которую пригласили в 1795 году написать портрет Елизаветы Алексеевны в Царском Селе. Приближаясь к дворцу, художница вдруг заметила в окне нижнего этажа молодую женщину, поливавшую горшок гвоздики. «Ей, казалось не более 17 лет, — писала потом Виже-Лебрен, — черты лица её были тонкими и правильными, а сам склад его восхитительным. Прекрасный цвет лица не был оживлён румянцем, но по белизне своей соответствовал его ангельски кроткому выражению. Пепельно-белокурые волосы ниспадали па шею и лоб. Она была в белой тунике, небрежно перевязанной поясом на талии, тонкой и гибкой как у нимфы. Вся фигура этой молодой особы, облик, который я только что набросала, таким чарующим образом выделялась из глубины комнаты с колоннами, обитой розовым газом с серебром, что я воскликнула: «Да это Психея!». То была великая княгиня Елизавета, супруга великого князя Александра».
    Описания современников позволяют судить о ярком впечатлении, производимом Елизаветой на всех, кому доводилось видеть её. Вот как описывал портрет 26-летней уже Государыни (в годы, предшествующие созданию «Царскосельской статуи»), секретарь саксонского посланника: «Трудно передать всю прелесть Императрицы: черты лица её чрезвычайно тонки и правильны: греческий профиль, большие голубые глаза и прелестнейшие белокурые волосы. Фигура её изящна и величественна, а походка чисто воздушная. Словом, Императрица, кажется, одна из самых красивых женщин в мире».
    Не удивительно, что многие чистые сердца пылали тайной любовью к своей Государыне. «Вся гвардия, эта истинная элита русской знати, — вспоминала одна из её современниц, — была сердцем и душой предана Императрице; для гвардейцев видеть её было счастьем, служить ей — высшим блаженством <… > Среди блистательных офицеров Императорского Генерального штаба выделялся молодой человек, в звании капитана гвардии. Призванный по долгу службы постоянно находиться рядом с Их Величествами, этот молодой человек позволил себе опасное счастье любоваться своей Царицей. Их многое разделяло, однако любовь, как молния, сверкнувшая в его сердце, отразилась эхом в её душе». Их мимолётный нечаянный роман был жестоко оборван великим князем Константином, давно пытавшимся добиться ответных чувств Императрицы. Предмет единственной страстной любви Елизаветы был подло убит ударом кинжала в бок подосланным убийцей, когда возвращался поздним вечером со спектакля в Эрмитажном театре. Умер кавалергард Алексей Охотников — так звали этого молодого человека — в январе 1807 года на 27-м году жизни и похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.
    Через шесть месяцев после погребения над могилой вырос великолепный памятник, заказанный «некой дамой пожелавшей остаться неизвестной». Мраморный памятник представляет собой скалу, возвышающуюся над надломленным от удара молнии деревом. На скале в тёмном покрывале сидит молодая женщина, склонившаяся над погребальной урной. На мраморной плите, вмонтированной в скалу, выгравированы имя умершего, дата смерти и трогательная эпитафия. Памятник стоит и поныне.
    Но вернёмся в Царское Село. Обсуждая проект фонтана с Императором, инженер Бетанкур, возможно, уже имел готовую модель будущего сооружения. Всё остальное было делом техники и исполнялось с невероятной быстротой. Менее года понадобилось, чтобы найти и обтесать соответствующий камень-пьедестал. (А может быть, он был уже для чего-то изготовлен). Придворному скульптору Павлу Соколову поручили скульптурные работы.
    И Соколов — вольно или невольно — воплотил в своей работе образ той, кто была хозяйкой царскосельских парков, чья красота в ореоле царственности и романтической судьбы трогала сердце современных ей художников. Скульптор Соколов создал шедевр. У зрителя создается впечатление, что на камне только что сидела реальная женщина, которая превратилась в прекрасную статую. Поражает исключительное соответствие позы, в которой находится бронзовая девушка, с выступом камня, на котором она сидит.

Примечание. «Недоброво. Э.Ф. Голлербах в книге «Город муз» воображает прогулку по осеннему парку в вечернем полумраке таинственной пары: Анны Ахматовой и Николая Недоброво: «Перед «Девушкой с разбитым кувшином» поэт вспоминает строки Пушкина и Деларю, бранит стихотворение Комаровского. Женщина в чёрном испытывает что – то похожее на ревность, какой – то «смутный страх пред этой девушкой воспетой»… Здесь имеется в виду известное стихотворение Анны Ахматовой «Царскосельская статуя»:

Уже кленовые листы
На пруд слетают лебединый,
И окровавлены кусты
Неспешно зреющей рябины.
И ослепительно стройна,
Поджав незябнущие ноги,
На камне северном она
Сидит и смотрит у дороги.
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на её плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюблённой…
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнажённой.

В 1920 году Всеволод Рождественский упоминает «Девушку с кувшином» в сонете «Тяжёлым куполом покрыт наш душный храм». С нею сравнивается женщина, плывущая на барке по Неве и грустно смотрящая на воду,

…качая взор по ситцу влаги яркой,
Совсем как девушка, что в Царскосельском парке
Поникла на скале с отбитым черепком.

Современные поэты в своём творчестве продолжают обращаться к образу «Царскосельской статуи». В 1958 году Татьяна Гнедич сочинила красивое стихотворение:

    Зелёный парк шумит, не увядая,
    Минувшее не дальше, чем вчера…
    Игру теней в раздумье наблюдая,
    Сидит на камне вечно молодая
    Лицейских муз бессмертная сестра.

    Она молчит всё так же в грусти праздной,
    Восторженно воспетой искони,
    И вечных струй напев однообразный
    Звенит, как в незапамятные дни.

    И мнится мне – пред ней, пред этой тенью,
    Внимая бормотанью ручейка,
    Стоит Он сам в раздумье вдохновенья,
    И держит боливар времён «Евгенья»
    Украшенная перстнями рука.»


 


    Ф.Н. Глинка
    «Царица кроткая, краса земных царей,
    Божественный твой лик достоин алтарей,
    Достоин он блистать в великолепном храме
    В сияньи золота и радужных огней
    И благовонном фимиаме.
    Но дивной благостью осмелены твоей,
    Для Россов образ твой и милой, и священной
    Мы ставим в хижине смиренной,
    И только ... только лишь тобой
    Как добрым ангелом хранимой.
    О, милосердная! Здесь все тобой одной
    Живет, и чувствует и дышит —
    И часто, в тишине ночной
    Создатель о тебе сердец моленья слышит.»


 


    Примечание. Гелий Клийменов. «Осенью 1830 г. Пушкин в стихотворении «Величавая жена», которое принято считать загадочным, вспомнил  некую таинственную даму:

В начале жизни школу помню я;
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья.
Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.
Толпою нашею окружена,
Приятным, сладким голосом, бывало,
С младенцами беседует она.
Ее чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Но я вникал в ее беседы мало.
Меня смущала строгая краса
Ее чела, спокойных уст и взоров,
И полные святыни словеса.
Дичась ее советов и укоров,
Я про себя превратно толковал
Понятный смысл правдивых разговоров,
И часто я украдкой убегал
В великолепный мрак чужого сада,
Под свод искусственный порфирных скал.
Там нежила меня теней прохлада;
Я предавал мечтам свой юный ум,
И праздномыслить было мне отрада…

    Таинственного в стихотворении ничего нет – с первых строчек ясно, что речь идет о лицейских годах Пушкина и об императрице Елизавете Алексеевне, которая оказывала покровительство Царскосельскому лицею.  Лицеисты вспоминали, что встречи с императрицей носили больше неформальный характер. С первого взгляда двенадцатилетний Александр Пушкин влюбился в Елизавету. Она поразила его красотой, изяществом, благородством, своим царским ореолом и простотой в обращении  с  лицеистами. Он грезил ей, обожал ее, ревновал к императору  Александру I и даже в фантазиях представлял себя на месте царя:

Недавно обольщен прелестным сновиденьем.
В венце сияющем царем я мнил себя:
Мечталось, я любил тебя —
И сердце билось наслажденьем.

    Мотив любви юноши к женщине, недоступной и высокопоставленной, возникнет потом не раз. Елизавета Алексеевна гуляла с фрейлиной по саду Царского Села, и Пушкин иногда сталкивался с ними. Редкие встречи с императрицей  производили на него неизгладимые впечатление. Он был по-мальчишески влюблен в свою королеву, и ее образ постоянно мелькает в его лицейских стихотворениях 1815-1817 гг.

 

 


Как мало я любовь и сердце знал!
Часы идут, за ними дни проходят,
Но горестям отрады не приводят
И не несут забвения фиал.
О милая, повсюду ты со мною,
Но я уныл и втайне я грущу.
Блеснет ли день за синею горою,
Взойдет ли ночь с осеннею луною —
Я все тебя, прелестный друг, ищу,
Засну ли я, лишь о тебе мечтаю.
Одну тебя в неверном вижу сне,
Задумаюсь - невольно призываю,
Заслушаюсь - твой голос слышен мне.
Рассеянный сижу между друзьями,
Невнятен мне их шумный разговор,
Гляжу на них недвижными глазами,
Не узнает уж их мой хладный взор.
1816

Везде со мною образ твой,
Везде со мною призрак милый;
Во тьме полуночи унылой,
В часы денницы золотой.
1816


 

    Пушкин был замечен императрицей Елизаветой Алексеевной, возможно, на поэта обратил внимание государыни Карамзин. От нее через Н.Я. Плюскову поступил  вызов (заказ), чтобы поэт написал поздравительные стихи императрице.  Стихотворение опубликовали в январе - феврале 1819 г под  названием «К Н. Я. Плюсковой»  12 марта 1819 г. А. И. Тургенев писал в Варшаву кн. П. А. Вяземскому: «Пушкин, которого вчера видел у княгини Голицыной, написал несколько прекрасных стихов о Елизавете Алексеевне, императрице».

    «На лире скромной, благородной

    Земных богов я не хвалил
    И силе в гордости свободной
    Кадилом лести не кадил.
    Свободу лишь учася славить,
    Стихами жертвуя лишь ей,
    Я не рожден царей забавить
    Стыдливой музою моей.
    Но, признаюсь, под Геликоном,
    Где Кастилийский ток шумел,
    Я, вдохновленный Аполлоном,
    Елисавету втайне пел.
    Небесного земной свидетель,
    Воспламененною душой
    Я пел на троне добродетель
    С ее приветною красой.
    Любовь и тайная свобода
    Внушали сердцу гимн простой,
    И неподкупный голос мой
    Был эхо русского народа.»

    Получив поэтическое послание Пушкина, Елизавета Алексеевна просила Карамзина отблагодарить его и передала обязательный в таких случаях подарок – как правило, это были часы или перстень с вензелем августейшей персоны.
    Императрица следила за творчеством  талантливого поэта. В 1820 г.  над головой Пушкина стали собираться тучи, особенно напряженной стала ситуация после того, как Александру I доложили о новом пушкинском творении – оде «Вольность», где прямо говорилось о запретной в то время  теме – убийстве Павла I. Пушкина вызвали к военному генерал-губернатору Петербурга М.А. Милорадовичу для дачи объяснений, на квартире поэта был произведен обыск. Н.М. Карамзин обратился с просьбой   к Елизавете Алексеевне заступиться  за  поэта. Поэт оказался не в сибирских снегах, а у брегов Тавриды. Пушкин прекрасно знал, кому он обязан своим спасением.

 

    Примечание. «Все императрицы России были по-своему красивы, но титул самой красивой историками присужден Елизавете Алексеевне. Слава о ее красоте гремела по всей Европе, живописцы со всех стран съезжались в Петербург и умоляли ее уделить им время, чтобы они могли увековечить эту красоту у себя на холсте. Поэты ею восхищались и воспевали ее одухотворенную небесную красоту. Покоренные мужчины преклонялись и толпились рядом с надеждой встретить ее благословенный взгляд, увидеть ее чарующую улыбку…» 

     Примечание. «Любовь к императрице подкралась нежданно. Свои первые чувства к молодому кавалергарду она кратко описывала на  страницах своего  дневника: 
    «Воскресенье 15 марта 1803 г., в карауле, милый взгляд проходя, я смешалась, его голос взволновал меня до глубины души. Angebrannt, думала только о нем; весь день провела в мечтаниях о любви…
    Четверг 23 апреля. В театре… проходя перед ним, забывши стыд, бросила на него f;chtig (взгляд).
    Понедельник 27.  Мои неосторожные нежные взгляды.
    Суббота 20 июня Пленительные мгновения! Взаимное влечение, неповторимая встреча глаз.
    Четверг 30 июля. Чувство развилось за этот день больше, чем за год… angebrannt без видимой причины».
    И везде снова и снова «angebrannt» – «я горю», «я горю», «я горю». Записи в дневнике сделаны по-французски, но слово angebrannt Елизавета Алексеевна записывает на своем родном немецком языке.

    Ее возлюбленный Алексей Охотников, по происхождению  из семьи богатых воронежских помещиков. В  мае 1801 г. Охотников поступил  эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк.  Через четыре месяца его  произвели в корнеты, спустя два года - поручиком и полковым казначеем. Молодой кавалергард был хорош  собой,  неглуп и  остроумен. Благодаря привилегированному положению Кавалергардского полка и своим связям, Охотников стал известен в свете, часто бывал  на балах и приемах. На одном из них Алексей привлек внимание  императрицы, их познакомили, она с ним станцевала. После этого вечера она думала только об этом вечере и о том танце, когда они были вместе. Такого чувства она ранее не испытывала, ей хотелось его видеть, слышать голос. И у Алексея от этого танца голова пошла кругом – сама императрица – красавица обратила на него внимание.  В  свободную минуту он мчался туда, где мог хотя бы мимолетно увидеть ее.  Когда она ехала на прогулку в коляске, он как будто случайно несколько раз попадался ей навстречу. Если гуляла в парке, то она вдруг обнаруживала вырезанные на стволе дерева слова: «Я был здесь, чтобы видеть вас».
   9 сентября император Александр I выехал в армию, которая располагалась на австрийской границе. Хотя командующим являлся М.И. Кутузов, фактически главную роль в принятии решений стал играть Александр. Поручика Алексея  Охотникова  оставили в столице, назначили интендантом, он должен был закупать для полка провиант и амуницию  и доставлять его  в действующую армию. Вероятно, это назначение объясняется еще и тем, что Алексей страдал «грудной болезнью» – чахоткой.
Дневниковые записи Елизаветы Алексеевны Николай I до того, как их сжег, показал  собственной супруге - императрице Александре Федоровне, переписавшей наиболее поразившие ее воображение любовные письма в свой дневник, сохранившийся для потомства в архивных фондах. Не будь  этих записей  - история любви императрицы Елизаветы Алексеевны канула бы в вечность, не оставив никакого следа в истории.
«После обеда я случайно глянула из окна диванной комнаты на набережную – записала императрица,-  когда он проезжал, он не мог меня видеть, я заметила только его плюмаж и узнала коляску. Но это мгновение произвело во мне извержение вулкана, и часа два потом кипящая лава заливала мое сердце». Летом Елизавета Алексеевна пыталась бороться с этими чувствами, забыть его, не думать о нем, объясняя себе, что она императрица, супруга, что общество ее будет осуждать (оно же ничего не знает). Но, чувства не подавались логике, они бурлили и пытались вырваться наружу. Она знала, что Александр добрый, что он поймает, что ей тоже, как и ему,  хочется своего счастья. Она была уверена, что он простит ее за скандал в обществе, который обязательно разразиться (и с каким удовольствием будут поливать ее грязью). Она убеждала себя, что имеет права любить, и что Бог послал ей этого молодого человека и эти чувства к нему. И она сдалась нахлынувшей на нее волне чувств: «Прелестен (подчеркнуто в дневнике), прощай борьба, продолжавшаяся 6 недель, один этот миг сделал напрасными все мои страдания».
    С той поры начались тайные свидания. Чаще всего летом, когда императрица жила во дворце на Каменном острове или в Таврическом. Ночью Охотников забирался в окно императрицы, они проводили вместе несколько упоительных часов, а под утро Алексей  спускался вниз. Только примятые цветы под окнами любимой могли бы выдать его. Когда свидания были невозможны, они засыпали друг друга нежными письмами.
    Из дневника императрицы Александры Федоровны:
    «16 июля 1826.
    Если бы я сама не читала это, возможно, у меня оставались бы какие-то сомнения. Но вчера ночью я прочитала эти письма, написанные Охотниковым, офицером-кавалергардом, своей возлюбленной, императрице Елизавете, в которых он называет ее «моя маленькая женушка», мой друг, мой Бог, моя  Элиза, я обожаю тебя», и т.д. Из них видно, что каждую ночь, когда не светила луна, он взбирался в окно на Каменном острове или же в Таврическом дворце, и они проводили вместе 2-3 часа. С письмами находился его портрет, и все это хранилось в тайнике, в том самом шкафу, где лежали портрет и памятные вещи ее маленькой Елизы, - вероятно, как знак того, что он был отцом этого ребенка. Мне кровь бросилась в голову от стыда, что подобное могло происходить в нашей семье, и, оглядываясь при этом на себя, я молила Бога, чтобы он уберег меня от такого, так как один легкомысленный шаг, одна поблажка, одна вольность - и все пойдет дальше и дальше, непостижимым для нас образом.
    «Дорогая Элиза, позволь мне дать тебе один совет, а вернее, не откажи в небольшой просьбе: не меняй время твоей прогулки, это сможет показаться странным и встревожит императора.  Вспомни, что он тебе говорил  намедни».
    В другом месте написано: «Не беспокойся, часовой меня не видел, однако я поломал цветы под твоим окном», затем идут чудовищные любовные заверения: «Если я тебя чем-то обидел, прости - когда страсть увлекает тебя целиком, мечтаешь, что женщина уступила бы нашим желаниям, отдала все, что более ценно, чем сама жизнь» (перевод с французского). Чувствуется, что он испытывал настоящую страсть; он любил женщину, а не императрицу; он обращается к ней на «ты», называет ее своей женой,  потому что уже привык к этому и не может смотреть на нее иначе. Он говорит о назначенном свидании, мечтает, чтобы ночь была безлунной, так как только в темноте он может отважиться забираться по стене. Однажды он заболел и был вне себя, что не придет к ней. По-видимому,  передавала письма и была посредницей некая Мадам».
    Когда он болел, Елизавета Алексеевна  с грустью отмечала в дневнике, что он плохо выглядит, и ликовала, когда он имел здоровый вид. Она надеялась, что они с Алексеем будут жить вместе так же, как император с Нарышкиной, и у них будут дети, и они не будут скрываться, а тайные свидания закончатся. Пусть все считают, что он ее фаворит, ее любовник, ее возлюбленный.»
    Роман между императрицей Елизаветой и Алексеем развивался на глазах императора, и почему-то историки не хотят замечать его присутствие в Петербурге.  Когда Елизавета поняла, что она беременна, у нее состоялся разговор с супругом. Естественно, что о неверности, измене не было между ними и речи. Пытаясь найти решение из столь запутанной для общественности ситуации, Елизавета предложила разойтись. Она хотела бы уехать со своим возлюбленном куда-то подальше, может быть и за границу, и воспитывать там своего ребенка. Александр на такой вариант не пошел, понимая, что развод для царствующей пары оформить невозможно, и предложил иной вариант -  они остаются супругами, как и прежде, а ребенка Александр усыновит или удочерит, а со своим возлюбленным она может продолжать встречаться тайно. Если информация просочится в общество, то разговоры о фаворите императрицы подорвет его авторитет, а он в свою очередь  должен будет принять меры. А  ему  не хотелось бы как-то реагировать. В глазах общества любовница у императора при наличии супруги - явление обычное, осуждаемое, но терпимое, наличие фаворита у императрицы при живом супруге – явление недопустимое и должно пресекаться императором, хотя бы ссылкой фаворита.
    В период своей славы и могущества вдовствующая императрица Мария Федоровна поведала своему статс-секретарю, тайному советнику Григорию Ивановичу Вилламову все тайны отношений императора Александра и Елизаветы Алексеевны, которые, судя по ее рассказам, открыл сам император после смерти дочери Луизы. Из записей Вилламова:
    «Понедельник,26 сентября 1810.
    После туманных рассуждений, о том, что Елизавета была неверна императору, поговорив о благородстве императора, который все ей простил, призналась, [Мария Федоровна] несмотря на мое сопротивление и нежелание слышать ничего плохого об императрице Елизавете, что двое детей императрицы Елизаветы были не от императора; что касается первого, были еще сомнения и она [Мария Федоровна]  хотела этому верить, несмотря на черные волосы девочки, привлекшие внимание покойного императора, однако, что касается второго, она [Мария Федоровна]  полностью ошибалась, она приняла его за ребенка императора, хотя последний признавался, что не был близок с императрицей. Она полагала, что из-за ложного стыда он не захотел сознаться. После смерти малышки она [Мария Федоровна]  узнала из беседы с ним, что это был результат второй измены императрицы. Она [Мария Федоровна]  призналась затем, что Елизавета была в интимной связи с офицером из кавалергардов Охотниковым, что этот человек, по слухам, очень красивый, умер во время родов императрицы и что именно из-за этого ей было так плохо; что поэтому ей [Марии Федоровне]  никогда не было понятно поведение императора в отношении этого ребенка, его холодность к нему и его матери, которую она [Мария Федоровна]  всегда ставила ему в упрек, но что он признался во всем лишь после смерти ребенка, что в свое время она [Мария Федоровна]  не могла понять некоторых выражений, вырывавшихся из уст императора, в которых  намекалось на истинное положение вещей: что он спросил у нее, как определить ребенка и что она [Мария Федоровна]  ответила, что по традиции девочка стояла выше своих сестер, но после братьев, так как была признана его дочерью; что во время крещения император признавался, что чувствовал себя весьма двусмысленно; что поначалу он проявлял мало внимание к новорожденному ребенку, но обрадовался, что это была девочка; что императрица Елизавета, признавшись императору в своей беременности, решила уйти, что император проявил по отношению к ней максимум благородства; что еще после первой неверности он захотел близости с ней, но она не захотела, очевидно, полагая, что она не заслужила этого, что теперь она сама захотела этого, однако он передумал, что она твердо убеждена, что больше измен не будет, если судить по поведению императрицы Елизаветы; но что император очень несчастен, так как весь мир сваливает всю вину на него, не зная истинного положения вещей».
    Император сказал матери не всю правду, но это и не надо было. В объяснении ему надо было донести до матери, чей был второй ребенок и какие у него сложились отношения с супругой. И как видно по заключению этого рассказа, Мария Федоровна убеждена, что подобных случаев измен супругу не будет. Александр добился сглаживания возникших противоречий между матерью и Елизаветой Алексеевной.
    Поздно вечером 4 октября 1806 г., когда Охотников выходил из Большого театра, к нему приблизился неизвестный, нанес удар кинжалом и тотчас смешался с толпой. По слухам убийца был подослан великим князем Константином Павловичем. С. А. Панчулидзев записал: «Осенью 1806 года, при выходе из театра, Охотников был кем-то ранен кинжалом в бок.<>  Подозрение его падало на брата мужа любимой женщины. Последнее время тот неустанно следил за своей невесткой и, как думал Охотников, преследовал ее своею любовью. Если убийство и было дело его рук, то навряд ли мотивом была любовь к невестке, а напротив - его любовь и преданность к брату; если он и следил за своей невесткой, то именно из-за боязни за честь брата». Доктор осмотрел рану, сделал перевязку, рана показалась ему неопасной. Ходили слухи, что Охотников был ранен на дуэли.  Состояние больного ухудшалось,  и штаб-ротмистр был вынужден в октябре подать прошение об отставке.
    Заказчиком убийства Алексея Охотникова даже современники  считали цесаревича Константина Павловича. Но только причины, заставившие пойти великого князя на преступление, называли разные. Одни считали, что  он вступился за честь брата-императора, который был чрезмерно добрым и прощал своей жене все, даже измену. Другие предполагали, что Константин Павлович был влюблен в Елизавету и поэтому ее всюду преследовал, а когда обнаружил, что у него есть серьезный соперник, устранил его. Третьи доказывали, что на самом деле он вступился за честь императрицы, которую обманывал ее кавалергард. Будто бы на самом деле Алексей был влюблен в 20-летнюю красавицу фрейлину Наталью Ивановну Загряжскую. Княгиня Е. А. Долгорукова вспоминала: «В молодости Наталья Ивановна являлась при дворе и по красоте своей была замешана в какую-то историю: в нее влюбился некто Охотников, в которого была влюблена императрица Елизавета Алексеевна, так что тут была ревность».
    Но при этом забывают отметить, что ухаживал кавалергард за влюбленной  в него Натальей Ивановной в те годы, когда его отношения с императрицей только стали развиваться. Влюбленная в  кавалергарда императрица, приревновала своего героя к  восемнадцатилетней фрейлине. На уцелевших от огня страницах дневника Елизаветы Алексеевны осталась запись: «1 января 1804… вечером большой бал, поначалу ничего, заметила после, когда танцевала полонез. Вскоре затем он тоже стал танцевать и разговаривал очень весело и увлеченно с маленькой Z.; рассердилась». Фрейлина Z. - Наталья Ивановна Загряжская, племянница графа Кирилла Разумовского, родственница князя Потемкина, признанная красавица - при нормальном течении событий могла рассчитывать на самую блестящую партию. Но ревность императрицы разрушила все ее планы и надежды. Ее выдали замуж за новоиспеченного дворянина Николая Афанасьевича Гончарова, которого тотчас отправили на секретарскую должность к московскому генерал-губернатору. По существу Елизавета Алексеевна сама проблему с соперницей решила  и навсегда вычеркнула Наталью Ивановну из петербургской светской жизни.
    Люди Константина следили за Елизаветой Алексеевной и определили, в кого влюблена императрица и от кого у нее будет ребенок. После разговора с Александром,  когда она получила согласие на тайные встречи, на вершине счастья она могла на мгновение потерять осторожность. Ее могли увидеть сыщики целующейся с Алексеем, когда она его провожала или встречала. И Константин, который давно мечтал отомстить Елизавете за ее поддержку его жены, за презрительное отношение к нему, решил воспользоваться этой ситуацией.  Ни ссылка любовника, ни отправка его в действующую армию  не устраивали великого князя, только его смерть должна была принести ему удовлетворение. Она, потеряв возлюбленного, будет страдать, а он будет наблюдать, как она мучается.  Он лишит ее счастья. Жестокое наказание,  по его мнению, она  заслуживала. И чтобы понять, когда и почему великий князь Константин так невзлюбил свою невестку, надо вернуться в прошлое.
    15 февраля 1796 г. весь придворный Петербург отмечал свадьбу семнадцатилетнего великого князя Константина и пятнадцатилетней великой княжны Анны Федоровны, дочери наследного принца Франца-Фридриха-Антона Саксен-Заальфельд-Кобургского, принадлежавшего к младшей ветви одной из древнейших династий в Германии.   
    Страсть Константина Павловича ко всему военному и непредсказуемость его поведения раскрылись незамеченной ранее стороной сразу после свадьбы. Его объяснения в любви неожиданно сменялись грубостью и оскорбительным поведением в отношении юной супруги. Однажды он посадил Анну Федоровну в одну из огромных ваз в Мраморном дворце и начал по ней стрелять. Он мог прийти  в спальню жены в шесть часов утра и заставить ее до завтрака играть на клавесине военные марши, аккомпанируя на барабане. Великий князь терроризировал супругу почти с садистской изощренностью, даже пребывая  в благодушном настроении. Он  любил пугать ее, стреляя в коридоре Мраморного дворца из пушки, заряженной живыми крысами.
    Единственным другом для Анны Федоровны стала великая княгиня Елизавета Алексеевна. С ней она могла откровенно говорить о своих неприятностях,  у нее находила поддержку и понимание. Елизавета служила опорой своей подруге и часто, благодаря ее вмешательству, удавалось восстановить относительный мир в отношениях Константина и Анны. Графиня В. Н. Головина вспоминала: «Анне Федоровне тяжело жилось от невозможного характера, которого никто не мог обуздать. Его грубые выходки, отсутствие всякого такта превращали супружескую жизнь в настоящую каторгу, и скромная Анна Федоровна нуждалась в дружбе с Елизаветой, умевшей сглаживать частые нелады супругов».
    Константин стал запрещать ей покидать Мраморный дворец, а, если она покидала его, то он находил ее и возвращал в дом. Князь Чарторыйский писал об отношениях этой пары: «Тяжелую картину представлял вид принцессы, такой прекрасной, приехавшей издалека для того, чтобы на чужой стороне принять чужую веру и чтобы быть отданной своенравному человеку, который, как это можно было хорошо видеть, никогда не будет заботиться о ее счастье. Эти мрачные предчувствия скоро подтвердились признаниями самого великого князя. То, что он рассказывал своим близким о своем медовом месяце, носило отпечаток ни с чем несравнимого неуважения к своей супруге и самых странных причуд».
    В 1802 г. среди  петербургских красавиц ярко засверкала   очаровательная  жена состоятельного французского мецената  месье  Араужо. Константин Павлович, которому в ту пору шел двадцать третий год, обратил  внимание на молодую женщину. Однако его настойчивые ухаживания ни к чему не приводили,  красавица продолжала не реагировать на все пылкие знаки внимания. Константин отступать не хотел – еще не было такой женщины, которая перед ним не открыла двери в свою спальню. За мадам Араужо он организовал слежку.   Сыщики доложили ему, что  в определенные  дни, утром мадам приезжала к вдовой баронессе Моренгейм, которая жила на Невском проспекте. Здесь она отпускала свою карету домой, а вскоре за ней приезжал наемный экипаж.  Госпожа Араужо тотчас выходила от баронессы и отправлялась на тайное свидание. У вдовы Моренгейм она появлялась в сумерках и  возвращалась домой на ожидавшей ее своей карете. И муж, и родственники пребывали в  уверенности, что все это время она проводила в невинных беседах за рукоделием с подружкой.
    10 марта 1802 г. люди Константина Павловича наняли того самого извозчика, ту же карету и тех же лошадей, что регулярно приезжали за ней на Невский проспект. Мадам Араужо попрощалась с  баронессой и села в карету. Но повезли ее в другую сторону,  к резиденции великого князя. Придворные лакеи  на руках отнесли сопротивляющуюся  женщину в комнату, где ожидал ее великий князь Константин. Он был пьян, возбужден и нетерпелив. Дальнейшие события восстановить сложно. Мадам изнасиловали, принимали участие все – и хозяин, и генерал, и адъютанты,  и  лакеи. Без чувств мадам доставили к баронессе. На следующий день несчастная скончалась. Весь Петербург был потрясен преступлением, в котором оказался  замешан великий князь Константин Павлович.  Подобного дикого происшествия никто не помнил. Молодой император был возмущен и обескуражен.  Требовалось предпринять срочные меры и наказать виновных.  Но огласка скандала неизбежно влекла серьезные политические последствия - Константин являлся прямым наследником престола и обвинения его в убийстве могли нарушить определенный их отцом Павлом  порядок престолонаследия.   Александр I был вынужден назначить строжайшее следствие. Всех участников  преступления посадили в крепость, а великий князь Константин оказался под домашним арестом.
    Одновременно начались тайные переговоры с родственниками Араужо, открытого скандала удалось избежать. Александр  30 марта 1802 г. повелел разослать по Петербургу особое объявление, из которого следовало, что преступление «оставлено в сомнении», а великий князь и наследник престола Константин Павлович, вообще, к нему никакого касательства никогда не имел.
     Супруга Константина, великая княгиня Анна Федоровна, была уверена в  том, что вся эта затея была задумана Константином и им возглавлялась, и что он на самом деле главный виновник этой трагедии и должен был быть наказан по всей суровости закона. Единственным человеком, с которым могла посоветоваться Анна, была Елизавета, пораженная  произошедшей трагедией. Елизавета, настроенная против Константина с первых дней ее появления в Зимнем дворце, заявляла, что, если была бы она на месте Анны, она бы не смогла  находиться рядом с убийцей  ни минуты,  и что морально Анна имеет все права покинуть супруга и не возвращаться к нему никогда (такое не прощается).
    Отношение Елизаветы и Анны к Константину резко изменилось, они избегали встреч с ним. В память по невинноубиенной женщине они объявили    Константину бойкот – он перестал для них существовать. Анна спустя месяц после этой ужасной истории навсегда уехала из России, и в ее отъезде, а затем и разрыве отношений с ней, Константин винил не себя, а только Елизавету.  Официально было заявлено, что  она отлучилась от мужа «по неизлечимой болезни для жительства в уединении». Елизавета, по  мнению великого князя Константина, лишила его права на престолонаследование, а он, пока у императора не родился сын, считался наследником престола.
    Спустя несколько лет Константин Павлович пытался наладить отношения с Анной Федоровной. Великий князь все еще надеялся, что, восстановив даже чисто формально (фиктивно) супружеские  отношения, он сможет претендовать на престол. Во время своих поездок в Европу великий князь неоднократно встречался с супругой. По словам историка Е.П. Карновича, возвращаясь в 1811 г. из Франции, он специально приехал к великой княгине, чтобы убедить ее вернуться в Россию, выражая надежду, что их потомство будет на престоле. Анна Федоровна решительно отвергла предложение мужа, сославшись на «обязанности, которые должны были удержать ее навсегда за границей».
    Елизавета   Алексеевна не могла скрывать своего брезгливого отношения к насильнику Константину, который в свою очередь стал просто ненавидеть свою невестку и вынашивал планы своей мести и отмстил ей.
    3 ноября 1806 г. у Елизаветы Алексеевны родилась вторая дочь. По просьбе Алексея ее назвали Лизой (Елизаветой), как мать. Был издан царский манифест, с Петропавловской крепости произведен пушечный салют.
    В январе 1807 г. состояние Алексея стало резко ухудшаться, наступило общее заражение крови, врачи поняли, что дни его сочтены. О возможной развязке в ближайшие дни сообщили Елизавете Алексеевне. Через доктора императрица предупредила своего возлюбленного о том, что приедет к нему, и отправила в дом к Охотникову свою старшую сестру, принцессу Амалию - Кристину Баденскую, которая позже описала детали этой встречи. Перед приходом императрицы  Охотникова одели в мундир, убрали комнату, где он лежал. Елизавета старалась быть спокойной и даже веселой. Когда она, прощаясь, поцеловала больного в губы, Охотников сказал: «Я умираю счастливым, но дайте мне что-нибудь, что я унесу с собою». Елизавета  отстригла локон, положила его в золотой медальон и сняла с пальца кольцо. Утром Охотников причастился, исповедался, 30 января 1807 г. он  умер. Узнав о смерти своего возлюбленного, она убежала из дворца и, приехав в дом Охотникова, долго стояла у его гроба на коленях, рыдая и молясь. Его похоронили в Александро-Невской лавре на Лазаревском кладбище.  Спустя полгода на могиле возлюбленного  Елизавета Алексеевна поставила мраморный памятник в виде плачущей женщины на скале с урной, а рядом - разбитое молнией дерево.  На памятнике слова, сохранившиеся  до наших дней: «Здесь погребено тело кавалергардского полку штабс-ротмистра Алексея Яковлевича Охотникова, скончавшегося  генваря 30 дня 1807 года, на 26 году от рождения». Никакого следствия по делу ранения офицера элитного полка заведено не было.
    Графиня Головина  в своих воспоминаниях подробно рассказала, что случилось с дочерью Елизаветы, Лизой.   «Для императрицы ее дочь стала предметом обожания  и постоянных забот.- Уединенная жизнь сделалась для нее счастьем: едва пробудившись, она отправлялась к своему ребенку и почти не расставалась с ним по целым дням. Когда ей приходилось проводить вечера вне дома, то по возвращению обязательно шла, чтобы поцеловать малютку. Но счастье продолжалось всего восемнадцать месяцев. У маленькой великой княжны тяжело прорезались зубки. Лейб-медик императрицы Франк  не умел это лечить и  давал ей укрепляющие средства, которые только увеличили воспаление. В апреле 1808 года с девочкой сделались конвульсии. Созваны были все врачи, но ничто уже не могло спасти ее. Несчастная мать не отходила от постели своего ребенка, вздрагивая при всяком его движении и исполняясь надежды, когда наступал покой. В этой же комнате собралась вся императорская семья. Стоя на коленях возле кроватки, императрица увидела, что девочка затихла. Глубокое молчание царило в комнате. Императрица взяла девочку на руки, наклонилась к ней и ощутила холод смерти».  Девочка умерла 30 апреля 1808 г.
    Елизавета Алексеевна тяжело переносила потерю дочери от любимого мужчины, она уединилась. По воспоминаниям современников дворец на Каменном острове, где проводили лето Александр I и Елизавета Алексеевна «не имел в себе ничего царственного. Он выстроен и убран с отменной простотой. Единственное украшение его - прекрасная река, на берегу которой он стоит. Несколько красивых дач построено рядом с императорскою резиденцией. Лицевая сторона дворца окружена прекрасными, правильно рассаженными деревьями; садовые входы никогда не запирались, так что местные обыватели и гуляющие свободно ими пользовались. Вокруг царского жилища не было видно никакой стражи, и злоумышленнику стоило подняться на несколько ступенек, убранных цветами, чтобы проникнуть в комнаты государя и его супруги».  Книги, музыка, одинокие прогулки стали ее любим времяпрепровождением.  В круг чтения Елизаветы Алексеевны входят серьезные исторические сочинения, философские трактаты, книги по истории религии и юриспруденции.
    Чем дальше Елизавета уходила от суеты придворной жизни, тем все настойчивее играла роль первой скрипки  вдовствующая императрица. Отношение Марии Федоровны к невестке принимало все более оскорбительные формы. Особенно эта неприязнь становилась заметна во время частых поездок Александра в  Европу. Со времен Петра I  русский   двор привык жить весело, шумно. Балы, праздники, маскарады, торжественные и малые приемы – составляли суть жизни  светского общества. В  эпоху Александра I  центром придворной вселенной стала  вдова Павла I. Подражая Екатерине Великой, Мария Федоровна  стала присутствовать на парадах, облачившись в военный мундир, украшенный орденской лентой. Если сам император Александр обычно пользовался коляской, запряженной парой лошадей, то императрица-мать непременно выезжала в карете, запряженной шестеркой, в сопровождении конвоя гусар и пажей. Французский посол сообщал в Париж о  порядках, царящих при русском дворе: «Придворный церемониал и этикет соблюдается императрицей-матерью... Я видел войска под ружьем и царя верхом, ожидающих прибытия его матери. За любое назначение, за каждую милость являются благодарить ее и поцеловать ей руку, хотя бы она не принимала в этом никакого участия; ни о чем подобном не докладывают императрице Елизавете - это не принято. Петербургская знать считает своим долгом показываться на приемах императрицы-матери по крайней мере раз в две недели. Елизавета почти там не бывает, а император обедает три раза в неделю и нередко остается там ночевать» По воскресениям в Павловске давали  балы, а по четвергам в  апартаментах  Марии Федоровны представляли французские спектакли и водевили. По окончанию представления следовал обильный ужин. Елизавета Алексеевна  время от времени была вынуждена приезжать в резиденцию вдовствующей императрицы Павловск, «но эти поездки почти всегда были неприятны, так как между обоими дворами господствовали крайне натянутые отношения и взаимная зависть», - признавалась одна из фрейлин графиня Р. Эдлинг…»


    Стихи иных авторов:

      Ф.И. Тютчев:

«Осенней позднею порою
Люблю я Царскосельский сад,
Когда он тихой полумглою,
Как бы дремотою, объят…
И на порфирные ступени
Екатерининских дворцов
Ложатся пурпурные тени
Октябрьских ранних вечеров —
И сад темнеет, как дуброва,
И при звезда;х из тьмы ночной,
Как отблеск славного былого,
Выходит купол золотой.»


    Попав в заснеженный город, легко представить, как пожилой П.А. Вяземский, опираясь на трость, идёт в «Царскосельский сад зимою» (так называется стихотворение) «бродить с раздумием своим». Здесь

«С улыбкою оледенелой
Сошла небес суровых дочь,
И над землей сребристо-белой
Белеет северная ночь.
Давно ль здесь пестротою чудной
Сапфир, рубин и бирюза
Сливались с тенью изумрудной,
Чаруя жадные глаза?
Зимы покров однообразный
Везде сменил наряд цветной,
Окован сад броней алмазной
Рукой волшебницы седой.
В дому семьи осиротелой,
Куда внезапно смерть вошла,
Задернуты завесой белой
С златою рамой зеркала.
Так снежной скатертью печальной
Покрыты и объяты сном
И озеро с волной зерцальной,
И луг с цветным своим ковром.
Природа в узах власти гневной,
С смертельной белизной в лице,
Спит заколдованной царевной
В своем серебряном дворце.
2
Но и природы опочившей
Люблю я сон и тишину:
Есть прелесть в ней, и пережившей
Свою прекрасную весну.
Есть жизнь и в сей немой картине,
И живописен самый мрак:
Деревьям почерневшим иней
Дал чудный образ, чудный лак.
Обрызгал их холодным блеском
Своих граненых хрусталей,
Он вьется ярким арабеском
Вдоль обезлиственных ветвей.
Твой Бенвенуто, о Россия,
Наш доморощенный мороз
Вплетает звезды ледяные
В венки пушисто-снежных роз.
Кует он дивные изделья
Зиме, зазнобушке своей,
И наряжает в ожерелья
Он шею, мрамора белей.
3
Когда наступит вечер длинный,
Объятый таинством немым,
Иду один я в сад пустынный
Бродить с раздумием своим.
И много призрачных видений
И фантастических картин
Мелькают, вынырнув из тени
Иль соскочив с лесных вершин.
Они сшибаются друг с другом
И, налетев со всех сторон,
То нежат лаской, то испугом
Тревожат мыслей чуткий сон.
А между тем во тьме безбрежной
Оцепенело всё кругом,
В волшебном царстве ночи снежной,
В саду, обросшем серебром.
Но в этой тишине глубокой,
Питающей дремоту дум,
Местами слышен одинокой
Переливающийся шум.
Под хладной снежной пеленою
Тень жизни внутренней слышна,
И, с камней падая, с волною
Перекликается волна.»


Видения в Павловске
Елена Николаевна Егорова
Видения в Павловске

«Струи лирической Славянки
На ярком солнце золотятся.
Колонны, рощицы, полянки
Как будто сходят с декораций.

Театр природы и искусства
Даёт свои здесь представленья,
И оживают снова чувства
В чреде волнующих видений.

Белеет храм в сени дубравы
Сквозь ожерелья веток гибких,
Дворец старинный величаво
Глядится в лоно речки зыбкой.

На мостике кентавры вечно
Хранят спокойствие долины.
У павильона Роз беспечно
Гуляют праздные павлины.

Скульптуры, кажется, застыли
В тени садов лишь на мгновенья
И ждут, чтоб нам поведать были,
Божественного мановенья.

Плывёт пленительным елеем
Дух разнотравья благовонный...
Тройною липовой аллеей
Проеду экипажем конным

К дворцу, воображая ясно,
Как Пушкин здесь с женой гулял.
В офортах и стихах прекрасных
Красу Жуковский воспевал

Сих мест... Сквозь кроны вековые
Чуть виден небосвод лазурный.
Под ними, как в года былые,
Оркестр играет марш бравурный.

На трость опершись, с пьедестала
Царь Павел музыке внимает,
Безмолвно путников усталых
В свои чертоги приглашает.

С Египетского вестибюля
Взойдя по мраморным ступеням,
Из нынешнего дня июля
Переношусь в былое время.

Убранством пышным поражают
Парадных залов анфилады,
С портретов на стенах взирают
Цари в изысканных нарядах.

Здесь, в императорских хоромах,
О прошлом память затаилась...
На государевых приёмах
Напудренная знать толпилась,

И томных дам придворных вздохи
Тонули в звуках клавесинных...
Здесь образ павловской эпохи
Живёт в мелодиях старинных.

Здесь гобелены и шпалеры,
Кровать с высоким балдахином,
Изысканные интерьеры
В библиотеках и гостиных,

Плафоны, статуи, картины,
Сервизы, вазы расписные
И люстры в зеркалах каминов -
Веков свидетели немые...

Скромнее комнаты жилые,
Но их изящество не хуже.
Царица вдовая Мария
Грустила часто здесь о муже,

Забыв мирские наслажденья,
В роскошном придворцовом храме
Заупокойные моленья
Шептала скорбными устами.

Навек в душе её осталась
Печаль об убиенном милом.
В свой садик собственный спускалась
И утешенье находила

Она средь клёнов и акаций,
Цветы прекрасные лелея.
Окончив садом заниматься,
Шла тополиною аллеей,

Сентиментальной иностранкой
Сидела в павильоне Граций,
Любуясь, как струи Славянки
На ярком солнце золотятся...»

   

            ***
    Листья времени… эпох…
    Опадают…
    Что листья календаря…
    (Осень вселенной)



            ***
    Город Пушкин – город свадеб и невест… как и «город поэтов… и царей…»


    Примечание. Наверное, в мире есть улицы, города, названные в честь поэтов… но в России так целое Царское село (место, город обитания царей) названо в честь поэта… не зря говорят, что «в России поэт больше чем поэт»…

    Примечание. Пушкин показал, явил, чем может быть слово русское… русская поэзия…

    Примечание. Да, невозможно переоценить влияние Царского села, его архитектуры, культуры, близость к царям, основным событиям России, атмосферы Лицея на пробуждение и становление Пушкина как поэта… Что было бы, окажись он в иезуитской школе, или в глухой деревне, один, без влияния красоты и дружбы, отечества?!. (был бы поэт, да не тот…)


    (Выпив из штофа водки в харчевне на улице встретил опереточного Пушкина, фотографирующегося с невестами…)
 
   
            ***
    Фонтан «лебедушка» у входа в парк,
    Приют осенний пушкинских пенат…
    И тут же комик – Пушкин с тростью
    При бакенбардах, изувер,
    Встречает парочки влюбленных с грустью
    Отрадой нынешних церер*.
 
    *Церера - богиня плодородия   



            ***
    Осенней прелести уютный уголок
    Екатерининской отрады,
    Ее рукою убаюкан, парк привлек
    Меня близ вод в тени прохлады,
    У грота… где я думами забылся,
    Внимая голос сладкий муз
    Из лепестков их нежных уст,
    И негой здешнею напился…



    Примечание. «От других пригородных резиден¬ций под Петербургом Царское Село отличает особая торжествен¬ная гармония, придающая ему величественность и строгость. Царскосельские памятники, создававшиеся на протяжении XVIII и XIX столетий, впитав в себя лучшие достижения европейской культуры, получили свой неповторимый художественный вид.
    Царскосельский парк - это своеобразный памятник Екатерине Великой, который раскрывает особенности ее характера и интел¬лекта. Неповторимый ритм парковых пейзажей, их своеобразная ме¬лодия дают возможность ощутить внутреннюю жизнь и историю души этой удивительной женщины. Чтобы понять Екатерину, надо внимательно всмотреться в парковые пейзажи и архитектурные памятники, которые рассказывают о ней как о политике, как о пра¬вительнице и просто как о женщине со своими художественными вкусами, идеями и привязанностями. В этом парке отразились ее пристрастия к европейской культуре, любовь к России, политические амбиции, увлечения и женские слабости.»
   
    P. S. «Вступив на Российский престол, она желала добра и старалась доставить своим подданным счастье, свободу и собственность. Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти, пощадливая, обходительная, по природе весело-нравная, с душою республиканскою и с добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей легко давалась, она любила искусства и быть на людях» Из эпитафии, сочиненной Екатериной II самой себе)

   «Фике —так мать ласково называла Софию Фредерику, была в детстве настоящим сорванцом, как мальчишка бегала по улицам городка с другими детьми, часто возглавляя раз¬ного рода проказы. Принцесса повзрослела, но ее неуемный характер продолжал вырываться наружу, заслоняя даже чув¬ства, которые возникли между молодыми супругами (хотя есть мнение, что чувств этих и не было). В 1744 году, после обряда крещения по православному обычаю, Фике стала Екатериной, сделав первый шаг к своему величию. Она если еще и не понимала, но уже чувствовала свои честолюбивые властные порывы. Позднее она отмечала в своих «Запис¬ках»: «Сердце не предвещало мне счастья; одно честолюбие меня поддерживало. В глубине души моей было, не знаю, что-то такое, ни на минуту не оставлявшее во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь, что сделаюсь самодержав¬ной русскою императрицею».

    «Судьба распорядилась так, что вся жизнь Екатерины — с детских лет и до самой последней минуты —была тесно связана с Царским Селом.
    Молодая великая княгиня Екатерина Алексеевна быстро поняла, что, как жене наследника престола, ей необходимо принять тот образ жизни, который сложился при елизаветин¬ском дворе. Ей это удалось легко. Она научилась ездить вер¬хом, при этом сама приспособила седло так, что ее посадка восхищала Елизавету, полюбила охоту, прогулки по лесу. Танды и музыкальные вечера, столь любимые Елизаветой, привле¬кали и ее. Используя близость к жизни императорского двора, Екатерина так же старательно, как изучала труды серьезных ученых, постигала тонкости дворцовой жизни, постепенно вы-растая в опытного стратега и государственного деятеля.
    Позже она так писала о себе: «Если мне только будет по¬зволено употребить это выражение, я была честным и благо¬родным рыцарем, с умом несравненно более мужским, нежели венским. Но в то же время внешним образом я ничуть не по¬ходила на мужчину. В соединении с мужским умом и характером во мне находились все приятные качества женщины, достойной любви. Я нравилась...»



            ***
    …встав на колени, поцеловал белую перчатку Екатерине молодой, гуляющей в Царскосельском парке… (все же интимная сцена)



            ***
    Екатерины осенняя беседка,
    Березовый мосток…
    День краток, недалек…
    У ног сидящая левретка…



            ***
    (Памятник Ланскому?!)
    Под сенью тёмною древес
    Язык* на вазе пламенеет…
    Пиит сокрылся под навес,
    Где добродетели глас веет…

   *пламя на вазе символизирует «добродетели и заслуги»



            ***
    (в Екатерининском парке)
    Люблю сей живописный парк,
    Ваянья мраморны, кумиры,
    Приют в тени его дубрав
    И музы глас, звучанье лиры…
    (Наполнен воздух здесь поэзией родной,
    Для сердца русского понятной, дорогой…)


    Примечание. Не знаю, отчего я так люблю русских… и особенно русских женщин… и особенно дворянского сословия (но не только), просто в них воспитание, образование и манеры сказываются… Возможно, это оттого, что я сам русский и хорошо чувствую русских… и все же… все дело в пресловутой «русской душе»…



               ***
    Дамы Пушкина,
    Дамы Павловска
    И их кавалеры,
    Где вы?..

   
    Примечание. http://starboy.name/tailand/oficer.html



            ***
    (В Пушкине)
    Подвержен настроению минуты
    На лоне пушкинской Природы
    Художник… пишущий этюды,
    Не согласуясь с мненьем моды…



            ***
    Интересно, зная лояльность Екатерины II, если бы я поведал Ей о фемдоме и попросил бы быть моей Госпожой, согласилась бы она? Наверное, она ответила бы, что она и так является моей Госпожой, и все же…



            ***
    Собачка-левретка, вопросительно смотрящая снизу на свою Повелительницу, Екатерину II, в Царскосельском парке…

 


    Примечание. Как раз, когда писал сие, сходил на творческий вечер Эдварда Радзинского в Петербурге, посвященный «Женскому царству в России» (прямо, фемдом)… что придало дополнительный импульс и вдохновение… (на ловца и зверь бежит… только кто ловец, а кто зверь?.. оба…)

    Немного касаясь темы «женщины на русском престоле»:

    Примечание. Пиита Тредьяковский «имел счастье читать стихи перед Императрицей… и в награду получил всемилостивейшую оплеуху…»: Иван Иванович Лажечников, «Ледяной дом»:
   «Тредьяковский сел и возглагольствовал, помогая словам согласной мимикой.
   - Человеческого духа такое, конечно, есть свойство, когда он сильно встревожен, что долго он как будто перстами ощущает, прежде нежели прямо огорстит слова для выражения своих чувств. В таком и я обретаюсь состоянии. Но дух, как Ираклий, чего не возможет! Он совершил во мне седьмой подвиг, и я приступаю. Я сей момент из собрания богов, с Олимпа и... и помыслите, ваше превосходительство, вообразите, возмните, какое бы благополучие меня ныне постигло.
   - Что ж, ты видел государыню?
   - Насладился ее божественным лицезрением, но этого не довольно.
   - Она говорила с тобою?
   - Еще выше и гораздо выше.
   - Да не томи же нас!
   - Итак, познайте, ваше превосходительство, я призван был в царские чертоги для чтения моего творения... Весь знаменитый двор стекся внимать мне. Не знал я, какую позицию принять, чтобы соблюсти достодолжное благоговение пред богоподобною Анною... рассудил за благо стать на колена... и в такой позитуре прочел почти целую песню... Хвалы оглушали меня... Сама государыня благоволила подняться с своего места, подошла ко мне и от всещедрой своей десницы пожаловала меня всемилостивейшею оплеухою.
   Тут Волынской едва не лопнул со смеха; Зуда закусил себе губы.
   - Не помыслите, великий господин, чтобы сия оплеуха была тяжка, каковые дают простые смертные своими руками; нет! Она была сладостна, легка, пушиста, возбуждала преутаенные душевные пружины в подвижность, как подобает сие произойти от десницы небожителя. Она едва-едва коснулась моей ланиты, и рой блаженства облепил все мое естество. Не памятую, что со мною тогда совершалось, памятую только, что сия оплеуха была нечто между трепанием руки и теплым дуновением шестикрылого серафима. Проникнутое, пронзенное благодарностью сердце бьет Кастальским ключом, чтобы воспеть толикое благоденствие, ниспосланное на меня вознесенною превыше всех смертных.
   - Поздравляем тебя от чистого сердца, - сказал Волынской. Не зная, как освободиться от энтузиасмуса своего гостя и между тем боясь оскорбить его крутым переходом к тому предмету, который лежал у него на сердце, он спросил будущего профессора элоквенции, что у него за книга под мышкою…»

    Примечание. Птенцы гнезда Петрова… «Петр I внимательно приглядывался к способностям молодых дворян, поэтому в 1716 г. он повелел отобрать 20 способных людей для отправки их на обучение за границу. В это число попал и Петр Еропкин. Способности к рисованию Петра Еропкина были замечены, он был направлен Петром I в Рим для изучения архитектурного искусства, рисования, философии и итальянского языка.
 

Проект храма, составленного П.М.Еропкиным      Трое учеников направились в Амстердам, а оттуда на корабле прибыли в Ливорно. Это был первый итальянский город, в котором Еропкину пришлось прожить полгода, в течение которого он изучал язык и начал собирать литературу по архитектуре.
    Затем Петр Еропкин с товарищами отправились в Рим. На их пути были Венеция и Флоренция. Молодых людей поразила красота множества площадей, умение мастеров торжественно и красочно оформлять центры площадей фонтанами и монументами. Особое чувство восхищения вызвала у Еропкина Венеция, любовь к которой он сохранил на всю жизнь.
    В Риме его практическими занятиями по архитектуре руководил архитектор Чиприани. Следует отметить, что П.Еропкин и Т.Усов были первыми русскими людьми, получившими архитектурное образование в Италии. В Риме Еропкин с благоговением изучал великие творения итальянских мастеров, ибо никакой другой город не заставляет так чувствовать архитектуру, как Рим.
    Через два года изучения античной и современной итальянской архитектуры Еропкин делает китайской тушью рисунок храма для поднесения его императору Петру I. Он внимательно изучает творения архитекторов, штудирует трактаты Виньолы и Палладио.
Мы не знаем где кроме Голландии и Италии был Еропкин, но за 8 лет учебы (1716 - 1724 г) он, вероятно, побывал и во Франции, т.к. свободно владел французским языком.
    В 1724 г. Еропкин вернулся в Россию. Петр I был очень доволен его успехами. Об этом свидетельствует то, что Еропкин был единственным среди русских зодчих, кто с самого начала своей деятельности был удостоен "Поименным Указом" Петра I высокого звания Подполковника и Архитектора, а в январе 1725 г.- Полковника и Архитектора.
    Петр I поручил Еропкину и Усову разработать проект дворца в Преображенском, а Еропкину - проект Александро-Невского монастыря. Но из-за смерти Петра I проекты не были реализованы.»


    Примечание. Печальные страницы бироновщины… «Воцарение Анны Иоановны (1730г) и деятельность её немецкого окружения во главе с Бироном и Остерманом вызвало недовольство русских патриотических кругов. Выразителем их интересов стал кабинет-министр А.П.Волынский, вокруг которого образовался кружок друзей-единомышленников. Среди них были П.М.Еропкин, А.Ф.Хрущов, Ф.И.Соймонов, П.И.Мусин-Пушкин и др. Многие из них были связаны друг с другом не только политическими, но и родственными узами.
    Волынский как кабинет-министр выдвигался на первый план, т.к. он обладал властью и близостью ко двору и мог реализовать замыслы кружка. Но, несмотря на свои способности, Волынский не обладал достаточными знаниями для того, чтобы подготовить такие серьезные документы, как, например, "О гражданстве", или "Генеральный проект о поправлении внутренних государственных дел". Несомненно, подготовлены они были при помощи П.Еропкина, которого Нащокин называл "одним из людей, славных своим разумом".
 
 


Памятник на общей могиле Волынского, Еропкина и Хрущева     К началу 1740г. положение Волынского стало ухудшаться. Стремясь восстановить свое влияние на царицу, А.Волынский с помощью П.Еропкина устроил "ледовую свадьбу" шутов Анны Иоановны. По проекту П.Еропкина из ледовых блоков был возведен дворец. Праздник царице понравился, но в апреле 1740г., после доноса одного из слуг Волынского, его арестовали по обвинению в подготовке государственного переворота. Вслед за ним были арестованы члены его кружка - П.Еропкин,А.Хрущов и др. Все они были подвергнуты пыткам и приговорены к различным наказаниям.
    27 июня 1740г. на Сытном рынке близ Петропавловской крепости состоялась казнь. А.П.Волынскому (некогда «бешено гениальному» государственному деятелю по воле Бирона приговоренному к посажению на кол… но смилостивившейся Анной Иоанновной, заменившей кол на менее мучительную казнь*) вырвали язык, отрубили правую руку и голову («хорошо известно, как был деморализован Артемий Волынский, когда узнал о полученном от Анны Иоанновны разрешении допросить его "с пристрастием". Будучи вызван на первый допрос в Следственную Комиссию 16 апреля 1740 г., он явился, уверенный в собственной неприкосновенности. На обращенные в нему вопросы следователей Волынский отвечал заносчиво, высокомерно, назвал членов Комиссии "дураками". Разраженный таким поведением генерал А. И. Ушаков вызвал экзекуторов, что шокировало Волынского. Он немедля сообразил, что дела его очень плохи, раз Императрица разрешила его пытать. Он пал перед членами Комиссии на колени и попросил его простить; Артемию Петровичу Волынскому на допросе вырвали язык и при этом разорвали щеки до ушей. Бывший свидетелем его страданий Александр Нарышкин расплакался. Подобное калечение подследственных, лишавшее всякого смысла дальнейшие допросы, обычно осуществлялось после окончания следствия. Причинение страданий обвиняемому делалось самоцелью такой пытки.»), П.М.Еропкина и А.Ф.Хрущева обезглавили. Трупы казненных без церковных обрядов были захоронены в ограде церкви "Самсония-странноприимца". Имущество казненных было конфисковано, а библиотеку Еропкина передали в Академию Наук, и она еще ждет своих исследователей.
    В 1741г. императрица Елизавета дело Волынского прекратила и восстановила доброе имя членов его кружка. В 1686г. на могиле трех жертв бироновщины по проекту архитектора проф.М.А.Шурова был открыт монумент, барельеф на котором выполнен академиком А.М.Опекушиным.»

* «19 июня по Высочайшему повелению суда над Волынским и его сообщниками было учреждено «генеральное собрание», которое возглавили генерал-фельдмаршал кн. Н. Ю. Трубецкой и кабинет-министр А. М. Черкасский. 20 июня был вынесен приговор, по которому Волынского подвергали казни через посажение живым на кол с предварительным вырезанием языка, другим присуждалась казнь колесованием, четвертованием и отсечением головы. Императрица смягчила приговор: 28 июня 1740 в С.-Петербурге, на Сытном рынке, после вырезания языка Волынский был казнен отсечением руки и головы. Хрущова и Еропкина казнили отсечением головы. Остальных били плетьми и кнутами и сослали в Сибирь, лишив имущества. Тела Волынского и других казненных были похоронены у церкви Сампсона Странноприимца на Выборгской стороне.»
P. S. При Елизавете смертная казнь и пытки уже были отменены… ибо противно сие человеческому натуру (не мстительному, не садистскому)…
   
О Елизавете, историческая справка   http://starboy.name/tailand/liz.htm
   
   
«Императрица Елизавета Алексеевна» Дж Доу. 1828.

 


    Примечание. «При Петре II императорский двор и высшие государствен¬ные учреждения переехали из Петербурга в Москву, новая столица, основанная Петром Великим на берегах Балтики, ста¬ла приходить в запустение.
    Елизавета к этому времени превратилась в ослепительно красивую девушку с темно-синими глазами. Вот как описывает 19-летнюю цесаревну испанский посланник герцог де Лириа: «Принцесса Елизавета такая красавица, каких я редко видел. У нее удивительный цвет лица, прекрасные глаза, превосход¬ная шея и несравненный стан. Она высокого роста, чрезвычай¬но жива, хорошо танцует и ездит верхом без малейшего стра¬ха. Она не лишена ума, грациозна и очень кокетлива».
   Эту красоту и обаяние Елизавета сохраняла долгие годы. Увидев впервые 35-летнюю императрицу Елизавету, четырна¬дцатилетняя Ангальт-Цербстская принцесса София Фредерика Августа (будущая императрица Екатерина II) была так пора¬жена ее красотой, что даже спустя некоторое время писала: «Поистине нельзя было тогда видеть в первый раз и не пора¬зиться ее красотой. ...Хотелось бы все смотреть на нее, не сво¬дя с нее глаз, и только с сожалением их можно было оторвать от нее, так как не находилось никакого

   Поэт Михаил Васильевич Ломоносов посвятил царскосельской резиденции восторженные строки:

Как есть ли зданием прекрасным
Умножить должно звезд число,
Созвездием являться ясным
Достойно Сарское Село.

    Узнав, что Шувалов, сопровождая императрицу Елизавету Петровну, должен был отправиться в Царское Село, Ломоносов обратился к нему со стихотворным посланием:

Чертоги светлые, блистание металлов
Оставив, на поля спешит Елизавет;
Ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов,
Туда, где ей Цейлон и в севере цветет,
Где хитрость мастерства, преодолев природу,
Осенним дням дает прекрасный вид...
О лете я пишу, а им не наслаждаюсь
И радости в одном мечтании ищу.

    За двадцать лет своего царствования императрица Елизаве¬та очень много сделала для развития русской культуры. Она основала российский императорский, то есть государственный, драматический театр. Мечтая о развитии театра в России, она заказывала сюжеты для пьес Ломоносову и Сумарокову. В частности, по ее заказу Ломоносов в 1750 году написал тра¬гедию «Тамира и Селим».
    Большую роль Елизавета сыграла также в развитии русском музыкальной культуры. В частности, с 1748 года в Петербурге стали впервые устраиваться публичные концерты, доступные для всех, кроме «пьяных лакеем и распутных женщин».

   Елиза¬вета Петровна крестила пле¬мянника, назвав его великим князем Петром Федоровичем, и назначила своим наслед¬ником. Тремя годами позже она женила его на Ангальт-Цербстской принцессе Софье Фредерике Августе, которой предстояло взойти на россий¬ский трон под именем Екате¬рины II.»

    «Старый Петербург, Ивана Ивановича Шувалова.
    Надо отдать должное этому царедворцу в том, что, находясь при императрице в течение последних двенадцати лет ее жизни, он ни разу не восполь¬зовался возможностью обогатиться за счет своего положения. Известно, что Елизавета не раз пыталась проверить честность и порядочность Шувалова, но обстоятельства неизменно под¬тверждали безупречность его репутации.
    Целью своей деятельности как приближенного к императ¬рице Шувалов считал, в первую очередь, совершенствование образования, а также поощрение искусств и развитие культуры в России. Он неоднократно писал о том, что просветительское дело должно направляться в основном на воспитание новой формации русских людей — образованных, умных, талантли¬вых, соблюдающих законы. Большое значение Шувалов при¬давал всему, что способствовало созданию в России условий для развития интеллектуального потенциала нации.
    Именно эти взгляды очень сблизили Шувалова с Ломо¬носовым. Оба они свято верили в безграничные возможности русского народа и понимали, что в России необходимо, в пер¬вую очередь, хорошо организовать и затем постоянно под¬держивать и развивать просветительскую деятельность. Для этого требовалась недюжинная энергия, которой обладал Ло¬моносов, и настойчивая убежденность в необходимости просве¬щения, а также влияние на императрицу, которыми обладал Шувалов. Объединенными усилиями этих двух замечательных людей елизаветинской эпохи в 1755 году был основан Москов¬ский университет, возникли гимназии в Москве и Казани и за¬тем создана Академия художеств в Петербурге.»


   (Великий князь Петр Федорович и великая Княгиня Екатерина Алексеевна с калмыцким пажом, А. Р. Лисевск), - Господская Чета и их раб…

 


    (В Павловске…)


              ***
    Форпост, защита христиан
    От магометанского гоненья,
    Мальтийский остров (рыцарями) был обетован
    До притеснителя злодейства….

    В святого день крестителя Иоанна,
    Что в Иордане окрестил Христа,
    Разверзлась сцена празднования клана,
    Древнейшего, идущего сквозь времена…

    И где? В России, гонимые Наполеоном,
    Но принятые Павлом под крыло,
    Мальтийцы-рыцари обходом
    Почтили Павловск-град-село.

    Торжественно свершился ход
    Вкруг девяти пылающих костров…
    Сие великолепье жены (из палаток) наблюдали,
    Как рыцари обычай древний исполняли…

    Сам Павел был Гроссмейстером объявлен
    В наряде Рыцаря былого,
    Магистром, Князем ордена представлен,
    Взойдя к защите образа Христова.         

                                                
   
 


Павел и арапчонок

 

 


    Старые часы, «бонсаваж» … http://starboy.name/tailand/chas.html

    Примечание. «Bon sauvage»  - благородный дикарь… «Атала, или любовь двух дикарей в пустыне» – Одним из ярких проявлений интереса к экзотике в европейском декоративно-прикладном искусстве является комплекс произведений художественной бронзы с изображением темнокожих людей (негров и индейцев), получивший в научной литературе название «bon sauvage», что означает «добрый или благородный дикарь». Эти необычные по своей тематике изделия бронзы выпускались во Франции на рубеже XVIII и XIX столетий. Роман «Поль и Виргиния» был одним из любимых произведений главнокомандующего французской республики Наполеона Бонапарта. Именно в эпоху Директории (1795–1799) создаются первые изделия бронзы «bon sauvage», популярность которых продолжится и в следующем столетии. Она будет поддержана возобновившейся модой на цветную прислугу и предметы искусства древних народов Африки, вызванной египетскими походами Наполеона, а также литературными новинками начала XIX века, прежде всего – публикацией в 1801 году новеллы Ф. де Шатобриана (1768–1848) «Атала, или любовь двух дикарей в пустыне» – романтического произведения, очаровавшего современников драматической историей любви индейца Шактаса и христианки Аталы, дочери испанца и индианки.»
   P. S. Экзотический мир бронзы… http://www.starboy.name/eczo.htm
   

    Примечание. «Елизавета Петровна на коне с арапчонком»… http://starboy.name/tailand/Eliz.html

    Примечание. Раб похож на обезьянку у ботфорт Властительницы…



             ***
    Преданно целовать ботфорты
    Елизавете Петровне,
    Императрице всероссийской…    



            ***
    Поддерживая головою стремя
    Елизаветы на лихом коне,
    Я чую за Россию бремя
    И на моей ответственной душе…

    P. S. Можно прямо писать карикатуры (шута, раба, старика), но я не боюсь карикатур… с меня, что с гуся вода… (ибо карикатуры в чем-то унизительны, а унижение… и превосходство… это моя стихия… бездна…)


    Примечание. Я бы с удовольствием жил бы при Елизавете (или лучше при Екатерине II), будучи Ее придворным поэтом, рабом… самодержавной Царицы… Императрицы… находясь при Ней и воспевая Ее в стихах… и при том оказывая всевозможные услуги…

 
(«Выезд императора Петра II и цесаревны Елизаветы Петровны на охоту», картина В.Серова)



            ***
    (О Елизавете)
    Наездница в классичной амазонке,
    С кнутом, охотничьим ружьем,
    В ботфортах… Юные потомки
    О Ней мечтали сладким сном…

    Овеян русскою картиной,
    Над царскосельскою равниной
    Бессменно дух Ее витает,
    Красавицы веселой… Вспоминает
    О Ней всяк русский кавалер
    И новым модницам в пример
    В сравнениях сопоставляет…

    На бале ветреной кокеткой,
    Да на охоте царской меткой
    Елизавета ныне предстает;
    Она же провозвестница Екатерины, -
    Даруя дань святой России,
    Явила царственный оплот.

    P. S. Когда умерла Елизавета после Нее остались тысячи платьев и 15000 пар обуви… мечта фетишиста!..

    Примечание. «Начало царствования Елизаветы запомнилось как период роскоши и излишеств. «Весёлая царица была Елисавета: поёт и веселится, порядка только нет», — иронизировал А. К. Толстой. При дворе регулярно проводились балы-маскарады, а в первые десять лет — и так называемые «метаморфозы», когда дамы наряжались в мужские костюмы, а мужчины — в дамские. Сама Елизавета Петровна задавала тон и была законодательницей мод. После её смерти в гардеробе императрицы насчитали 15 тысяч платьев. Лишь на исходе жизни из-за болезни и тучности Елизавета отошла от придворных увеселений.
    Елизавета Петровна любила, чтобы особо доверенные и приближённые к ней дамы перед сном чесали ей пятки. Этой милости добивались многие знатные дамы, но далеко не каждая удостаивалась столь высокой чести. Среди тех, кому это поручалось, были Мавра Шувалова, подруга императрицы и жена главнейшего сановника империи Петра Шувалова, сестра Шувалова Елизавета, жена канцлера Михаила Воронцовa, вдова адмирала Ивана Головина Мария Богдановна.»

    «В российскую историю Елизавета Петровна вошла не только как императрица и поклонница изящных искусств, но и как страстная любительница нарядов. Ее гардероб поражал воображение. Во время московского пожара 1753 г. во дворце императрицы сгорели четыре тысячи платьев. После ей смерти Петр III обнаружил в Летнем дворце еще пятнадцать тысяч платьев, а также несколько тысяч пар обуви, более сотни неразрезанных штук богатых материй, два сундука с чулками. Елизавета обладала несомненным вкусом, и ее наряды были необычайно элегантны. Но второй раз она, как правило, одно и то же платье не надевала. Костюмы же меняла по два-три раза в день…»

    «Самая женственная правительница», «Афродита у Власти»…
 
    Примечание. Для Елизаветы Петр III, Екатерина II – дети, подчиненные… Она была их полновластной (и по старшинству) Хозяйкой, Госпожой…

    P. S. По крайней мере Елизавета основала Московский университет и нашла в безвестности, возвеличив будущую Екатерину II… да к тому же в войне держала верх над монстром – прусским Фридрихом… «…побеждала первого стратега того времени Фридриха Великого, брала Берлин, уложила пропасть солдат на полях Цорндорфа и Кунерсдорфа...".


          ***
    Перед Императрицей вся Руси (Елизаветой или молодой Екатериной) на коленях, как Её крестьянин, целуя белую перчатку на руке, снисходительно пожалованной сверху… (жест Повелительницы)


    Примечание. Некоторые интересные страницы русской истории времен Екатерины II. Ольга Елисеева, «Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины II». http://starboy.name/ogod.htm


    Примечание. «Имена многих крупных государственных деятелей екате¬рининской эпохи неразрывно связаны с Царским Селом. Это были люди разного происхождения, разных способностей, но неизменно их приближала к трону сама императрица.
    Среди этих людей следует выделить Григория Александ¬ровича Потемкина, одного из участников переворота 28 июня 1762 года.
    Императрица обратила на него внимание во время русско-турецкой войны (1768—1774), где из поручиков гвардии он быстро дослужился до звания генерал-поручика. Между ними тогда завязалась переписка. В 1774 году Потемкина вызвали ко двору в Петербург. В то время ему было 35 лет. В течение последующих семнадцати лет Григорий Александрович оказы¬вал существенное влияние на внутреннюю и внешнюю полити¬ку России, проявляя глубокий государственный ум. Именно этим объясняется то особое положение при дворе, которое он занимал. Дело было не в том, что он стал фаворитом Екатери¬ны II, а в том, что их государственные идеи и политические взгляды во многом совпадали. По признанию самой императ¬рицы, Григорий Александро¬вич разделял с ней всю «тя¬жесть правления». Потемкину Россия обязана присоединени¬ем Крыма в 1783 году. За это он получил титул светлейшего князя Таврического (Таврией когда-то называли Крым).»


            ***
    Гений войны, словно коршун расправляет свои крылья, тенью простирающиеся над землей и матерями, вынужденными терять сыновей, мужей… жизни… Но, женщины, как Фелицы* легкокрылые, оберегают жизни…
 
    *древнеримская богиня успеха и счастья

 

 
(Екатерина II верхом на Бриллианте, Эриксен, 1762 г.)



            ***
    У ботфорт Екатерины II…



            ***
    В мороз Екатерина на санях
    По снегу белу лихо мчится,
    В мундире гвардии солдат, -
    Красой бравурной отличиться…



            ***
    Златые купола святой Софии,
    Сливаясь с осенью златой,
    Над Русью солнечной главой
    Сияют в царственной порфире…
   


    Примечание. Не сумев завоевать Стамбул-Константинополь (и установить золотой крест над Айя-Софией), Екатерина в городе Пушкине построила Храм Софии (правда, без золотых куполов)… Ныне и мы довольствуемся своей миниатюрной Турцией в Царском селе (включая турецкую часовню-баню)… даже город Екатерина собиралась создать под названием София…

    Примечание. Интересно, как у Екатерины II сочеталась любовь к античности и христианство, ибо если по сути это противоречиво?!. (вспоминая религиозных фанатиков, боровшихся с языческим искусством, вроде Савонаролы…)
 
    P. S. Елизавета на определенном жизненном отрезке тоже была очень христианнейшей… я бы поддержал Ее и в этом, если бы она пожелала…


   
           ***
     Перед Барыней около Пушкинского Лицея. (фантазия, которую я не стал реализовывать до конца) Молодая изысканная женщина в пышном платье барыни XVIII века, глядя мне в глаза, подошла и взяла меня за руку, чтобы я сфотографировался с Ней. Я сказал, что сделаю это только предстоя перед Нею на коленях и целуя пожалованную Ею сверху руку. Она была удивлена! Но решила исполнить задуманное. Я встал на колени и припал лбом к пожалованной снисходительно руке. Потом я попросил приподнять Ее пышное платье и выставить на носке сафьяновую туфельку, к которой я мог бы припасть ниц лицом… целуя… Она недоуменно повела бровью, преисполнившись надменности, почувствовав себя моей Повелительницей, и гордо исполнила… и я, стоя на коленях, припал ниц и целовал Ее туфельку, как холоп своей Госпожи из XVIII века… (сейчас, правда, настоящие барыни на роскошных авто ездят…)   



           ***
    Целовать башмачок курсистке…


   
           ***
    На коленях в одиночестве перед главным балконом Екатерининского Дворца в ожидании Екатерины II (со свитой, что, выйдя празднично, нарядно, будет говорить: «Посмотрите на стоящего на коленях нашего (моего) холопа!..») 

    P. S. Царский балкон Екатерины II http://starboy.name/bun/imp1.html



           ***
    На коленях в центре
    На парадной дорожке
    Перед главным балконом
    Екатерининского дворца…

    Молодая Екатерина с гостями вышла на балкон с веером, взирая на своего холопа, раба…



           ***
    Екатерина (молодая), гуляющая по Камероновой галерее, словно небожительница*…

   *воплощена, явлена была надо мной актрисой во время съемок фильма «Екатерина. Взлет», а я стоял внизу среди зевак-иностранцев, точно в толпе подданных, на которых она взирала безразлично сверху… в таком положении можно было и холопом себя почувствовать…



           ***
    Когда карета молодой русской Императрицы останавливалась, Ее холоп, крепостной-раб, бегом бросался вниз, даже если там была лужа, и вставал на четвереньки перед дверью кареты, служа подставкой, лесенкой для нисходящей Императрицы… Подобным образом, когда позволяла Императрица, он служил и Ее придворным Дамам… находясь внизу, переживая себя в полной зависимости о них, их воли, капризов…



    Примечание. Уроки истории, умной задним умом, точно Эпиметей (брат Прометея). Спартак – герой, легенда! А чем тогда Пугачев не герой, почему не так прославлен в России? Или властям России не с руки превозносить его? И первый и второй разоряли господские гнезда, обители рабовладения (один в Римской рабовладельческой империи, другой в Российской феодальной империи). Только что Пугачев уничтожал «своих»… Подобно Крассу(1), Помпею и Лукуллу, выступивших против Спартака, являясь охранителями рабовладельческого строя в древнем Риме, в России выступили Бибиков, Панин и… Суворов – против Пугачева, являясь охранителями рабовладельческого (феодального) строя в России.
   (Возвращаясь во времена Екатерины II): - Екатерина Алексеевна, Вы поощряли своих приближенных, дворян, кто поддерживал Вас, на ком основывалась Ваша Власть, но зачастую в ущерб народу, крепостным крестьянам и др. Вы панически опасались веяний французской революции(2), боролись с Пугачевым, который выступал против системы рабовладения (и Вас лично, конечно) и не понимали, что бороться стоит не с реакцией на систему, а с самой системой, порождающей эту реакцию. Пугачев – это и яркое, спонтанное, хаотичное проявление возмущения против сложившегося порядка. И революция впоследствии в России все же случилась, и вслед Пугачеву (закономерно) пришел Сталин, и дворянская привилегированная система была снесена вместе с ее представителями(3). Путь был очень жестоким и кровавым, через гражданские, классовые войны, через две мировые войны, в которых Россия едва не перестала существовать вместе с людьми. То, чего Вы так опасались, Екатерина Алексеевна, случилось. А корень зла в системе, которую Вы отстаивали (основы которой заложил и Петр I, а крепостное право и до него Романовы), покровительницей которой являлись и не хотели, не могли, как Вам казалось, менять коренным образом.
    Извечная история: пока правители, чиновники (и гос. корпораций) будут, как … , обжираться, а обычные граждане бедствовать, то уважения со стороны последних трудно ожидать, заслуженной реакцией будет, скорее, презрение (в любом случае, это подрывает доверие, портит репутацию, как внутри, так и вовне страны, ослабляя ее, ведя к хаосу, вызывая разные негативные последствия). И не стоит в этом винить только Запад.
    Коррупция – враг России. Коррупционеры – враги народа. Со временем власть сильно коррумпируется. Так многие из нынешних правителей России напоминают уже персонажей из «Трех Толстяков» (см. фильм 1966 г.). Это то, во что склонны превращаться чиновники со временем. И посмотрите, они не наказывают «своих», «повязанных».
    Необходимо учесть международный опыт борьбы с коррупцией в развитых странах, в которых давно осознали, что коррупция (особенно в высших кругах власти) – это угроза национальной, государственной безопасности страны и выбрать серединный путь борьбы (просто Россия, как всегда, запаздывает, отстает). Чиновники пилят сук, на котором сидят, еще и публично бравируя этим (отстаивая, видимо, несправедливость = подлость).
    P. S. У меня был знакомый (из «королей дворов» в свое время), старший парень, что был мне по душе, звали его Гриш(к)а Пугачев, был он родом из донских казаков; имя он получил в честь Григория Мелехова, героя эпического произведения (и о гражданской войне) «Тихий Дон», а вот фамилия у него была в честь Емельяна Пугачева (тоже донского казака). Так что жива еще легенда, бродит где-то тень Пугачева. Я уж молчу о нынешней потребности у народа «твердой (карающей чиновников) руки» Сталина (что, впрочем, был преступником).

(1) Сыну Красса парфяне отрубили голову и насадили ее на пику; Крассу же залили (мертвому, символично) в глотку расплавленное золото, ибо он никак не мог насытиться им
(2) Во времена французской революции недовольства народа привели к тому, что и королевские головы (галантные, напудренные), точно кочаны, падали под ножом гильотины
(3) Венец абсолютной монархии в России был уничтожен; как не прискорбно, но закономерно (и возвращая плату) царской семье «сделали семейное фото» в подвале Ипатьевского дома



     Примечание. В кино «Екатерина. Самозванцы» провинившийся поэт Державин стоит на коленях перед Екатериной и Ее любовником и читает посвященную Ей оду…



           ***
     (Камеронова галерея)
     Небесная гостиная,
     Куда позволено входить богам,
     Открыта облакам.


   
           ***
    (вольная фантазия)
    В Екатерининском дворце,
    России царственном венце,
    Пурпуром окруженный Трон,
    Где б преклонил колено сам Наполеон*!..
    И спальня в нежно-голубых тонах,
    В изножье где бы целовал он прах,
    Сон Государыни храня,
    Смиренно на коленях предстоя…
   
    *коль во времени был бы поближе к Екатерине



           ***
    Если бы Екатерина молодая узнала бы в свое время, что я хочу побыть Ее личной собачкой, возможно, она бы надела на меня поводок и прогулялась бы в парке одна… а может и вместе со своими фрейлинами, придворными Дамами…
   


           ***            
    Все празднично гуляли в Царском селе, а я сидел в единении под дубом и писал стихи…

   

    Примечание. Гуляя по Екатерининскому парку, вечером встретил настоящую Василису Премудрую – нарядную красавицу, забежавшую в парк, - видно, торопившуюся, - в соответствующем сказочном наряде с кокошником (с концерта или съемок)… И вокруг никого. Как в сказку попал!..



    Но мне ближе природное язычество…



           ***
    Дева, увитая плю’щем,
    Вакха вакханка-жена,
    Вся виноградом угрузща,
    Пьяна, нага, весела.
    (Колоритна)



            ***
    Отдых Вакханки,
    Золотые (золотятся) пятки.

 
   
 



               ***
    Кругом цветные витражи,
    Сиянье отраженное свечи…
    Вакханка после бани отдыхая,
    Златыми пятками сверкая,
    На ложе мягком из парчи
    В опочивальне пребывая,
    Рабу уткнуться в пятки позволяла,
    Вкушая спелый виноград
    С вином душистым в лад.



    (Екатерина в бане с Фаворитом Орловым, любвеобильным сибаритом)

               ***
    Янтарно-брёвенный приют,
    Интима паровой уют
    Благоуханной лени
    Царицы, нежной пери…

    В клубах душистых пара
    Размякла, раздобрела баба,
    Медовый источая аромат,
    С призывом радостных услад…
   
    Под веником в мужских руках
    Царица тает в сладостных мечтах.
    Шипят, потрескивая, ядра,
    Как упоительная, целебна баня!..
   
    И видя женщину в парах,
    Встает, окрепнув, бог Приап...
    И остро удовольствие земное,
    Пронзительно до глубины, родное…
   
    Вода горячая в лохани,
    Да прохладительная после бани;
    Дубовый, крепкий аромат
    Земных божественных наград.
      
    Мы любим, ценим баню,
    Здоровья дом, души отраду!

   

               ***
    Личный слуга Екатерины II, Ее чесальщик пяток…



    Примечание. Картина (русская Царица): «Александра Федоровна с дочерью Марией на берегу черного моря… на победоносное завершение очередной русско-турецкой войны… »

 



            ***
    Очень привлекательны (для поцелуев) перчатки русской Царицы, хранящиеся под стеклом в царском дворце…



    Примечание. Виже-Либрен, иностранная художница… Она вообще о людях старалась говорить хорошо, даже лучше, чем это было на самом деле, идеализируя… светлая натура со светлыми локонами, парижская красавица…



            ***
    (о Виже-Либрен)
    Художник ангелу подобный,
    С такой же ангельской душой,
    Чей облик чист нерукотворный,
    Явленный лик творить живой.

 
 
 



              ***
    Художнику необходима палитра.
    Поэту достаточно одной тушечницы,
    Одного словесного абриса,
    Ибо более к воображению обращается он.



              ***
    Царственные Дамы в бело-голубых облачных, воздушных залах за столом с изысканной сервировкой в русском царском Дворце (с окнами, выходящими на удивительные виды парка, - морозной зимой или теплым летом)… Дама в голубом платье, обращаясь к ребенку, позволившему себе вольность за едой: - О, Серж, так не прилично вести себя!.. (и вдобавок назидательно по-французски). Ведь было ж время…   

 

     Примечание. Как Пушкин относился к отечеству, некоторые черты… И как Женщина может его примирить с отечеством… Princesse Nocturne (так называли Галицыну – Принцесса Ночи…)

«Краев чужих неопытный любитель
И своего всегдашний обвинитель,
Я говорил: в отечестве моем
Где верный ум, где гений мы найдем?
Где гражданин с душою благородной,
Возвышенной и пламенно свободной?
Где женщина – не с хладной красотой,
Но с пламенной, пленительной, живой?
Где разговор найду непринужденный,
Блистательный, веселый, просвещенный?
С кем можно быть не хладным, не пустым?
Отечество почти я ненавидел -
Но я вчера Голицыну увидел
И примирен с отечеством моим.»

   
   Примечание. «Евдокией Ивановной Голицыной, прозванной в Петербурге Princesse Nocturne (Ночной княгиней), Пушкин познакомился по выходе из Лицея. Прозвище свое Евдокия Ивановна получила потому, что какая-то гадалка предсказала ей смерть в ночные часы, после чего княгиня превратила ночь в день и принимала своих гостей после полуночи.
    К моменту знакомства с ней Пушкина Евдокия Ивановна была уже не очень молода, но обретенное ею в петербургском свете влияние, вся необычность, даже некоторая эксцентричность ее облика и жизненных привычек, быть может, даже придавали ей в глазах поэта особое очарование.
    П. Вяземский, знакомый с княгиней Голицыной смолоду, так как она вместе со своей сестрой Ириной еще в 1790-е годы стала постоянно посещать блистательный салон его отца, князя А. И. Вяземского, так описывал ночную княгиню: "Она была очень красива, и в красоте ее выражалась своя особенность. Она долго пользовалась этим преимуществом. Не знаю, какова была она в первой своей молодости; но и вторая и третья молодость ее пленяли какою-то свежестью и целомудрием девственности. Черные, выразительные глаза, густые темные волосы, падающие на плеча извивистыми локонами, южный матовый колорит лица, улыбка добродушная и грациозная: придайте к тому голос, произношения необыкновенно мягкие и благозвучные - и вы составите себе приблизительное понятие о внешности ее. Вообще красота ее отзывалась чем-то пластическим, напоминавшим древнее греческое изваяние. В ней ничто не обнаруживало обдуманной озабоченности, житейской женской изворотливости и суетливости. Напротив, в ней было что-то ясное, спокойное, скорее ленивое, бесстрастное" .
    Евдокия Ивановна происходила по отцу из древнего рода Измайловых, а по матери была племянницей князя Н. Б. Юсупова, одного из самых богатых и влиятельных русских вельмож. Ее судьбу решило краткое царствие императора Павла I, по воле которого она была выдана замуж за человека нелюбимого и весьма заурядного - князя С. М. Голицына. Поэтому, как только пришло известие о смерти императора, Евдокия Ивановна тут же покинула своего ненавистного мужа и стала жить отдельным домом. Поскольку этот разрыв так не завершился разводом, которому неизменно препятствовал муж, положение ночной княгини могло бы стать сомнительным, если бы не присущий ей светский такт и сдержанность. П. Вяземский отмечал, что, нарушив "устав светского благочиния", княгиня удивительным образом сумела сохранить свое положение в свете: "Но эта независимость, это светское отщепенство держались в строгих границах чистейшей нравственности и существенного благоприличия. Никогда ни малейшая тень подозрения, даже злословия, не отменяли чистой и светлой свободы ее". Была в жизни Евдокии Ивановны и любовь, завершившаяся трагически. После разрыва с мужем она познакомилась с Михаилом Петровичем Долгоруким, человеком ей во всех отношениях близким. Он был молод, красив, на европейский лад образован, так что его любезно принимали в самых изысканных парижских салонах. Но когда Евдокия Ивановна обратилась к мужу с просьбой о разводе, то получила отказ. А в 1808 году М. П. Долгорукий был убит во время военных действий в Швеции в возрасте 28 лет.
    С тех пор Евдокия Ивановна подобных попыток не предпринимала, хотя многим внушала любовь, даже едва ли не поклонение. Но, как заметил Вяземский, "до какой степени сердце ее, в чистоте своей, отвечало на эти жертвоприношения, и отвечало ли оно, или только благосклонно слушало, все это остается тайною" (Там же). Быть может, волнениям сердца Евдокия Ивановна Голицына предпочла пищу ума, стремясь стать одной из самых образованных женщин, занимаясь, по примеру французских маркиз 18 века, политикой, философией и точными науками. Ее перу принадлежало несколько научных сочинений, одно из которых - "Анализ силы" - изданное в 1835 году, имелось и в библиотеке Пушкина.
    Салон ночной княгини в Петербурге с начала 19-го века привлекал самые блестящие умы России. Его посещали многие французские эмигранты. Дом ее на Большой Миллионной отличался изысканным изяществом и строгостью отделки, так что в салон ее входили скорее, как в храм, принимающий только избранных. И сама хозяйка скорее напоминала некую древнюю жрицу, имея пристрастие к особым нарядам свободного античного покроя, принципиально пренебрегая ухищрениями современной моды. Французская актриса Луиза Фюзиль, посетившая ее салон в 1806 году, вспоминала: "Княгиня, в знак особого ко мне расположения, спустилась несколько раньше, чем обычно. Я нашла, что портрет, который мне нарисовали, отнюдь не преувеличивал ее красоту. Прекрасные волосы, черные, как смоль, такие шелковистые и тонкие, падали локонами на приятно округлую шею; необычайно выразительное лицо было полно очарования: в фигуре и походке ее, весьма грациозной, была какая-то мягкая непринужденность; и когда она поднимала свои огромные черные глаза, у нее был тот вдохновенный вид, который придал ей Жерар в одной из своих прекрасных картин, где она была изображена. Когда я увидела ее в саду, она была одета в индийское кисейное платье, которое изящно драпировало ее фигуру. Она никогда не одевалась так, как другие женщины; при ее молодости и красоте эта простота античных статуй шла ей как нельзя более".
    С 1812 года салон Голицыной принял особое направление: здесь собирались многие будущие декабристы, в частности братья Сергей и Николай Тургеневы, здесь велись острые политические дискуссии, в которых активно участвовала и сама ночная княгиня. События 1812 года вызвали в обществе особый патриотический подъем, и княгиня Голицына ознаменовала свою принадлежность "русской" партии, явившись в Москве на бал в Благородной собрании в сарафане и кокошнике, оплетенном лаврами, - этакой "возрожденной Марфой Посадницей", по выражению Вяземского. Представление о благе России у Голицыной связывалось с необходимостью введения новой конституции, которая гарантировала бы права и свободы граждан. В 1815 году она даже составила записку, в которой изложила собственные взгляды. Пушкин и А. Тургенев позже любили с некоторой иронией называть ночную княгиню "constitutionelle" (конституционной).
    Пушкин познакомился с княгиней Голицыной как раз в то время, когда ее салон приобрел явно политическое направление. В первый раз он встретился с ней в доме Карамзиных осенью 1817 года и сразу же ею увлекся. В декабре 1817 года Карамзин писал Вяземскому в Варшаву: "Поэт Пушкин... у нас в доме смертельно влюбился в Пифию Голицыну и теперь уже проводит у нее вечера: лжет от любви, сердится от любви, только еще не пишет от любви". Но в последнем Карамзин ошибался: 30 ноября появилось стихотворение Пушкина "Краев чужих неопытный любитель", посвященное Е. И. Голицыной. Нетрудно заметить, что оно отличается от традиционного любовного послания главными смысловыми акцентами. Образ княгини Голицыной выстраивается в необычном контексте: он соединен прежде всего с гражданскими добродетелями. Юный поэт через Голицыну словно открывает для себя, после многолетнего французского воспитания, новый и неожиданный облик отечества, воспринявшего дух просвещенья, идеалы гражданской свободы. Интуитивно поэт принял в этом послании именно тот тон, который был свойственен салону Евдокии Голицыной.
    Когда в следующем году он пошлет ей оду "Вольность" со стихотворным посвящением, то в этом не будет ничего неожиданного. "Вольность", в которой Пушкин впервые возвеличил Закон, впитала в себя те политические дискуссии, которые велись в салоне Голицыной. Это истинный гимн конституции, о введении которой в России так мечтала вольнолюбивая княгиня:

Лишь там над царскою главой
Народов не легло страданье,
Где крепко с Вольностью святой
Законов мощных сочетанье;
Где всем простерт их твердый щит,
Где сжатый верными руками
Граждан над равными главами
Их меч без выбора скользит...

    Княгиня Голицына не могла не обратить внимание на своего юного поклонника. В 1818 году она побывала в Москве, где ее навестил В. Л. Пушкин. Дядя завел разговор о племяннике, а потом с удовольствием сообщил Вяземскому о том, что услышал от княгини: "Племянник мой Александр бывал у нее всякий день, и она меня порадовала, сказав, что он малый предобрый и преумный". Она принимала его любовь с тем же чуть ленивым спокойствием, которое ей было свойственно. Какая-либо фамильярность в их отношениях была невозможна. " При всей своей женственности, которою была она проникнута, - писал Вяземский, - она, кажется, по натуре ли своей или по обету, никогда не прибегала к обольстительным приемам, в которые невольно вовлекается женщина, одаренная внешними и внутренними приманками. Одним словом, нельзя представить себе, чтобы княгиня, когда бы и в каких обстоятельствах то ни было, могла, если смеем сказать, промышлять обыкновенными уловками прирожденного более или менее каждой женщине так называемого кокетства".
    Когда поэт был отправлен в ссылку, княгиня Голицына не осталась равнодушна к его судьбе и вместе с А. И. Тургеневым способствовала тому, что он был переведен под начало Воронцова в Одессу. Он тоже вспоминал о ней в ссылке. 7 мая 1821 году он писал А. И. Тургеневу из Кишинева, что вдали от камина княгини Голицыной можно замерзнуть и под небом Италии. А в 1824 году чрез него же передал ей привет: "Обнимаю всех, то есть весьма немногих, цалую руку К. А. Карамзиной и княгине Голицыной, constitutionelle ou anticonstitutionelle, mais toujours adorable comme la liberte" (фр.: конституционной или антиконституционной, но всегда обожаемой, как свобода" (XIII, С. 103).
    Пушкин неоднократно встречался с Голицыной и после возвращения из ссылки. Последнее его посещение ее салона, о котором известно, относится к 1835 году. Но отношения их уже не могли быть прежними. После восстания декабристов, когда надежды на гражданские свободы в России, рухнули, княгиня Голицына несколько отошла от своей политической активности прошлых лет. Теперь все ее внимание поглощали науки метафизические, что современникам казалось несколько странным и даже смешным. Ей не удалось поколебать устойчивого убеждения в ограниченности женского ума, не созданного для материй высоких. По-видимому, именно ее имел в виду Пушкин, когда в "Евгении Онегине" иронизировал по поводу "академика в чепце". Вероятно, общее мнение выразил Вяземский. Он не взялся ответить на вопрос, была ли в действительности умна княгиня Голицына, ибо полагал, что свойство женского ума - это пассивность, способность скорее усваивать и принимать чужие мысли, чем производить свои собственные. Поэтому к занятиям княгини "науками головоломными" он, как, видимо, и большинство, относился с иронией: "Еще позднее и в последние годы жизни своей княгиня пустилась в высшую математику, соединенную с еще высшею метафизикою. Эти занятия признавала она каким-то наитием свыше. Она никогда к ним не готовилась и разрешала многотрудные задачи, так сказать, бессознательно и неведомо от себя". Вяземский намекает, что, издав в Париже несколько брошюр на соответствующие темы, княгиня была обязана своим успехом скорее своему титулу и состоянию, чем научным знаниям. Позабавила современников и история долгой борьбы княгини Голицыной с министром П. Д. Киселевым, который внедрял посадки картофеля в сельских общинах России. "Ей казалось, - писал тот же Вяземский, - что это нововведение есть посягательство на русскую национальность, что картофель испортит и желудки, и благочестивые нравы наших искони и богохранимых хлебо и кашеедов".
    Скорее всего княгине Голицыной мешал дилентатизм, который в соединении с самоуверенностью порой ставил ее в смешное положение. Немецкий дипломат Варнгаген фон Энзе записал в своем дневнике один из таких эпизодов, когда она решила вступить в полемику с выдающимся немецким философом Шеллингом: "1843, 22 декабря. Какая-то приезжая, княгиня Гол-а, посылала за Шеллингом с требованием сделать ей "une courte exposition de son systeme"(фр.: представить краткое изложение своей системы). Когда тот приказал извиниться нездоровьем, то был призван или прислан один из его адептов. Услыхав от него какой-то кощунственный отзыв, княгиня вскричала: "Ah! Quel blaspheme(фр.: Ах! какое кощунство!) и снова послала за Шеллингом, чтобы доказать ему его заблуждение и сообщить свою собственную, более истинную систему. Студенты смеются и над княгиней, и над Шеллингом".
    Но в то же время не стоит полностью доверять этой чисто мужской иронии. В какой-то мере княгиня Голицына явилась в России провозвестницей женской эмансипации, на свой лад отстаивая право слабого пола на государственную и политическую деятельность, интеллектуальный поиск, научное дерзание. В конце концов она смогла увлечь юного Пушкина не только своей красотой, но светом гения и просвещенности:

Где разговор найду непринужденный,
Блистательный, веселый, просвещенный?
С кем можно быть не хладным, не пустым?

    Ее недаром сравнивали с хозяйками блестящих французских салонов - мадам де Сталь и мадам де Рекамье. Кстати, Пушкин с огромным уважением относился к мадам де Сталь, внимательно изучал ее публицистические и искусствоведческие работы. Княгине Голицыной, увы, не удалось стать русской мадам де Сталь. Ее сочинения безвозвратно забыты, ее научных идей никто всерьез не изучал. Читал ли Пушкин книгу, ею написанную, которая покоилась на полке его библиотеки? Вряд ли. В этом есть привычная историческая несправедливость: первопроходцам лавры достаются редко. Пока мы слишком мало знаем об Евдокии Ивановне Голицыной, чтобы вместе с Вяземским назвать все ее труды "опытами умозрительного сновидения".
    Старость ее была одинока, и даже не осталось каких-либо свидетельств о том, как же она встретила свой смертный час - в ночной тиши, которой она всегда страшилась, или шумным солнечным днем...»


    Примечание. В Екатерининском парке установлена примечательная скульптура (по Дюреру) Таратынова «Рыцарь, смерть и дьявол…» Смерть едет рядом с рыцарем (на одном уровне, постоянно) и держит песочные часы – символ времени… Смысл не только в том, что со временем приходит смерть… но и в том, что смерть, как действие ничто, символизирует само время, являясь первопричиной времени… и движения всего… а не только следствием… время есть причина (в качестве принципа отрицания), есть все материально творящееся (ибо материя есть время как длящееся существование)… которое сопровождает (будь то рыцаря или что еще) символично смерть, держащая часы… О Времени, кому интересно, мое, научно http://starboy.name/hindu/time.htm

 

    «И в Аркадии я (Смерть)» написано на могиле пастуха (Аркадия – греческий благословенный край, рай…)

    Примечание. Излишне ли фигура Дьявола у Дюрера, если уже показана смерть?.. (ничто = дьявол) Или дьявол здесь – как злостность, как злой умысел?.. но смерть – конечный итог всякого злого умысла и в Природе… но вместе с тем она и освобождает нас от бытия… Ибо вечное бытие – это безумие, невозможность… Только представьте себе, что вы обречены на вечное бытие… Ужас!.. ужаснее, чем смерть, в конечном итоге… (и этого желают христиане… даже как вечное блаженство… но с некоторого момента вечное блаженство – в силу пресловутого отрицания – обязательно превратится в вечную пытку… это диалектика, логика бытия… и небытия…) P. S. Обреченный на вечное бытие – достойно художественного, фантастического произведения…


   Шапель – вот Замок! Часовня, капелла… ранее там висел Спаситель из белого мрамора автора Менеласа А. А… а теперь обитают вороны… 

   Шапель… http://starboy.name/tailand/shapel.html

    (У руин старого Замка) Надо мной бушевал листопад… опадали в золоте Солнца листья… (еще не столь поздней промозглой порой с серыми тучами и дождем, голыми унылыми ветвями…) я сидел на замшелом камне возле руин старого Замка в готическом стиле… на окраине парка… в лесистой застрехе у поля… читая журнал «Биографию» об американской актрисе (Госпоже) Мэрил Стрип, коей, когда стукнула за 40 предложили сразу несколько ролей… ведьм (так она шутила…), и ощущал себя каким-то байроническим героем, поэтом возле Замка в давнем английском стиле…

    P. S. Ну да, Нееловы по велению Екатерины II не зря учились в Англии парковому искусству... (А Менелас и подавно родился в Шотландии…)


            ***
    Шапель – готичная капелла,
    На старанглийский давний вкус,
    Графини черной стела,
    Руина байронических искусств…

    С чердачным, странным помещеньем,
    Окном вверху для стай ворон,
    Со шпилями в осенних просветленьях,
    Хранящих мрачность и покой…


   (рождение воображения…) Черная Графиня пригласила юношу в Ночь отужинать, посидеть за столом в старинном полуразрушенном Замке на границе екатерининского парка… Там она обитала… в заброшенной, оставленной часовне Шапель… За ужином она словно невзначай, но оглоушив, спросила его: «Желаешь быть моим рабом?..» (в вопросе даже прозвучала нотка утверждения), - зная, чувствуя желания юноши своим проницательным ведьминым существом… Да момент подобрала и спросила так, что он не мог отказаться… В нем вдруг как будто проснулось, пробудилось все его существо, взметнулось и смирилось в покорности перед Ней, подчинившись… то есть он уже был Ее рабом… Она предложила, дабы закрепить его желание, сыграть с Ней в шахматы или карты на… жизнь… На что он сразу отказался, испугавшись, что навсегда потеряет себя, право на свою жизнь… (где в карточной игре ему невзначай выпадет какая-нибудь пиковая Дама, послужив причиной проигрыша…) но вместе с тем ему захотелось и всецело отдать жизнь Ей… раствориться перед Ней…  превратившись в пыль… исчезнуть как самостоятельная личность, став Ее послушной тенью… Он должен был стать Ее глазами и ушами во внешнем мире, дабы рассказывать Ей все, что случается… встречаясь по ночам и проводя с Ней время до утра… у камина… в готической, заброшенной на окраине, старой башне… достойном жизни какого-нибудь странного, мистического Графа… в английском стиле… особенно осеннею порой…



            ***
    В мрачном замке
    Чёрный граф
    На отшибе леса, -
    Тайный ужас-страх, -
    У него в гостях
    Молодой повеса…

       

            ***
    И ветер рвал листву с дерев,
    Неся по небу бурно тучи,
    Над взгробьем лишь окаменев
    Склонился ангел тих плакучий…

 

            ***
    (Шапель)
    Обитель тайных грёз,
    Искусством, музыкой рожденных,
    И вдохновленных слёз,
    Поэтом места пробужденных.
    Пустынный парка уголок…
    Отрада детского приюта,
    Казалось, созерцает здесь сам Бог
    И отдыхает (вдохновенно) Муза…



    P. S. Шапель, капеллу-часовню, ныне отреставрировали, и теперь там обитает не злая Королева-ведьма, а Матерь с младенцем… (изначально по замыслу Шапель представляла временем разрушенную средневековую готическую часовню-руину).

   

               ***   
    Адина* – младшенькая дочь,
    Обычно младшая – любима,
    Растаяв в муках в тайну-ночь,
    Всех близких горем поразила. 

    Была она изящна, музыкальна
    И в белом платье в слабости своей
    На бале легком карнавальном
    Принцессой Петербурга фей.

    Чахотка – петербургская болезнь;
    Зачахнуть можно от чахотки
    На скудости болотных мест,
    Бледнея в слабости, от крови легких.   
   
    И ныне Мать с младенцем на руках
    (На белых легких облаках),
    Словно святая божья Мать,
    Глядит на землю свысока,
    Где жизни тяжкая стезя.



              ***
    Глубокой осенью, зимой
    Особенно грустна порой
    Шапель – готичная руина
    Английского средневековья стиля. 

    Окраины печальная картина.
    Осенний воздух хладный пью:
    - Адина, бедная Адина,
    Я по тебе в часовне слёзы лью…

    К твоей небесной красоте
    Приходят ныне в гости,
    С молитвой чистою в душе
    И очищеньем скорбью (ощущеньем скорби)…
   
    *Адина – Адини’ (так звали Александру Николаевну, младшую дочь императора российского Николая I, умершую от чахотки с младенцем).




             ***
    Упал горшочек на могиле,
    Завяли бедные цветы;
    Над урной гробовою милой
    Склонился ангел сизокрылый (сиротливый),
    Печалясь слёзами любви…

               

             ***
    В долине парка живописные руины
    У тинных, запустелых вод,
    Под облаками пасторальные картины,
    Приют поэта – тихий грот.



             ***
    Тенистый грот, родник чистейший,
    Укрытие для отдохновенья муз,
    Приют поэта скрытый здешний,
    Для вдохновения искусств.



    Примечание. Мои заведения в Екатерининском парке были бы:

    Грот любви

    Приют любви

    Беседка любви

    Тропа любви



              ***
    В Екатерининском парке
    Укромный уголок
    Пушкина-лицеиста.



              ***
    Дубовая аллея нависла густо сенью,
    В день знойный укрывая спасительною тенью.
    Бреду аллеи вдоль пустой,
    Задумчив, наедине с самим собой…
    (Уходит тень)


   
    Примечание. В России всё так: в глубине открытого в воскресный день парка (для туристов и отдыхающих) стоит туалет… и на нем висит замок. Все для человека.

   

    Примечание.
    В г. Пушкине… 0 http://starboy.name/tailand/pshk.html
    В г. Пушкине… 1 http://starboy.name/tailand/pshk1.html
    В г. Пушкине… 2 http://starboy.name/tailand/pshk2.html



              ***
    Беседка Лиры



              ***
    Лиричная беседка



              ***
    Беседка любви



              ***
    Над водами в тени дерев,
    Склоненных на сонливый брег,
    Сокрылся антики колонный Храм,
    Где гений вдохновения витал (вдохновенья обитал).

 
    Миф о Лире http://starboy.name/lira.htm

    …и я Ей, Лире, посвящаю Храм, Храм Лиры!

    Примечание. В общем, Храм Лиры – это «концертный, музыкальный зал» или «зал поэзии».

    Храм Лиры http://starboy.name/bun/lir1.html

    Примечание. В Царском селе Храмом Лиры является Концертный зал, на портике фасада которого изображен символ Лиры – лира инструментальная. В Павловске – это Розовый павильон, где часто даются концерты классической музыки. Филармония Санкт-Петербурга также является Храмом Лиры. Да и всюду, где изображена лира инструментальная, причастная к лиричным искусствам, находится Храмы Лиры.

    В углу Храма Лиры в Царском селе изображена пара близнецов, это вполне могут быть Амур и Лира, держащиеся за руки. У Храма Лиры есть колонная ротонда Аполлона (где он и изображен с лирой-инструментом, и рядом Женщина, Венера с ребенком – с дочкой Лирой или сыном Амуром), есть и колонный портик (где наверху прямо изображена лира, опять же среди аполлоновых колонн). Там же наверху изображен Орфей, играющий на лире, которого заслушались даже звери… Это и павильон Луны и Солнца, изображенных в окружении зодиакальных знаков. Вначале этот Храм, концертный зал, был посвящен Церере, богине плодородия. Но, я думаю, она не обидится, если этот Храм будет посвящен им обеим, Церере и Лире, в сочетании плодородия и лиры, плодотворной творческой деятельности, ведь любовь и плодородие сопряжены и плоды рождаются от любви.

      

                ***
    Приветствую тебя, Храм Лиры!
    Любви и Муз прекрасный Храм, -
    Поэтов, музыкантов, любителей палитры,
    Приверженных лирическим богам.



                ***
    Приветствую тебя, Храм Лиры!
    Любви и Муз прекрасный уголок, -
    Поэтов, музыкантов, поклонников Пальмиры*,
    Прибежище от жизненных невзгод.

    *призрачного города грёз посреди пустыни



                *** 
    И Солнце, глянув из-за туч,
    Бросает точно на капеллу* луч,
    Указывая словно божием перстом
    На мученицу с царственным венцом. 

    Капелла – это тоже Храм Лиры



                ***
    Обитель вдохновенных Муз,
    Античный Храм колонный,
    Прекрасным девам посвященный,
    Либиду творческих искусств,
    Я посетил…



                ***
    Небесный сад,
    Приют Амура, Афродиты, Лиры, -
    Любви небесной небожитель рад
    В звучанье златострунной лиры.



                ***
    Перед купанием любви Богиня,
    Рожденная стихией Афродита,
    Сандалию снимает вольно,
    (Изящно, гибко, грациозно)
    Ваянья скульптора достойно.

    *к статуе «Венера, снимающая туфлю перед купанием»



                ***
    Под убаюкивающее жужжание пчёл
    Анхиз возлежал с Афродитой
    На шкурах медведей и львов,
    Им пели голубки любовные гимны,
    Меж ними струился любви сладкий мёд…



                ***
    Туманные сады Армиды
    Стоят в чарующем цвету;
    Поклонник красоты Киприды
    Бродил меж вишен поутру.
    (Застыл в дурманящем дыму).



                ***
    Венере вишню я в цвету
    Священно посвящаю,
    Влюбленность так кратка в миру,
    Цветки так скоро отлетают, -
    Как платье подвенечное меняют.



                ***
    Цветенье клёнов по весне,
    Легки зелёные ростки,
    Порывы юности везде,
    Дни упоительно свежи!
    (Так упоительны весною дни!)
    (Впрочем, вечера и ночи).


                ***
    Клён – Лире посвящен,
    Клён – дерево Любви!
    В осенне-пагубный сезон
    Его, пылая, падают листы.

    *в Японии и Китае листья клёна символизируют любовь



                ***
    Три грации –
    Служанки юные Венеры
    В тени цветов акации
    В венках из мирта* верные
    Ее чаруют танцами
    И услаждают пением.

    *мирт – «миртом прежде называли венок из цветущих побегов такого дерева или его ветвь — символ тишины, мира и наслаждения.
    В античную эпоху мирт был атрибутом богини Венеры и трёх её служанок — граций.
    В эпоху Возрождения вечнозелёный мирт стал символизировать вечную любовь, в особенности супружескую верность.
    Само слово «мирт» — греческого происхождения. Легенда гласит, что нимфа Мирсина, которой любовалась и восхищалась сама Афина, победила эту верховную богиню Олимпа на состязаниях в беге. Зависть затмила восхищение любимицей, и Афина убила нимфу в отместку за задетое самолюбие. Но опомнившись, она ужаснулась и стала молить совет олимпийских богов, чтобы они оставили ей хоть какое-нибудь воспоминание о Мирсине. Боги сжалились, и из тела погибшей выросло изящное, как и сама нимфа, растение — мирт. По преданию, венком из мирта была увенчана Афродита во время знаменитого спора, благодаря чему Парис и отдал ей своё яблоко. С тех пор мирт стал любимым цветком богини любви и красоты, иногда она даже называла себя Миртеей. Вокруг храмов Афродиты высаживали множество миртовых кустов, а во время ежегодных празднеств в честь этой богини все украшались миртовыми венками.
    От древних греков культ мирта перешёл к римлянам. Мирт неоднократно упоминается в Библии.
    Мирт является одним из четырёх растений, которые евреям предписано брать в Праздник кущей.
    Согласно древним арабским поверьям, мирт украшал райские сады, и когда первые люди были изгнаны из рая, Адам прихватил с собой веточку мирта, чтобы она напоминала людям об этих блаженных временах.»



            ***
    Евтерпа (Эрато*) – покровительница Лиры,
    Ее наставница-сестра.
    Поэзии лиричной силы
    Черпа’ются, любя.

    *Музы лирической и эротической поэзии



             ***
    Что птички в любовных сетях у ловца,
    Трепещущи бились, сгорая, сердца.
    Амур сеть закинул к себе на плечо,
    К Венере отправившись, -
                бились (жались) сердца горячо.

   

     Примечание. По смерти, надеюсь, я отправлюсь в созвездие Лиры.
      


    Примечание. Орфей ли изобрел стихи?

    (спасённый Орфей)
     …и лиру бросил на брегу,
     Устало павший на песок,
     Благодаря шумящую волну,
     Что был спасен, хоть одинок…


      
               ***
    Задумчивый Орфей,
    Поэт лиричный,
    Герой полумифичный
    Страны сладкоголосых фей.

    Со звучной лирой Аполлона
    Служитель гармоничного закона,
    Воспитанник прекрасных муз;
    Задумчив гений – сын искусств. 

    Игра его всех чаровала.
    Всем миром признанный поэт
    Уж Эвридику вел на свет
    Из царства мрачного Тартара;
   
    Он лирной музыкой своей
    Из ада призрачных теней
    Ее готов был унести,
    Но обернулся на пути:

    Когда надежды ясный свет
    Узрел на выходе поэт,
    Подвластно роковому мигу
    Он поглядел на Эвредику,
    (Идет ли та вослед,
    Голубка милая: - О, Нет!..)
       
    И, словно шёлка покрывало,
    Она среди теней пропала…
   
    Ведь каверзный правитель Ада,
    Назло его предупредил,
    Коль любопытство верх возьмет над ним
    И обернется он – она пропала. 

    Примечание. Кстати, Орфей – сын музы Каллиопы и самого Аполлона. Так и многих с «богом данным талантом» можно окрестить сыновьями и дочерями муз. 
    Не случайно и моя Лира (девочка, сестра Амура) – дочь богини любви Афродиты (Венеры) и Аполлона.



              ***
    Игривая Лира
    Полмира пленила
    Колчаном любви.
 


              ***
    Ротонда любви,
    Ротонда влюбленных,
    Прибежище Муз, Аполлона.


 
 


    Примечание. Лира – дочь Афродиты и Аполлона, - богини, вышедшей из морской пены, встретившей Солнце-Аполлона. И Лира рождена из соединения, любви – морской пены и солнечного света.

   Примечание. Аполлон всех превосходил в игре на лире и даже жестоко победил Марсия, перевернув лиру и сыграв на ней так, что даже олимпийцы заслушались. С лирой в руках он водил и Муз. Так что девочка, родившаяся от лирного Мусагета и от самой Богини Любви Афродиты (Венеры), названная Лирой, соединила в себе и морскую пену, и любовь, и солнечность Аполлона, и цвет небес, и музыку, и лиричную поэзию… 



               *** 
    Музыка неба, музыка света,
    Музыка пены морской,
    Лира играет звонко у брега,
    Веет Зефир молодой.



              ***
    Золотистая девочка с лирой
    У моря пенистого
    Солнцем залита…
   


  (Подросшая Лира) 
 



    Гуляя по парку…



            ***
    Екатерининский дворец
    Утоп в сирене…
    В листве сокрыт сиятельный ларец
    На лоне неги, лоне лени…
    (Российский царственный венец).



            ***
    (в г. Пушкине)
    Декор старинного убранства,
    Явленный в ризе золотой,
    Венец всевластья и богатства –
    Дворец, сиятельный красой.

 

            ***
    (Дворец в г. Пушкине)
    Лазоревый дворец с блестящей позолотой,
    Узорчатый, барочный стиль
    Украшен всюду белою колонной,
    В небесную вливаясь синь…
    Особенно отраден зимнею порой,
    Когда снег белой бахромой
    Округу пышно покрывает,
    Украсив русскою зимой…
    Приятен солнечной весной,
    Когда луч Солнца в золоте играет,
    И осенью, сравнимой с золотистою казной,
    Когда дворец с Природою сливает
    Свой царский в золоте убор…
    
   

            ***
    Золотые купола, листва златая,
    Синь небес и красок у дворцов,
    Осень царскосельская родная,
    Вдохновительница пушкинских стихов…



            *** 
    Здесь гений Камерона снизошел
    В дремучие дубравы,
    И галерею антики возвел   
    В традициях античной славы.

               

            *** 
    Воздушна и легка
    Камеронова галерея…
    Проплывающие облака…

    Или

            ***
    Воздушна, просторна и легка
    Камеронова галерея…
    Проплывающие облака…
   


            ***
    Камеронова галерея… тишина… голубое небо и облака… античных героев лики… серебрится гладь озера… гуляю, полон вдохновенья…



            ***
    Под небом голубым и облаков блужданье
    На Камероновой пространной галерее
    Среди мужей античных изваяний
    Бродил я, думы светлые лелея… 
   


            ***
    (Камеронова галерея)
    Над серым пудским камнем,
    Массивным остовом печальным,
    Какая легкость!..
    Взмывает в небо стройность
    Античной колоннады…
    Прибежище тенистое прохлады,
    Героев древности времен,
    Чей облик славный вознесен
    Над царскосельскою долиной
    К богам античности незримой…
    Геракл могучий нас встречает
    У лестницы, ведущей вверх,
    Собой напутствуя, внушает,
    Чем может статься Человек…

 

 



            ***
    Дива-мрамор пред дворцом
    Отточенная резцом,
    Как-то гордо предстоит,
    Свысока на все глядит…
    Но лишь дайте Ей свободу,
    Камень оживив… и волю…
    Так она вовсю по парку,
    Платье ручкой подобрав,
    С постамента спрыгнув, ярко
    По аллеям пустит в пляс…


 

 



     ***
    Дева подол подняла, -
    Словно сейчас
    Пустится в пляс,
    С постамента скакнув на луга…



 

http://starboy.name/tailand/pushk.html
В г. Пушкине… http://starboy.name/tailand/kameron.html



            ***
    Заснуть у шумного фонтана
    В тени раскидистых древес,
    Из листьев сделавших навес,
    Вдыхая аромат тюльпана(ов).



            ***
    Тенистые арки, увитые плющом,
    В зеленом саду бьющий фонтан;
    Летним деньком, ясным, цветущим,
    Сладостно дремлющий фавн.



            ***
    Прекрасное творение, затейство,
    То ль замок над водой… Адмиралтейство,
    Прибежище озерных уток, лебедей,
    Что сокрывались в тень сеней
    От наступающих морозов,
    Когда им крылья подрезали в оных годах…
    Пока сие царь Александр не запретил,
    Даруя птицам волю и свободу сил…


 

 

   
    Примечание. «…В июле 1844 года семью постигло страшное горе: в Царском Селе от скоротечной чахотки умерла Александра — младшая из дочерей императорской четы. Она недавно вышла замуж и ожи¬дала ребенка. Чахотку врачи обнаружили в мае и посоветова¬ли немедленно уехать из Петербурга в Царское Село, которое Александра очень любила —она родилась в Александровском дворце девятнадцать лет назад. Здесь сначала ей стало немного лучше. Все члены семьи, включая Николая I, срочно вернув-шегося в Россию из Лондона, на протяжении всего июля были с ней рядом и всячески старались облегчить ее страдания, но Александра таяла на глазах. За несколько дней до смерти она воскликнула: «Боже мой, неужели я не смогу выносить своего ребенка до конца?» Утром 29 июля родился шестимесячный мальчик. Его крик был последней радостью Александры на земле. «Оля! Я —мать!» —воскликнула она и заснула с улыбкой на лице. Ребенок жил до обеда, а спустя несколько ча¬сов, во время сна, скончалась и Александра. «Вечером, — пишет Ольга,—она уже лежала, утопая в море цветов, с ре-бенком на руках. Священни¬ки и дьяконы, которые слу¬жили у гроба, не могли петь и служить от душивших их рыданий. Ночью ее перевезли в Петропавловскую крепость... Папа и все братья сопровож¬дали гроб верхом».
    Николай I больше не вер¬нулся в Царское Село и рас¬порядился изменить там все: клумбы, кусты сирени, бал¬кон, на  который выходила Александра —все, что напоминало в Александровском дворце о болезни дочери. Оставшиеся недели этого лета семья провела в Летнем дворце в Петергофе.
    Ольга Николаевна приехала в Царское Село на следующий год, 29 июля —в годовщину смерти сестры. Здесь, недалеко от Александровского дворца, на берегу пруда, где жили черные лебеди, уже был выстроен маленький павильон, эскиз которого перед смертью подарила отцу на память Александра.
    В Александровском дворце остались жить великие кня¬зья—сыновья Николая I с семьями. Здесь же, рядом с детьми, доживала свой век, после смерти Николая I, вдовствующая императрица Александра Федоровна.
    Семейные горести сильно подкосили здоровье императора. Удручали и дела государственные. В Крымской войне (1853— 1856) Россия не смогла противостоять военной мощи союзных государств — Турции, Франции и Англии. Севастополь пал, несмотря на стойкость и мужество русских войск. Российское общество все явственнее выражало полное недоверие прави¬тельству.
    Член Госсовета П. А. Валу¬ев писал: «...везде преобладает у нас стремление сеять добро силой. Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, движу¬щейся без особого на то при-казания. Везде противополо¬жение правительства народу, казенного частному. Пренебре-жение к каждому из нас в осо¬бенности и к человеческой личности вообще водворилось в законах...»
    В январе 1855 года император простудился и заболел вос¬палением легких, а 18 февраля скончался в Петербурге. Как писала фрейлина императорского двора А. Ф. Тютчева, Ни-колай I умер в маленьком кабинете на первом этаже Зимнего дворца, «лежа поперек комнаты на очень простой железной кровати... Голова покоилась на зеленой кожаной подушке, а вместо одеяла на нем лежала солдатская шинель... Все, что окружало его, дышало самой строгой простотой...»
    Через пять лет—в 1860 году—в Царском Селе, в Алексан¬дровском дворце, скончалась его жена—императрица Алек¬сандра Федоровна.
    В своем духовном завещании Николай Павлович написал: «Я умираю... с пламенною любовью к нашей славной России, которой служил по крайнему моему разумению верой и прав¬дой; жалею, что не мог произвести того добра, которого столь искренно желал». Русский дипломат и поэт, Федор Иванович Тютчев дал свою оценку государственной деятельности Нико¬лая I в стихотворении, написанном после смерти императора:

    Не Богу ты служил и не России,
    Служил лишь суете своей.
    И все дела твои —и добрые, и злые —
    Все было ложь, все призраки пустые.
    Ты был не царь, а лицедей.

    Федор Иванович Тютчев, который, начиная с 1844 года, часто и подолгу гостил в Царском Селе и имел возможность, близко наблюдать жизнь императорского двора в последние  годы царствования Николая I, писал: «Было бы неестествен¬но, чтобы тридцатилетнее господство глупости, испорченности и злоупотреблений увенчалось успехом и славой».



            ***
    На берегу у темного пруда,
    Где обитала клика черных лебедей,
    Был павильон… моя слеза
    Упала грустно в мрак зыбей…

    Дочь Александра от чахотки умерла,
    Воскликнув: «Боже мой!..
    Ужель не доношу ребенка я?!.»
    Родился… умер… с матерью родной…

    *перед этим, родив недоношенного, она воскликнула: «я Мать!..»



            ***
    Природа, что осенняя вдова,
    Ветрами и дождем опустошена…



            ***
    Симфония осенняя листвы
    С нагих деревьев отлетает
    И в танце с шорохом взмывает,
    Кружась по ветру с музою тоски…



            ***
    Осенней пасынок Природы
    У царскосельского пруда
    Глядит на тёмны, зыбки воды,
    Воспомнив прежнего певца...



            ***
    Порозовел небесный полог,
    Курлыки белых лебедей…
    Осенний день уже не долог,
    Прохладней воды и темней…



             ***
    Над отражением дворца,
    Расправив листья над рекой,
    Встречая Осени певца,
    Шумит, качаясь, клён златой…
    И белых стая лебедей
    Изящной дамскою рукой
    Привлечена… Простых затей
    Отрада позднею порой…

    (Лебеди Осени… http://starboy.name/hindu/lebedi.html)



             ***
    Фонтан с холодной, царскосельскою водой;
    Печалью дышит ключ и говорит
    Осенней хладною порой,
    Из клюва лебедь белая журчит…

 

    Примечание. Пришел бы сейчас Пушкин, по-свойски сел на скамью поговорить с окружающими встречными людьми… что узнали бы его… дивились… а потом рассказывали бы всем, что видели живого Пушкина и беседовали с ним… Вот бы так!..
    


           ***
    Глубокой осени уединенье,
    Отрадно томное забвенье,
    Бродя по опустелым паркам,
    Аллей нагих деревьев аркам.



           ***
    Туманный парк, пустынный уголок.
    Застыла (мраморная) статуя любви,
    Журчит размеренно поток,
    Теченье времени-воды…



            ***
    Какой туман, какая красота,
    Все замерло в осенней тишине,
    Полупрозрачна, призрачна вода,
    Мир словно бы во сне…         

 



            ***
    Уныло Осень обнажила
    Листвы пестреющий убор
    И наготу ветвей явила,
    Промозглый у прудов простор…




            ***
    Мост отражается в пруду,
    В тишине опавшей
    Осенней листвы…




           ***
    Задумчивая Осень парки посетила;
    Туманна сень в долинах мирных,
    Скульптура белая от холода застыла,
    Умиротворенье, тишина аллей пустынных…

    или

    Задумчивая Осень парки посетила,
    Вдохнула непроглядные туманы,
    Деревьев поредевшие уборы озлатила,
    Умиротворения неся прохлады.



        ***
Дубовая аллея. Ветер лютый
Последнюю листву с ветвей срывает,
Становится мир хладным, неуютным,
Душа в тревогах и волненьях замирает.



       ***
Один по парку я гуляю,
Томимый горестью забот,
С осенней грустью созерцаю
Хлад посеребренных стылых вод.



            ***
    День зимний солнечно блистал,
    Но краток миг, пора проститься,
    Закат румяный на белоснежность покрывал
    Сквозь ели сонные ложится…
    Блестят еще суровые сугробы,
    Белеет каменный, застывший мост…
    Вечере, таинство Природы,
    Ночной ступает уж мороз…
 
(здесь ближе к Весне…)
 
          



В Павловске…



            ***
    Прошли мятежные года,
    Уж сердце боле охладело,   
    Настала зрелости пора,
    Цветенье мая отлетело*.

    * про мои годы   


 
            ***
    В краю спокойствий и уединений
    Обитель мирная трудов и вдохновений,
    Низина Павловского парка,
    Где воды льет река Славянка,
    Вступаю я в задумчивые сени,
    Приют тенистый нежной лени,
    Чтоб отдохнуть душой от суеты, забот
    На ниве вольной в тишине лесов…



             ***
    В тени развесистого дуба на скамье
    Мечтала Дама с томиком Рене (с этюдами Моне).



             ***
    На соснах Павловского парка,
    В глуши заманчивых лесов,
    Поют призывно белки, манко,
    Прося еду… спеша под кров.



    Примечание. Гуляя по Павловскому парку в леске я нашел пару брусничен. Это увидела белка и тут же подбежала ко мне, встав на задние лапы, а передние направив ко мне: мол, дай мне! Пришлось отдать ей бруснику…



            ***
    Любимая Богиня Женщин –
    Цветочная Богиня Флора,
    Любительница всех растений
    В венке – для красоты убора.



            ***
    Зимою Флора овдовев,
    По осени всех потеряв детей:
    Цветы, плоды Ее дерев, -
    Печальна в царствии теней.

    Весны настанет пробужденье
    И на следах самой Зимы,
    Встречая Флоры появленье,
    (Предвестьем Флоры появленья)
    Ее подснежники видны. 



            ***
    Сатир целует нимфы грудь
    У голубого чистого истока…
    Та прилегла полунагая отдохнуть,
    И рядом он в томлении глубоком (в томленье легком).



            ***
    Явилась Флора средь цветов
    Весенней танцовщицей,
    На первой зелени лугов
    Любви и радости девицей.



            ***
    Легко взмывает танцовщица
    Над грешной, бренною землей,
    Вольна, свободна, словно птица,
    Все чувства выразить собой.



            ***
    Приветствую тебя, мой мирный уголок,
    В сени трудов и безмятежной лени!
    Славянки тих неторопливый ток,
    В лесу приют отдохновений.

    Настало солнечное лето,
    Природа свежей зеленью одета,
    Прохладно у купального ключа
    Хранительницы нимфы родника.

    Каникулы. Отрадная пора.
    Предаться можно в тишине забвенью…
    Купаться, загорать, гулять до самого утра
    И наслаждаться ленью
    (В видений сладостном бреду,
    В подушку утыкаясь по утру).

    Весь день беспечно проводить,
    По лесу летнему бродить,
    Внимая птиц веселых пенью,
    Иль рыбу на реке удить,
    Предавшись томному теченью…



            ***
    Вечор. Туманная прохлада
    Низины долов устилает,
    Последний отблеск розовеющий заката
    Просторы неба покидает… (находит сумрак)



                ***
    В Павловском парке
    Звучание архитектуры
    Гармонией тишины.



                ***
    …И дни за днями здесь проходят,
    Пейзаж меняя живописный,
    Картины, тая, в небытие уходят,
    Лишь обновляя облик истый.



                *** 
    (В Павловск на отдыхе)
    Любо-зелено в долине,
    «Башня девы» у реки,
    Водопад шумит в быстрине;
    Лета лёгкие деньки
    С облаками проплывают,
    А куда – того не знают…



                ***
    Плавно реченька стремится,
    Плавно отдых длится-длится…
    А всё ж быстро протекает,
    С облаками исчезает...



                ***
    Как в юности, с надеждой, рано
    Под своды греческого Храма
    Вступаю я, наукой осенённый,
    Античным идеалом вдохновленный…
    Но миновались уж года,
    И прежний я, уже не я,
    Мои мечтанья поостыли,
    Имеет разум свой предел,
    Иные чувства, тише силы,
    Мой ум в надеждах (стремленьях) охладел.


               
     Примечание. Там, на окраинах Павловска, где высится колонна «Конец света», по осени ложатся последние солнечные лучи перед закатом, -  как символично!..



                ***
    Вечор; темнеет космос;
    Осенние дремотные картины;
    Река плывет… и холод
    Окутал живописные руины…



                *** 
    Муз поэтичных тенистый уголок,
    Под вашу упоительную сень,
    Деревьев прохладительную тень,
    Я, странник, вновь притек
    Найти отраду вдохновенья
    У вашего приветливого круга;
    Примите ж в сень поэта-друга,
    Что среди вас искал спасенья.



                ***   
    Павловский парк,
    Эркер уютный
    С видом на сад
    Опавший, безлюдный,
    Осенью тихой,
    Унылой, пустынной…
    Как тут приятно
    Зимой и весной!
    И летом отрадно
    В гостиной лесной.



    Пенаты юности моей…



            ***
    Лето наступило,
    Роза зацвела,
    В Павловск поманила
    Юность-жизнь* моя…
    Древние герои,
    Русские цари,
    Музы, тишь Природы,
    Счастья дни мои…

    *былое, пережитое в юности в Павловске, моей колыбели…



           ***
    Пейзаж пред Павловским дворцом 
    (Дыхание Италии далекой),
    Воссозданный художником-Творцом
    В глубинке русской одинокой*…

    *дабы побудить посетить Ее уединение…



            ***
    Белоколонный отзвук древних
    В полях России далеко:
    Усадьб уютных, мерных
    Античной кисти полотно*…

    *о Павловском пейзаже…



            ***
    (в Павловске)
    Здесь каждый памятник мне дорог,
    Здесь каждый дорог прошлый лик,
    Я здесь брожу частенько легок,
    Внимая жизни каждый миг…

    На небе ясном облака,
    Славянка - мирная река…
    Стожки покошенной травы,
    Где с Кантом проводил я дни…

    Повсюду живописные картины,
    Тенистые приюты, уголки,
    Прибежища античности… Натуры виды,
    Берёз высоких шум листвы…

    Да, здесь душой я пробудился,
    Здесь много мудрецов постиг,
    Здесь с древней Грецией сдружился,
    Здесь русский дорог стал мотив.

    Все здесь отрадно мне, все мило,
    Сроднился здесь судьбой своей;   
    Спокойно не пройти мне мимо
    Пенатов юности моей…


 
    Примечание. «Очарованный красотой Павловского парка, Жуковский в 1816 году написал стихотворение «Славянка», в котором вос¬пел живописную долину реки, ее окрестности и художествен¬ные памятники парка.

    Славянка тихая, сколь ток приятен твой,
    Когда в осенний день в твои глядятся воды
    Холмы, одетые последнею красой
    Полуотцветшия природы.

    И вдруг пустынный Храм в дичи передо мной;
    Заглохшая тропа, кругом кусты седые;
    Между багряных лип чернеет дуб густой
    И дремлют ели гробовые.

    Лишь ярким заревом восточный брег облит,
    И пышный дом Царей на скате озлащенном,
    Как исполин, глядясь в зерцало вод, блестит
    В величии уединенном...

    Любопытно, что поэт описывает Павловский парк в ту по¬ру года, когда накануне листопада, расцвеченный всеми крас¬ками природы, он особенно красив — осенью.

    Частым гостем в Павловске бывал И. А. Крылов, кото¬рого императрица всегда выделяла среди гостей, относилась к нему с особой лаской и вниманием. В 1823 году во дворце был поставлен домашний спектакль, в котором разыгрывалась в лицах басня Крылова «Демьянова уха». Сам автор изобра¬жал Фому, радушного хозяина — князь Ф. Голицын, а княги¬ня Хилкова выступала в роли хозяйки, сварившей «на славу» уху, которой хозяин настойчиво потчевал гостя…»


   
        ***
    Как будто издавна знакома
    Мария Федоровна – Домна(1),
    Хозяйка Павловского парка,
    О нем заботясь, словно парка*,
    Его творец и вдохновитель,
    И ныне дух его хранитель.

    *богиня судьбы

(1) Домна – древнеримская Госпожа, Хозяйка, Домина (имя одной из древнеримских Императриц)

 

 

 

 

Трон Императрицы Марии Федоровны с львиными когтями (когтями царственной львицы) 
 

 

 

 



                ***
Приветствую тебя, хранительница Павловского парка,
(Судьбы с ним нитью связанная парка)
Хозяйка! Антики родня! (Сестра)
Колоннами размеренная арка
Хранит от непогод тебя.



                ***
Идя к Императрице на поклон,
Подходишь – словно к трону госпожи,
Возвышенно сидящей над тобой
Хозяйкой, говорящей, мол, склони
К нарочной туфельке лик свой:
Для поцелуя выставлена ножка,
Бродившая по Павловским дорожкам…
В пол-оборота сидя властно,
Императрица царственно прекрасна.
И, словно римлянка, хозяйскою рукой
Всевластно оперлась на царский трон.



                ***
Колонный купол – арка;
Хозяйка Павловского парка
На троне с львиными когтями
Сидит Императрицей перед нами…
Улыбку на лице храня,
Взыскуя сверху поклонения:
Как раз покоится Ее туфля
На уровне моего лица,
Словно ожидая поцелуя…
Поди, перед Императрицею постой,
Как перед своею госпожой!..
Смиренно туфлю Ей целуя,
Торчит что из-под римской столы
Домины царской на престоле,
Возвышенной в сиятельном венце;
Поди и поклонись Императрице!
И будь Ее слугой везде…
(Гуляя по Ее владеньям налегке).



                ***
(Надушенная) перчатка Императрицы…



                ***
Поэт Жуковский, чтец Марии,
У ног Императрицы сидя,
Читал стихи Ей лишь о мире,
Щадя и теша чувства милой.



    Символично немецкое кладбище… (не ходите на Русь войной, басурмане!) Домна немецкого кладбища… (как отмечается, на выбор места кладбища повлияло и то, что Мария Федоровна была немкой).

 

 
(«после освобождения Павловска кладбище было уничтожено - все кресты срубили, могильные холмики заровняли, а сверху посадили цветы. Однако в 2002-м году были проведены работы по эксгумации тел. Всех немецких солдат перезахоронили на кладбище в Сологубовке, а тела испанцев отправили на родину.»)

    Примечание. Из книги о Павловске: «Здесь Великая Княгиня—полная хозяйка,—писал о ней историк М. И. Семевский.—Все ее старания клонятся к соз¬данию из Павловска летней резиденции, если не по роско¬ши, то по изяществу и по художественной обстановке, могущей соперничать с другими резиденциями». Он отмечал, что Павловск—вполне художественное произведение вели¬кой княгини.
    «Все Павловское, как тогда называли Павловск, с появле¬нием Камерона вдруг ожило, одухотворилось. Каждое про¬изведение Камерона содержало в себе определенную идею, мысль или символ, еще в большей мере усиливающую его художественное значение. Среди чарующей красоты приро¬ды с большим вкусом он ставит архитектурные украшения, никогда не смотря на них только как на красивую декора¬цию»,—писал художник и историк архитектуры, первый ди¬ректор музея-заповедника «Павловск» В. Н. Талепоровский.
    Камерон бережно изменял территорию будущего парка, максимально учитывая возможности и красоту местности. Зимой 1779 года зодчий составил план разбивки парка и раз¬работал несколько проектов декоративных построек, а уже весной в парке Павловского начались строительные работы.
    Кроме Камерона, над созданием павловских шедевров тру¬дилось целое созвездие выдающихся архитекторов —В. Брен на, А. Воронихин, Дж. Кваренги, Ж. Тома де Томон и К. Росси. Зодчие, дополняя друг друга, создали удивительный по цельности архитектурно-ландшафтный ансамбль, один из са¬мых красивых пейзажных парков в мире.
   
    Со временем образ жизни владелицы дворцово-паркового ансамбля немного изменился. По совету доктора, Мария Федоровна стала заниматься верховой ездой. Лошадь была небольшая, с мужским седлом. На императрице обычно был надет фиолетовый бархатный шитый золотом кафтан ниже колен, белые панталоны и шитые золотом полусапожки, на голове бархатная шляпа с околышем и пером. Прогулка верхом занимала около часа, и после возвращения государыня пила кофе и занималась различными делами — разбирала почту и принимала доклады. Обед начинался в четыре часа.
    Иван Андреевич Крылов особенно любил бывать на этих обедах, так как был известным в столице любителем хорошо поесть. Крылов пробовал все блюда, что приносили и ставили на стол. Так А. Н. Оленин, сидевший как-то рядом с ним на таком обеде, шепнул Крылову на ухо: «Да уймись, Иван Андреевич, будь немножко повоздержанней: дай же ты Государыне возможность хоть чем-нибудь тебя попотчевать...».
    Неуемный баснописец отвечал тоже шепотом: «А ну, как не попотчует?». Однажды Иван Андреевич не смог присутствовать на очередном обеде в Павловске, и отправил туда стихотворное послание, которое и было зачитано за столом Марии Федоровне.

Обласканный не по заслугам,
И Вам и Вашим всем подругам
Крылов из кельи шлет поклон,
Где, мухою укушен, он
Сидит раздут, как купидон,
-Но не пафосский и не критский,
А иль татарский, иль калмыцкий!
Что ж делать?., надобно терпеть!..
Но чтоб у боли сбавить силы,
Нельзя ль меня Вам пожалеть?..
Вы так добры, любезны, милы, —
Нельзя ль уговорить подруг,
Чтоб вспомнить бедного Крылова,
Когда десерт пойдет вокруг?..
Поверьте, он из Ваших рук
Лекарством будет для больного.

    Растроганная стихами, Мария Федоровна приказала по¬слать пострадавшему от укуса мухи поэту фрукты и конфе¬ты. Она тепло относилась к И. А. Крылову. Зимой 1822 года у баснописца случился удар, и его частично парализовало. В доме Олениных он пролежал до весны следующего года, где за ним ухаживали и лечили. Весной Мария Федоровна узнала о болезни Крылова, и тотчас попросила Оленина перевезти поэта в Павловск, что и было сделано. Радушная хозяйка дворца считала, что здесь известный поэт быстро поправится. И действительно, свежий воздух и спокойная обстановка способствовали полному выздоровлению Ивана Андреевича, который 15 июня 1823 года в Розовом павильоне даже оставил свой автограф — басню «Василек», посвящен¬ный вдовствующей императрице.

В глуши расцветший Василек
Вдруг захирел, завял почти до половины,
И, голову склоня на стебелек,
Уныло ждал своей кончины;
Зефиру между тем он жалобно шептал:
«Ах, если бы скорее день настал
И солнце красное поля здесь осветило,
Быть может, и меня оно бы оживило?» —
<...>
О вы, кому в удел судьбою дан Высокий сан!
Вы с солнца моего пример себе берите! Смотрите:
Куда лишь луч его достанет, там оно
Былинке ль, кедру ли — благотворит равно
И радость по себе и счастье оставляет;
Зато и вид его горит во всех сердцах,
Как чистый луч в восточных хрусталях,
И все его благословляет.»
   
    Последним владельцем Павловска был сын великого кня¬зя Константина Константиновича, князь императорской крови Иоанн Константинович, старший сын в семье. После его рождения (в Павловске), в 1887 году, отец великий князь Константин Константинович написал страшную колыбель¬ную, грустную и пророческую.
   
Спи в колыбели нарядной,
Весь в кружевах и шелку,
Спи, мой сынок, ненаглядный,
В теплом своем уголку!..
В тихом безмолвии ночи
С образа, в грусти святой,
Божией Матери очи
Кротко следят за тобой.
Сколько участья во взоре
Этих печальных очей!
Словно им ведомо горе
Будущей жизни твоей.

    Семья зимой жила в Мраморном дворце и для новоро¬жденного там устроили детскую спальню в русском стиле, причем официально она имено¬валась—опочивальня. Констан-тин Константинович любил все русское, и это отражалось на повседневной жизни его семьи в самых необычных формах. Так, ванную называли—мыль¬ная, а детскую комнату для игр—гуляльня. По воспомина¬ниям одного из сыновей вели¬кого князя—Гавриила, отно¬шение родителей к детям было следующим: «Отец был с нами строг, и мы его боялись. „Не могу" или „не хочу" не должны были для нас существовать. Но отец развивал в нас и самостоя¬тельность: мы должны были делать все сами, игрушки держать в порядке, сами их класть на место. Отец терпеть не мог, ко¬гда в русскую речь вставляли иностранные слова, он желал, чтобы первым нашим языком был русский. Поэтому и няни у нас были русские, и все у нас было по-русски».

    Штраус сразу поставил условие, что во время концертов обеды подаваться не будут — пока посетители вкушали раз¬личные яства, играл военный оркестр.
    Отсутствие ярких личностей в управлении оркестром и неспособность привлечь звезд привели к тому, что интерес к музыкальным вечерам в Павловске упал. Определенную роль сыграли и революционные события 1905 года, особенно грубый разгон зрителей полицией по надуманным основаниям, причем на помощь полиции были призваны регулярные войска, готовившиеся стрелять боевыми патронами по люби¬телям классической музыки.

    1930-е годы были самыми трудными в судьбе коллек¬ции Павловского дворца. В это время советским государст¬вом было продано огромное количество бесценных музей¬ных экспонатов — французские гобелены, немецкий фарфор и мебель из ценных пород дерева. Ущерб от этих действий стал невосполнимым для музейного фонда. При директор¬стве Задрожжило Павловский дворец-музей вновь обрел са¬мостоятельность, в его состав помимо парка, включили еще и Староконстантиновский дворец, Розовый павильон и Алек сандровский парк.
    Перед Великой Отечественной войной в музее сменилось множество руководителей, и основной опыт большинство из них получили в армии, а к культуре отношения не имели. В январе 1941 года последним предвоенным директором стал Иван Кондратьевич Микрюков, и ему выпала обязанность руководить спасением коллекции перед надвигающейся арми¬ей немецко-фашистских захватчиков.

    Аделаида Сергеевна Ёлкина, хранитель Павловского музея-заповедника в своей книге об А. И. Зеленовой привела один ин¬тересный случай, произошедший в конце 1930-х годов: «В один не очень светлый день приехал писатель Алексей Толстой с не¬допустимой миссией — выбрать несколько предметов обстанов¬ки, в основном мебель красного дерева, для своей квартиры.
    Он прошел по музею, указывая на столы и кресла, которые желал иметь у себя в Детском Селе, ему особенно понравился стол из Библиотеки южной анфилады. Шествовал невозмутимо, в полной уверенности, что своим желанием оказывает честь и этому дворцу, и не¬понятливым сотрудникам, которые почему-то всполошились и побежали за начальством. Анна Ивановна медленно вышла ему навстречу и удивленно ласково улыбнулась:
    — Алексей Николаевич! Вы ошиблись дверью. Это не склад ваших вещей, а государственный музей, и он —непри¬косновенен. Я вас очень прошу сейчас уехать и вернуться в наш дворец только тогда, когда вы сердцем поймете разни¬цу между этими двумя формами собственности.
    Граф в раздражении хлопнул дверью и больно прищемил Анне Ивановне руку.
    — Это означает, что отныне, к нашему счастью, мы на¬всегда лишены удовольствия его лицезреть».

    Ждут своих мастеров Константиновский дворец, Трель¬яж и Елизаветин павильон. Нужно восстановить ворота Павловского парка. А впереди у музея восстановление до-мика Крик и Старого Шале. Возможно, в будущем, и остров княгини Ливен приобретет свой первоначальный вид.
    С идеей воссоздания Павловского музыкального вокза¬ла, принесшего городу мировую известность, не так давно выступила Ассоциация издателей Санкт-Петербурга и Се¬веро-запада, а для реализации грандиозного плана созда¬ли специальный фонд «Павловский музыкальный вокзал». Было бы правильным на месте геомагнитной обсерватории открыть музей, который бы стал центром популяризации научно-технических знаний.
    Придет время, и Павловский музей-заповедник вылечит свои раны, вернет свой блистательный первоначаль¬ный вид. И тогда его посетители найдут здесь небольшой уголок романтической эпохи давно ушедших веков. Гуляя в парке жарким летним днем, они почувствуют атмосфе¬ру упоительной неги и блаженства, а сидя на берегу реки Славянки, услышат тихое пение этой загадочной чародейки Павловска.

    Историк искусства М. В. Алпатов писал: «Павловский дворец — это последний в России императорский дворец крупного исторического и художественного значения. И вместе с тем он заметно приближается к типу рядовой дворянской усадьбы. Павловск создан не для балов, не для торжественных приемов, но для одинокого, погруженного в думы человека, и потому вода в Павловске — это Славянка тихая», которая своим извилистым течением ведет гуляющего вдоль берега, пробуждает в нем потребность идти на поиски чего-то, хотя и несбыточного, но прекрасного»…



               ***
    У Павловского Бельведера,
    Чей гармоничный символ – мера,
    Царей, Цариц воспоминая род,
    Гулял и я над лоном вод…
    Души моей заветная отрада –
    Скамья поэта, парк, дубрава…
    Славянки мерное теченье
    Уносит времени значенье…



   В Павловске

    Глухой, сокрытый уголок;
    В лесной глуши журчит поток...
    Все здесь течет неторопливо,
    Все сердцу здесь настолько мило!
    Вот Бельведерский Аполлон,
    Всему глава, всему закон,
    В кругу харит и муз парит,
    С колчаном, луком за спиной
    В леса на девственный покой...

    Дриады, нимфы, здесь порой
    Шумят весельем под горой;
    К себе поманят, призовут,
    Когда купаться вдруг идут…



             ***
    Глухой дремотный сад,
    Приют скучающих дриад;
    Под сению густой потаены
    В уединеньи мирные скамьи.

    И я, словно заплутавший Пан,
    Присел в тени укромной отдохнуть,
    Достал с вином заветный жбан –
    На отдыхе в тиши хлебнуть. 

    Примечание. «Не любящий одиночества, не любит свободу»



            ***
    В глухом лесу Сатир с Амуром:
    Веселый похотливый Фавн
    И с ним проказник (игривый) мальчуган,
    С любви коварным луком.
    В тени дерев у родника
    Разбойничая пара,
    Любви пиратской кара,
    В засаде нимфу стерегла,
    Когда придет та обнажиться
    И в водах чистых прохладиться…



            ***
    Гуляет Вакх, увитый плющом,
    С подъятой чашею вина;
    В руке обильная лоза
    Плодами зрелыми угрузща.



             ***
    Бахус, пьяный бражник,
    Ветвью виноградною прикрытый,
    Льет вино, проказник,
    Краснощекий, розоликий.



             ***   
    Хариты в плющевых венках –
    Себя подобя Вакху,
    Смеясь, резвились на лугах
    И прилегли в тени прохладной
    Под лиственный навес
    Густых развесистых древес,
    Босыми пятками сверкая,
    С травинками в устах,
    Друг с другом говоря, играя,
    И отдыхая во сенях.

               
    Примечание. Сапфо – почитательница трёх граций, харит – богинь радости и веселья: Аглаи (красоты), Евросины (радости), Талии (цветения).



              ***
    Юный Вакх с чашею вина
    Пьяный бродит по тропинкам сада (парка),
    То идет, качаясь, песни бормоча,
    То под дубом сладко отдыхает. 



              ***
    …и я на дуб повесил лиру
    В дар поэтичному кумиру;
    Ее в тумане парка Пан,
    Подкравшись к дубу незаметно,
    Тихонько тронет по струнам,
    Звук страсти пробуждая лестно,
    И, испугавшись Аполлона,
    Скорей сокроется в листве
    Густой в глуби шатра лесного,
    У нимф пугливых в тишине…
    Увидев лиру, может, муза
    Ее задумчиво возьмёт,
    Перстами легкими искусно
    По струнам бегло проведет,
    И звук божественный польется,
    Пленяя звучностью в тиши,
    Отрадно в сердце отзовётся
    В лесной затерянной глуши…



             ***
    В Павловске лиру свою я повесил…
    Пусть прозвучит иному струной.
    Здесь среди муз Аполлона я встретил,
    Здесь обретал поэтичный настрой.



              ***
    Дождем умоюсь с чайной розы,
    Благоухающей в цвету…
    Пройдя, прогромыхали грозы,
    Свежо дышать, туман в саду (лесу).



             ***
    Под сенью леса музыкальный павильон,
    Аристократизма простота и лаконизм уюта,
    Внутри пустынных зал простор, -
    Храм муз, гармонии и вкуса.



              ***
    (в Павловске)
    Любви небесной павильон

    или

    Любви небесный павильон

    Небесный лёгкий павильон
    В тончайших голубых тонах,
    С резьбой античной на стенах;
    Вверху с амурами плафон.
    Высокий, светлый и просторный,
    Куполообразный и колонный,
    С оранжереей, птицами, цветами
    И экзотичными садами,
    Приют цветочной Флоры,
    Сестры любимицы Помоны;
    Фонтан (родник) с журчащею водой,
    Поящий влагой, дух лесной;
    По центру ангел-вдохновитель,
    Амур счастливый во плоти,
    Ребенок, первенец любви, –
    Царицы мирная обитель.

   

    Примечание. Купил в Павловске сказки Пушкина на английском языке (и еще на немецком есть), местами ничего звучит… ведь можно же перевести! Хотя не хватает пушкинской разговорной речи, простоты… но остался доволен и оформлением палех…



            ***
    Ранняя Осень в Павловском парке,
    Шумно шуршит золотая листва;
    Нити судеб божественной прялкой
    Время вплетает в узор сентября...



            ***
    Поздняя Осень в Павловском парке,
    Сиро темнеют пустые скамьи,
    Листья пожухлые... вислые капли,
    Небо затянуто... сыро, дожди...



            ***
    Осень туманом прохладным дышала,
    Ветви, стволы под дождем обнажала,
    Листья пожухли, унылость древес,
    Каплями сонно украсился лес...



            ***
    Люблю Природы я картины.
    Пейзажи дней неповторимы.
    Люблю, гуляя, созерцать,
    И жизнь свою переживать.



            ***
    (В Павловске)
    О, дорогие мне дубравы,
    Под вашу сень ступаю я,
    Искатель вечности без славы,
    Простите всё, мои друзья!..

    P. S. Если Пушкину было близко Царское село… то мне боле по душе Павловск… можно сказать, он – моя духовная колыбель… обитель… здесь я любил гулять и придаваться размышлениям в любое время года…



            ***
    В сем парке музы в тенистых уголках
    Под сенью девственной древес
    Стоят в уединении, молчат,
    Лишь смотрят на прибрежный лес…



             ***
    Искусство скульптуры – в камне воплотить живые черты, отразить эмоции, переживания, движения… и души… естественность и живописность натуры и одеяний...



             ***
    Скульптура: Стыд
    Обнаженной невинности…
    Перед нагим Богом любви.



             ***
    Вокруг скульптуры обнаженной
    Витают ноты муз…
    Поэт, воображением плененный
    Взволнован (охвачен) гением искусств. 



             ***
    Да, я заметно изменился,
    Но музы в окружении Аполлона
    Все те же…



            ***
    Я пригляделся к Музам в Павловске повнимательнее, поближе... и они как будто прекраснее прежнего предстали мне...

    Все те же статуи,
                а сколько лет прошло?
    Не все меняется так быстро,
    Воды немало утекло,
    Ах, был же юн я присно!

    Студентиком усатым
    Между молоденьких девиц,
    Порою бородатым,
    Иль брит и бледнолиц.

    Воспомнится История России…
    И нет как будто никого,
    Исчезли поколенья… или?..
    Защемит сердце небытьё*… 

    *я словно провалился к историческим поколениям России…

    Примечание. Если бы меня спросили, что вы больше всего цените на свете, то я бы ответил: замечательных людей…


    P. S. Вспомнил я Университет, каким молоденьким я был тогда и как учился (на отлично), будучи единственным парнем в группе девиц на лоне Природы… То были самые мои счастливые годы жизни, наполненные музами, науками, юностью, творчеством, размышлениями… ну и студенческой жизнью не только в узкой компании…


   
             ***
    (о Павловском парке)
    Графиня северных земель
    По возвращенью из Европы
    Облагоустроила сей парк досель
    На славу творчества свободы…

    И этот парк – моя отрада,
    Приют и неги, и трудов,
    Уединенных дней награда,
    Где дух мой волен и здоров.

   
    Примечание. Кстати, князь К. Р., поэт, владел Павловском… По нраву мне и его стихи… Хозяевами парка были Мария Федоровна и Константин Константинович…



             *** 
    Заботливой рукой Хозяйки
    Преобразился Павловск, парк,
    И я – цветок, расцветший на лужайке,
    Вдохнул в себя весь здешний аромат.

    Здесь был и царственный поэт*,
    Владетель… крови высший свет,
    Князь Константин… что не избег
    Влиянья здешних поэтичных мест.

    И умер в Павловском дворце,
    В своем рабочем кабинете,
    Превыше – в поэтическом венце,
    К чему стремился все же в свете.
               
    *псевдоним К. Р. (Константин Романов)



            ***
    По берегам реки Славянки
    Бродил когда-то дикий финн,
    Для государств все земли манки,
    Бывал здесь шведский паладин.
    Пока не пронеслась война,
    И принял земли внове Петербург,
    Великий, славный град Петра,
    С названием немецким, правда, «бург».
                (Правдабург)



            ***
    Дворцов задумчивая сень
    Былой Руси Императрицы
    Бросает в воды отраженье-тень…
    Промчались годы, словно птицы,
    И дале всё бегут, не ведая конца.
    (И так) красот задумчивой Природы
    Исчезнет тень воспевшего певца;
    Струятся мерно воды…
                не ведая конца…

 

 

 

 

 



            ***
    (Аполлон в гостях в русском зимнем царстве)

    Феб под Солнцем в зимнем саду,
    Снег блестит на морозном ветру,
    Небо прозрачно, бездонная синь,
    Всюду бело – куда взора не кинь…

    А за стеклянной верандой тепло,
    В залах просторных легко и светло,
    Вдоль колоннад стоят цветники,
    Чуждые холоду лютой Зимы…



    Примечание. То, что мой город величается городом-колонной, это мне отрадно, это мне по душе… Ибо древнегреческие и древнеримские города можно по праву именовать как города-колонны. Колонна является основным, первейшим символом их дворцов и храмов, колонна, устремленная ввысь, в небо… Расположенный ряд колонн – колоннада – служит символом гармонии, порядка и красоты, символом аполлоновского начала. (Не случайно Аполлон-мусагет в Павловском парке царит в окружении колонн...) Также можно сказать, что колонна является символом мужского начала... Дорическая колонна – символ мужественности, а изящная, ионическая колонна – символ женственности. Колонна является символом основательности, устремленности к вершинам, к превосходству, символом, основополагающим и украшающим дворцы, памятники и храмы – главные творения архитектуры и символы культуры вообще. Ибо сколько бы я не путешествовал и где бы ни был, то везде главными достопримечательностями являются именно дворцы – дома царей и знати, символы земной власти, и храмы – дома богов, символы божьей власти. А также памятники достижений и побед. И основополагающим их элементом является зачастую колонна... Колонна также является символом благородства. И на колонне часто возвышается Ника (или Вика - Виктория) – древнегреческая и древнеримская богини Победы, богини и символы вообще моей философии...


            ***
    Заходят тучи над рекою,
    Среди гармонии колонн
    С каскада смотрит Аполлон,
    Журчат по камням мерно воды...

       
    Санкт-Петербург назван «городом Колонной»… А города древней Греции и Рима не были ли городами колоннами, и что осталось от них? Кой-где колонны… символы Аполлона…



              ***
    В начале каскада каменный век,
    Природы творение – молнии блеск,
    С Природой в соавторстве был человек,
    Античных руин воссоздав монумент.


    В Павловске… http://starboy.name/tailand/pavl.html

 

    (сидя на ступенях Павловского дворца и глядя на Аполлона на другом берегу в золоте Осени… http://starboy.name/hindu/apol.html)

            ***
                Во глубине осенне-ясной
                Сокрылся белый Аполлон*(1),
                Насильник царственно прекрасный,
                Будящий солнечностью сон… 

                (1) Нагой явился Аполлон

    Неужели прекрасная статуя Аполлона не вселяет в женщин желания отдаться ему, быть изнасилованной им (хотя бы в воображении), неужели бог прекрасной телесности не украшает тайные ночные грезы женщин, не испепеляет их сексуальность до изнеможения?.. 

    Не знаю, когда женщины или мужчины видят прекрасные обнаженные статуи богов, героев, к примеру, Аполлона, Геракла, Давида, Венеры, Дианы и т.п., разве их не посещают фантазии, грезы эротического плана, связанные с ними?.. Разве они не будят воображение, либидо... часто направляемое на творчество или просто вливающее жизненную энергию?.. Этот тоже одна из сторон влияния искусства… 

   P. S. Мои прекрасные «насильницы» (возвышенные Госпожи) – Павловские Музы…



           ***
    У павильона трех граций на берегу озера у львов гранитных юный курсант, будущий офицерик миловался со своей возлюбленной… (романтичные картины Павловского парка…)



            ***   
    У львов гранитных на брегу реки
    У лона темных, зыбких вод
    Сидел задумчивый Парни*,
    Внимая отраженный небосвод…

    *поэт



            ***
    В старом сгоревшем доме взгляд из пепелища помраченного окна… на бушующую вне Осень… словно из подземного царства Аида… в мир… осеннего света…



    Примечание. В Павловске у храма Николая II находится заброшенное здание дома офицеров, под стать дворянской усадьбе, с пустыми глазницами окон. Вот было бы хорошо, если бы это здание превратилось бы в какую-нибудь школу, и вместо пустых мертвых глазниц, зияющих пустотой, там сияли бы живые глаза ребят, изучающих науки и искусства…   

 



            ***
    (от трех граций Павловска в низине)
    По виду Замок укрепленный
    Далекой Швеции времен*,
    Над холмом стойко вознесенный;
    Зубчатка башенок-корон...

    Подале вниз к глухим местам,
    Вдоль вод спокойных и унылых,
    Поближе к девственным лесам
    Остан руин полузабытых...

    (http://www.starboy.name/turcia/zamok.html)

    *Замок БИП (Большая игрушка Павла) – отголосок павловских времен, изначально на месте было возведено шведское укрепление...

    Примечание. Справка. «Миниатюрная крепость Бип (арх. В. Бренна) появилась на месте Мариенталя, стоявшего там, где некогда были укрепления шведского генерала Краниорта. Она должна была напоминать средневековые замки-крепости: ее окружали валы и рвы, через которые были перекинуты подъемные мосты, с бастионов грозно смотрели пушки, возвышались башни,- казалось бы, все основательно, массивно, всерьез. И все же крепость воспринималась скорее как эффектная декорация, а не как реальное укрепление, хотя при Павле здесь действительно размещался гарнизон, несший службу со строжайшим соблюдением всех правил устава.
    Главную часть крепости составляла круглая башня с коническим куполом, соединенная наружным ходом по кровле с другой башней, ощетинившейся зубцами. Еще одна башня, четырехугольная, с большими часами, бой которых слышался далеко вокруг, поднималась над главными, так называемыми Никольскими воротами. На валу была укреплена доска с надписью: "Вал сей остаток укрепления, сделанного шведским генералом Краниортом в 1702 году, когда он, будучи разбит окольничим Апраксиным, ретировался через сей пост к Дударовой горе".
    Крепость Бип была не единственным военным сооружением в Павловске конца 90-х годов XVIII века. В сентябре 1797 года весь город обнесли валом, при въездах оборудовали гауптвахты, - словом, как писал впоследствии один из историков Павловска, "военный элемент сделался владычествующим". Один за другим следовали императорские указы, жестко регламентировавшие жизнь и быт горожан. Один из них требовал, например, "чтобы во время высочайшего присутствия в городе не было ни от кого произносимо: свистков, криков и не дельных разговоров". На плацу перед дворцом и в других местах долгими часами маршировали солдаты. Горе было тому, кто привлек бы к себе царское внимание какой-нибудь оплошностью! Тяжелее всего, конечно, приходилось "нижним чинам" - за любой пустяк их прогоняли сквозь строй и нередко забивали насмерть, - но и офицеры не могли чувствовать себя в безопасности от диких проявлений гнева самодержца.»



            ***
    На берегу реки Славянки
    Под ве’твями (развесистых) берез
    Сидел я… в Бипе-Замке
    Увидев диву, утро грёз…

    В лучах златого Солнца
    По осени златой
    Я зрел на вод оконце,
    На тину, трав застой…



            ***
    Ах, Весна, - моя сестрица!
    И Зима – моя сестра, -
    Плесть узоры мастерица,
    И морозна, и бела.

    Осень, Лето – тоже сёстры, -
    Всех люблю на свете я, -
    То ли блёклы, то ли пёстры, -
    Все сезоны – мне родня. 



            ***
    Осенние грации… (Грации Осени…)



            ***
    Над водами трех граций дом
    С античной колоннадой,
    Изящно девушки предстали в нем
    Божественной триадой...

 

 




           ***
    Подснежников зеленая поляна,
    Весенний дождик моросит,
    Я жизни полон… полупьяно
    Гуляя средь лесных харит…



           ***
    Весенний бред…
    Весною я в бреду,
    Как опьяненный музою поэт,
    Вдохнувший первую Весну.



           ***
    Два льва у вод сложили лапы
    На спуске мраморно-колонном…
    Весенний ветр ласкает травы
    Природы вновь новорожденной…



            ***
    Трех граций красота…
    Весною обнажилась,
    (Покой и тишина…)
    В парк Павловский (вселилась,)
    Пришла Весна,
    Природа наново родилась…
   
    На скрипке Штраус заиграл…
    Как будто памятник ожил,
    И пробудился, и восстал,
    И музыку с Природой слил…
 
 

    Примечание. «Новым памятником пополнился город Павловск в 2003 го¬ду, когда у Пяти углов, рядом с Павловским дворцом, была открыта бронзовая статуя композитора и дирижера Иоганна Штрауса (уменьшенная копия памятника в Вене). Памятник знаменитому маэстро был открыт в городском парке столицы Австрии 26 июня 1926 года, и скульптура, покрытая позоло¬той, является там одним из элементов сложной многофигур¬ной композиции, созданной скульптором Эдмундом Хельмером в 1906 году. Установить в Павловске памятник Штраусу предложил генеральный консул Австрии в Санкт-Петербурге Том Вестфельт. Отлитый в Австрии монумент был торжественно открыт внучатым племянником короля вальса Эдуар¬дом Штраусом. «Это случилось в минувшую субботу непо¬далеку от Павловского дворца музея при большом стечении народа,—писала об открытии памятника газета „Невское Время".— Природа, видимо, сменила гнев на милость, и яркое солнце сопутствовало столь радостному событию. Оркестр играл вальсы Иоганна Штрауса, а у памятника собра¬лись поклонники творчества австрийского композитора.< ...> Монумент передается в дар Петербургу в связи с 300-летним юбилеем и в связи с проведением фестиваля. При этом одна из австрийских дам, кстати, вспомнила афоризм Цицерона о том, что если поставить памятник какому-либо человеку, то тем самым мы возвращаем его душу. И с этой точки зрения совершенно очевидно, что Иоганн Штраус вернулся в Пав¬ловск, чтобы больше никогда не покидать его».

    Примечание. Штраус, по тогдашнему современному мнению, сочинял «музыку для ног» и в глазах дворянства (и императора) был «капельмейстером» (уж точно недостойным руки дочки графа). Пушкин был «сочинителем», к которому также небрежно относился «высший свет», «аристократы»… Но прошло время, и кто остался во времени? Штраус и Пушкин стали классикой, звездами, которые светят множеству культурных людей и по сей день. А кому интересны те «аристократы» прошлого? Так и во все времена есть лягушки, раздувающие щеки, и скромные сверчи… Извечное «право крови» против «таланта».    
      
   Штраус «музыка дождя» http://starboy.name/muzik/m1.mp3

   P. S. А это просто одно из моих любимых, по настроению… возвышенно-трагическое… аж мурашки по телу бегут, когда слышу… Пуччини Tosco fantasy http://starboy.name/muzik/m2.mp3

    Примечание. Сначала надо научиться слушать тишину, потом вчувствоваться в музыку, которая зазвучит на фоне тишины…   


            ***
    Фея, играющая на скрипке в лесу…



            ***
    Звучит в лесу, чаруя, скрипка,
    На ней играет фея слёз,
    Но, словно Солнца луч, улыбка
    Вас одарит, хоть каплет дождь.



             ***
    Старенький скрипач, -
    Музыка в душе, -
    Хоть исходит плач
    От смычка в струне.



              ***
    Скрипач одинокий осенней порой,
    Что слышит под сенью, шумящей листвой?
    Что ищет в круженье, дрожанье листвы?
    Он музыку слышит уж близкой Зимы…

 

              ***
    Предвестник, первенец Весны,
    Ее зеленой клейкости листвы,
    Еще не проходимец-оборванец –
    Душистый желтоглазый одуванец…



              ***
    Весна со свежею листвой
    Убранством парки посетила,
    Дохнула дождевой фатой,
    Скульптур натуры обнажила*…

    *по весне со скульптур снимают чехлы…



            ***
    (В Павловске у дворца…)
    Сегодня статуя любимая моя
    Сидит, грустит с цветком,
    Видать, влюбленного рука
    Ее принарядила днем…

(правда, здесь розы или осеннего букета не видно в руке…)
 



         ***
    Печальная девушка печально одна…

 
 



                ***
    Эрминия, печали дева,
    Сидит в тоску погружена,
    На руку опершись несмело,
    В любви задумчива одна.



                ***
    Эрминия, задумчивая дева,
    Дочь сарацинского царя,
    На руку опершись несмело,
    Грустит о рыцаре Христа.



  а)
              ***
    Приветствую тебя, о, девушка печали,
    Осенней грусти и тоски!
    Твои красы почти увяли
    В пустынном парке, навевая сны.


  б)
              ***
    Приветствую тебя, о, девушка печали,
    Осенней грусти муза!
    Твои красы почти увяли
    В пустынном парке ветра блюза*.

    *блюз – уныние, хандра


 



    Примечание. В России поэтам необходимо создавать мусейоны, прибежища муз... Да они и так существуют в столь поэтичных местах…



            ***
    Иногда я печатаю стихи, словно играю на фортепьяно, ударяя по клавишам… упоен их музыкой…

   

    Примечание. Генри Мортон. «Ничто так не убивает магию, как репетиция с ее постоянными срывами, атмосферой неминуемого провала и стремлением к недостижимому идеалу. У писателя и художника есть, по крайней мере, одно преимущество: они страдают в одиночестве.»



    Примечание. Понравились невзначай встреченные стихи:

(Хельги Нордкап) 
Павловский парк

«Мой старый парк, ты не узнал меня?
Я убежал от пыльных и зловонных
Кварталов, разговоров телефонных,
От сутолоки суетного дня...

Давай с тобой не будем помнить зла.
Я все простил - открой свои объятья.
Дотла сгорели все мои проклятья
И молодость бесследно отцвела.

Как блудный сын, вернувшийся домой,
Ловлю губами твой пьянящий воздух.
Российские немеркнущие звезды
Уверенно восходят надо мной.

Нам церемонность вроде не с руки,
Мой старый друг, прошу тебя - не надо...
Выстраивать торжественным парадом
Холеные гвардейские полки.

Ты встреть меня как прежде - тишиной
И трав увядших пряным ароматом.
Пусть бронзовый безмолвный император
Кивнет мне с пьедестала головой.

Укрой меня от взоров и забот
Толпы людей неблизких и случайных,
Прими в свои осенние печали,
В опавших листьев желтый хоровод.

И я твою промокшую листву
Прижму к губам, не ведавшим молитвы
И растворюсь в тени печальной липы,
И стану птичьим голосом в лесу...»



    (далее мои стихи)


           ***
    Садов весенних Флора,
    Цветы повсюду разбросав,
    Хозяйкою цветочного убора
    Весну явилась прославлять.

    Приветствую тебя, Богиня,
    Отрада Женщин и Цветов,
    Красот дарительница мира,
    Весны пленительных обнов.
    


           ***
    Тихая заводь… дурманят (душисты) луга,
    Полупритоплен мосток,
    Тени плывут – плывут облака,
    Детство уносит поток…



          ***
    Росной утренней зорицей
    Я с Природой молодею;
    Пахнет сладко медуницей,
    От дурмана я хмелею.

          

           ***
    (в Павловском парке)
    Средь ароматов роз
    Курится дамский запах табака,
    В чём сочетание? – вопрос –
    Тут самобытность такова:
    Напоминанье о Руси,
    Чей переливчат колокольный звон,
    Небесно-голубой выси,
    Куда глядится Аполлон…



          ***
    В Павловск гуляю, как по (на) картине…



          ***
    Питомца муз,
    Воспето лирою искусств,
    В душе я свято вспоминал,
    Когда по Павловску гулял.



          ***
    Чем приятны, привлекательны античные женские скульптуры? Лирою… а мужские? Эросом…



          ***
    (обращаясь к Венере):
    - Приветствую тебя, Богиня детства моего… и юности… да что там: зрелости и старости… Так ты всегда со мной…



         ***
    В тени изящной колоннады
    Воздушные аркады,
    На фоне антики скульптур
    С сестрою Лирою – Амур…
 


         ***
    Сетования Леопарди на упадок Италии, Латинии подобны сетованиям турок на упадок Османской империи, ну и т.п…



         ***
    В тиши изящных павильонов
    Воздушность, легкость куполов
    Небесно-голубых плафонов…
    Уединение затонов,
    Венера средь цветов,
    Влиянье антики богов.



          ***
    Венеры (потаенный) пруд
    Перед античной колоннадой;
    Нагой Богиня объявилась тут,
    Стыдливой девственной наядой.



          ***
    Венера (Афродита), прикрывая наготу,
    Рукой покров стараясь удержать,
    Другою сокрывает грудь свою,
    «Невинная» любви Богиня-Мать.



          ***
    Росой обрызганные розы
    В Венеры царственном саду
    Уж облетают, чувствуя морозы,
    Закрылись лилии в пруду.

    Одна Венера над водою,
    Рукою прикрывая грудь свою –
    Едва одеждами стыдливо наготу,
    Дрожит осеннею порою…



         ***
    Ночь. Рассеяна Луна.
    Парк осенний опустелый;
    Завывает ветр; листва
    На дорожке пожелтелой,
    С шумом падает, шурша…
   


         ***
    (к статуе богини любви)
    Гармония нагого тела,
    Пропорции – симметрии Творца:
    В ваянье Афродита млела,
    Ее плескалась красота.
    (Ее светилась красота.)   



         ***
    Облака нежность скульптуры,
    Грация, легкость движенья:
    Матери славной Амура
    В парке ваянье-явленье.



         ***
    (обнаженная) Венера зимой в России… продрогла…

 

   


            ***
    Церквушка в день весенний
    Средь первой зелени весны,
    Светла в день всеблагодарений*,
    Таясь небесной синевы…

    *когда все благодарят друг друга… в отличие от американцев, у русских весной… 1 мая…




            ***
    Поклонник нежной лени,
    Подушек друг, полузабвений,
    Я по утрам ленюсь,
    Вставать, идти мне охота,
    И я вам честно признаюсь,
    Как тягостна забота...
   



            ***
    Рассеяв сон лесных дриад,
    Гуляю я в лесу,
    Друг лени, поэтических забав,
    В задумчивом саду*...

    *диком саду рядом с лесом



            ***
    Глубокий осенний покой,
    Опавших дерев нагота,
    Листвы пожелтевшей ковер,
    Осенних небес синева.



            ***
     Средь эллинических колонн
     Грустит в тумане Аполлон
     В полуразрушенной ротонде;
     После дождя Природы сон,
     Журчит поток по камням водный…




            ***
    Приветствую тебя, мой Аполлон,
    В античной древности руинах,
    Снегами талыми покрытых,
    Восставшим (воссиявшим) средь колонн!

    С поднятым луком наготове,
    Мужской блистая красотой,
    Победоносной, огневой, -
    Навстречу творческой свободе!

    И из подножья бога света
    По камням, низвергаясь с круч,
    Бежит, кипя, Кастальский ключ,
    Источник вдохновения поэта(ов).




            ***
    Гордый Павл у италийской виллы, -
    Точно римский Император!..
    Краски осени унылы,
    Дремлет парк опалый… 




            *** 
    Осень в Павловском парке,
    Вазы и львы под дождём,
    Мокрые стынут террасы,
    Тихо, пустынно кругом.




            ***
    Глубокой осени дождливым днем
    Пред Павловским (классическим) дворцом
    Кентавров мост в тумане…
    Журчит Славянка под мостом,
    Уносит время всё кругом,
    Всё переменчиво в природной панораме.




  ***   
    Засыпан мост продрогшею (осеннею) листвой,
    Славянки плавное стремленье…
    Мир, тишина, забвения покой,
    Незримо времени теченье…
    (Дано нам время в ощущеньях*)
   
    *как проявление изменчивого материального мира, материя = время



         ***
    Дорожки Павловского парка
    Хранит прекрасный Аполлон;
    В тумане портик, колоннада, арка…
    В любое время года он,
    Взирая с луком с высоты,
    Глядит (хранит), застывший, парка сны.



          ***
    Дождей осенних      
    Туманный сумрак.
    Парковые музы.



           *** 
    Приветствую муз тайный уголок!
    В траве журчащий жизни ток,
    В сени ветвей родник глубокий,
    Поэта ключ чистейший, одинокий.




           ***   
    Меж соснами железная скамья
    Над водами реки Славянки,
    Где в размышленьях сиживал и я
    В затерянном английском парке…




           ***
    «Мой ангел, будь со мной!» -
    Загадочная надпись на скамье,
    На металлической приделанной доске,
    И в центре нимб сияет световой, -
    Надеюсь, то не голос смерти злой,
    А приглашенье (обращенье) доброе ко мне.




          *** 
    В мечтах, как Христос, налегке
    По поля бескрайней тропе
    Ушел я в заоблачны дали,
    Где только меня и видали…
    (Лишь солнце сияло во мгле.)




         ***
    У краснощёкой продавщицы
    Из русских сказок теремка
    Румяный пирожок с корицей
    Купил я, голод утолив сполна.




        ***   
    Старушка на скамье
    У старой тины
    Задремавшего пруда.
    Тартила…




        ***
     Парк Павловский,
     Застыв в природном естестве,
     Лесист, пустынен, дик и глуховат,
     В своем спокойствии так близок мне,
     Моей натуре он собрат.



        ***
     Задумчив я бродил тенистыми аллеями,
     Тропинками извилистыми и параллелями,
     Где за деревьями во мраморе дворцы,
     Словно красавцы, русские венцы, -
     Под Петербургом в пригородных парках
     Любил я время проводить в разгадках*.

    *вопросов бытия



        ***
    Перед Дворцом пейзажный парк,
    Прибежище лесных задумчивых дриад
    И нимф текучих и застывших вод,
    Где отражен небесный свод…
    Две вазы; полуразрушенный мосток,
    Ручья журчанье, жизни ток…
    Возделан парк заботливой рукой,
    Художником Природы, мастером искусств,
    И полон уголков идиллий антики былой,
    Где оживает гений чувств.



        ***
    (Английский живописный парк,
    Прибежище задумчивых дриад;)
    Покрытый тиной старый пруд,
    (В тиши раздолье уткам тут),
    Над речкой мостик покосился,
    Где с книгой я в тени забылся…



                ***
    Гуляя, созерцать
    Идиллические картины
    Павловского парка.


    
     Примечание. Я любил сидеть на каменной Трельяжной лестнице перед Мариентальским прудом, около павильона Трёх граций в русле реки Славянки и созерцать открывающиеся идиллические виды…


   
                ***
    В долине реки Славянки
    Спокойствие облаков… в слиянии
    С водной и земной стихиями.



                ***   
    Обитель муз и красоты –
    Под сводами кариатид,
    Из окон грации видны
    И собственного сада* вид.
   
    *собственного садика Марии Федоровны



                ***
    У «садика трех Граций»
    Марии павильон.
    Вергилий и Гораций
    Овеяли сей дом.
    Амуры, нимфы, лиры
    Повсюду воплоти.
    Приют уюта, мира
    В покоях Женщины.



                ***
    В колонном «Зале мира»,
    Уютно полукругом выходящим в сад,
    Где обитала художница Мария*,
    Создавшая античный парк,    
    Хотел бы я иметь диван,
    Где мог бы вечером дремать;
    Иметь возможность погулять;
    И даже в дождь, и в призрачный туман
    Красу трех граций созерцать.

    *Мария Федоровна, вдохновительница и создательница антики Павловского парка

    

 

 

 

 

 



                ***
    Небесной силой вдохновлен
    Художника Италии резец – 
    И в мраморе созданьем воплощен
    Богами данный образец,
    (Творений гения венец).



                *** 
    Лето и Осень, Зима и Весна;
    Сущности жизни на бренной земле,
    Дев-аллегорий встает череда,
    Каждая символ сама по себе.


 

 



    Примечание. Первые статуи Павловского парка – «Флора», богиня цветов и «Аполлон» – бог солнечного света и покровитель творчества – отразили увлечения и эстетические идеалы великой княгини Марии Федоровны античностью и предопределили облик Павловского парка (что, конечно, сильно повлияло и на мое творчество)… Пополнялась коллекция из Европы.   
    Недостает в Ее саду скульптур: «Амур, снимающий бабочку с крыла», «Актеон с ланью», «Летящий Меркурий», «Лето» и т.д.



                ***
    Амур снимает бабочку с крыла, -
    Подобна ангелу крылатка, -
    Весны и Лета юная душа,
    Душа любви трав Павловского парка.



 

 



                ***
    Цветочный, собственный Марии сад,
    Пестрит цветами луг-газон
    Французский, ровный в аккурат;
    Трех граций милый павильон.



 

 



              ***
    Осенних граций красота,
    Уютный (античный) портик*; нагота
    Дев грациозных над рекой
    В долине мирной и родной.

    *Павильон граций



 



              ***   
    Античных граций красота,
    Колонный портик; нагота
    Гармонии возвышенной и чистой
    В долине парка живописной.



              ***       
    Тенистый портик из колонн,
    Хранящий девственно прохладу,
    Над долом возвышаясь, он
    Пролил трех дев вокруг усладу…



              ***
    В долине Павловского парка,
    Где плавно воды льет Славянка,
    Античная гармония колонн –
    Трех граций легкий павильон.

    В тумане лёвы на брегу…
    Влюбленных пара у воды внизу.
    Застыла музыка маэстро в скрипке
    И в затаенной гения улыбке*.

    *у памятника Штраусу



              ***   
    Трех граций антики обитель;
    В долине зелени густой
    Гуляют тучи над водой…
    Искусств возвышенный хранитель:
    Среди размеренных колонн
    Восстал прекрасный Аполлон,
    Муз вдохновенный предводитель.



                ***
    …и даже статуи страдали
    Во дни губительной войны:
    Стоят без рук, без ног, без головы…
    Иные в разрушенье пали, -
    Деянье Ареса* вассалов,
    Немецких питекантропов-вандалов
    Великой западной страны,
    Желавшей всех стереть с земли.

    *Гитлера


    Примечание. Статуя Венеры Каллипиги утрачена в годы ВОВ. Утеряна Богиня Любви во время войны, - как символично! 


         
                ***
    Богиня мудрости и бог искусств*
    Стоят побитыми без рук.

    Но все же мудрость победила
    И вновь искусства возродила.

    *Афина и Аполлон

 

 

 

 

    Примечание. У Афины, богини ремесел, разумных деяний, отбиты обе руки; как у мудрой богини войны потеряны щит и копье, и у ног утрачена сидящая сова – символ мудрости, символ того, что отсутствует у Ареса. Это символическое свидетельство против Гитлера, горе-архитектора-художника! У Аполлона отбита правая рука, символ творческих деяний и указания пути в искусствах. Этой рукой он посылает стрелы, наказывая зло. Также Аполлон испускает лучи света, представляя Солнце. Немецко-нацистская свастика также представляла солярный символ, только наоборот, «чёрное солнце», (чёрную) пустоту… войны, вовлекающую все вокруг и превращающую в ничто; свастика имеет и концы, вращающиеся в сторону против созидательного вращения солярного символа. Так что немецкие нацисты выступали против бога солнечного света, против процветания жизни, искусств, против гармонии и разума. Таков Арес против Аполлона!

    Примечание. Гитлер – недоносок в культурном плане, он был даже незнаком с русскими художниками, архитекторами, поэтами, учеными. Он узок, как немецкий военный сапог. Да, Гитлер – сапог!
   Немцы под его руководством устроили геноцид славянских народов, русского народа, а равно проводили политику уничтожения «очагов славянской культуры».

    Примечание. Немецкие варвары, питекантропы уничтожали Павловский парк, дворец, произведения искусств выдающихся мастеров (в том числе античных, итальянских, европейских, русских и немецких), разрушали воссозданную трудами человека Природу. Не говоря уже о зверских уничтожениях людей.

    Примечание. Статуя «Мир» - Женщина (символизирующая рождение, мир, доброту, процветание), украшающая мужчину-льва, сидящего у Ее ног, поджав хвост… Лев – символ силы, храбрости, войны, убийства, лидерства, царской власти… Лев смирён… и добротой, и силой влечения к Женщине, о чем свидетельствует ее полуобнаженная грудь, кормящая и младенцев, ростки новой жизни…


                ***
    (В Павловcком парке статуя Pax, Мир)
    Приветствую Дева (Елена),
    Доминанта надо Львом,
    Символ женского мира.

   
 
 
 


    Примечание. Естественно воспринимать статуи в одном цвете, ибо пестрая раскраска, во-первых, неестественна и, во-вторых, отвлекает вовсе от ваяния. Монотонная окраска позволяет сосредоточиться только на восприятии скульптуры, ее форм. Светлая мраморная скульптура к тому же более естественна по утверждению Винкельмана: «Поскольку белый цвет лучше всего отражает свет, следовательно, он наиболее восприимчив; посему красивое тело будет тем красивее, чем оно белее». Хотя и у африканцев прекрасные тела; черные скульптуры тоже довольно красивы.



                *** 
    Монументальный, гробовой,
    (С массивными колоннами,
    Высокими, огромными,
    И каменною лестницей крутой),
    Пустынный храм уединенный,
    Супругу в горе посвященный,
    Сокрылся в глубине лесной,
    Храня молчания покой…
    Внутри в холодном полумраке,
    В пустынной мраморной палате
    Над урною склонилась дева,
    Оплакивая род (все), что канет в Лето…

 

 

 

(похожее фото памятника, посвященного родителям, находящегося по соседству)

 

 

 



                ***   
    В тенистой зелени густой
    Затерянный античный храм,
    От глаз сокрытый, потайной,
    Обитель древняя; богам
    Как будто с виду посвящен;
    То Павла склеп, пустынный дом.
    У урны плачущая дева,
    В слезах склонившись, онемела…
    Один уныло под дождем,
    Природы внемля томный сон,
    Сидел я на ступенях склепа,
    В пустынном парке, в глубине,
    С самим собой наедине,
    Сей посетив приют поэта,
    Укромный леса уголок,
    Где я задумчивый промок, 
    Читая влажные листы
    О царстве Павловской четы…


   *
    Супруга верная Мария
    Супругу храм сей возвела,
    Потомкам память сохранила
    На многие лета.

 

 

 

 




                ***
    На взгорье над рекой Славянкой
    Полуразрушенный театр,
    С лесной ступенчатой полянкой,
    Античной Греции собрат;
    На пьедестале возвышалась Флора,
    Дарительница нежная цветов
    Укромного искусств алькова,
    Затеи мастера садов.

 
 
 
 
 



             ***
    Под шум дождя
    Серебрится у осин листва…
    Храм Дружбы.



             ***   
    В Павловске на ступенях Храма Дружбы во время дождя художник рисует дождь… Художник дождя…



             ***
    Закинуть удочку в тиши
    В долине на берегу Славянки,
    У омута заросшего в тени
    Под деревом густым торфянки*.
   
    *речки



             ***
    Каменный дом за ухоженным (запущенным) прудом,
    Лавка в тени под развесистым дубом,
    Где сидя, поэт порой отдыхал
    И вирши свои вдохновенно слагал.



             ***    
    В тени развесистого дуба
    Поэта мирная скамья…
    Покошенного зелень луга
    У задремавшего пруда.
 


             ***
    Запах клейкой листвы
    Вдоль пустынной аллеи…
    Пробужденье Весны,
    Несмолкаемы трели. 



             ***
    Первый летний солнечный день.
    Зеленеет в березовой роще.
    Переливчата с солнцем игривая тень.
    И луга травой не заросши. 



             ***   
    (От солнечной жары)
    Под соснами в тени
    Успокоения отрада,
    Вдыхая аромат смолы,
    Навоза, скошенной травы…
    И нежит ветерка прохлада.



             ***
    Скамейка в сосновой тени;
    Спасает от знойной жары
    Раскидистый ствол, коряв и широк;
    В сосновых иголках гудит ветерок…



             ***
    Уж лето к осени перевалило,
    Упал с березы первый (желтый) лист,
    Июльская жара, ниспав, остыла;
    Прохладны росы – слёзы ночи и каприз. 



             ***
    Скамьи затерянные парка,
    Спокойны тинистые воды;
    Пустынная тропа, дубрава,
    Дождливы тучи небосвода.   



             ***
    Озимье – ожидание зимы
    В долине Павловского парка,
    Где тихоструйная Славянка
    Застыла в изморози; сны…

    В глубинах парка, в отдаленьи
    Из камня полукруглый мост,
    Времён романтиков оплот -
    Для встреч любви в уединеньи.



             ***
    Уныло осиротели парки,
    Пустынные заброшены скамьи.
    Ноябрь снегом покрывает лавки,
    Темно, промозгло, ни души…
    (Темно, промозгло, снег, дожди…)



             ***
    В глубоко заснеженном парке
    Зимнюю кормушку облюбовали
    Весело щебечущие синички
    (С желтыми грудками).

    или
         
    В глубоко заснеженном парке
    Зимнюю кормушку облюбовали
    Задорные снегири
    (С красными грудками).



               ***
    Под сению густой древес, 
    Листвой шумящей образующих навес,
    Поэт перед рекою отдыхал
    И, вдохновлен, стихи слагал…



              ***
    В Павловске, в глубине парка, в долине реки Славянки около моста над шумным водопадом возвышается романтичная пиль-башня Девы (под облаками или ясным небом). В любое время года, будь то художница весна или зеленеющее лето, или сонливая осень, или зима с ее переменчивой погодой, пиль-башня на берегу извилистой реки представляет картину для созерцания-медитации на полотне Природы, полотне бытия-жизни, сотканном и ткущимся Творцом и заботливыми руками сотворцов, хранителей здешних мест… Почему «башня Девы»? Потому что в ней в пору жить (или пребывать в заточенье) прекрасной девице, любящей из окна созерцать окрестные виды, приятные для взоров. Также сия башня может составлять обитель поэта Павловского парка… или обитель для какого-нибудь заезжего влиятельного гостя, точно графа, что волен совершать прогулки, когда ему вздумается, в близлежащих окрестностях. Да и вообще, это царские места для отдохновения и прогулок, созерцаний, размышлений, живописи и поэзии…

    P. S. Внутри пиль-башни на расписном плафоне вверху пляшут девы, музы, хариты; ангелочки читают книги, среди коих Амур и Лира («Игра зефиров и амуров»). Комнату украшают вазы, путти, фигурки из бисквита. Башня называлась «обманка» и служила местом отдыха после прогулок и купания; внизу находились принадлежности для спасения утопающих. 

   
               ***
    Плафон воздушный голубой:
    Голубки, облака над головой,
    Амур и Лира там играют
    И свитки с живостью читают.

    

    Примечание. «Пиль-башня — павильон-обманка, где за внешней открытой бедностью скрыто роскошное внутренне убранство. Павильон состоит из двух этажей. Первый имел служебное назначение. Комнату на втором этаже Мария Федоровна использовала для уединенного отдыха. Здесь находились небольшая библиотека, три кожаных дивана и мраморный камин. Внешний вид Пиль-башни существенно изменил в 1807 году архитектор А. Воронихин. Тогда построили каменный мост с металлической решеткой, разобрали ветхие строения и мельницу. Плотина превратилась в каскад. Капитально перестроили лестницу, ведущую на второй этаж. Она сохранилась до наших дней. Большой ремонт был проведен перед Великой Отечественной войной в 1939 году.
    В башне находилась караульная, где несли вахту солдаты-ветераны «Ея Величества инвалиды». «Как они услужливы, приветливы, добрые раненые солдаты! Как ласково всякого встречают, с каким удовольствием отворяют домики, храмы, беседки! Как проворно перевозят через речки на паромах и плотах! – Вся их должность состоит в этом!» - восторженно писал о них Федор Глинка, побывав в Павловске в 1816 году. Помимо охраны на караульных возлагалась обязанность оказания скорейшей помощи утонувшим.»

    Историческая справка о пиль-башне в Павловске. «Название башни происходит от английских старинных сторожевых башен, установленных на рубеже страны (характерный элемент ландшафта деревень Англии на границе с Шотландией - каменные сторожевые, так называемые Пиль-башни (pele towers), возведенные в XV веке. Цепочка таких башен была построена в долине реки Твида. Английское слово «пайл» (Pile) означает «столб». Такое же значение оно имеет и во французском).
    Павильон представляет собой двухэтажную, круглую в плане башню с конусообразной крышей, крытой соломой. Он выложен из кирпича и гладко отштукатурен. Но все традиционные детали отделки - окна, наличники, пилястры и карнизы - ложные - все писаны красками.
    Общий замысел принадлежит Пьетро Гонзаго. Проект подготовлен при участии Винченцо Бренна. Строительство Пиль-башни в 1795 году осуществили архитектор Шретер и каменных дел мастер П. Висконти. Роспись наружных стен в 1797 году - Пьетро Гонзаго. В 1807 году П. Гонзаго заново выполнил роспись, более яркую и в теплом колорите. Сохранилось несколько эскизов росписи. В 1807 году архитектор А. Воронихин наружную деревянную лестницу заменил на полукруглую каменную, а вместо мельницы через Славянку построили каменный мост с красивой металлической решеткой.
    В башне, в первом и втором этажах два круглых в плане помещения, каждое площадью по 20 квадратных метров. На первом этаже - с одной входной дверью и одним окном служебного назначения, без художественной отделки. Главное - комната второго этажа имела вход с балкона, к которому снаружи вела винтовая лестница. В комнате имелся еще «французский» балкон и два окна. С балкона виден Новосильвийский мост (арх. И. Потолов, 1873 г.). На другом берегу реки видна Камеронова колонна «Конец света», которая специально перенесена в 1801 году от Тройной липовой аллеи дворца в Новую Сильвию. Комнату на втором этаже Пиль-башни часто использовала Мария Федоровна для уединенного отдыха с книгой в руках. Мраморный камин, над камином - гипсовый рельеф и овальное зеркало составляли декор комнаты. На круглом плафоне потолка и над входом живописные полотна художника Я. Меттенлейтера. После утраты живописи во время войны художники бригады А. Трескина выполнили копии с картин Ф. Буше из Эрмитажа.
    Над Пиль-башней установлен металлодекор в виде плюмажа. («Плюмаж» - от фр. Plumage - украшение на головном уборе в виде перьев, считается символом власти, триумфа, силы). В период немецко-фашистской оккупации Павловска в Пиль-башне квартировали солдаты испанской Голубой дивизии. К 1944 году, когда Павловск был освобожден от оккупантов, в павильоне отсутствовали окна, двери, украден мраморный камин, живописные вставки, часть лепного убранства.
    В 1970 году проведена комплексная реставрация: усиление кирпичных стен, по образцам изготовлены столярные изделия, заменены чердачные перекрытия, стропила, соломенное покрытие. На наружных стенах возобновлена фресковая живопись. В последующие годы из-за повышенного увлажнения стен, а также вандализма состояние павильона резко ухудшилось.
    На втором этаже реконструирован интерьер конца XVIII века: отреставрированы живопись над дверью и на плафоне, лепная отделка, бра и зеркало над камином, наборный паркет, из дворцового фонда вернулся диван.
    Экспозиция может функционировать только в теплое время года. Помещение первого этажа будет использоваться как комната отдыха экскурсоводов и охранника.
    Пиль-башня - неотапливаемый павильон. Для доступа посетителей будет открыт только в теплое время.»

 
 
 
 
 

(рядом Храм Дружбы, на ступенях коего я проводил время в чтении)

 
 

   

              ***   
    Кормушка-домик птички
    С изображением синички.

    И на скамейку, на плечо
    Ко мне слетались птицы горячо.



    Примечание. Присел на скамью в парке. Маленькая синичка-сестричка ко мне слетела с ветки, прыг-скок, все ближе-ближе, чик-чирик, запела-засвистела, на ладонь ко мне присела: мол, дай поесть… покорми меня… покорми птичку…
   


   Примечание. Себе: - Утешься, не увял Овидеев венец!..


   А вот это очень даже подходит мне, как послание сквозь века… (я сплю или нет?) Стихотворение Пушкина так и называется «Алексееву»:

«Мой милый, как несправедливы
Твои ревнивые мечты:
Я позабыл любви призывы
И плен опасной красоты:
Свободы друг миролюбивый,
В толпе красавиц молодых,
Я, равнодушный и ленивый,
Своих богов не вижу в них.
Их томный взор, приветный лепет
Уже не властны надо мной.
Забыло сердце нежный трепет
И пламя юности живой.
Теперь уж мне влюбиться трудно,
Вздыхать неловко и смешно,
Надежде верить безрассудно,
Мужей обманывать грешно.
Прошел веселый жизни праздник.
Как мой задумчивый проказник,
Как Баратынский, я твержу:
"Нельзя ль найти подруги нежной?
Нельзя ль найти любви надежной?"
И ничего не нахожу.
Оставя счастья призрак ложный,
Без упоительных страстей.
Я стал наперсник осторожный
Моих неопытных друзей.
Когда любовник исступленный.
Тоскуя, плачет предо мной
И для красавицы надменной
Клянется жертвовать собой;
Когда в жару своих желаний
С восторгом изъясняет он
Неясных, темных ожиданий
Обманчивый, но сладкий сон
И, крепко руку сжав у друга,
Клянет ревнивого супруга,
Или докучливую мать, -
Его безумным увереньям
И поминутным повтореньям
Люблю с участием внимать:
Я льщу слепой его надежде,
Я молод юностью чужой
И говорю: так было прежде
Во время оно и со мной.»

P. S. Но, правда, раньше было:
«В начале жизни мною правил
Прелестный, хитрый, слабый пол;
Тогда в закон себе я ставил
Его единый произвол.
Душа лишь только разгоралась,
И сердцу женщина являлась
Каким-то чистым божеством.
Владея чувствами, умом,
Она сияла совершенством.
Пред ней я таял в тишине:
Ее любовь казалась мне
Недосягаемым блаженством.
Жить, умереть у милых ног —
Иного я желать не мог.

То вдруг её я ненавидел,
И трепетал, и слезы лил,
С тоской и ужасом в ней видел
Созданье злобных, тайных сил;
Её пронзительные взоры,
Улыбка, голос, разговоры —
Всё было в ней отравлено,
Изменой злой напоено,
Всё в ней алкало слез и стона,
Питалось кровию моей...
То вдруг я мрамор видел в ней,
Перед мольбой Пигмалиона
Еще холодный и немой,
Но вскоре жаркий и живой.»
Или
«Каков я прежде был, таков и ныне я:
Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,
Могу ль на красоту взирать без умиленья,
Без робкой нежности и тайного волненья.
Уж мало ли любовь играла в жизни мной?
Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,
В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой,
А не исправленный стократною обидой,
Я новым идолам несу мои мольбы...»


Это тоже про меня: Пушкин, «Разговор книгопродавца с поэтом»

Поэт:
«Блажен, кто про себя таил
Души высокие созданья
И от людей, как от могил,
Не ждал за чувство воздаянья!
Блажен, кто молча был поэт
И, терном славы не увитый,
Презренной чернию забытый,
Без имени покинул свет!
Обманчивей и снов надежды,
Что слава? шепот ли чтеца?
Гоненье ль низкого невежды?
Иль восхищение глупца?..»


И это ко мне:

Поэт

«Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...»



           *** 
    Так и я жил и был счастлив…

«Из Пиндемонти» Александр Пушкин
«Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова*.
Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать, для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
— Вот счастье! вот права…»
* Hamlet. (Примеч. А.С.Пушкина.)


   
    Примечание. И все же с натяжкой Пушкина можно назвать представителем классической русской интеллигенции... (как порой пытаются представить… я имею ввиду нрав… так-то он интеллигент – «ум», но озорной…)

   


    (Псковская область…)



             ***
    Тригорский дом. Туман осенний…
    Застыл в прохладе серебристый пруд,
    Скамья поэта в листьях бренных,
    Стоит опалый старый дуб,
    Листвой в тумане облетел,
    Как будто ворохом (оставленных) стихов,
    На лире золотой поэта дух отпел,
    Осыпавшийся нотами прошедших снов.



             ***
    Чернильница в виде Амура,
    С сестренкою Лирой златой,
    И рядом с любовной четой
    Их Мать, вдохновения Муза*.

   *Венера – богиня Любви 



             ***
    Скамеечка для ног
    Любимой Музы Анны Керн,
    Где Пушкин сидя, словно Бог,
    (Подле Ее священных ног),
    Ей посвятил влюбленный перл*.

    *стихотворение «Приметы»

    Примечание. Эту скамеечку Анна Петровна упоминает в мемуарах, рассказывая о Пушкине: «...он приехал ко мне вечером и, усевшись на маленькой скамеечке (которая хранится у меня как святыня), написал на какой-то записке: «Я ехал к вам. Живые сны / За мной вились толпой игривой...»

 

 

 



             ***
    Уединенья остров… скамья поэта и тропа –
    Неведомо куда,
    В какие облачные дали,
    Куда б фантазия влекла
    И уводила снами…
    Где лучше – наяву или во сне?
    По-разному бывает:
    Проснешься ль в ужасе – спокойно где,
    Или из сладких снов явь пробуждает (возвращает).



              ***
    Весна, и тает снег,
    Дохнул теплом весенний ветр…
    От снега, ото льда
    Раскована река,
    Бежит, свободно дышит…
    Живительно шумя;
    Перо свободно пишет…



               ***
    Весенний разлив,
    Реки и неба синь,
    Ветра порыв
    Теплом гонит стынь
    От зелени первой
    Оживших берез…
    Шумный, весенний,
    Солнцем за’литый плёс…



               ***
    Туманное утро. Тихая Сороть…
    Прохладная, зябкая морось,
    Ступаю с удой к туманной реке
    Рыбачить в глухой тишине…

    Склонились береза и тонкая ива
    Над томно плывущей рекой,
    Присяду на берег лениво,
    Умоюсь холодной росой…



               ***
    Тропинка. Дуб уединенный,
    Осенний стелется туман…
    Бреду в раздумья погруженный (углубленный),
    Где Пушкин также сам гулял…



               ***
    Уединенные места,
    Беседка одинокая в тумане,
    Во сне застывшие леса
    По осени в прохладе,
    Я вас душою посетил
    И дух поэта напоил…


            ***
    Поклонный крест в лесу еловом,
    Часовня с брёвен сложена,
    Езжал здесь Пушкин новоселом
    Иль покидал когда края.



            ***
    Дом няни,
    Забытый богом уголок,
    Изба проста крестьянская,
    Бревенчат ободок,
    Усадьба рядом барская…
    В такой избе живал и я
    На псковской стороне,
    Деревня родная моя
    Над озером…
    Пред Вышеградом на горе…

 
   

    



            ***
    Деревня… золотится заводь,
    Облита солнечно лучами,
    Душа, готовая растаять,
    Восходит ввысь… за облаками…

    



            ***
    Что посадить в уединении –
    Картофель иль цветы,
    Иль все травой ты порасти? -   
    Так думает деревенский (дачный) поэт.



P. S.

            ***
    (на даче)
    Мой древнеримский уголок,
    Где много я писал стихов,
    Отрадной лени посвящая
    Часы досугов золотые,
    Пред лесом время провожая
    И жизни дни мои младые…

    Из камня выложен дракон
    На горке, мною возведённой,
    Он восхожденью посвящен,
    На самом пике возвышённый…
    Да камни лишь на полпути
    К вершине ввысь устремлены*…
    
    *как символ пути, восхождения…



В Пушкинских горах:
http://www.starboy.name/Pushkinhills.htm