Памятники и поэты

                «Приснилось мне, что я чугунным стал…»               
                Я. Смеляков
      

      О чем мечтает поэт  на склоне дней своих?  О внимании читателей! Желает, чтоб  читали, а не любовались  его внешностью. Чтобы помнили не только имя, но и  плоды его творчества. Если,  он, конечно,  поэт, а не политик -  генерал…
     Поэт, даже самый странный, одинокий, - внутренне  с миром, с людьми, которые его питают. Нелепо ставить поэту пятиметровый памятник на трехметровом постаменте. Поэт не возвышается над читателем, он – рядом и для него.  Он может быть в проблеске луча дневного, в мокром листе на  мостовой,  в улыбке прохожего, в дуновении ветра… Поэт – красота в человеке, его гармония сердца…
    Мне нравится венгерская поэзия и отношение венгров к своей культуре. Оно –  трепетное, человечное. И памятники венгерские – образцы чуткости.  Не горы чугуна на бетонных тумбах.  Не подавляют горожан, а, как бы,  живут вместе, продолжая  творить и дружить.
      Скульптурный Эндре Ади сидит на лавчонке в тени дерев. Любому позволено присесть рядом с поэтом, даже без томика его стихов.  Не беда, что глаза  у поэта  пучеглазые, как и  при жизни.
     Миклош Радноти, интеллигент, убитый фашистами,  – прислонился к столбу фонаря.
     Аттила Йожеф, сын рабочего и прачки, примостился на своей худой  пятой точке  прямо  перед венгерским Парламентом. Площадь окружена старинными зданиями с готическими башнями. Поэт, надломленный нищетой и болезнями, прощается с  любимым Дунаем. Потом  – самоубийство.  День  Поэзии венгров приурочен ко дню рождения именно этого неприкаянного поэта.
     Во время реконструкции главной площади Будапешта, чиновники решили убрать фигурку поэта, дабы не мешал  подписывать в кабинетах. Или  отгородить его бетонной стеной от официоза площади. Не вышло.  Поднялся  народ. День и ночь читали на площади стихи Аттилы. Потому что он был свой, мадьярский.  И хотя, поэта все же,  чуть сместили к реке, стену поставить на посмели. 
      В этой связи уместно вспомнить монумент поэту И. Куратову в нашем Сыктывкаре. Памятник, на мой взгляд, слишком велик и установлен, почему-то на площади Ломоносова. К тому же,  перед театром оперы и балета, какого поэт и не видывал.   Жил он в 19 веке, учил гимназистов, и при жизни смог опубликовать лишь три стихотворения.  Затем был изгнан из города, о котором писал: «Город пошлый, город грязный,   замесил твои концы, сброд какой-то безобразный, подлецы все, да глупцы!»
    В советское время  тетрадку поэта случайно нашли на чердаке  избы, где он  проживал до своей ссылки. И решили сделать из него национального просветителя.  Выполнен памятник  стандартно, с типичной для поэта рукой, засунутой в полу пиджака. Таких памятников настроено в республиках десятки. Над нашим, правда, добавили какой-то блин в виде кроны дерева.
    Уменьшить бы его раза в три. И поставить скромно, в парке.  А над трехметровым  В. Савиным, тоже коми-поэтом, установить навес, что ли. Ведь гадят же голуби! Вечно он  в белых потеках…
    И  еще. О памятниках писали поэты, начиная с древнеримского Горация. Потом –  Ломоносов, Державин, Пушкин… Конечно, говорили они о памяти духовной. И смеялись над монументальными «богами».
       «Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен.
       Кричите, буйствуйте, - его вам не свалить!» (В. Брюсов)
                *      *     *
       «Как темный свет из темного окна,
        Я на тебя гляжу из чугуна…» (Я. Смоляков)
                *     *     *
«Пускай меня низвергнут и снесут,
пускай в самоуправстве обвинят,
пускай меня разрушат, расчленят, -
в стране большой, на радость детворе
из гипсового бюста во дворе
сквозь белые незрячие глаза
струей воды ударю в небеса.»
                (И. Бродский)
     Что по этому поводу сказал   И. Куратов, доподлинно неизвестно.