Брожу по кладбищу

                ***
Брожу по кладбищу в предместии Парижа -
Среди могильных плит и тишины,
Где даже воздух горько-неподвижен
Застыл навек… здесь властны только сны…
Ступаю тихо и почти бесшумно
На ветхий тлен кладбищенских цветов,
И различаю в сумерках подлунных
С трудом лишь очертания крестов.
Простой рельеф надгробных эпитафий
Смысл не зажёг в кромешной темноте,
Не вижу я ни дат, ни фотографий –
Кто были эти? И кто были те?
Как они жили в вечной круговерти
И кем бы были мне - друзья, враги?
Но мысль мою о жизни и о смерти
Прервали осторожные шаги…
Из темноты глухой, походкой странной
И ковыляя на одной ноге,
Старик смотритель, одинокий, пьяный,
А может, сумасшедший, шёл ко мне…
«Мой господин! Вы почему без света?
Дозвольте посветить в такую хмарь,
Ведь осень на дворе теперь, не лето», -
Добавил после и зажёг фонарь.
Из слякоти, из ночи, из тумана,
Вдруг, высветился, как мираж, как сон -
Без возраста, без титула и сана
Трагичный ряд забытых уж имён…
«Вот здесь лежит штабс-капитан Бекетов,
Поручик Анненков, кавалергард…
А этот был, сердешный, из поэтов -
Охотник до вина, до баб и карт…
Подальше чуть Голицыных семейство,
Налево склеп заросший - Трубецких,
А этот был король эпикурейства,
Из них… князей, не помню из каких…»
Старик тот равнодушно и привычно
Фамилий русских ряд перечислял,
Но вдруг осёкся - нервный, горемычный,
И горько так, надолго замолчал…
И после скорбной паузы добавил,
Не для меня сказал, так - в никуда:
«А это место для себя оставил, -
К их благородью ближе, к господам… »
Вдруг, повернулся, провожая взглядом
Последний лист – увядший и сухой…
А я стоял и думал, кто же рядом,
Кто - пьяный, сумасшедший иль святой?
                9 августа 1990 г.