Тайные связи-5

До пятницы я старался не думать о предстоящем визите Дитриха Грея, до отказа забивая своё время работой, переговорами, текущими и будущими проектами. Но в назначенный день после обеда поймал себя на мысли, что не могу думать ни о чём, кроме вечера. Жалкие попытки сосредоточиться на работе завершились полным провалом, и мне не оставалось ничего, кроме как отпустить сотрудников до понедельника. Я пока держал в тайне своё решение о сохранении комбината, но притормозил развитие событий, мотивируя это юридической заминкой в документации. И хотя я был практически на сто процентов уверен, что ни один из членов моей команды не поверил в эту отговорку, но предпочёл сделать вид, что не заметил этого, во избежание ненужных вопросов.

- Ты уверен, что хочешь остаться один? – спросил Максим, заглянув напоследок в кабинет, где я заканчивал раскладывать папки с документацией по комбинату.

- Да, уверен, - твёрдо сказал я. – В понедельник ближе к обеду буду в Москве.

- Валер, ты давно уже не сидел за рулём, может, всё же Милантий останется...

- Нет, - отрезал я. – Ничего со мной не случится.

- Но ты же понимаешь, что твоя сестра просто сживёт меня со свету, если...

- Всё, хватит, - взорвался я. – Мне не пятнадцать лет, чтобы за мной ходили няньки!

- Ладно, прости, - пошёл на попятную Максим. – Что сказать Тине?

- Ничего не говори, - огрызнулся я. – Неужели так необходимо следить за мной ежеминутно?

- Просто здесь слишком многие помнят тебя... - попытался оправдаться Макс.

- Чёрт! Мне почти сорок лет! И я могу постоять за себя!

Мужчина понял, что спорить со мной бесполезно, попрощался и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь, а я устало откинулся в кресле и беспомощно закрыл глаза. В голове роились мысли, не давая потеряться в предвкушении предстоящей встречи. Я думал о том, правильно ли поступаю, принуждая Дитриха к тому, что неизбежно произойдёт сегодня вечером. Противоречия внутри меня вели безжалостную войну с жаждой мести и сомнениями. Мне хотелось кричать! Мне было страшно. Меня раздирало желание обладать Дитрихом Греем. Но при этом терзало осознание того, что он идёт на это по непонятным для меня причинам!

Но я должен был пройти через это. Ради самого себя. Чтобы вырвать зеленоглазого монстра из своего сердца! Вытравить любовь к нему из своей души!

Возможно, если я увижу его униженным, втоптанным в грязь, раздавленным моей властью над ним, это предательское уничтожающее чувство сдохнет, исчезнет, испарится...

К восьми вечера я устал от размышлений настолько, что мне было плевать, даже если Дитрих не придёт. И наверное, где-то в глубине души я мечтал, чтобы он сдался, спасовал, струсил в последнюю минуту. Я представлял, как он подходит к дому, поднимается на крыльцо, неуверенно топчется перед входной дверью, несмело поднимает руку, чтобы нажать на кнопку звонка, и тут же отдёргивает её, будто обжёгшись, и убегает...

Но при этом я продолжал разжигать в себе ужасающую жажду мести. Развалившись в кресле, в котором в тот роковой для меня вечер сидел Грей, я крутил в руках пульт от DVD, едва сдерживаясь, чтобы не включить диск. Понятия не имею, зачем я не просто хранил долгие годы ту самую видеозапись, но ещё и оцифровал её, сделав с десяток копий, хранившихся в надёжном сейфе. И будто предчувствовав будущее, я взял один из экземпляров, когда ехал в Питер неделю назад. И сейчас всё было готово к спектаклю: декорации расставлены, актёры на своих местах, кроме главного персонажа, который мог нарушить ход игры.

Когда в тишине послышались негромкие шаги, я вздрогнул, но, тут же взяв себя в руки, включил видео. Огромная плазма засветилась, и на экране появилось чёрно-белое изображение. Мы с Дитрихом вдвоём за столом. Бутылка виски. Два стакана. Пьём неторопливо, глядя друг другу в глаза. Его взгляд! Вот почему я тогда поверил ему. Можно врать, скрывая истину за насмешливым или же, напротив, серьёзным тоном. Но глаза не лгут! А в них светилось такое искреннее чувство, что я таял, терялся в этой тёмно-зелёной глубине, растворялся в нём, в каждом движении, в каждом жесте, в каждом вздохе...

Лёгкий щелчок дверной ручки вернул меня к действительности, но я сдержался и даже не пошевелился, хотя знал, что Грей здесь. Я кожей ощущал его присутствие, его взгляд. До меня донёсся лёгкий аромат туалетной воды, окутывая тёплым бархатным покрывалом, впитываясь в каждую клеточку моего тела, предательски задрожавшего.

Минуты тянулись густой смолой, я физически ощущал, как время застывает, сжимая меня в тиски, не давая возможности дышать, двигаться, даже думать. Невидящим взглядом я смотрел на экран, но не понимал, что там происходит. И только стон Дитриха, донёсшийся со стороны двери, вырвал меня из состояния вынужденного покоя. Чуть оттолкнувшись ногой от пола, я крутанул кресло и наткнулся взглядом на мужской силуэт, слабо обрисованный в тусклом свете экрана и небольшой настенной лампы. Несколько минут я наблюдал за Греем, а в душе нарастала ярость: он не смотрел на экран, стоял, опустив голову, словно отгораживаясь от проигрываемой записи. Резко вскочив, я в один момент преодолел разделявшее нас расстояние и, схватив мужчину за подбородок, заставил поднять голову.

- Смотри! – прорычал я. – Смотри так же, как смотрел тогда! Не отрывая взгляд! Наслаждайся!

До этого зажмуренные веки дрогнули, и Дитрих медленно открыл глаза, уставившись в плазму, а я продолжал держать его, не давая отвернуться. Но вдруг меня словно пронзило током, когда я почувствовал, как Грей внезапно похолодел, а его тело забило мелкой дрожью, эхом отдававшейся во мне. Я отдёрнул руку, словно обжёгся, и вернулся в кресло, схватив по пути с журнального столика бутылку виски и стакан. Плеснув немного янтарной жидкости, я с жадностью сделал три глотка, ошпаривших мои внутренности. Лишь спустя несколько минут мне удалось снова взять себя в руки и посмотреть на Дитриха. Я скользил по нему растерянным взглядом, заталкивая свои чувства туда, где они прятались все эти годы, но предательское тепло разливалось по венам вместе с алкоголем, а сердце отчаянно колотилось в груди.

Всё! Дальше тянуть нельзя! Я должен прекратить всё это сейчас! Разорвать этот порочный круг самоистязания, метания между прошлым, настоящим и будущим!

- Раздевайся! – бросил я, вкладывая в это единственное слово всё презрение, всю ненависть, копившиеся во мне.

На какое-то мгновение мне показалось, что Дитрих откажется. Господи, как же я ждал, что он плюнет мне в лицо и уйдёт! Как же я хотел этого! Я мысленно кричал: "Не смей!" Я бы смог пережить его отказ. Но то, что случилось уже в следующее мгновение, просто взорвало меня изнутри. Я разлетелся в клочья, и ярость то ли на Дитриха, то ли на себя затопила разум.

Грей покорно опустил голову и медленно стянул куртку, отбросив её куда-то в сторону. Затем так же неторопливо начал расстёгивать рубашку, пуговица за пуговицей, и всё это время даже не пытался смотреть мне в глаза. В этом было моё счастье: он не видел, как я до крови закусываю губу, чтобы не закричать; не видел, как я вцепился в подлокотники кресла с такой силой, что костяшки пальцев побелели; не видел, как я дрожу от возбуждения...

А мне едва удавалось сдерживать себя, заставлять сидеть в кресле и создавать видимость безмятежного спокойствия. Но как же мне хотелось впиться поцелуем в плотно сжатые губы, сорвав с них стон! Желание провести пальцами по светлой прохладной коже становилось невыносимым и с каждой секундой разгоралось всё ярче, по мере того как Грей расстёгивал рубашку. Его длинные тонкие пальцы ловко расправились с застёжками на манжетах, и чёрная ткань соскользнула с плеч, опустившись облаком к ногам. И лишь сейчас мужчина осмелился поднять на меня взгляд, будто спрашивая, доволен ли я, достаточно ли мне покорного унижения, которое Дитрих проявляет?

Нет! Недостаточно!

- Полностью, - прошипел я, едва сдерживая дрожь в голосе. И Грей послушался моего тихого приказа. Ленивыми движениями расстегнул ремень и медленно вытащил его из петель на джинсах, неторопливо расстегнул пуговицу, потянул вниз замок молнии, но штаны не снял. Сначала он избавился от обуви и носков, ступив босыми ногами на мягкое бежевое ковровое покрытие.

Я впился в Дитриха жадным взглядом, наслаждаясь его повиновением, но, с другой стороны, проявляемая им покорность раздражала меня. Смогу ли я в достаточной мере насладиться местью, если Дитрих будет продолжать делать вид, что только и ждёт с нетерпением дальнейших указаний? Смогу ли я осуществить свой план, если не встречу сопротивления? Если Грей добровольно будет принимать уготованное ему?

- Чего ждёшь? - злобно рявкнул я, желая увидеть во взгляде Дитриха презрение к происходящему. Но мужчина продолжал смотреть на меня спокойным взглядом, в котором было заметно лишь чувство вины. Немного скованными движениями Грей избавился от одежды и теперь стоял передо мной абсолютно обнажённый. И невероятно красивый...

Стараясь сдержать резкость в своих движениях, я поднялся и неторопливо подошёл к Дитриху, остановившись прямо напротив него. Как же мне хотелось наслаждаться своим превосходством сейчас, в эту минуту, когда я был одет, а мой обидчик стоял передо мной в чём мать родила. Но наслаждения не было, как не было и удовлетворения от осознания того, что месть вершится прямо сейчас, в эту минуту. Чувствовались лишь горечь, обида, собственное уничижение, заполнявшее меня противной скользкой массой, расползаясь вместо крови.

Не знаю, как долго мы стояли и просто смотрели друг другу в глаза. Что я увидел во взгляде Дитриха? На какое-то краткое мгновение этот взгляд напомнил мне нашу встречу в тот вечер. Такая же страсть, такая же нежность, такая же любовь. Но внезапно я глянул на плазму, где всё ещё шло видео: меня распластали на столе четверо подонков, держа за руки и ноги, Артур жёстко имеет меня, подбадриваемый дружками, а Дитрих, откинувшись в кресле, наслаждается спектаклем.

- На колени! – прорычал я, ведомый яростью, вновь разгоревшейся во мне от увиденного. Несколько секунд Грей смотрел на меня, будто хотел что-то сказать, но в последнее мгновение сдержался, покорно опустился и сделал то, о чём я и мечтать никогда не смел. Не дожидаясь моего приказа, Дитрих расстегнул мои штаны и чуть приспустил их. На несколько минут, бесконечно долгих минут, я задержал дыхание, чтобы не закричать от горючей смеси восторга, неожиданности, страха, возбуждения... Стиснув зубы, я сжал пальцы в кулаки и зажмурился, пытаясь отгородиться от того, что делал Грей. Его прикосновения были неуверенными, мужчина словно испытывал меня, проверял реакцию моего тела, предательски откликавшегося на каждое мимолётное касание пальцев, губ, языка.

Я терялся в своих собственных ощущениях, уносился ввысь и камнем срывался на землю, чтобы замереть у самого края пропасти, удержаться, но лишь ради ещё одного бесконечного полёта. Ещё мгновение, и я бы взорвался...

Вцепившись в растрёпанные тёмные волосы Дитриха, я резко дёрнул его голову назад, заставляя оторваться от моей возбуждённой плоти, и, достав из кармана презерватив, протянул серебристую упаковку Грею. Он понял всё без слов, и опять меня окатило ледяной волной ненависти к нам обоим: к нему - за его покорность, к себе - за ту любовь, которая мешала выплеснуть на мужчину ярость, копившуюся годами.

Рывком я заставил Дитриха подняться и толкнул его в сторону дивана, исполненный решимости довести начатое до конца. Грей послушно присел на край подушки, по-прежнему глядя на меня, но не произнося ни звука. Я опустился перед ним на колени, заставил лечь на спину, резким движением широко развёл его колени и начал входить в него, без подготовки, без смазки, без капли нежности или жалости...

В широко раскрытых тёмно-зелёных глазах отразилась боль, и я отступил, осознав, что не смогу сделать это лицом к лицу. Отпрянув от Дитриха, я бросил:

- Перевернись.

Мужчина понял, что я хочу от него, опустился коленями на пол и упёрся согнутыми в локтях руками в диван. Я поднялся, вышел из кабинета и быстро метнулся на второй этаж за смазкой, шепча на ходу срывающимся голосом:

- Не так... Всё не так... Всё должно было быть по-другому...

Но как? На этот вопрос даже я не мог ответить.

Когда я вернулся в кабинет, Грей был в той же позе, только сейчас его голова была опущена на сложенные перед ним руки. Я опустился позади мужчины на колени и жёстко вцепился пальцами в его бёдра. На мгновение замерев, я сделал глубокий вдох, взывая к своей жестокой мстительной сущности, и начал входить в Дитриха: медленно, но настойчиво, не давая ему возможности привыкнуть ко мне, желая причинить боль, но при этом не порвать его. Войдя в него наполовину, я остановился, но лишь затем, чтобы сделать резкий выпад бёдрами. Грей дёрнулся, но не издал ни звука, а меня пронзила резкая боль - та самая, которую причинил я. Мне была знакома эта боль: обжигающая, тянущая, невыносимая... Но Дитрих терпел, лишь вцепился зубами в собственную руку.

«Закричи! Попроси меня остановиться!» - мысленно умолял я, но мужчина молчал и ждал продолжения.

И я начал двигаться в нём, яростно, отчаянно вдалбливаясь в податливое тело, схватив Грея за волосы и дёрнув на себя. Я продолжал беззвучно молить его просить пощады и врывался в него резко и грубо, не слыша желаемого.

Развязка наступила быстро. И только спустя несколько минут, когда мне удалось восстановить дыхание и немного собрать мысли, разлетевшиеся вдребезги, я осознал, что плачу. Слёзы жгли кожу, глаза словно горели огнём, а сердце отказывалось гнать кровь по венам. Презрение к самому себе затопило моё сознание. Я изнасиловал Дитриха...

Ненависть вернулась с новой силой, когда я вышел из Грея, и тот, облегчённо вздохнув, осел на пол, уткнувшись лицом в кожаную обивку дивана.

- Приведи себя в порядок и ложись спать. На сегодня всё, - прошипел я, поднимаясь и подтягивая штаны. – Можешь занять свою прежнюю комнату, - добавил я и вышел из кабинета. Закрыв за собой дверь, я побежал к лестнице, поднялся в свою комнату и заперся в ванной. Резко сдёргивая с себя одежду, я силился не закричать от отчаяния. И лишь оказавшись в душевой кабинке под жёсткими струями воды, дал волю чувствам. Опустившись на холодный пол, я обхватил колени руками, уткнувшись в них лицом, и заплакал от отвращения к себе, от осознания того, какую боль причинил любимому человеку.

Под словом "ублюдок" поставлена подпись.
Давай-ка посмотрим, кто круче сегодня.
Скандал первосортный и драки на совесть.
Докажем Шекспиру: lovestory – не модно.

Побольше трагизма и реплик поменьше.
На каждый твой выпад по сотне ответов.
Какие там тайны – сценарий простейший.
Такую себе представлял ты Джульетту?

Ха-ха! Нам кричат, что мы не доиграли,
"Слегка" отошли от сюжета до фальши.
Ты злишься? Я тоже. Ромео в оскале –
Прекрасная новость. Достать тебя дальше.

И злить тебя больше. Срываться сильнее.
Шекспир уже послан к чертям с того света.
Какая там роль? Да и хрен уже с нею.
Ну, как тебе, милый, такая Джульетта?

Мне кажется, я уже счастлив от злости.
И ты ведь кайфуешь с полнейшей отдачей.
Давай доиграем. Пусть прячутся гости:
Сейчас мы устроим здесь ад, не иначе.

Меня в тебе бесит, тебя во мне бесит.
Кому же мы скажем "спасибо" за это?
Актёры, на сцену. Поклоны отвесить.
Ну, хрен тебе, а не святая Джульетта.

Потом – передышка и чёртовы взгляды.
Сбивать косяки, рвать тетради по клеткам.
Мне в этом театре другого не надо.
"Пошёл ты, Ромео", "Устроим, Джульетта".

Ты – чёртов Ромео с отъехавшей крышей.
Реальный ****ец во спасение мира:
Я слушаю, как ты прокурено дышишь...
Такое уж точно не снилось Шекспиру.