Резиденция Незаметного Зла

За скобками улиц:
съезжающие запятые,
моралисты и пьяницы,
неправильные больные,
подковырки, недобитые слова,
Олейников и мотылек,
идущие на смерть
и выбравшие жизнь,
подколодные переписки,
измены и недовольства,
фирменные надувательства,
нервные и личностные расстройства
памяти, желудка, духа, чести.

Я впереди:
за всех, за всех ответил!
Но, сделав шаг назад, я оказался
в подземном измерении без пачки
армянских горьких сигарет,
что Вахрин заприметил покупать
в ларьке, в котором ничего
не изменилось, и даже та поэма
была зря.
– Ах, с нами, Нелло, что-то приключилось!
– тоска, тоска...
И даже буквы жалко
на непосильно твердые слова.
Кружилось расстояние до бара
и ели как соображала голова.
– О чём мы пили, Нелло?
– Я, мой друг, не знаю.
И вид развалин накалялся, как строка –
мой черный и высоковольтный провод.
– О, Нелло, не меняли никогда
галлюцинации и город, что их
породил.

На Башне я стоял один.
Всё повторялось: город,
пустота,
ничейная, ненужная земля,
изнеженные черви, поднебесье,
под ним шабашка душ, под нами только бездна.
КУДА ТЫ, ДАНТЕ? –
говорил я сам с собой.
И вороны сцепились надо мной –
они, как люди, делиться не умеют.
Десница форточки, я комнату проветрил.
Но демон всё не отступал:
КОГДА
ты перестанешь претворяться? –
я отвечал, –
наверное, в тринадцать
я это дело перестал.

Я помню всё
безумие Москва
сложение и сложное равненье
на середину
пешеходы поезда
мой личный ад-
рес роба для раба
Тверская перекур допрос
надежды на случайные значенья
цикл стихов как признак вырожденья
и красный нос развязного проспекта
и подворотню в сумрачных белилах
поэтов безымянных под томами
искусных классиков искусственных цветов
и я такой же экспонат
вот крест вот ценник
это рынок рабов
или это угодья воров
но всё-таки это
распад

– ИЗМЕННИК! –
лаяла толпа,
и не кончался
элегический приход.
Разве не видите, это
стихотворенье сошло с ума.
Вызывайте врача
или пускайте его в расход.
О, всё перемешалось. Не понять,
где-что и как-кого найти нам,
убить/поцеловать и опознать.
А я люблю всех,
идите только с миром.
И надо мною
разрычалась петухом
последней воли поражения
Луна,
и выбило зрачков
две старых,
тусклых пробки.
Такое чувство просто, ребзя,
что меня
под эпитафией
поставили за скобки.