Анна

- Постылая, опять девку родила,-лютовал Степан, когда прекратились крики жены Матрёны и повитуха вышла сообщить отцу о ещё одной родившейся, пятой по счёту дочери.

- Дитё недоношенное, слабенькое, не жилица, помрёт,-шептала повитуха Степану.

- Да пусть сдохнет вместе со своей проклятой матерью.
- Уйду к Стешке насовсем, сыновей мне нарожает!, -кричит разгневанный отец и в очередной раз на всю ночь уходит к Стешке, -разбитной бабёнке, охочей и до чужих мужиков, и до чужого достатка.

 Матрёна плачет, глядя на родившуюся девочку -маленькую, слабенькую.
Нет у матери ни радости, ни любви, ни жалости к этому дитю.

- Почему не сын, за что, Господи, за что?- воет Матрёна, страшная после родов, с распущенными чёрными волосами, закутавшими её всю.

- Успокойся, Матрёнушка, горемычная душа. Бог ведает, что творит, горячка прикинется, деток испужаешь, терпи милая.
- А дитё Богом помечено, за ушком как бы крестик виднеется.
 Повитуха уходит, сделав, что положено.

 Девочка хоть и слабенькой родилась, выжила.
 Крестили её именем Анна. Сёстры постарше нянькались с ней. Мать только даст грудь, да и отвернётся, как будто это дитё и не родное ей вовсе.

 Отец семейства жил на две семьи. Раньше ночью огородами пробирался к Стешке, сейчас днём прилюдно чинил ей то крышу, то забор, дома редко когда ночевал.
Детей не было у Степана со Стешей, может она не могла, а может, Господь не давал.
   

 Матрёна раньше была не шибко разговорчивой, а сейчас и вовсе молчуньей стала.

 Статной, видной была Матрёна в девках. Степан сосватал, когда не было ей и семнадцати, а сейчас, глядя в зеркало, не верится Матрёне что ей чуть больше тридцати.
 Постарела, подурнела, живя со Степаном.

 Домой к родителям не ушла с одним дитём, а сейчас с пятерыми, кому нужна-то. Так и ходит молчком, как заведённая с утра до ночи. Хозяйство большое, дети малые ещё, старшей тринадцать годков минуло.

 Девчонки старшие весёлые были, как Степан в детстве, да молодости.
Только младшая Аннушка тихой, спокойной росла. Могла часами рассматривать цветок какой, или букашку. Не играла с детьми, не бегала на речку, сидела в уголочке о
чём-то мечтая.

- Блаженная девка растёт, с причудой, -говорили бабы Матрёне.
Она даст хворостинкой пару раз Анютке, когда та пасла гусей, да замечтавшись, проворонила, в огород зашли, нашкодили, и ладно на этом.

 Так и жили.

 Как-то Степан, зайдя в горницу, застал Матрёну после бани, расчёсывающую свои длинные, густые воронова крыла волосы. Зашёл и залюбовался. Вспомнил и красоту
 Матрёны в молодости, и то, что она пока ещё его законная жена.

 Матрёна молча терпела, слёзы душили её, но ведь муж, куда деваться.

 Через время поняла Матрёна что опять на сносях. Только в этот раз всё было
 по-другому.  И лёгкость какая-то появилась, хотелось то плакать, то петь, то смеяться.
Днём играючи справлялись со старшими детьми по хозяйству, ночью неустанно
 на коленях просила Господа оказать великую милость: дать ей долгожданного сына.

 Степан не мог насмотреться на изменившуюся жену.
- Родишь сына, наследника моего, озолочу, всё для тебя сделаю.

 Этим же летом захворала младшая, нелюбимая Анютка.

 Прибывший доктор определил оспу, многие дети болели этой заразной болячкой.
Велено было девочку отселить отдельно, чтобы других заразить не могла.

 Срочно перевели её во флигель, где хранили корма. Там постелили топчан, дали еду, предписанные врачом лекарства, и закрыли на замок.

 Дома вся одежда, постели кипятились на улице в щёлоке. Мать не приближалась к флигелю, боялась за ребёнка, что носила под сердцем.

 Десятилетняя Аннушка прожила во флигеле больше двух недель. Только врач заходил иногда к ней, да еду подавали, просовывая миску под дверь.

 Особенно страшно было ночью. Слышались какие-то звуки, мыши скреблись.
Девочка плакала ночами, расчёсывая в кровь лицо, опухшее от слёз. Она молилась, как могла и ангелу хранителю, и Боженьке, и Матери его, и святому Николе Угоднику.

 Болезнь ушла, но лицо Аннушки осталось таким обезображенным, что страшно было смотреть на него.

 Во взгляде матери, взглянувшую на неё после болезни, промелькнуло что-то, вроде сострадания. Но это было лишь на миг, как промелькнуло, так и ушло.

 Матрёна дала обезображенной дочке большой полотняный платок, велела закрыть лицо, оставив только глаза, и никогда прилюдно не открывать его.

 Мою "Анну" читайтеhttps://proza.ru/2022/02/07/1435