Воскресение

На бледно-розовом угаре
воскресного тупого дня
я забренчу, как на гитаре,
блатную песню ноября.

И сквозняки разгладят складки
на душах, лицах и тенях.
И все любовные припадки
обедать сядут при свечах.

И полетит счастливым смехом
ко мне измятое письмо
по тёмным скалам — ярким эхом,
и плавно ляжет на трюмо.

Где в зеркале в плену у пыли,
вопрос про вечность и про стыд,
начертан пальцем на могиле
гнилого слова СУИЦИД.

И кареглазый старый призрак
там постоянно ищет стих,
язык коверкая в верлибрах,
крючками острых запятых.

Затем он кашляет и меркнет,
ссутулясь в глубине зеркал,
спеша наверное к обедне,
а может просто на вокзал.

Спрошу себя, спрошу у пыли —
зачем видения и бред,
и для чего все люди жили
до не распятых властью лет.

И пусть ответ тяжёлой ношей
в карман положат тишине,
хранимой в полночи святошей,
у Бога в маленьком окне.

И в бледно-розовом угаре
воскресного тупого дня,
я напишу на тротуаре:
ЗДЕСЬ НОЧЬЮ УПАДЁТ ЛУНА.