Богатырь
раскинув руки словно
обняв и грязь, и твердь.
И в этом неподвижном объятии условном
нет жизни богатырской,
так может только смерть
лежать в зловонной луже на самом солнцепеке
или под усыпляющую
дождевую дробь.
И всяк прохожий видит силу убывающую
и тело уходящее
в грязевую топь.
Одни стоят злорадствуют, другие строго хмурятся,
а дети те и вовсе
не знают, что сказать.
Могучего такого проклятием бесовским
возможно было только
в такую грязь втоптать.
И всякий понимает — богатыря не вытащить —
уж больно он огромный,
тяжелый как земля.
Ему б на миг очнуться, восстать из лужи темной
как из волны девятой
кормою корабля
еще не переставшего бодаться с ветром яростным,
и палубой и боком
держа слепой удар.
Глядишь и неожиданно, как бы ненароком
очнулся и припомнил
про богатырский дар.
А дело богатырское — первейшее из первых —
вот эти лужи самые
дыханьем осушать.
Богатырю земля приходится ведь мамою.
Ее от грязи надобно
всей силой защищать.
Спит богатырь огромный в грязи как неприкаянный.
Он глух и слеп и к смеху
И к крикам детворы.
И липнут на зевак исконную потеху
к нему и мухи черные
и злые комары —
набухшие от крови людского безразличия
грызут, кусают бедного,
а он лежит и спит.
И даже небо хмурится от вида непотребного,
а в дождь так откровенно
плачет и скорбит.
Свидетельство о публикации №123111700816