Война и мир. гл. 4-3-3 и 4

4-3-3

Начало войны партизанской в России
Совпало с вступленьем французов в Смоленск,
Вначале была выраженьем стихии,
Со временем всё набирая свой блеск.

Но прежде, чем стать утверждённой законом,
Она разгорелась «во всю свою прыть»,
Она поощрялась, конечно же, троном,
Её невозможно и остановить.

Она разрасталась по мере движения,
По мере захвата врагом деревень,
Она замедляла врага продвижение,
Держа войско в страхе всю ночь и весь день.

На них нападали с особою злобой,
И уничтожали, как беглых собак,
А их ненасытная вражья утроба,
По части лошадок и сена в войсках;

Вела мужиков к разоренью хозяйства,
Они угоняли лошадок и скот,
Лишая французов «законного царства»,
На них возлагая всю массу забот.

Давыдов чутьём первый понял значение
Народной дубины, как средства борьбы,
С ним связана слава её применения,
И у;законе;нья, как средства войны.

Уже в конце августа официально
И был учреждён этот первый отряд,
И он командиром в нём стал изначально,
Даруя французам смертельный свой яд.

За первым отрядом рождались другие,
Чем дальше кампанья, тем больше число,
И многие были уже столь большие,
Как армии часть, совершая им зло.

С пехотой, штабами и даже разведкой,
Не только казачьи, и — сборный отряд,
Мужицкие, пешие, конные, метко
Вливали французам свой медленный яд.

И даже священник — начальник отряда,
В плен взявший до нескольких сотен солдат,
Была Василиса — из женщин плеяда,
Таким стал у нас «партизанский парад».

И, если как раньше, отряды скрывались
И прятались после атаки в лесах,
То при отступленье врага не боялись,
И не позволяли самим быть в тисках.

Уже в октябре и тот самый Денисов,
Который Ростову бывал командир,
Служа в регулярных частях, был зависим,
А ныне, одев партизанский мундир;

Уже находившейся в самом разгаре,
Числом и размером возросшей войне,
Пропитанной тем ненавистным угаром,
Желающей смерти на нашей земле;

С отрядом своим целый день был в работе,
И по примыкавшим к дорогам лесам,
Следил за французским обозом в заботе,
Разбить и прибрать всё хозяйство к рукам.

Весь транспорт французский под сильным прикрытием,
Как будто отстал от своих главных сил,
И потому столь желанным открытием
Для армии в целом тот транспорт и был.

Следили не только за ним партизаны,
А также отряды армейских частей,
К нему наши пленные были приданы,
А их — пару сотен всех русских людей.

Денисова даже уже приглашали
В отряд регулярных армейских частей,
Они чтобы первыми транспорт и взяли,
Ну, а поддержка — часть армии всей.

Но он отказался от их приглашения,
Зачем ему славу в том с кем-то делить,
С Доло;ховым вместе дадут им сражение,
Уверен — он сможет их всех победить.

К дороге меж двух деревень, в одном месте,
Почти надвигался густой, тёмный лес,
По этим лесам явно жаждущих мести,
И, чтобы из вида обоз не исчез;

Отряд партизан наблюдал за движеньем,
И выбрав удачный движенья момент,
(Две фуры застряли в грязи, с опасеньем):
Лес рядом, возможно вполне нападенье,
Хороший достанется русским презент.

Когда весь обоз уже скрылся из вида,
Момент нападения выбран с умом,
Постигла отряд небольшая обида:
Всего лишь две фуры достались с трудом.

Охота за транспортом всё продолжалась,
Напасть одному — не хватало всех сил,
Движенье обоза к тому ж охранялось,
И тем охлаждало воинственный пыл.

Им надо дождаться другого отряда,
Другим — Долохо;ва и был тот отряд,
И только лишь вместе, с внезапностью града,
Они могли вместе насыпать им яд.

Но надо обоим им в том убедиться,
Какие и сколько в охране войска,
Но чтобы им в этом и не ошибиться,
Поймать надо было бы им языка.

По данным самой партизанской разведки,
В охране не менее «тыщи» штыков,
Но как бы самим не попасться им в клетку,
Самим не одеть бы французских оков.

В отряде бойцов — всего только двести,
А Долохов меньше имел всех бойцов,
Но вместе не мало им выпало чести,
Назваться когортой бесстрашных борцов.

Поймать языка и был послан храбрейший,
Умом наделённый, надёжный боец,
И опыт не раз уже в этом имевший,
И, как заслуживший в отряде венец.

4-3-4

День выдался тёплый, осенний, дождливый,
И небо, и лес — вида мутной воды,
Отряд партизан, своей целью гонимый,
По лесу шагал, оставляя следы.

То падал туман, то вдруг дождь припускался,
И этот прохладный и утренний душ,
(Он был им не нужен, зачем он им сдался?)
Лесная тропа стала полной от луж.

В папахе и в бурке, на резвой лошадке,
Отряд возглавлял сам герой-командир,
И дождик им был, как в ненужной накладке,
Он всех омывал, затекая в мундир.

Он был озабочен намеченной целью,
И, весь напрягаясь, смотрел он вперёд,
Наполнен был взгляд его словно печалью,
Был зол, и во взгляде сквозил будто лёд.

С ним рядом, и тоже, как он в одеяние,
На сытом и крупном казацком донце,
Скакал есаул — партизан по призванию,
Сподвижник Денисова в том же лице.

И третий средь них — есаул и соратник,
Фигурою длинный и плоский — доска,
Он, как прирождённый в отряде был ратник,
Слыл как бы героем любого броска.

И, если Денисов по виду  смотрелся,
Отдельно с лошадкой, как просто седок,
То третий помощник, как с лошадью слился,
Он с нею как будто бы так и родился,
На ней и скакал, как единый поток.

Чуть сзади, на пару шагов за той тройкой,
На тощей киргизской лошадке, им вслед,
Скакал офицер, молодой и столь бойкий,
Губам где-то в деле нанёс себе вред.

С ним рядом — гусар с тем мальчишкой-французом,
Захваченный вместе с той фурой в бою,
На крупе лошадки сидевший и юзом
Качался он, сидя на самом краю.

За ними по узкой, раскисшей дороге,
По три, по четыре всех конников в ряд,
Тянулись гусары, казаки — в итоге,
И был весь летучий и грозный отряд.

Кто в бурке, а кто во французской шинели,
Кто даже с попоною на голове,
Тащились все медленным шагом, «чуть еле»,
С дождём отдавая себя все борьбе.

Всё мокро: одежда и сёдла, поводья,
И склизко, раскисло всё так, как земля,
И даже у многих бельё всё исподнее
Прилипло всё к телу, как куча тряпья.

Сидели, стараясь все не шевелиться,
Чтоб влагу согреть, что до тела дошла,
Уже не могла под седло чтоб пролиться,
За шею и в сапоги не зашла.

Денисов был злой от дождя, и — голоден,
В отряде никто и не ел как с утра,
А главное — делом он был «просто болен»,
От «Долоха» весть получить уж пора.

А тут ещё лошадь, найдя в обход лужу,
Коленом за древо — случился удар,
И нет языка, и всё делалось хуже,
Негоже нам всем упустить этот дар.

— Захватят другие у нас из-под носа,—
Так думал Денисов, всё глядя вперёд:
— А мы-то на что в эти «дни золотые»?
И дождь как назло ещё пуще всё льёт.

Им с просеки видно, с холма, что направо,
Два всадника вдруг показались вдали:
— Ну вот, наконец-то, нам будет забава,
Те двое, мне кажется — наши, свои.

Нагайкой играя, но вялым галопом,
Промокший, растрёпанный шёл офицер,
Каким-то неведанным случаем-роком,
И принятым вовремя, свыше всех мер;

Повторно, от немца, того генерала,
Привезен вновь с просьбою новый пакет,
Денисов читая, вниманья сначала
Не обратил на простой этикет.

Пакет подавая, измятый и мокрый,
Он имя своё не назвал, как курьер,
Но взглядом пытливым, разведчика зорким,
Мальчишку-француза в отряде узрел.

— А это кто с явным благим намереньем? —
Спросил у Денисова юный боец,
— С ним поговорить с вашим мне разрешеньем,
Я вижу, совсем ещё воин — малец.

Денисов, глаза чуть подняв от пакета:
— Ростов, Петя! — вскрикнул вдруг сам командир:
— Каким же таким озарило нам светом,
Что и на тебе — офицерский мундир?

Да как, почему не сказал, мы ж знакомы, —
Довольный он руку курьеру пожал,
И в миг как свалились меж ними препоны,
Он младшего брата у друга узнал.

Дорогою всей крепко мучился Петя,
Как он, не давая знакомству намёк,
Как лучшего «братова» друга здесь встретит,
И как ему будет от дела далёк.

Своей дружелюбной улыбкой Денисов
Снял с Пети всю кучу проблемных забот,
Без всякого лишнего в том он каприза,
Знакомству он дал положительный ход.

Отбросив на радостях официальность,
Поведал Денисову скромный свой путь,
Познал на себе он войны всю реальность,
Теперь с пути брата ему не свернуть.

Под Вязьмой участие принял в сражение,
Узнал, «что почём и когда что и как»,
Оно стало первым серьёзным крещением,
Какой ещё силы бывает их враг.

— Я рад тебя видеть и также, как брата,
И я уважаю всю вашу семью,
Открыла геройству война свои врата,
Могу предложить я опеку свою.

А он ведь опять от того генерала,
Кто нам предлагал вместе транспорт забрать,
Победного нас бы лишить чтобы бала,
Нам завтра же надо самим его взять.

Пока командир говорил с есаулом,
Поправить одежду решил на себе,
У Пети штаны — каким «взбившися» чудом»,
Конечно, от дождика «в мокрой борьбе».

Доставив пакет, Петя в строгом порядке
Отрапортовал, как лихой адъютант:
— Жду ваших приказов, какие б ни сладки,
Они бы ни были на данный момент.

— Приказов? — задумчиво молвил Денисов:
— Остаться ли можешь на завтрашний день?
А может, прописан обратный твой вызов?
Тогда на карьеру наложится тень.

— Конечно, остаться бы очень хотелось…
— Ну ладно, нам умные люди нужны,
Как всё очень сложно у нас завертелось,
Но всё-таки в помощи нам нет нужды!

И распорядившись у Пети судьбою,
Отряду им тут же был отдан приказ:
На отдых идти и готовиться к бою,
Который опасен, но важен для нас.

А тот офицер, на киргизской лошадке,
( Да, кстати, он был у него адъютант),
В обычном в отряде привитом порядке,
В любом сложном деле считался талант.

Доло;хова послан отыскивать срочно,
Отряд его к вечеру должен прибыть,
Чтоб всем быть уверенным в силе их прочно,
Охрану всю транспорта легче разбить.

А сам командир с есаулом и Петей
Решили то место увидеть самим,
Где завтра, по утру, без всех перипетий,
Французский обоз был бы нами храним.

Они направлялись к опушке у леса,
К деревне, примкнувшей к селу Шамшеву;,
И с точки военного в том интереса,
Самим оценить место встреч — наяву.