Тайные связи-7

- На сегодня все свободны, - завершил я совещание. - В понедельник встречаемся в девять утра в аэропорту. - А когда присутствующие поднялись и направились к выходу, добавил: - Советую на выходных хорошенько отдохнуть, потому что нам предстоит отнюдь не отпуск в солнечной Италии. Будьте готовы работать с двойным усердием. Меньше чем за месяц нам предстоит наладить сложнейшее производство.

Я сосредоточенно уставился в монитор ноутбука, даже не обратив внимания, что Дмитрий не ушёл пока мужчина сам не обозначил своё присутствие, спросив:

- Может, всё же расскажешь, что произошло в Питере?

- Нечего рассказывать, - проворчал я, не отрываясь от отчёта, хотя мысленно был далёк от цифр.

- Тогда почему ты вдруг изменил решение, которого придерживался несколько лет, и подарил десятки миллионов Дитриху? - не скрывая сарказма в голосе, поинтересовался Дима. И он был прав. Я действительно фактически подарил всё, что вложил в комбинат Грея. Вернувшись в воскресенье в Москву, я связался с Димкой и отдал распоряжение дать задний ход в документах относительно перехода права собственности, и прочих вопросов, кроме финансовой стороны дела. Вложенный капитал я оставил без изменений. Почему я это сделал? Да потому что действительно простил. Я не врал, когда говорил это Дитриху, стоя перед ним на коленях. И не хотел больше жить лишь мыслями о мести.

- Ты спрашиваешь, как друг или как компаньон?

- Как компаньон, чёрт возьми! – воскликнул Дима. – Я имею полное право знать, какого хрена ты разбрасываешься миллионами!

- Не переживай, деньги я верну.

- Блять, Валер! Дело не в деньгах, как ты не понимаешь! – заорал мужчина, стукнув ладонью по столу. – И сейчас я говорю уже как твой друг! Не думаешь, что тебе пора навести порядок в своей личной жизни?

- С каких пор моя личная жизнь волнует тебя больше, чем твоя собственная? - огрызнулся я, желая прекратить неприятный для себя разговор. И тут же предпочёл сменить тему: - Кстати, как Виктория?

- Хандрит, - усмехнулся друг. - Вполне нормальное состояние в преддверии свадьбы.

- Ну вот и езжай к невесте, - предложил я, прозрачно намекая, что хочу остаться один. Дима понял, что сейчас со мной бесполезно разговаривать, молча встал и вышел из кабинета.

Оставшись в одиночестве, я с головой окунулся в расчёты нового проекта, к осуществлению которого мы приступали на следующей неделе. Всю прошлую неделю со дня моего возвращения из Питера работа была моим единственным спасением, возможностью сбежать от тягостных размышлений, разрывавшей меня боли...

В свои роскошные апартаменты на тридцать пятом этаже я вернулся поздно вечером, скинул пиджак, отбросив его куда-то в сторону, ослабил галстук и уселся в кресло, поставив на столик рядом с ним неизменные атрибуты вечернего времяпровождения: бутылку виски, стакан и пепельницу. Бросив на стеклянную поверхность пачку сигарет и зажигалку, я налил немного виски и залпом выпил. Повторил. И лишь на третий раз начал неторопливо потягивать жидкость, отпивая мелкими глотками.

Потянувшись за сигаретами, наткнулся взглядом на чёрную папку, несколько минут смотрел на неё, но так и не решился открыть. Вместо этого откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза. В память тут же ворвались события недельной давности.

Отъехав от особняка, в который больше не собирался возвращаться, я погнал машину к городу, намереваясь в последний раз проехаться по улицам Петербурга. Я не планировал экскурсию по местам "боевой славы", но, проезжая мимо той самой баскетбольной площадки, не удержался и остановил машину, заметив Эр, бросавшую мяч в корзину.

- Валера! - воскликнула девочка, увидев меня, и широко улыбнулась. – Сыграем?

Я поймал брошенный мне мяч, растерянно посмотрел на него, перевёл взгляд на девочку с такими же тёмными, как у отца, волосами и покачал головой.

- Я уже отыграл здесь свой последний матч, - проговорил я безжизненным голосом.

- Вы уезжаете? – испуганно спросила девчушка. В ответ я лишь кивнул, а она уточнила: - Навсегда?

Я лишь грустно улыбнулся, не в состоянии сказать ни слова.

- А как же папа? – проговорила Эр, едва сдерживая слёзы. Я дёрнулся, как от удара, но не мог поверить своим ушам. Девчушка почувствовала моё состояние, метнулась к рюкзачку, лежавшему на траве, и достала из него чёрную папку, потом опять подошла ко мне и смущённо сказала: - Ваше лицо сразу показалось мне знакомым, только я не могла сообразить, где видела вас. А вчера нашла вот это в коробке, которую так и не разобрала после развода родителей и переезда. Это ведь вы? – завершила свою сбивчивую речь Эрика, когда я взял у неё из рук папку и открыл. Мой взгляд тут же упал на небольшие альбомные листы, изрисованные карандашом. Здесь было четыре рисунка, и на каждом - моё изображение. Сидящий за школьной партой и уткнувшийся в учебник. Стоящий у парапета на школьном дворе, засунув руки в карманы и опустив голову. На коленях в кабинете Понтия Дитриха, униженный, растоптанный, в окружении своры одноклассников.

На последнем рисунке я был не один. Рядом со мной стоял Грей. Он обнимал меня, запустив пальцы в мои волосы и прижимая лицом к своей груди... А внизу стояла дата: «12 мая 1992 года» - через два дня после того рокового вечера. И подпись, аккуратно выведенная дрожащей рукой: «Прости меня, Валера...»

Я со злостью захлопнул папку и протянул её Эр, но девочка покачала головой и прошептала:

- Думаю, папа хотел бы, чтобы они были у вас...

Попрощавшись с девочкой, я запрыгнул в машину, бросив папку с рисунками на пассажирское сиденье, и рванул с места. Выехав за пределы города, я вжал педаль газа в пол, мчась на полной скорости подальше, едва сдерживая душившие слёзы и охватывавшую меня истерику. Случайно повернув голову, я бросил взгляд на папку, открыл её, ещё раз глянул на рисунок, где были мы с Греем, крутанул руль влево, разворачиваясь в сторону Питера, но тут же резко нажал тормоз, и машина, взвизгнув, замерла. Я уткнулся лбом в руль и дал волю эмоциям, рвавшимся наружу. Не знаю, как долго я сидел вот так, раздираемый на части, разлетающийся в клочья, пожираемый сомнениями. Восстановив дыхание, я поднял голову, посмотрел перед собой и прошептал в пустоту:

- Обратной дороги нет...

Развернулся и поехал в Москву.

И вот сейчас, неделю спустя, я с горечью вспоминал тот день, своё состояние, и боль возвращалась с новой силой, а желание вернуться туда, где осталось моё сердце - в объятия спящего Дитриха Грея, каким он запомнился мне - становилось непреодолимым.

Протянув руку, я всё же открыл папку и достал рисунки, пересматривая их снова и снова. И одна лишь мысль долбилась отбойным молотком: «Вернуться... Это так просто – вернуться...»

- Нет! – резко оборвал я сам себя. – Мосты сожжены! Остался последний... - Взяв со стола зажигалку, я нажал кнопку и уставился на оранжевый огонь, подбиравшийся к листам, зажатым в другой руке.

Трель телефонного звонка разрезала тишину, но я не шевелился, стараясь отгородиться от неё.

«Вы позвонили Валерию Русику. Меня сейчас нет дома. Оставьте своё сообщение после звукового сигнала».

Пронзительный писк гудка, и тишина... А потом его голос:

- Валер... Привет, это Грей... - Опять тишина, а сердце уже замерло в ожидании. – Можно приехать к тебе?.. – Неуверенно, будто боясь услышать отказ. – Я не могу без тебя...

Сердце дёрнулось, прежде чем отчаянно заколотиться о рёбра, а глаза защипало от яркого пламени зажигалки, на которое я, всё ещё не мигая, смотрел.

Я был...
Сомнений горький пепел,
Шелест листьев, капель быстрый бег...
Я был...
В безвременных чертогах,
Там где злотый воцарился цвет...
Моим сердцем ласково играли,
Льстиво уводя в небытие.

Речи мои преданно вкушали,
Дивно и прекрасно было всё.
Я был...
Насквозь пронзают иглы,
Кровью наполняются следы,
Я был...
Меня вперёд тащили,
Голые, разбитые ступни...

Желчь и яд, в чернеющих глазницах,
Лживые порочные слова,
На колени, ниц, проклятьем стелет,
Злобная, жестокая толпа...
Я был...
Нет, не в раю блаженном,
И не в преисподней на костре.

Я был...
На нашей с Вами бренной,
На родимой матушке земле,
Где, в одной душе живут привольно,
Чистый, совершенный, белый свет,
И проклятый мертвенно холодный,
Всё вокруг сквернящий чёрный грех.

Я был...
В метании искал,
Где их грань, где правильный ответ,
Я был...
Но кончился, устал,
И теперь меня там больше нет...