Новелла Матвеева 1934-2016

.








ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК I
(авторы родившиеся с 1900 по 1950)



Новелла МАТВЕЕВА (1934-2016) — советская и российская поэтесса, прозаик, переводчица, бард, драматург, литературовед.


=====================================================




***
Завидую далеким временам,
Когда сонет мешал болтать поэтам.
А почему бы, думаю, и нам
Язык не укорачивать сонетом?

Нужна узда горячим скакунам,
Обложка – книгам, рама всем портретам,
Плотина – разогнавшимся волнам,
Сонет – разговорившимся поэтам.

Сонет благожелательно жесток:
Он не допустит, чтоб залезли мысли
За край листа и клочьями повисли;
Он говорит: «Вот финиш мысли. Стоп!»

И там, где я рискну зайти за финиш,
Сонет, я знаю: ты меня отринешь!
1958


***
Шафранные дорожки зоопарка
Я исходила вдоль и поперек,
Но было в нем не так светло и жарко,
Как я воображала наперед.

В моих мечтах пестрей была цесарка
И лев желтей, и толще бегемот...
Иу что за слон? Вот мой  –  придуман ярко:
Мой вашего  –  хвостом перешибет!

Как не похож на призрак, на мельканье,
Воображенный мир, где я жила!
Где холод камня  –  каменнее камня,
Где звон стекла  –  стекляннее стекла,

Где сны  –  всерьез. И где железный скрежет
Острей железа руку вдруг порежет!
1963


***
Язык немых яснее всех других.
Конечно, в нем изящества не много.
Он суховат. Зато среди немых
Не встретишь болтуна и демагога.

Немой понятен потому, что тих.
Талантом не кричать и от ожога
Он заражен от греческого бога
И в скованности  –  сверхкрасноречив.

Когда-нибудь, как сорванная ветка,
И ты засохнешь, клад словесный мой.
Словам не верят. Песням верят редко.
А лишнего не скажет  –  лишь немой.

Все речи  –  только звуки. В час прощанья
Мир говорит с достоинством молчанья.
март 1965
***
Художник, незнакомый с поощреньем,
А знаешь ли? В тени пожить не грех:
Не ослепляясь счастья опереньем,
Мир, как он есть, увидеть без помех.

Негромким смехом встретить грубый смех,
Злорадство  –  ледяным обдать презреньем..
Нас невеликость наша высшим зреньем
Снабдит. И высший нам сужден успех.

Чтобы затем, с победою помешкав,
С насмешливым поклоном взять реванш.
Так Гулливер  –  игрушка бробдингнежцев
Мог разглядеть морщины великанш,

Чью красоту считали в Бробдингнеге
Вершиной безупречности и неги.
1962


***
В одном саду полно теней бездонных,
В другом жарынь, зато растет инжир.
Есть авторы холстов непревзойденных
И книг бесценных, поразивших мир.

Иному же  –  вовеки не вписать
В художество ни линии, ни строчки,
Зато  –  без промедленья и отсрочки
Он гибнущего бросится спасать!

Тоскуя по смычку, по эхалоту, –
Пойми ты! –  нам не выйти к ним никак.
Но все мы (по божественному счету)
Суть моряки со скрипками в руках.

Мы  –  Голос! Мысль! Но цель сверхчеловечка
Не дать нам в жизни вымолвить словечка.
1980-94


***
……………………………………В. В. Левину

Кто мог бы стать Рембо? Никто из нас.
(И даже сам Рембо не мог бы лично
Опять родиться, стать собой вторично
И вновь создать уж созданное раз.)

Но переводчик  –  вот он! Те слова,
Что раз дались, но больше не дадутся
Бодлеру, –  диво! –  вновь на стол кладутся...
Как?! Та минутка хрупкая жива?

И хрупкостью пробила срок столетний?
Пришла опять? К другому? Не к тому?
Та муза, чей приход (всегда  –  последний)
Предназначался только одному?!

Чу! Дальний звон... Сверхтайное творится:
Сейчас неповторимость  –  повторится.
1969


***
Кастальский ключ проник во все проемы.
Росли из прялки струны и лады.
И в летописцев первые труды
Вошли певцов и риторов приемы.

Что там  –  поэты! Судьи и суды  –
Уже и те с поэзией знакомы!
В их протоколах спрячутся следы
Лиризма и ораторские громы...

Придет художник  –  правого спасет,
Неправый суд  –  на холст перенесет.
Все гении сначала  –  адвокаты.
И входят в мир, причудливо смешав

Шум ветра, звездный свет, защиту прав,
Страсть к истине и вешние закаты.
1970-е


***
Ключи от подземелий подсознанья
Звенят опять на поясе моем.
Сегодня я, заблудшее созданье,
Сойду туда с коптящим фонарем.

Как воют своды в страшной анфиладе!
А впрочем, выясняется в конце,
Что все подвалы наши  –  на эстраде.
Все тайны, как посмотришь, –  на лице.

У нас и подсознание  –  снаружи.
Все просто: нам получше  –  вам похуже,
Кот хочет сала, палки просит пес.
Успех собрата мучит нас до слез.

Но чтоб до истин этих доискаться,
Не стоит в преисподнюю спускаться!
1970


***
Высокая, как степень бакалавра,
Смоковница растительной страны.
Доспехом лавр звенит. А сбоку лавра  –
Плеть винограда на куске стены.

Кора древес поверхности коралла
Сродни. И вся  –  как слепок с кривизны
Хребта, –  чьи очертания видны
В разрыв кудрей ореха. Сбой хорала

Оранжевые оползни собой
Являют там, где взмыл коряво-бурный
Склон, циклопически-карикатурный.
И суперсинью так насыщен зной,

Как, мыслью укрощенная едва,
Насмешливая ярость божества.
1992-1993


***
Эстет и варвар вечно заодно.
Их жесты, разумеется, не схожи,
Но пить из дамской туфельки вино
И лаптем щи хлебать  –  одно и то же.

Эстет и варвар вечно заодно.
Издревле хаму снится чин вельможи,
Зато эстету  –  дева, вся в рогоже,
Дну снятся сливки, сливкам снится дно.

Усищи в бочку окунает кто-то,
А кто-то сквозь соломинку сосет.
Но кто грубей? Кто низменнее? Тот
Или другой? Хоть поровну почета,

Из бочки можно капли извлекать,
А можно сквозь соломинку  –  лакать.
1960-е


СТАРИННОЕ СЛОВО

Поэт и слава  –  нет опасней сплава.
Не в пользу лбам название чела.
И часто, часто – чуть приходит слава –
Уходит то, за что она пришла.

Жужжит и жалит слава, как пчела:
С ней сладкий мед, с ней – горькая отрава,
Но яд целебный лучше выпить, право,
Чем сахарного вылепить осла!

И слово-то какое! Аллилуйя,
Осанна... И кому? Себе самим?
Как будто пятку идола целую!
(Не чьим-то ртом, а собственным своим!)

Не славлю даже славного. А то ведь –
Устану славить  –  стану славословить.
1960- е


ШТАМП

Словес многовековые наносы
Виной тому, что образ овдовел, –
Пергаментом повеяло от розы,
И соловей над ней осоловел.

А был Гафиз: поили розу росы.
Был Саади  –  и соловей звенел.
Она цвела без жеста и без позы,
Он пел без фразы. Просто брал – и пел.

Их любит мир. Весна без них не может.
Их не берут ни войны, ни века.
И все ж они зачахли. От чего же?
От шума штамповального станка.

Мне страшен штамп! Мне страшно трафарета!
Он глуп, смешон, но в нем – кончина света.


***
Меня интересуют: муравьед,
Коренья, птицы, оползни, моллюски...
Но я не испытатель-мировед
И не снести бы мне такой нагрузки,

Когда б не наводила «марафет»
На хаос дней, не делала б утруски
Вещей, не помогала звать по-русски
Их, –  не тоска мне (вечный мироед!),

А радость... Несъедобна та ботвинья,
Которую в тиши варйт унынье!
По мне  –  так даже на руку нечист

Стишков надменно-плачущих вершитель:
Поэт, а... сноб! Творец, а... разрушитель!
Гуманитарий, –  а не гуманист!
июнь 1991


***
Зачем так странен мрак перед рассветом?
Как будто млеет вечность в нем сама!
Как бабочка под коконом, надетым
На будущие крылья. –  Ночь нема.

Спят переулки, лестницы, дома.
Виденья вётел, с их полу воздетым –
полупростертым серым силуэтом,
Обволокли их, как вторая тьма.

Томится месяц – жемчуг в сонных створках.
В глуши небес, куда вглядеться трудно,
Испариной проступит звездный сонм...

Боярышник их держит на распорках,
Боясь не получить от них под утро
Какой-то вести. Сразу обо всем!
1990


***
Струится в долы жар животворящий,
Но лозы в гневе. Рдея, –  плеть за плеть,
Пошли, как трещины в стене горящей,
Как щели ада, лающе алеть.

Мне снится кардинальский  –  то напевный,
То ржущий пурпур. Битвы ржавый свет.
До треска красный, пушечно-полдневный,
Владетельный, громово-алый цвет.

Предел бесстыдства на лице безбровом.
Впервые запылавшая щека
Низвергнутого в ад ростовщика.

Вельможный плащ. Клеймо на родниковом
Челе блудницы. Странно жжет глаза
Мне в тихий вечер тихая лоза.
1970

ЛОЗА ВДАЛИ

Лоза в кудрях, лохмотьях и огне,
Как беглый узник замковых развалин;
Он плащ порвал и руки окровавил,
Спускаясь на веревках по стене,

Но, в двух прыжках от выцветшей травы,
Внезапно замер, даль обозревая,
Скосив глаза на варварские рвы
И в хитрости холмы подозревая...

За этим красным ветровым пятном,
Как за огнем, слежу глазами детства
И вижу битвы, скованные сном,

На месте завертевшиеся бегства,
И неподвижный залповый огонь
Смеживших веки, грезящих погонь...
1970


***
Мы были бы, наверно, водолазы,
Врачи, каменотесы, моряки,
Когда б не стали рыцарями Фразы,
Причудливыми жертвами Строки!

Но мы зарыли, смыслу вопреки,
Призваний наших подлинных алмазы,
И не в свои впадаем мы экстазы
И не свои сжимаем кулаки...

Свою звезду не восприяв никак
И на чужую посягнув планету
(Страшась ли славы, реющей по свету?

Не дай, мол, Бог, остаться на века?),
В поэзию бросаемся, как в Лету, –
Вот где забудут нас  –  наверняка!
1973

ВЕРБА

Растет весной на вербе не цветок  –
Не зверь! Но кто ж? Гибрид цветка со зверем?
Зверь взял бы его младшим подмастерьем,
А у цветка он был бы — казачок.

Но, может статься, это вид листа?
Иль вид птенца? Ничуть да не бывало;
Лист — вот он... А птенцов бы мать не стала
Высаживать так рано из гнезда.

Кто сей? –  покрытый влажным мехом нутрий?
В нем радуги дрожат, как в перламутре...
Зверь? Птица? Рыба? Шмель? –  не разберешь!

Но никому не дам во всей вселенной
Сболтнуть о нем, что он «второстепенный»,
За то одно — что с прочими не схож.
1990


ОТЗЫВ НА ОТЗЫВЫ

……………….Я убедилась, что ни в развертывании
……………….наполеоновских войн, ни в той войне
……………….Северных и Южных Штатов... равно как
……………….в изнурительных битвах Алой и Белой
……………….Розы – я не повинна ни сном, ни духом...
………………«Союз действительных*

Пример бесчеловечности плачевной
Я вам являю в опытах моих,
Вставая то зверюгой-Палачевной,
То бледным эльфом декадентских книг;

Пигмеицей в добре, в зле –  Каланчевной,
Как вам когда ловчей... Встает мой стих
То призрачностью замков родовых,
То себялюбья скотскою харчевней.

Что только мне ни ставилось на вид!
Сдвиг звезд... Несходство города с деревней...
«Там человек сгорел!» –  неслась цитата...

Да как же я могу быть виновата
В злодействах ваших, если я пиит,
«Оторванный от жизни повседневной»?!
1980


ЕСТЬ КОМИКИ С ДУШОЙ...

……………………………..Есть комики с душой.
……………………………..Но, рассуждая строго,
……………………………..Прямых учеников у Чаплина не много.
……………………………..Из поэмы <Ключи от клуба»

Есть Райкин, есть Никулин... И еще
Актеры есть находчивее многих.
И вдруг... заметишь ты, как горячо
Участвуют они душой в далеких

(И столь недавних!) «Новых временах»
Невозвратимой чаплинской эпохи,
Где у кофеен подбирает крохи
Бродяга Чарли в латаных штанах!

Ты, мания величия, враждебна
Всему, что справедливо и волшебно.
Но люди Сердца поняли давно:

Ничто так не рифмуется открыто
С величием, как срочная защита
Отверженных! И в жизни, и в кино.
январь 1995


Из цикла «ПРЕДСТАТЕЛЬНИЦА МУЗ» (Сонеты к ДАШКОВОЙ)

***
Читателю характеров понятно,
Кто в море жизни вобла, кто треска,
Какая сплетня сверхневероятна,
Какая – больше логике близка.

И неужели, бредящая ржаньем
Коня да шпагой, Жанна не могла б
Всей своей жизни главным содержаньем
Соделать гордость? В мире девок-баб

Неслыханную? Так. Но из нее-то –
В патриотизме только лишь в одном
Замешанной – и ткут для анекдота

Материю о бабьем, о смешном
В поползновеньях (поздних, бесполезных!)
Горжетку смастерить из лат железных.


ЗАМУЖЕСТВО КНЯГИНИ ДАШКОВОЙ
(Или Сплетни)

Простая доказательность – награда
Историку за честное житьё.
Прошу вас! пересказывать не надо
Всего, что так похоже на вранье!

На то у негодяев и надёжа,
Что честные подхватят их поклёп,
И голосом святым упрочат то же,
Что шло под клеветнический захлёб.

Огнем горит! горящие чернила
Давно в аду глушит в галлонах тот,
Кто сплел о самой чистой анекдот,
Из самых гнусных: «На себе – женила!»,

Дав имидж Грицацуихи – в подарок
Несовершеннолетней Жанне Д’Арк!

КРАСАВИЦА, ДУРНУШКА И ПОЛЯК

К ней ревновать?! Неслыханно! Однако,
Невесть какой тайком страшась беды,
Владычица, влюбленная в поляка,
Подругу перед ним на все лады

Чернит, – ревнуя схему зодиака
Их встреч возможных... Воздвигая льды
На их пути... То с вёрстами воды
Работая, то с крапинками мака,

Красавица сургуч готова съесть,
Чтоб с Понятовским Дашкову не свесть!
Мы говорим: «Политика?» Вестимо.

Но женское смятение в душе
Прелестного политика – уже
В полете дней для нас – неощутимо.


ДИДРО И ВОЛЬТЕР

Быть может, был в той знатной переписке
Императрицы сумрачный намек,
Что Дашковой проделки ей не близки.
Дидро смутился. А Вольтер – усек,

Сказав: «Ну что ж... Ее не будет в списке
Моих друзей. О беспощадный рок!
Вторую Жанну* снесть бы я не мог!
Где? Где еще один костер – английский?»

Дидро же мнил: «Вот и еще одна
Гонимая в снегах Руси морозной.
Немилая своей царице грозной,
Она друзей, конечно, лишена!

В тисках живет, а все геройством бредит...
Приму ее как дочь, коли приедет!»

______________
* Существует точка зрения, что в «Орлеанской деве» Вольтер
высмеял не только «духовенство» (как принято считать), но и
самое великую Жанну Д ’Арк.


***
Не сам сонет растаял в блеске лунном,
А давняя сонетная пора:
Древесный сок извечно будет юным,
Хотя веков крепка на нем кора.

Застыла ода идолом чугунным,
Элегия уходит со двора...
И лишь сонет  –  еще бежит по струнам,
Еще дрожит на острие пера!

Он жил давно. Но это не причина
Вновь не ожить ему для новых тем.
Его конец  –  еще не есть кончина.

(Смотря кто кончил! Как! Да и зачем!)
Шекспир  –  и тот не вычерпал сонета!
И ковш у родника оставил где-то...
1958 - 69


***
Нам Пушкин дал сонета контур смелый.
С ним редко связан тот, кто пел Тамань.
Взрастила плод, хоть пышный, но незрелый
В нем Символизма призрачная рань.

В нем Брюсов правил строчек филигрань.
Им в Кижи  –  гвоздь вгонял формач умелый.
Покуда вдруг  –  свершений остров целый,
Мечты святой фазанью глухомань

В нем не открыл Вильгельм-Завоеватель!
Полузаглохших троп распознаватель,
Ронсара друг, советчик Дю Белле,

Камоэнса, искавшего свободы,
Какую редко встретишь на земле
(Вот разве что заглянешь в переводы)...
1983


О «ХРОМОМ» СОНЕТЕ

...........................Сонет «хромой»,
...........................Сонет «глухой»...
...........................Ах, только 6 не слепой!
...........................А все мне снится Идеал,
...........................Как зверю  –  водопой.

Кто с носом не в свое суется дело,
Тот просто неуч! Вредный и шальной!
Ну, так судья ль я тем, кто пишет смело
Сонетных строк  –  тринадцать? Без одной?

Но знаю, что в системе, мне родной,
Хромой терцет глядел бы... оробело,
Как на ковбоя или корабела
Больной прислужник в лавке скобяной.

Эх, не по мне ломать кому-то ноги!
Стихи ведь тоже люди! Даже боги!
Бог  –  мой сонет иль человек простой,

Но раз не может он занять Гефеста,
Литейщика божественного, место  –
Куда б ему податься  –  с хромотой?!
1988


***
Когда сонет плохой, то он  –  злодейский.
И вот уже, действительно, тогда,
Нас не спросись, надев парик судейский,
Кто без вины  –  он судит без суда.

Но тот ему, с его повадкой змейской,
Четырнадцатистрочник не чета,
В котором есть Работа, есть Мечта
Стопы своей не замочить летейской

Водой стихов дурных. Но и сухим
Не вырваться, как плут... Подвергнув сглазу
Чужой сонет; сочтя его доросшим

До бранных слов, –  скажите лучше сразу:
Плохой сонет не может быть хорошим,
А неплохой  –  не может быть плохим.
январь 1992


СТРАХ ПОЗНАНИЯ

Познанье  –  скорбь. Как на огне каштан
Трещит по швам, так сердце рвется в Хаос.
Но страх познанья кончится. А там  –
Опять начнется радость, доктор Фауст!

Та радость будет высшей. Но усталость
И вековечный страх мешают вам
Из-под руин отрыть бессмертный храм.
Хоть до него и дюйма не осталось.

Смертельно страшных шесть открыв дверей,
Ученый муж захлопнул их скорей,
Седьмой же  –  и коснуться побоялся.

А именно за ней рос чудный сад,
Где пел источник, вспыхивал гранат
И день сиял и тьмою не сменялся


ПРОВОЛОЧНЫЙ СКВОРЕЦ

За нелакейство чувств  –  «литературным»
Прослыв, преодолеешь ли когда
Наветы, стих мой? К тогам и котурнам
Отброшен ты на долгие года.

И кем! Как раз картонным (вот беда!)
Каркасным, как бы вовсе бесфактурным,
Скворцом! Аранжировщиком ажурным,
Составленным из хитрости и льда;

Слепым копировальщиком, арбитром,
Чья рыбья кровь искусственности литром
Разведена; кто видит не предмет,

А тень его, сто тридцать третью сразу;
Кто перехватчик на чужую фразу,
Но в ком самостоятельности нет.


ПОДОБНО ЛЕБЕДЮ...

Как лебедь прячет голову в крыло,
Так ландыш прячет в листья венчик дикий,
Чуть только май затеплит свет его
В сухой тени, где зелень земляники.

И там, где руку мне в ручье свело,
Где пух совы летает, в солнца блики
Вплывая, где, крутой, в сорочьем крике,
Обрыв шагам давался тяжело, –

Как я искала в детства кущах пестрых
Такую связку росяных наперстков!
Как если бы и всех грядущих лет

Моих судьба зависела с рожденья
От слабого душистого растенья
И от того, найду его иль нет.


ПОИСКИ

Как связка нот растительных, а с ней
Скрипичный ключ, поднявшийся несмело,
Он мог напомнить песню белошвей,
В цветущих колокольчиках прострела

Закрепощенную; ничьих ушей
Еще не достигавшую; всецело
Пропавшую, как брошенное дело.
Но я ищу уже так много дней

Свой ландыш! Ну а вдруг  –  найду? На шею
Себе же? в доме теснота и копоть:
Пристроить гостя  –  нет ни уголка!

Так, не его искала я, должно быть,
Приняв стиха растущего идею
За поиски далекого цветка.


***
В том парке, где листвы опавшей охра,
Желтея, светит под росой зари,
Где шампиньон  –  душисто-дряхлый рохля
С изнанки красен, теплит изнутри

Свои крошащиеся фонари;
Где все, что видит глаз  –  трава ли, мох ли, –
Все превращается в пустынно-мокрый
Всеобщий запах горестной земли, –

Не ведая тоски остережений,
Одно лишь знала я: здесь веет гений
Великой тайны! Терпкий потому,

Что он далек от будничности света
И что... не пустит жизнь меня к нему,
Отнимет ключ, не даст мне вникнуть в это.
1961-92


***
Есть гениальность ночи... Сокровенность
Несбыточного властна в поздний час
Дойти до сердца каждого из нас.
Одни ее хранят, как драгоценность,

Другие разбазаривают враз,
А третий  –  впав на радостях в надменность,
Несет ее в дневную современность,
Как личной посвященности запас!

И говорит: «Не правда ль? –  мы с тобою
Возвысились над грубою толпою?!»
Вот как, приятель?! Знай же: есть мосты,

Где всяк батрак пройдет! Огласку тайны
Не позволяет людям воспитанье.
Но каждый видел то, что видел ты!
декабрь 1994- январь 1995


***
Восток, прошедший чрез воображенье
Европы, –  не Восток, а та страна,
Где зной сошел, как тяжесть раздраженья,
А сказочность втройне заострена,

Где краски света, музыки и сна,
Шипов смягченье, роз разоруженье,
Жасминовые головокруженья
В ста отраженьях  –  комнат глубина.

Сто потолков огнем сапфиров движет.
Сонм арапчат по желтой анфиладе
Бежит, –  и в то же время на коврах,

Далеких, золотых, недвижных, –  вышит...
А дым курильниц всё мотает пряди  –
Не вовсе с прялкой Запада порвав.
1980


МЕЧТАНИЕ ГОРОДА

Толпа глядит, бледна и длиннолица, –
Нос-полумесяц остро вздернут вверх.
Как в облаках дыхания мелиссы
Зеленоватых  –  реет судоверфь.

На крышах  –  кошек черный фейерверк.
Спускающихся улиц вереницы...
На вывесках, витающих, как птицы:
Ключ. Апельсин. Башмак. Посуда. Вепрь.

Трех пансионов лесенки кривые
С половиками красными, как жар,
Скакнут, имея целью мостовые,

Но, не допрыгнув, плавят солнца шар.
И странники бредут по эспланадам:
Живые  –  с нарисованными рядом.
1963-69







1960-е