То не путь осознанья героя

То не путь осознанья героя,
А скорее что-либо между
Новой пыткой проститься с тобою,
И попыткой остаться прежним.

Здесь не будет лирической грусти,
Разве потусторонняя сила.
Так как я отпускал, допустим,
Так и ты меня отпустила.

Хоть обидно, волнения тоже
Разбиваются влагой по крыше.
Я не вижу значения больше
Всех лирических четверостиший.

Наравне с этим воздухом сизым
Я явленье бродячей «промзоны».
Кто нажал на курок, что я гильзой
Отлетел от тебя-от патрона?

Я не знаю. Но два варианта
В голове зарождаются быстро:
То ли ты захотела обратно,
То ль мое это самоубийство.

Я спокоен, практичен, разумен.
Ничего, кроме мысли и слуха,
Неспособно подействовать в сумме
На упрямство и значимость духа.

То другой человек бесновался,
Про любовь сочиняя сонеты,
Он противен как слабость и чванство.
Он убит. Его попросту нету.

Как тебя нет. Была и не стало,
Для чего так решительно резко?
Я не понял. А впрочем, бывало,
Видно повод был прочный и веский.

За холодной и мокрой прогулкой
Не скрывается больше наречий.
Когда будет до одури жутко,
Мне помочь тебе будет нечем.

В этом темном игрушечном мире
Нам придётся идти на ощупь
В выходной по своей квартире
Иль по улице громкой ночью,

То неважно. Скорей другое,
Что сравнимо самосожженью,
По твоей или нашей воле
Нам придётся идти отдельно.

Да и то для тебя не новость.
Я был пламенем ярко-синим
И сгорел как колючий волос
На лице неживой России.

Если б месяц назад сказали,
Как окурок что буду трачен
И несвеж как беляш вокзальный,
Я спросил бы: «Что это значит?».

А сейчас не спрошу. Не нужно.
Я адепт одиночества главный.
Своему одиночеству дружный
И себе одинокому равный.

Только что же с тобой происходит.
Неизвестность скорбит, тревожит.
Я не стал абсолютно спокойным,
Как и ты, наверно, не сможешь.

Мне идти лишь туда, откуда
Невозможность вернуться светит,
Ты была безупречным чудом,
И останешься где-то этим.

И раз так, то последнее слово,
Закрывая прошедшего двери,
Ты найди уж того другого,
Кто в тебя, так как я, поверит.