Служебный обман 1

или «Меня зовут Онатоле»

(юмористический синопсис)

Серия 1

Онатоле Ефремович Новосельцев корпел всю свою трудовую жизнь старшим статистиком, в результате чего от него ушла жена, оставив двоих детей, появилась лысина, а сам он стал каким-то вялым и безынициативным работником. Он чувствовал себя переростком, но не просил о повышении, поскольку считал себя гордым. Как результат, он составил какой-то невнятный отчет, не учтя, что у нас то и дело возникают перебои с теми или иными товарами, хотя сам часто в магазинах наблюдал этот процесс.

Случилось так, что в то же самое время, на должность заместителя директора статистического учреждения назначили некоего Самохвала, однокурсника Онатоле по институту. Друзья повстречались в кабинете директора Прокопьи-Людмилы Калугиной, куда она пригласила Онатоле, чтобы указать тому на все его профессиональные недостатки в связи с кривым отчётом. Она высказалась в том духе, что перебои с теми или иными товарами происходят из-за того, что они не запланировали такими ротозеями, как он. Статистик осознал, что ему еще долго оставаться статистом, хотя до конца так и не понял, как статистик в принципе может хоть что-то запланировать. Но Прокопья-Людмила была женщиной с особенностями – иногда её несло.

Самохвал же подкинул идею Онатоле, чтобы тот слегонца приударил за Прокопьей-Людмилой по прозвищу Наша Мымра с целью получения освободившегося места начальника лёгонькой промышленности. Вообще в учреждении по неведомой причине частенько освобождались места начальников различных уровней…

Самохвал также повстречался на новом месте с Оленькой, его бывшей, с которой они ездили целоваться в Кунцево. Не сказать, чтобы его это слишком сильно воодушевило, ведь к тому времени он был упакован по полной программе: должность, квартира, машина, жена, загранпоездки. А тут эта нищебродка в кошмарных розочках с вечными авоськами, мужем-язвенником и сыном-легкоатлетом… А Оленька что-то завелась не на шутку и решила тряхнуть всем тем, что осталось. Былые чувства воспряли.

Самохвал позвал Онатоле в свою машину, чтобы понтануться перед тем по полной программе, демонстрируя различные блага цивилизации. Здесь же он предложил ему прийти к себе в гости вечерком к 8 часам и там приударить за мымрой. Онатоле согласился, но только чтобы вместе с Оленькой. Самохвал любил всех звать к 8 часам вечера из цели экономии: собрались, пожевали часок и по хатам.

Вечером у Самохвала за одним небольшим столом собралось примерно 100500 человек. Прокопью же Людмилу посадили в отдельную комнату, поскольку она слишком уставала от шума. На самом деле это был тактический маневр Самохвала, который хотел, чтобы Онатоле начал действовать, немедля. Он сунул в руки Онатоле коктейль, и буквально запинал того в комнату к мымре. Но первая попытка не увенчалась успехом: мымра оказалась непьющей и грибы, про которые решил ей поведать Онатоле, её не интересовали совсем, так же как, впрочем, и ягоды.

После первой попытки Онатоле решил взять паузу и немного принять на грудь. В это же время Оленька начала приударять за заместителем начальника на глазах у его жены. В общем, Онатоле и Оленька были два сапога пара – оба ударники производства. Или даже приударники.

Онатоле не успокоился и вновь проследовал в заветную комнату. Он решил для себя: мол, угожу ей во что бы то ни стало. Сначала он решил наповал сразить ее скверным чтением чужого стиха, выдавая его за свой. Не прокатило – мымра была теткой образованной. Дальше он спел ей песню про барсука сомнительного содержания. Опять мимо. Наконец, пустил в ход секретное оружие: начал плясать цыганочку, лезгинку и ещё не пойми что, называя это русским народным танцем. Прокофья-Людмила попыталась вырваться, сделался шум, ворвались все 100500 сослуживцев и стали успокаивать раскочегарившегося Онатоле. Но тот уже был ранен в самое сердце: ведь мымра неуважительно отозвалась о его красивом баритональном дисканте. Поэтому он решил ей тоже навалять: мол, черствая она, прямо сухарь какой-то, ей трудно угодить, одни цифры на уме и проч. и проч. Все типа как офигели от такой его прыти. Не даром говорят, что в тихом омуте, чёрт-те что водится. На этом чилаут у Самохвала был преждевременно завершён и Онатоле пошёл обратно домой к своим детям, которых не известно на кого оставил.

На следующий день мымра стала изучать личное дело Онатоле. Но там кроме фотографии и официоза обнаружить ничего не удалось. Поэтому она пригласила к себе свою секретаршу Верочку, эту чертановскую звезду, которая всё обо всех знала, чтобы выведать у той побольше информации про бузотера. Оклад был у Верочки секретарский, а наряды сплошь заграничные. Никто не знал, как ей это удаётся. Боялись догадаться… Так вот Верочка поведала директорше про нехорошую Лизу Леонтьеву из строительного отдела, которая была женой Онатоле, а потом взяла и закрутила; сообщила о том, что матерью у детей был именно Онатоле – тихий, мягкий, безобидный человек, который слова лишнего не скажет (судья, по всей видимости, также знавал Новосельцева как мать, и решил оставить детей именно ему). Прокопья же Людмила вправе была усомниться в представленной характеристике.

И тут пришёл Онатоле… Он промучился всю ночь и теперь явился возить саночки после того, как на них покатался. Мымра сначала не хотела его пускать, но потом что-то внутри ёкнуло, и она решила его выслушать с глазу на глаз. Надо ли говорить, что разговор у них пошел на повышенных тонах, развиваясь по спирали? Она утверждала, что Онатоле полил её грязью, тот поддакивал. Категорически не соглашалась с ним во всех её поверхностных суждениях о ней, тот не противоречил. В ходе разговора выявилось, что Онатоле не только лысеющий, очкастый, безынициативный работник, но ещё и косноязычный от природы. В общем, очень симпатичный – мечта всякой женщины. В пылу объяснений случился катарсис с проливанием слёз, соплей и посыланием министра по телефону куда подальше. Прокопья-Людмила разоткровенничалась с Онатоле и сообщила ему обо всех тягостях жизни простой советской незамужней директорши со всеми удобствами. А ведь ей только 36. Как 36? Онатоле тут прямо как опешил. Когда он выходил в прострации из кабинета, все 100500 сотрудников спросили, уволила ли его мымра. Онатоле же ответил, мол-де она не мымра совсем, а только одевается мрачновато.

Разговор с директоршей настолько впечатлил Онатоле, что тот решил остаться на работе после окончания рабочего времени, покорпеть малость над своим долбаным отчётом. Конечно, ведь домой торопиться не нужно – у него где-то там за кадром есть двое маленьких детей.

У Оленьки же как-то сразу не задалось с Самохвалом. То он хочет отдохнуть от вчерашнего, то они всей семьёй идут к родственникам, то у друга день рождения, то по телеку хоккей показывают и так далее. В общем Москва-Динамо.

Поздно вечером, завершив с отчётом, мать-одиночка Онатоле, непонятно, на кого оставивший детей, решил зайти в кабинет директорши, надеясь там её застать. Но та была на приёме у министра, который её за что-то расхваливал и вернулась чуть позже. Произошёл разговор, где стало понятно, что Прокопья-Людмила не очень высокого мнения о деловых качествах Онатоле, поэтому отрицательно относится к идее куда-либо его назначать. Онатоле же возразил, что он зато трудолюбивый. Все, как дураки, ушли, а он остался со всеми вытекающими. Прокопья-Людмила же вернулась совсем другой от министра. Она утверждала, что всё у неё хорошо, и личная жизнь совсем тут не критерий. И вообще, послала Онатоле домой, к непонятно с кем находящимся детям.

Но тут казалось, что ещё одна дура на работе всё-таки осталась. Звали её Шура Пятьдесят Копеек. Она числилась где-то там в бухгалтерии, но целый день слонялась по учреждению, выпрашивая у всех по пятьдесят копеек на разные юбилеи, праздники и свадьбы и похороны. Дай пятьдесят копеек. Ну дай. Да подавись уже ими… В учреждении почему-то это называлось общественной работой. Так вот эта вздорная баба где-то в комиссионке присмотрела лошадь на юбилей Боровских. Она попросила директоршу на завтра отпустить Новосельцева поработать в качестве грузчика ради блага общества. Она вообще любила нести обществу благо.

Прокопья-Людмила всё-таки польстилась настойчивым вниманием со стороны Онатоле. Шутка ли? Даже собаку не может завести, а тут такое… Вызвала она на следующий день к себе эту самую Верку-модницу, и давай у неё допытываться: как теперь носят, что носят, где выщипывают, а где оставляют. А та и рада ей услужить: всё показала и рассказала, научила даже ходить… в непривычном стиле. Но тут их прервали вернувшиеся из комиссионного Шура и Онатоле (лошадь прилагается).

После того как Верка и Шурка ретировались по своим делам, Онатоле давай допытываться у мымры: а чагой-то вы тут сейчас делали… как провели вчерашний вечер… с кем… что пили… что ели… и проч., и проч. Одним словом, наехал по полной. Директорша немного смутилась, но на вопросы отвечала. Онатоле, например, узнал о том, что она очень даже пьющая, от хорошего вина не откажется (намотал себе на ус на будущее). При попытке поставить лошадь на стол произошла производственная травма в виде прищемления Онатоле бронзовой лошадью. Директорша попыталась оказать ему первую помощь в виде наложения графина на голову. За таким занятием их опять застала эта вздорная баба с противным голосом и уведомила, что Бубликов умер.

Карьерист Бубликов имел рабочее место в непосредственной близости от лестницы. Его то и дело отвлекали женские ноги, мешая сосредоточиться и делать карьеру. По-видимому, они ему даже снились. Вероятно поэтому он решил так скоропостижно уйти из упоительного мира цифр и отчетов.

Оленька, совсем отчаявшись встретиться с Самохвалом, стала забрасывать его через Верку-секретутку любовными посланиями. А та возьми и полюбопытствуй, что в них. В них оказалась сексуальная революция с пенсией на горизонте, о которой, конечно же не грех было сообщить всем 100500 сослуживцам.