Тайные связи-12

Сгущавшиеся сумерки постепенно окутывали причудливой формы здания выставочного центра «Fiera Milano», растворяя в темноте изогнутые линии серебристого металла, а стеклянные поверхности комплекса торжественно рассеивали свет, наполняя пространство волшебным мерцанием.

В одном из тридцати выставочных павильонов сегодня было особенно оживлённо. Изысканно одетые дамы, мужчины в безупречных смокингах и костюмах, ценители современного искусства, критики и журналисты. Разношёрстную публику объединило событие, обещавшее стать достойным завершением сезона.

Грей стоял в дальнем углу павильона с бокалом коллекционного коньяка в руке и завороженно наблюдал за восхищением, отражавшимся на лицах присутствующих. Люди неторопливо передвигались по огромному залу, останавливаясь перед картинами и внимательно разглядывая полотна.

Удовлетворение заполняло душу Дитриха, а желание вернуться в студию и продолжить писать становилось практически нестерпимым. Но только не сегодня. Несколько месяцев нервного ожидания увенчались полным успехом. Спустя всего два часа с момента открытия выставки Грей получил выгодные предложения от пяти самых известных галерей Европы. И это только начало.

- Папочка! – торжественным шёпотом проговорила Эр, стремительно приблизившись к одиноко стоящему поодаль от основного действа отцу и целуя его в гладко выбритую щёку. – Поздравляю! Это самые замечательные картины, которые я когда-либо видела.

- Спасибо, милая, - улыбнувшись, ответил Грей и вернул дочери поцелуй.

- Не понимаю, почему ты столько лет прятал их. Тебе давно уже стоило...

- Эр, давай не будем сейчас о прошлом, - чуть нахмурившись, попросил мужчина.

- Хорошо, папочка, не буду. А чего ты стоишь здесь? Один...

- Мне надо было немного отдохнуть, - усмехнулся Грей. – Такое пристальное внимание слишком утомительно.

- Ладно, отдыхай, а я пойду дальше смотреть. Я и половины ещё не видела.

Проводив дочь немного грустным взглядом, Грей ещё несколько минут постоял в своём убежище, но потом всё же решился вернуться к людям. Однако он старался по-прежнему не привлекать к себе внимание, неторопливо прохаживался вдоль экспозиции, бросая мимолётные взгляды на свои полотна и тем самым сливаясь с толпой. Но возле одной картины он не мог не задержаться. Это была его последняя работа, написанная до переезда в Милан – город, о котором он мечтал всю свою жизнь. Грей долго не решался покинуть ставший для него тюремной камерой Санкт-Петербург. Пока его жизнь разделилась на «до» и «после».

И только здесь, в Италии, он, наконец, почувствовал истинную свободу. Его душа словно расправила крылья и воспарила в небеса, впуская в крохотную комнатку, в которой Грей жил практически всю свою жизнь, целый мир, наполненный яркими красками, миллионами новых эмоций и ощущений и любовью...

Но эта картина, написанная в Питере, всё равно оставалась самой любимой у Грея, потому как отражала главный момент его жизни: мгновение, когда Дитрих осознал, чего хочет на самом деле, но понимал, что никогда не получит этого.

Взгляд Грея скользил по холсту, на котором были изображены двое мужчин, красивых, влюблённых, счастливых в своём желании быть вместе. Они держались за руки и смотрели вперёд, туда, где их ожидала вечность, наполненная страстью и нежностью.

И вдруг Грей почувствовал лёгкое прикосновение к своему плечу.

- Она прекрасна, - раздался глубокий бархатный голос. – Это моя любимая...

Дитрих чуть улыбнулся, но оборачиваться не стал.

- И моя...

- Когда ты написал её?

Дитрих уже неоднократно отвечал на этот вопрос, но всякий раз он получал неземное удовлетворение от произносимых искренних слов.

- Когда понял, что не смогу жить без тебя...

До Грея донёсся тихий смех, а тёплая ладонь накрыла красивые длинные пальцы руки, запечатлевшей это желание быть рядом.

- Как думаешь, ты уже можешь покинуть собственную выставку? – Голос наполнился нотами страсти и вожделения.

- Полагаю, Тина прекрасно справится одна, - усмехнулся Грей и, повернувшись, встретился взглядом с голубыми, сверкающими от счастья глазами Валерика. – Так что ты вполне можешь похитить меня прямо сейчас.

- Весь вечер ждал этого момента. – Губы Валерки изогнулись в удовлетворённой улыбке, а его пальцы сплелись с тонкими пальцами Дитриха. – Поехали домой.

Этот день был значимым для мужчин. Ровно год назад Грей задал Валере самый главный вопрос, который и решил их дальнейшую жизнь.

- Ты любишь меня? Ответь. Это же так просто. Да или нет?

Никогда ещё время не тянулось так медленно. Сердце словно остановилось, отказываясь жить, а разум затопило нервозное ожидание.

- Да, чёртов ты сукин сын, - выдохнул тогда Валера, сдаваясь, отказываясь и дальше идти по жизни, как волк-одиночка, путаясь в собственных страхах и взращивая чёрных демонов, жаждущих мести.

Грей ослабил хватку и позволил Валерке перевернуться на спину.

- Скажи это, - умоляющим шёпотом проговорил Дитрих, теряясь в синих озёрах повлажневших глаз.

- Люблю, - чуть слышно прошептал Валера. – Люблю и любил всегда и буду любить, - повторил он уже громче.

Грей повернулся и посмотрел на Валерку, который сосредоточенно следил за дорогой, уверенно управляя автомобилем. И сейчас, мысленно вернувшись в тот далёкий день, Дитрих в тысячный раз благодарил свою дочь за то, что она оказалась намного мудрее его самого. Если бы не Эр, неизвестно, чем бы всё закончилось.

- Ну что, мы пойдём в дом или так и будем всю ночь сидеть в машине? – усмехнувшись, поинтересовался Валера, и Грей понял, что задумался и не заметил, как они подъехали к дому на окраине Милана, к тому самому дому, который стал для них их собственным островком любви. Только здесь они смогли быть по-настоящему счастливы, оставив прошлое за порогом.

Улыбнувшись, Грей вышел из автомобиля и направился к крыльцу, однако входить в дом не спешил. Лишь когда его пальцы сплелись с пальцами Валерика, мужчины вместе перешагнули порог, оставляя снаружи весь мир и окунаясь в собственную вселенную, где были только они вдвоём.

По-прежнему держась за руки, как на картине, мужчины поднялись на второй этаж и вошли в спальню, посреди которой стояла огромная кровать, а через стеклянный купол, служивший потолком, лился яркий лунный свет. Валера остановился, повернувшись лицом к Грею, и несколько минут, не мигая, смотрел в его тёмно-зелёные глаза, потом запустил пальцы в растрёпанные, отливающие каштаном, волосы и притянул любимого к себе, легко касаясь губами щеки, сомкнутых век, тёплых, жаждущих поцелуя губ.

Руки Грея скользнули по талии вдоль пояса брюк, забираясь под расстёгнутый пиджак Валерки и прижимая к себе сильное тело. От этих прикосновений по коже Валерика пробежали электрические импульсы, а кровь стремительным потоком понеслась по венам. Движения мужчин стали резкими, жадными. Всё ещё не прекращая поцелуя, Грей и Валера избавились от одежды и теперь уже лежали на кровати, отдаваясь друг другу со всей страстью, на которую были способны. Их тела сплетались в единое целое, стремительно наполняясь теплом друг друга. Губы и руки блуждали по разгорячённой коже, вознося на вершину блаженства, а хрипловатый шёпот наполнял тишину комнаты.

На мгновение весь мир двух любящих мужчин замер и вмиг разлетелся на тысячи блестящих осколков...

Грей уткнулся носом в изгиб шеи Валерки, вдыхая аромат желанного тела, впитывая запах, растворяясь в нём, а его пальцы непроизвольно выводили узоры на влажной коже груди любимого мужчины.

- Спасибо, - прошептал он, восстановив дыхание.

- За что? – охрипшим голосом поинтересовался Валера. – За выставку надо благодарить не меня. Это всё Тина с Викторией, две заговорщицы.

Грей приподнялся на локте и заглянул в глаза Валерика.

- Я не о выставке, - чуть изогнув губы в лёгкой улыбке, произнёс мужчина.

- Тогда за что?..

- За то, что ты рядом.

- А разве могло быть иначе? – спросил Валера и сам удивился, заметив, что его голос дрожит.

Грей улыбнулся и покачал головой.

- Не с нами... И не в этой жизни...

И ничто не сравнится с твоим дуновеньем в ночи:
Кривоносым кинжалом распахнуты нежные раны.
И никто не узнает, как холод постели горчит,
И никто не увидит, как утра объятья обманны.

Твоих плеч оголённых горит земляничная гладь,
Перепрыгнута бледная грань напускного веселья.
Распускает листы перебитая ливнем тетрадь,
Разливается в теле туман неземного похмелья.

Задымлённые яблоки наших с тобой сигарет
Прожигают насквозь, затухая в бессчётных ошибках.
И врезается с болью ладонь в истончённый паркет,
Пробежавшим слезам отомстив мимолётной улыбкой.

Рваным ветром уносится вдаль пересоленный плач.
На набросках мечты никогда не появится точка.
Ты мой ангел, мой гений и мой судьбоносный палач,
Что срывает с души окроплённые горечью строчки...