Амуры и зефиры армейского быта

С той поры, как я начал ощущать себя особой мужского пола, у меня появилось любопытство к противоположному. В нашем маленьком дворе жили три пацана и пять девчонок – две жили постоянно, а трое сменились в разное время.
До поры до времени мы играли все вместе, но по мере проявления половых признаков мы стали дистанцироваться друг от друга и вот настал момент, когда наше общение во дворе приобрело строго определённый характер. Появились проявления симпатий и антипатии, понимание серьёзной разницы между нами и изменение
норм поведения. Мне жизнь не предложила долгого совместного проживания в полной семье – война, развод родителей, так что я воспитывался мамой и естественным порядком обретал способность переносить любовь к маме на любую другую женщину. Девочки всегда были мне интересны и несколько загадочны.
Они не так, как мальчишки, реагировали на ситуацию, многого боялись, проявляли слабость и беспомощность , рассчитывая на помощь со стороны.
Много говорить о своём особом отношении к женщине не буду – скажу кратко – я благоговею перед этим чудом природы, данном нам Всевышним.
Женщины наделены сильной интуицией, врождённой нежностью и мгновенно определяли во мне обожателя, поэтому были ко мне более благосклонны и доверительны. Не скажу, что я злоупотреблял этим, поскольку не сразу сделал такое открытие, но всегда рассчитывал на благой исход.
Любовь пришла ко мне в школе в выпускном классе и мне хотелось думать, что она обоюдна. Не прошло и года, как мои надежды на взаимность начали таять, но от своей ведь никуда не денешься. Эта первая любовь определила все последующие восприятия слабого пола на всю оставшуюся жизнь.
До ухода в Армию у меня было несколько увлечений, два из них могли стать судьбоносными, но первая любовь пылала во мне и оставила от этих увлечений только приятные воспоминания, причём сама обожаемая пассия
ничем не подогревала моей любви к ней. С одной из судьбоносных я продолжал переписку почти до конца службы, а служили тогда три года, и, лелея надежду, что
Фортуна будет ко мне благосклонна, и соединит меня в конце концов с первой любовью. Отсюда и тактика моего поведения в этом вопросе.
Оправдывал я себя тем, что, отвечая на расположение ко мне взаимностью, я всё-таки держал дистанцию , давая визави понять, что рассчитывать на серьёзные отношения со мной не следует. И, будучи честным в такой позиции, не покушался на женскую честь.
Для интима я выбирал таких женщин, которые ни на что не рассчитывали и допускали физическую близость по иным критериям, нежели любовь и будущее замужество. Таким образом я вёл себя в Фергане на первом году службы, хотя там
у меня была всего одна симпатия, к которой приходилось бегать за шесть километров, да ещё по ночам и длилось наше общение недолго – два месяца. Там я был крепко связан учебными нагрузками, малым количеством личного времени и не мог позволить себе расслабиться.
В Бузулуке я уже был маленьким начальником, периодами полностью неподотчётным в своём времяпрепровождении перед начальством, что было обусловлено спецификой моей должности. Здесь у меня были пассии и одной, и другой категории – для флирта и интима. Уже упоминаемая Люба Шепелева, оказалась уроженкой Оренбурга и на летних каникулах частенько наезжала домой, к родителям . И однажды, будучи в командировке в оренбургский госпиталь, мы поехали туда вдвоём, я остановился у двоюродной сестры, работавшей главным экономистом Отдела Культуры Оренбургского Обл.Исполкома, снабдившей меня контрамарками в театр, представила возможность посетить с Любой несколько спектаклей. Люба за всю свою молодую жизнь не была в театре столько раз, сколько
посетила со мной. Она была очень начитанной девушкой, с ней было интересно и она очень быстро поняла, что мне от неё нужно и внутренне с этим смирилась,
к тому же при этом оставалась незапятнанной её девичья честь, не смотря на смелые иногда объятия и поцелуи. Она видела, что мне стоит сил сдерживать себя, но она определила для нас границы дозволенного и была начеку.
Насилие я для себя отмёл сразу, а женщины это чувствуют и очень за это уважают.

С Вадимом Извозчиковым - командиром взвода Особого Отдела я сдружился крепко и мы частенько навещали двух сестричек в особняке на окраине Бузулука и были там всегда желанны. Они были из интеллигентной семьи, их дед, белый офицер, эмигрировал во Францию, бросив семью, и они достаточно помыкались в тяжёлые времена. Я был в затруднении понять их образ жизни, но они не занимались проституцией в современном понимании , а отдавались исключительно из интереса и только при наличии симпатии к партнёру, хотя приходить туда с пустыми руками было не принято. Да и прямой платой они не гнушались. Звали их Гера и Панна,
но мне кажется, что это были не настоящие их имена. И не было осуждающей атмосферы вокруг них и их времяпрепровождения. А легальное их занятие – модистки – женщины шли к ним вереницей, а по определённым дням в гости приходили избранные. Не знаю, что особенного разглядела во мне Гера, но симпатию свою подчёркивала постоянно.
Было ещё два дома, где нас охотно принимали, но туда приходили и местные юноши, там не было интима, а были танцы, умеренные пьянки и диссидентские разговоры.
Рядом с нашим городком находилась швейная фабрика, где был хороший клуб, мы шефствовали над их самодеятельностью и периодически ходили друг к другу на танцевальные вечера. В зимнее время ребята для перекура спускались в их кочегарку и там я познакомился с пожилым кочегаром Бредихиным, который в молодости командовал эскадроном разведки у самого Чапаева. . В романе Фурманова он упоминается под фамилией Бредун.
Вот такие контрастные знакомства подарила мне Фортуна на втором году службы..