Главный свидетель

1, 2, 3 глава была вчера вместе с первой

Глава 4, 5, 6

Он зажал ее рот рукой.

Но в этом не было никакой необходимости. Слишком ошеломленная, чтобы закричать, она не сделала бы этого и в любом другом случае. В ту ужасную ночь своего бегства из Проспера, ей пришлось одолеть препятствия пострашнее. И все равно она даже не пикнула.

Но сейчас она вздрогнула. Он словно прошел сквозь стену. Как? Как удалось ему подобраться совершенно незамеченным?

В его положении это казалось невероятным. Он грузно опирался на костыли. Искаженное гримасой боли лицо с совершенно бескровными губами вряд ли оставило бы кого-либо безучастным.

Однако глаза его горели решимостью без малейшего намека на какое-либо подобие слабости. Он смотрел по-прежнему глубоко и проницательно. Кендал стояла ни жива ни мертва, душа ее ушла в пятки.

Она резко помотала головой, давая понять, что не издаст ни единого звука, который бы их выдал. Он медленно отнял руку.

Медсестра, висевшая на телефоне, все еще жаловалась кому-то на свои семейные проблемы. А ее напарница по-прежнему безмятежно предавалась чтению. Медсестры даже ничего не заподозрили, позволив одному из пациентов ускользнуть у них прямо перед носом.

Правая штанина зеленых больничных брюк была разрезана, чтобы облегчить передвижение. Прореха оказалась настолько большой, что, похоже, он мог целиком там уместиться. Он осунулся и едва держался на ногах, временами его перекашивало от нечеловеческой боли, но волевой подбородок и крепко сжатый рот говорили сами за себя. Не оставалось сомнений, что он собрал все свои силы, чтобы подняться с постели и одеться.Правая штанина зеленых больничных брюк была разрезана, чтобы облегчить передвижение. Прореха оказалась настолько большой, что, похоже, он мог целиком там уместиться. Он осунулся и едва держался на ногах, временами его перекашивало от нечеловеческой боли, но волевой подбородок и крепко сжатый рот говорили сами за себя. Не оставалось сомнений, что он собрал все свои силы, чтобы подняться с постели и одеться.

Кендал жестом позвала за собой, к его комнате. Он недоверчиво ухмыльнулся, но не сделал и попытки остановить ее, когда она на цыпочках двинулась по коридору. Как и предсказывал доктор, он неплохо управлялся с костылями. Резиновые наконечники делали передвижение практически бесшумным.

Миновав его палату, они направились дальше, к запасному выходу. Красная надпись гласила, что эта дверь предназначена для использования только в чрезвычайных обстоятельствах, кроме того, подключена к сигнализации.

Кендал, не теряя ни секунды, приблизилась к двери.

Он мгновенно среагировал и преградил ей путь костылем. Она нахмурилась, пытаясь объясниться.

— Все в порядке. Можешь поверить.

— Не пойдет, — одним, глазами ответил он.

Ей стоило немалых усилий с помощью мимики и жестов убедить его наконец, что дверь разблокирована и сигнализация не сработает. Он внимательно и подозрительно смерил ее взглядом и молча опустил костыль.

Женщина осторожно подняла задвижку. Она поддалась, едва слышно лязгнув металлом о металл. Сигнализация не сработала. Наклонившись, Кендал приоткрыла дверь.

Затем вышла во двор. Ночную тишину нарушал только шум проливного дождя. Целые потоки воды падали с небес в огромные лужи на зеленом газоне больничного двора и на бетонированную дорожку, что вела на улицу.

Кендал открыла дверь пошире, помогая ему протиснуться, и держала ее до тех пор, пока не щелкнул внутренний замок.

Только сейчас она шепотом обратил ась к нему:

— Ты же насквозь промокнешь.

— Ничего, — ответил он одними губами, — Не растаю. Почему бы тебе не подождать, пока я…

— Ни за что на свете.

— Неужели ты до сих пор думаешь, что я могу оставить тебя здесь?

Он печально поднял на нее глаза.

— Оставь, ладно? Пошли.

— Ну хорошо, — согласилась она, — давай сюда.

— Знаю. Я видел припаркованную тобой машину цвета морской волны. — Опустив плечи, он поковылял по дорожке, не обращая никакого внимания на дождь. Кендал, покрепче прижав к груди Кевина, накрыв его лицо уголком одеяла, последовала за мужчиной. Когда они добрались до машины, он уже весь дрожал от холода, боли и слабости. Кендал поспешно отперла дверцу для пассажира, и только после этого ринулась к дверце водителя. В Уолл-Марте она предусмотрительно запаслась детским сиденьем и теперь, устроив Кевина поудобнее, заменила мокрое фланелевое одеяло сухим. Ребенок несколько раз причмокнул, но не проснулся. Ладно, кормить его еще нескоро: пару часов спустя. Неплохо продумано, да к тому же увязано с периодом кормления. Она пристегнула ремень безопасности, взялась за руль и повернула ключ зажигания. Двигатель завелся моментально.

— Поздравляю с удачной покупкой, — чуть заметно улыбнулся он и тут же добавил, встретив ее удивленный взгляд: — Я видел тебя из окна палаты. А тот мужик, что приехал вслед за тобой? Это твой друг?

— Что ты, я его не знаю. Просто продавец машины.

— Так я и думал, — удовлетворенно произнес он. — А откуда ты узнала, что сигнализация на запасном выходе отключена?

— Кто-то из медперсонала вышел утром через эту дверь. А около полудня я проверила еще раз на всякий случай. Сигнализация то ли отключена, то ли испортилась.

— В противном случае ты ведь уже заранее была готова объяснить свой поступок, не правда ли? Разве ты не из тех, кто всегда настроен на худшее?

— Нечего на меня злиться.

— Почему бы и нет? С чего бы это мне любезничать с той, которая утверждает, что она моя жена и почти сразу жаждет бросить на произвол судьбы.

— Я не хотела тебя оставлять. Я как раз шла к твоей комнате, когда…

— Послушай. — Он резко перебил Кендал жестким, сухим и немного хрипловатым голосом. — Ты намереваешься удрать посреди ночи, не имея ни малейшего желания прихватить меня с собой. Ты прекрасно это знаешь.

Для меня тоже не секрет. — Он перевел дыхание. — Моя голова просто раскалывается на части, я физически не в состоянии спорить, поэтому давай…

Он вдруг стал хватать ртом воздух, обессилев от столь продолжительной речи. Жестом слабеющей руки он просил ее быть повнимательнее на дороге.

— Тебе не холодно? — участливо поинтересовалась она.

— Нет.

— Ты же промок до нитки!

— Но мне не холодно.

— Что ж, тем лучше.

В Стивенсвилле не было обычного для таких городов торгового центра, хотя на перекрестке главных улиц сосредоточились несколько мелких предприятий и частный банк. Света нигде не видно, за исключением офиса шерифа. Чтобы не проезжать мимо, она свернула на боковую улицу за квартал до него.

— Ты знаешь, куда едешь? — похоже, он искренне удивился.

— Почему бы тебе не попробовать заснуть?

— И не собираюсь, поскольку не доверяю тебе, упрямо возразил он. — Стоит только уснуть, как ты вытолкнешь меня из машины на следующем перекрестке.

— Пожелай я от тебя избавиться, ни за что бы не вытаскивала из разбитой машины. Оставила бы тебя там и тони ты вместе с ней, что мне за дело!

Он замолчал и на протяжении нескольких миль не проронил ни слова. Кендал уже было подумала, что, последовав ее совету, он, вздремнул, но повернувшись на мгновение, неожиданно встретилась с ним взглядом. Он пристально смотрел на нее; словно снайпер на цель на прицеле.

— Значит, ты вытащила меня из разбитой машины?

— Да.

— Почему?

Она ехидно хихикнула:

— Ну, просто проявила гуманность.

— Почему же, избавив от смерти, ты затем намеревалась бросить меня в этой захолустной больнице, притом что я абсолютно беспомощен?

— Не собиралась я тебя бросать, — вновь упрямо повторила она.

— Ложь.

Она устало вздохнула:

— После нашего сегодняшнего разговора стало ясно, что ты разделяешь мое недоверие к доктору. Поэтому я решила, что лучше нам уехать отсюда и подыскать другую больницу с хорошим оборудованием и хорошими специалистами.

Она немного помолчала, а затем продолжила:

— Я знала, что тебя вряд ли отпустят, но не хотела устраивать скандал. Я просто не могла их обижать, ведь все они с исключительной добротой и заботой отнеслись и ко мне, и к Кевину. Поэтому я решила выкрасть тебя из больницы.

— А если бы они дали мне успокоительное?— Тем лучше, — весело ответила она. — Ты бы сейчас не спорил со мной. — Она искоса глянула на него.

— Разве тебе не сделали укол после моего ухода?

— Сестра, естественно, пыталась, но я настоял, чтобы вместо укола мне дали таблетку. Разумеется, я и не подумал ее глотать. Не напрасно мой врожденный инстинкт подсказывал, что ты что-то замышляешь. Я решил, что следует быть начеку, дабы не проспать этот момент.


Кендал окинула взглядом его прилипший к телу зеленый больничный костюм:

— Ты украл этот костюм из шкафа?

— Мне кажется, это лучше, чем колесить по всему штату с голой задницей. Мы направляемся в Южную Каролину?

— Нет, в Теннесси.

— Чем объяснить изменение планов? Что хорошего в Теннесси?

— Сказать тебе правду — все равно не поверишь. Лучше немного подожди и увидишь все сам.

— Что мы натворили?

— Извини, не поняла.

— Ведь сейчас мы в бегах, не так ли? Интересно, за какое преступление?

— Что за бред ты несешь, — в сердцах воскликнула она.

— Этот бред стоит много больше, чем тот кусок дерьма, которым ты постоянно пытаешься меня накормить.

— В чем конкретно ты сомневаешься?

— Во всем, от начала до конца. Начать хотя бы с того, что вряд ли мы женаты, и это — наш ребенок. Также не верю и в то, что ты хотела взять меня с собой. Я не верю ни единому твоему слову. Ты постоянно лжешь. Не отрицай и не спрашивай, откуда я знаю. Знаю и все.

Ты прекрасно представляла на что идешь.

— Ничего подобного.

Кендал выпалила это на одном дыхании, подстегиваемая какой-то внутренней потребностью оправдаться перед собой. Безоговорочно доверяя своей интуиции и умозаключениям, он по-прежнему оставался трезвомыслящим и проницательным. До сих пор никому еще не удавалось видеть ее насквозь, конечно, не считая бабушки. В любом случае она не преминула бы восхититься таким даром, но сейчас была насмерть перепугана.

Ясно, что ей по-прежнему придется терпеливо играть свою роль — самую трудную во всей этой драме, — роль по настоящему любящей жены, бесконечно преданной собственному мужу, не вызывая у него при этом очередных подозрений. В конце концов все это временно. Еще какое-то время ей, несомненно, удастся водить его за нос.

Они ехали молча. Лишь гипнотический Шелест шин, скользящих по мокрому асфальту, да ритмичноё тиканье «дворников» нарушали тревожную тишину.

Кендал с завистью посмотрела на безмятежно спящего Кевина, совершенно свободного от всякой ответственности, да и представления, об этом не имеющего. Многим она бы сейчас пожертвовала, лишь бы на мгновение забыться и чуточку вздремнуть. Но нечего даже и мечтать об этом. Кендал не успокоится до тех пор, пока не оставит далеко позади этот заштатный Стивенсвилл с его занудливым шерифом.

Собрав в кулак всю свою волю, она с новой силой вцепилась в руль и решительно газанула, неумолимо развивая скорость до предельно безопасной.


Он ощущал себя безжалостно вышвырнутым в кромешную тьму бесконечного туннеля с мчащимся прямо на него поездом. Он не видел его и не мог убежать. Единственное, что ему оставалось, это беспомощно, сжавшись в комок, ждать самого худшего. Причем самым невыносимым оказалось само это ожидание. Нужно обязательно справиться с этим страхом, непременно одолеть его, иначе от нескончаемого гула в голове просто глаза из орбит вылезут! Все его тело ныло от боли и неудобств. Подогнутые под себя ноги затекли настолько, что он уже не чуял их. Он даже не пытался сменить позу и выпрямить ноги, поскольку ясно осознавал абсурд своего желания. Он отсидел себе задницу; со сна на твердом сиденье с неестественно выгнутой шеей дико ломило спину. Все еще в мокрой одежде, голодный Й в довершение всего мучимый малой нуждой, он чувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

Но, пожалуй, самое важное заключалось в том, что ему приснился сон.

Кошмарный сон. Он никак не мог избавиться от душераздирающего крика младенца. Крик этот все приближался и приближался, становился громче и отчетливее… В конце концов он проснулся. Сейчас он стремился полностью отстраниться, забыть эти жуткие вопли, но сознание почему-то всячески противилось. Как бы ни был ужасен этот сон, он все же предпочитал его не менее страшному пробуждению.

Почему?

Потом он вспомнил.

Он вспомнил, что ничего не помнит.

У него амнезия, которая, должно быть, вызвана как-то подсознательно. Даже этот умник со стетоскопом раскусил глубинную причину заболевания, его психологическую подоплеку.

Мысль о том, что он сам виноват в своем недуге, расстроила и здорово разозлила его. Наверняка ему удалось бы что-нибудь вспомнить, если бы он постарался как следует.

Он попытался заглянуть в самые темные уголки своего сознания и обнаружить там хоть какие-то проблески, натолкнуться на мельчайшие крохи, уловить слабый намек. Должен же он узнать — хотя бы немного — о себе.

Но его встретила абсолютная пустота. Ни проблеска, ни намека. Вся его жизнь до того самого момента, как он непонятным образом очнулся в больнице, была напрочь вычеркнута и зияла словно черная дыра.

Он осторожно открыл глаза, чтобы на некоторое время передохнуть от тех назойливых вопросов, что преследовали его. Уже занималось утро, но солнечные лучи никак не могли пробить плотную завесу темных туч. Капли дождя беспорядочно стучали по ветровому стеклу и непрерывными струйками стекали на капот.

Прислонившись головой к стеклу, он остро почувствовал освежающую прохладу. Нехотя шевельнулся и оторвался от стекла. Голова раскалывалась не так сильно, как вчера вечером, но боль тем не менее не отступала.

— Доброе утро.

Он повернулся на ее голос.

Увиденное заставило его вздрогнуть, напугав и, без того вконец перепуганного.

Глава пятая

Она кормила ребенка грудью.

Как можно сильнее откинувшись на сиденье с головой, превратившейся в бесформенный рыжий ком спутанных волос, она выглядела такой умиротворенной, несмотря на свою растрепанную прическу и темные круги под глазами, что казалась ему восхитительно прекрасной.

Женщина вновь пожелала ему доброго утра. Он что-то буркнул в ответ, стараясь поскорее отвести взгляд, и в то же самое время не в силах оторваться от нее.

Кендал отнюдь не стремилась выставлять себя напоказ, более того, стыдливо прикрыла обнаженное плечо уголком одеяла. Он не только не видел ее грудь, не видел даже и ребенка. Лишь легкий трепет одеяла свидетельствовал о его существовании. Тем не менее, несмотря на всю эту недосказанность, она в ту минуту казалась ему воплощением материнской добродетели.

Отчего же его прошиб холодный пот? Что, черт возьми, с ним происходит?Отчего же его прошиб холодный пот? Что, черт возьми, с ним происходит?

Его вдруг затошнило. Учащенно забилось сердце, словно в приступе клаустрофобии. Казалось, он разучился дышать, и очередная попытка вдохнуть может оказаться последней.

Запутавшись в своих ощущениях, он стремился как можно быстрее выбраться из машины и бежать, бежать, бежать… Куда глаза глядя. Но аура спокойствия и некой одухотворенности вокруг нее не отпускала его, притягивая как магнитом. Подобного он никогда ранее не испытывал. Незнакомое выражение неземного блаженства на ее лице не оставило его равнодушным. Он глядел во все гл аза.

А может, вдруг досадливо подумал мужчина, все объясняется гораздо проще — похотью и только. Почему бы сексуальным притязаниям не воплотиться таким вот причудливым образом в облике кормящей матери?

Он закрыл глаза, словно стараясь отогнать видение, и сильно потер переносицу. Так сильно, что на глазах даже выступили слезы. А может, он вовсе не выжил в этой катастрофе, промелькнула в голове безумная мысль. Может, давно уже умер, а больница на самом деле рыла его чистилищем, промежуточной станцией на пути в небытие.

Потому что увиденное стало сущим адом.

— Как ты себя чувствуешь?

Он сглотнул подкативший вдруг к горлу горький комок:

— В десять раз хуже, чем все беды истории вместе взятые.

— Очень жаль, — опечалилась она. — Я не хотела тебя будить. Я всего лишь поменяла ему пеленки.

— Кстати, о пеленках…

— Вон там.

Он глянул в ту сторону, куда она кивнула, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь запотевшее от дождя стекло. Они остановились возле какого-то придорожного парка. Поблизости — ни души. На поросшей густым кустарником площадке для пикника, ржавели огромные мусорные баки, доверху забитые отбросами. Казалось, давненько уже сюда не ступала нога человека.

— Боюсь, туалет здесь малость грязноват, — предупредила она. — Во всяком случае, женский. Ненавижу подобные туалеты, просто выбирать не приходится.

— Мне тоже ничего другого не остается. — Он взялся за ручку. — Ты не уедешь, если я выйду из машины?

Она проигнорировала его язвительное замечание и невозмутимо заметила:

— Подожди, сейчас я закончу кормить Кевина и помогу тебе выбраться.

В этот момент из-под одеяла высунулся крохотный кулачок и уцепился за край ее блузки. Маленькие пальчики потешно сжимались и разжимались в такт поcасыванию довольного хозяина.

— Благодарю, не стоит, — угрюмо буркнул он. — Я в состоянии справиться сам.

До небольшого бетонного сооружения было рукой подать. Через несколько минут он уже склонился над раковиной, из крана которой капала ржавая вода. Не спеша умыться, ничуть не огорчившись отсутствию полотенца. Все равно на улице дождь. Слава Богу, что в туалете нет зеркала. Он, должно быть, выглядит как бродяга, случайно уцелевший после долгой и изнурительной войны.

Мужчина вернулся к машине, ребенок уже радостно попискивал на своем детском стульчике.

— Примерно в пяти милях отсюда есть городок, как бы невзначай бросила она, заводя двигатель. — Я подумала, что кофе нам бы сейчас не помешал. А потом позвоним местному невропатологу.

Прогулявшись до туалета и обратно, он убедился, что еще очень слаб. По пути его бросало то в жар, то в холод.

— И правда, кофе был бы очень кстати. — Он изо всех сил старался держаться как ни в чем не бывало. — Но я не собираюсь ни к какому доктору.

Она с удивлением вытаращилась на него своими огромными серыми глазами с этакой туманной поволокой. В этом тумане, подумал он, недолго и заплутать, совсем потерять голову.

— Не вижу необходимости обращаться к доктору, — упрямо повторил он.

— Ты что, с ума сошел? Ты же в ужасном состоянии!

— У меня сотрясение мозга. Несколько дней полного покоя — и все пройдет. Нога пойдет на поправку только со временем. Поэтому ни к чему снова искать какого-то доктора, чтобы за бешеные деньги услышать ту же старую песню.

— Ты же постоянно мучаешься от боли. По крайней мере, мы получим рецепт обезболивающих.

— Я приму аспирин.

— А как же твоя амнезия? Тебе просто необходима консультация специалиста.

— А пока я консультируюсь, ты наконец-то спокойно смоешься.

— Не сбегу, не бойся.

— Послушай, мне не известно, кто ты и что намерена делать, но пока я все до конца не выясню, глаз с тебя не спущу. Возьму и напрочь лишу возможности оставить меня. — Он кивнул на руль. — Поехали, я просто умираю без кофе.

Городок, вернее небольшой фермерский поселок, оказался чуть ли не точной копией Стивеневилла. Свернув на главную улицу, она сбросила скорость.

— Останови здесь, — попросил он, заметив кафе, притулившееся между магазином и зданием почты. Стоянка отнюдь не пустовала, хотя время припаркованных машин, согласно счетчикам, давно уже истекло. Наверное, это было излюбленное место встреч горожан, раз уж даже в такое дождливое воскресное утро кому-то захотелось поболтать.

— Ты голоден? — поинтересовалась она.

— Да.

— Я захвачу что-нибудь, чтобы тебе не вылезать из машины, — добавила она. — Присмотри за ребенком.

Ребенок. Он бросил быстрый взгляд на заднее сиденье. Тот безмятежно спал, как всегда причмокивая и посапывая. Пока он спит, все идет как надо.

А что делать, если он неожиданно проснется? Что, если он проснется прямо сейчас, заорет, что есть мочи? При одной только мысли об этом внутри у него все оборвал ось и похолодело.

Мужчина так и не успокоился до тех пор, пока она наконец не появилась в дверях с двумя чашками кофе и белым бумажным пакетом в руках. Он осторожно снял крышечку и с наслаждением потянул. носом. Аромат свежезаваренного кофе мгновенно распространился по сему салону.

— Ах, — мечтательно произнес он, и вдруг поморщившись, с недоумением поднял на нее взгляд. — Почему ты не положила сахар?

Кендал глубоко вздохнула и на секунду замерла. Наконец с облегчением вздохнув, нахмурилась и осуждающе покачала головой:

— С каких это пор ты пьешь кофе с сахаром?

Он сделал еще глоток, ни на секунду не сводя с нее глаз. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что он всегда предпочитал несладкий черный кофе. На сей раз просчитался, она оказалась слишком умной, чтобы попасть в западню.

— Как ты хороша, — вдруг воскликнул он С нескрываемым восхищением. — Просто чертовски хороша!

— Не пойму, о чем ты.

Он в смущении склонился над бумажным пакетом:

— Что тут у нас на завтрак?

Отделяя друг от друга пирожные и сэндвичи с сосисками, он вдруг краем глаза заметил, что Кендал придвинула к нему свой сэндвич.

— Ты что, начинила эту сосиску ядом?Оставь, пожалуйста, — простонала она.

— Почему же ты не ешь?

— Да так, — не зная, что бы такое придумать, она откусила кусок бисквитного пирожного. И наконец выдавила:

— Я больше не ем мяса.

— Ах, больше не ешь? — переспросил он. — Значит, когда-то ты ела. Ну и почему же ты отложила свинину?

— Слушай, разве нет более серьезных тем для разговора? — Она слизнула остатки крема с пальцев. — Подумай как следует и позволь отвезти тебя к доктору.

— Нет, и еще раз нет. — Он приготовился настойчиво отвергать все уговоры, заметив, что она настроена решительно. — Все, что мне нужно, это сухая одежда и таблетка аспирина.

— Ладно, идет. — Она неожиданно сдалась без боя. — В конце концов, это же твоя голова.

Еще я хочу знать свое имя.

— Что? — Она в ужасе уставилась на него своими не немигающими глазами и застыла как вкопанная.

— В больнице все нарочно избегали обращаться ко мне по имени, — пояснил он. — Даже заместитель шерифа, когда допрашивал меня.

— А-а, это по приказу доктора. Он не хотел усугублять твое и без того подавленное состояние.

— Как меня зовут?

— Джон.

— Джон, — повторил он, словно примеряя к себе это имя. Оно не вызывало никаких отрицательных эмоций, и в то же самое время, воспринималось без особого восторга. — А тебя как?

— Кендал.

Эти имена ничего ему не говорили. Так, пустой звук.

Ноль. Он подозрительно посмотрел на женщину.

— Вспомнил теперь? — спросила она чересчур невинно.

— Нет, ровным счетом ничего не вспомнил. Но я почти уверен, что ты лжешь.

Даже не удостоив его взглядом, она молча завела машину. Еще через час они добрались до другого городка, где отыскали магазин, работающий в воскресенье.

— Диктуй, что тебе нужно. — Она, припарковав машину, вытащила ручку.

— И что-нибудь из одежды, — добавил он, когда Кендал составила список.

Что-нибудь особенное?

— Да нет, все равно что. Не забудь газету, пожалуйста.

— Газету? — Она на секунду задумалась, затем кивнула и открыла дверцу. — Придется подождать. У меня ведь тоже целый список.

— А чем ты собираешься расплачиваться? — полюбопытствовал он, пока она выбиралась из машины.

— Наличными.

— Откуда бы им взяться?

— Я их заработала, — коротко отрезала, она, хлопнув дверцей.

Он схватил ее за руку:

— Подожди, я скажу свои размеры.

Она перегнулась через сиденье и похлопала его по коленям.

От этого естественного и очень знакомого жеста его словно током ударило.

Кто эта женщина, снова и снова думал он, наблюдая, как она распахивает дверь магазина. И в каких мы отношениях, в тысячный раз задавался он одним и тем же вопросом.

Минут пять спустя малыш на заднем сиденье принялся хныкать. Поначалу он старался не Обращать на него внимания, но плач усилился и пришлось повернуться. Похоже, у того нет абсолютно никаких причин для беспокойства, по крайней мере, так казалось взрослому.

Он попытался успокоить ребенка незамысловатой мелодией, но куда там! Мальчик орал все сильнее и сильнее, вскоре его крик стал просто невыносимым. Джон мгновенно вспотел, но, не смея шевельнуться, сидел обливаясь потом, так и не рискнув открыть окно, чтобы не привлечь внимание к машине детским плачем.

— Господи! Куда же она запропастилась? Неужели все еще что-то покупает?

Она почти сразу же услышала плач малыша и тотчас же бросилась к двери, чуть было не сорвав ее с петель.

— Что с Кевином? В чем дело?

Кендал побросала все пакеты с покупками и подхватила ребенка на руки. Пару секунд спустя тот уже мирно посапывал, прикорнув у нее на груди.

— Ты что, не мог ничего сделать? — Она принялась сурово отчитывать Джона. — Почему ты позволил ему так расплакаться? — я и в самом деле не знал, что предпринять, — еле слышно оправдывался он. — Я не умею обращаться с детьми.

— Но надо же когда-нибудь учиться, нет? — Она еще крепче прижала к себе малыша и стала покачивать его, тихонько похлопывая по попке. — Ну ладно, ладно, мой маленький. Ничего страшного. Мама с тобой. — Она перехватила его в левую руку, прижала к левой груди и приподняла край блузки.

Он заметил полную белую грудь и набрякший розовый сосок, прежде чем тот исчез во рту ребенка.

Да, несомненно, так оно и было, но не имел ни малейшего понятия, что именно его смущало. Джон тотчас отвернулся и уставился в окно. Если, согласно ее словам, она действительно его жена, то почему он испытывает какое-то странное волнение вперемежку с ощущением собственной вины, когда смотрит на ее грудь? Раз она мать его ребенка, его сына, то как же тогда объяснить, что от одной лишь мысли о материнстве начинает подташнивать?

Господи! Кто он? Что за человек?

Все эти кошмарные вопросы никак не давали ему покоя, настигая его снова и снова. У него опять разболелась голова. Он закрыл глаза и постарался абстрагироваться от сильнейших раздражителей на другом сиденье машины.

Глава шестая

Машина уже вовсю неслась по шоссе, а он все еще притворялся спящим.

Кендал внимательно следила за дорогой и даже не подумала окликнуть его перед очередной остановкой. Пока она заправляла бензобак, Джон прошмыгнул в туалет. На сей раз он увидел себя в зеркале и ужаснулся — болезнь сыграла с ним злую шутку, и теперь лицо его смахивало на устрашающую маску с праздника Хеллоуин. Даже побрившись, он вряд ли стал привлекательнее. К тому же он по-прежнему боялся, что, воспользовавшись его длительным отсутствием, она попытается сбежать. Выйдя из туалета, он увидел ее в окружении трех агрессивно настроенных подростков. Они задержали Кендал у торгового автомата, в руках она держала пакеты с закуской и банки с водой.

— Ничего смешного, ребята, — мягко увещевала она, пытаясь обойти самого высокого.

— А по мне, так очень забавно, — возразил тот. — Ты не находишь, Джо?

— Очень забавно, — подхватил Джо с недоброй ухмылкой.

— Давай поговорим по-дружески, — вмешался наконец третий.

— Ответь хоть, как тебя зовут, блондиночка.

— Ты ведь не местная, правда? — настойчиво приставали они.

— Нет, не местная, — холодно бросила Кендал. — И, насколько понимаю, мне крупно повезло. А сейчас в стороны, живо, а не то…

— А не то — что? — развязно поинтересовался Джо, чуть ли не касаясь ее своим прыщавым лицом.

— А не то выверну наизнанку все ваши потроха.

Все четверо как по команде повернулись на голос, но больше всех удивилась Кендал.

— Не вздумай. — Она предостерегающим жестом остановила его, не обращая внимания на возбужденных подростков. — Оставь, пожалуйста, я справлюсь сама.— Конечно, — подхватил один из них. — Она и сама справится с нами. — Он, ничуть не смущаясь, почесал свою промежность. — Бьюсь об заклад, в этом деле она не промах.

Подростки весело загоготали.

— Ты и на ногах-то еле держишься, доходяга, — прыщавый пренебрежительно показал на него пальцем.

— Неужели она занимается этим с тобой? — покатываясь со смеху, уточнил третий.

— И ты собираешься разделаться с нами? Сомневаюсь, чтобы у тебя что-то получилось. — Они заводили его все сильнее..

— Интересно, какой ногой ты намерен нас отметелить? — Джо явно провоцировал соперника.

Их наглый и дружный смех внезапно оборвался, когда он, неожиданно взмахнув костылем, изо всей силы врезал Джо по ногам. Громко вскрикнув, парень рухнул как подкошенный, визжа и завывая от боли. Остальные растерянно замерли.

— Брысь отсюда, — спокойно и решительно сказал он.

Они молча расступились. Джо, катаясь по полу, дико орал, обхватив руками ушибленную голень. Кендал молча обошла его и направилась к машине.

— Полагаю, — резюмировал он, — вы освоите правила хорошего тона, — и поковылял за Кендал к машине.

Она газанула с места. Он же чувствовал себя теперь намного лучше, убедившись, что вовсе не беспомощен, как ему прежде казалось. Это придало ему уверенности, и он с честью выдержал ее натиск.

— Потрясающе. Просто нет слов. Огромное тебе спасибо. Это именно то, что мне нужно, — рыцарь на костылях, сокрушающий совершенно безобидных ухажеров. Я сама бы справилась с ними. Но нет, куда там! Обязательно надо было сунуться!

— Ты сердишься?

— А ты как думаешь? Какого черта ты вмешался? Почему ты лезешь не в свое дело?

— Ну, когда моя жена подвергается сексуальному насилию со стороны подростков, дело-то как раз мое. Разве не так? — Ее бойцовский порыв слегка поутих. Кроме того, Кендал здорово расстроилась из-за своей невыдержанности. Надо же было дать волю чувствам!

— Ты же не хочешь скандалить, правда? Потому что не хочешь, чтобы нас узнали, если кто-нибудь нами заинтересуется? Я предусмотрительно захватил вот это. — Он показал ей зеленый больничный костюм. — Думаю, весьма кстати. — Она не клюнула на эту приманку, продолжала молча следить за дорогой. Затем, глубоко вздохнув, резко тряхнула головой:

— Извини. И, большое спасибо, что пришел мне на помощь! Тебе подошла одежда?

— В самый раз, — с готовностью откликнулся он, бросив взгляд на новые шорты и майку. Она и правда знает его размеры, подумал он.

Сквозь густые леса штата они на бешеной скорости мчались по узкому шоссе. Временами затопленные поля и глубокие овраги по сторонам наводили его на мысль об аварии.

Из-за своей амнезии Джон по-прежнему пребывал в полном неведении, черпал информацию только со слов Кендал. Она могла говорить все что угодно, вынуждая принимать это за чистую монету, ибо он был не в состоянии ничего оспорить, не имея абсолютно никакой возможности выяснить реальную картину происходящего.

— Ты не купила мне газету, — заметил он обиженно. — Это что, простая забывчивость?

— Нет, — ответила она. — Газет не было. Я обошла несколько прилавков, уже все распродали.

С одной стороны, думал он, возможно, она не лжет.

На заправочной станции он ведь и вправду обнаружил, что газеты проданы. Он-то надеялся, что газетный заголовок или какая-нибудь заметка помогут воскресить ему память.

С другой стороны, Джон здорово боялся прочитать в газете что-нибудь ужасное. Может, до аварии его вовлекли в какую-либо преступную затею?

Инстинкт подсказывал, что его репутация серьезно подорвана. Но какая именно репутация? Профессиональная? Семейная? Этой вряд ли могло что-либо навредить, ибо он ни секунды не сомневался в том, что на самом деле они не женаты. Он знал, непременно знал, если бы занимался с ней любовью.

Ни один нормальный мужчина никогда бы не забыл такую грудь — полную, налитую, пусть даже это грудь кормящей матери. Да и форма бедер тоже не оставила его равнодушным. Привлекали ее глаза и рыжие растрепанные волосы, которые, похоже, не поддавались укладке.

С первого взгляда ее вряд ли можно было назвать красавицей, но изящно очерченный рот с чувственными, чуть припухшими губами не оставил бы без внимания даже самый искушенный сердцеед.

Позднее, наблюдая за тем, как она украдкой слизывает остатки крема с кончиков восхитительных пальцев, он окончательно уверился в своей правоте. Он еще не настолько болен и вовсе не слеп, чтобы не плениться женской красотой.

Джон реагировал чисто по-мужски, на уровне условных рефлексов. Любой гетеросексуальный мужчина в подобной ситуации вел бы себя точно так же. Он готов был поклясться, что его отношение к ней никоим образом не основывалось на узнавании или сходстве в кем-либо другим.

Гоня подобные мысли прочь, он включил радио, надеясь отвлечься на какие-нибудь новости.

— Сломано, — тихо пояснила она.

— Зато удобно для тебя, — ехидно заметил он. — Как долго нам еще ехать. И вообще, куда мы, черт возьми, едем? И ни слова про Теннесси.

— Мы едем в дом моей бабушки, — просто ответила она.

— Дом бабушки, — словно не понимая, повторил он.

— Совершенно верно.

— Твоей бабушки или моей? У меня есть бабушка?

За годы жизни у него уже выработался определенный стереотип — седые волосы, стянутые в аккуратный пучок, беззащитная улыбка и готовность проследить за тем, чтобы пиджак был застегнут на все пуговицы даже в тридцатиградусную жару. Это доброе создание всегда источало запах лавандового мыла, всяческих специй и пряностей.

Однако этот стереотип существовал как бы сам по себе, и при всем желании Джон не мог представить себя в качестве предмета заботы со стороны такого вот создания. Он вообще не помнил, чтобы кто-либо когда-либо заботился о нем.


— Это моя бабушка, — уточнила она.

— Ты уже сообщила ей, что мы едем?

— Сообщать некому, — грустно сказала Кендал. — Она умерла четыре месяца назад. Незадолго до того, как родился Кевин.

Он на секунду задумался:

— Ты была рядом?

— Нет, к сожалению. Я была… далеко. Но не настолько, чтобы не присутствовать на похоронах.

— Она понимала тебя?

— Более чем понимала. У нас сложились совершенно необычные отношения. — Он заслушался с неподдельным интересом, и она продолжила рассказ: — Родители погибли в автокатастрофе, когда мне было всего пять лет, и бабушка стала моим ангелом-хранителем. Дед к тому времени уже умер, поэтому мы остались вдвоем. И очень привязались друг к другу.

— Я знал ее? Я бывал в этом доме раньше?

— В ответ она лишь покачала головой.

— Сколько еще ехать?Глубоко вздохнув, она встряхнула затекшими мышцами:

— Пожалуйста, перестань допрашивать. Это не прибавит машине скорости. Я предпочла бы доехать еще засветло, а тебе не помешало бы вздремнуть. Отдохни, не упрямься.

Он принял три таблетки аспирина, боль в голове немного поутихла, затекшие мышцы расслабились. Тем не менее осталось такое ощущение, словно его пропустили через мясорубку. Он устало откинулся на спинку, прикрыл глаза.

Джон проснулся несколько часов спустя. Уже стемнело, они подъехали к месту назначения.

Дом располагался в конце улицы, заросшей виноградом и жимолостью. Дождь почти кончился, и, подъехав к дому и опустив ветровое стекло, Кендал с наслаждением вдохнула сладковатый запах лета. На какое-то время она полностью отрешилась, предавшись воспоминаниям далекого детства.. От тоски по умершей бабушке вдруг защемило сердце, тихой печалью наполнило душу.

Лес неподалеку от дома уже погрузился в темноту. Только далекие зарницы, отражаясь в мокрой листве деревьев, подмигивали ей, словно взывая к жизни. Она почти физически ощущала присутствие любимой бабушки, слышала ее голос, зовущий взглянуть на родные просторы.

Разноуровневая крыша дома нависала над широкой верандой. Краска слегка облупилась, да и двор требовал ухода, но в основном ничего не изменилось со времени ее последнего визита. За исключением того прискорбного факта, что бабушки здесь уже нет и никогда больше не будет.

Под колесами машины хрустнул гравий, и они остановились. От резкого толчка он проснулся. Потянувшись и сладко зевнув, выглянул наконец в окно.

Кендал открыла дверцу и вылезла из машины, на время оставив ребенка. Легко взбежав по ступенькам, она приподнялась на цыпочки и, протянув руку к дверному косяку, достала ключ.

Затем не спеша отперла дверь. Затаив дыхание, протянула руку к выключателю, щелкнула и облегченно вздохнула. Рики Сью продолжала исправно платить за электричество. Комнату залило светом.

Она медленно прошлась по всему дому. Мебель покоилась под чехлами, в комнатах царило запустение, отдавало затхлостью. Но ничто не помешает ей навести здесь чистоту и порядок, по крайней мере на тот срок, пока они будут здесь жить.

Женщина вернулась в гостиную. Джон к тому времени уже вылез из машины, заглянул в дом и теперь стоял на пороге, с любопытством разглядывая незнакомую обстановку.

— Нравится? — спросила Кендал.

Джон неуверенно пожал плечами.

— Да, пожалуй, сейчас здесь не очень привлекательно, н.о я наведу порядок.


Эти слова тотчас пробудили в памяти далекие прекрасные воспоминания. Перед глазами настолько живо возникла та картина, что она чуть не споткнулась.

Почти слово в слово она сейчас повторила фразу, которую произнесла в свою первую брачную ночь.


Саедра Браун