Оконная опупея

                (отрывок из романа «Западлёныши»)
               
    
                В тот день мы случайно разбили банку с кислотой. Расколашматили ее на подоконнике нашей аудитории. Аудитория была беленькая после ремонта, как яичко. Чёртову кислоту принесли под заказ. Для преподавателя. Опасной стекляшке не находилось места и ее все время передвигали, переставляли… У банки явно «болела голова».

Была весна. Начало восьмидесятых.  Время наступающего тотального дефицита.
Студент Петруччио принес кислоту для Светланы Васильевны. Он был горд собою – спёр ее на практике с какого-то химзавода.

Васильевна же собиралась то ли трубы чистить, то ли соседей–вурдалаков травить - не важно.  Только вот сама заболела.

       Вначале эту большую банку ей на стол поставили. Как вазу без цветов. Петруччио не стал подписывать название кислоты. Нет, – он был минималистом. С обратной стороны трамвайного талона просто написал «яд» и приклеил. Другой «художник» на втором талоне нарисовал череп с костями и присобачил рядом. Иначе картина была бы не полной.

   Пришедший на пару препод, по прозвищу «Дикий», предположил, что мы сошли с ума. Типа, на фига такой хрупкой Светлане Васильевне столько яда? Мы хором – для неё ничего не жалко. Дикий потребовал убрать со стола красоту. Хотели в шкаф, но не было ключей. На полочке не помещалась. Переставили на подоконник.

   В аудитории было душно. В перерыве решили проветрить. Банка скучала на подоконнике. Подперли ею открытое окно.  А что такого? Ведь мы же не знали, что нас посетит сквозняк… Лихой порыв ветра ворвался в окно и щеколдой хряпнул по банке.

        Не зря у меня перед этим чесался нос. Кислота, как джин из волшебной лампы, растеклась по подоконнику.  Как весеннее половодье. Вокруг дым, вонь и главное – краска новая вздулась как прыщи на видном месте…

          Марчелло вначале тряпку сунул в лужу на подоконнике – её стало разъедать. Студент Поручик Моня (играл поручика в КВНе) схватил веник и давай сметать кислоту с подоконника, а осколки спихнул во двор.
           Чтобы не обжечься, мы ему на плечи накинули зеленую скатерть. С преподавательского стола. А на голову кулек матовый полупрозрачный. Поручик ринулся в бой. Он был похож на фехтовальщика. Молодого, задорного. Которому еще не дали шпаги, но доверили веник. Он прыгал вперед-назад и делал выпады.  Мы кричали: «право-лево-пригнись…» Считали очки. Энергичный поединок.

            Через несколько минут не только подоконник, а все пространство от потолка до пола было забрызгано кислотой. Чад. Вонь.  Студент Ехид, прятавший за батареей бутылку пива, на которую попали капли кислоты, решил ею пожертвовать.  Он вылил содержимое. В эпицентр. Для нейтрализации.

              Оказалось, протупил. Тупость – природный дар, который надо беречь. Над окном появился младший брат джина. С агрессивным пивным ароматом. Поручик тут же кинулся на «младшего джина».  С гусарским азартом. Где-то на пятидесятом прыжке враг был повержен.

               Говорят, запах победы сладок. Ни фига подобного. Я чихал так, чуть не выскочили мозги.

                Когда все закончилось, а началась эта суета во время большого перерыва, то уже перед началом следующей пары окно имело такой вид, словно в него шарахнули из огнемёта.

             Краска вздулась и потрескалась. Куски краски, разодранные веником и стараниями Поручика, висели как сосульки в марте.
         Прикинули потери. Свет Батьковна из больницы придет в свою аудиторию, а тут двойная радость: кислота разлилась, а вместо окна – опаленная бойница, местами уже почерневшая…

Надо что-то делать.

       Cледующую пару читала Изба (Изольда Борисовна) Сказать, что она удивилась увиденному пейзажу? Нет, - она впала в ступор и очки поползли по переносице. Картина называлась: «Вид на окно». Авторство - коллективное. С припиской обозначения материала, где вместо масла или акварели указано: кислота, пиво, ветер.

       Изольда Борисовна попросила Марчеллу раскрыть тайну «чёрного окна». Марчелло умел рожать глупости со скоростью часовой кукушки.
       Его фантазии хватило на то, чтобы сказать, что к нам залетела шаровая молния, а мы ее облили пивом.

       Изба тут же определила Марчелло в дураки, а всех, кто громко смеялся, в недоумки.

      С окном надо что-то делать.

В перерыве мы послали разведку в хозмаг. На счет краски.
      За углом был магазин «!000 мелочей». Это было кладбище ненужных товаров.
      Например, консервный нож, который давил, а не открывал банку, обои цвета «обкаканое детство». овощная тупорезка и много других забавных вещей. Нет, конечно, бывали и дефицитные товары, но дело случая.

    Лакокрасочный отдел имел набор кистей неизвестного мастера, растворитель наркоманский, половую краску (в хорошем смысле), грунтовку и серебрянку, которой покрывали оградки и кресты на кладбище. Вот, собственно, в этих красках и писалась наша обыденная жизнь. Остальное в дефиците. 

     В связи с болезнью руководителя, шефство над группой «западлёнышей», то есть над нами, поручили как раз Избе.

      С этого момента и началась ОПУПЕЯ!

       В конце лекции Изба (она читала психологию) загадочно улыбнулась и сказала, что знает, как нам помочь.  Мол, у нее где-то есть «концы», которые она может дернуть или поднапрячь. Мы не возражали. Пусть дергает.

        На следующий день Изольда Борисовна зашла в аудиторию с таким видом, как будто только она знает, как спасти человечество. В руках Избы была авоська, а в ней нечто, замотанное в старую газету.

        Медленно, наслаждаясь гнетущей тишиной, она стала разворачивать содержимое. Там оказалось не сокровище Флинта, а банальная банка с краской. Поскольку хорошая белая оконная краска была в дефиците, то представьте, с каким триумфом она извлекла содержимое авоськи.

         И тут же по большому секрету сообщила, что это краска не простая, а ГДРовская. И принесли ей по блату знакомые из типографии. Краска, сказали, шикарная. С глянцем.

         Изба достала единственную кисточку, видавшую и другие краски жизни, но еще вполне сносную, и с жертвенным видом, словно это был марксовский томик «Капиталла» для африканского племени, передала нам со словами «Дерзайте, отроки».

Мы разочарованно сплюнули в душе.
          Она предложила нам остаться после занятий и играючи, покрасить окно. Она любила психологические игры. И всякие дурацкие игры тоже. Что мы, оказывается, игроки на игровом поле судьбы. Весело играючи нам стоит взяться за покраску и завтра мир из этого окна будет другим. Такой вот «нежданчик». Психология.

           Нет ничего более интригующего, чем предложить дураку сыграть в дурака.

          Площадь окна мы разделили на всех присутствующих. Расчертили границы секторов громадного двойного деревянного окнища прямо на раме. Устроили жеребьевку. Нарезанные квадратики с номерами соответствовали номеру сектора окна. Были там и труднодоступные для покраски места, но тут уже все упиралось в удачу. А удача никому не упиралась...

          Поскольку все торопились, а кисточка была одна, то и очередность решили разыграть. И плевать, что покраска подоконника у кого-то была раньше, чем верхние перегородки. Просто жребий. Азарт и слепой жребий.
 
          Даже Мелкому Лене, который в силу своего природного роста с трудом на цыпочках пытался достать до границ своего сектора, послаблений не дали. Он, конечно, предложил высокому Бульону поменяться участками, но Бульон имел хороший сектор внизу и без доплаты меняться не хотел. И отдельно запросил с Мелкого за «высотные». На что Мелкий дал согласие в виде скрученной фиги. После тренировки Мелкий Леня освоился и стал в прыжке доставать до нужного места. При этом отчаянно как Д*Артаньян выбрасывал свою шпагу, так и он с азартом штрыкал кисточкой куда-то вверх.

         Надо было как-то предохраниться от возможно летящих капель краски на безумные головы чудаков.

         На столике для политинформации взяли пачку газетных подшивок. Комсомольской периодики. Пошматовали. Сделали себе из газет балетные пачки, наполеоновские треуголки и гладиаторские нарукавники, как на картинках Древнего Рима. Марчелло сделал себе воротник, что-то в стиле Людовика Мохнатого и «крокодила Ришелье».
 
         Через несколько минут группа «западлёнышей» напоминала не наполеоновскую гвардию, из-за треуголок и воротников «а-ля Людовик и сыновья», а скопление извращенцев. И только один Ехид, разодравший журнал «Знание – сила», смахивал на пещерного тролля.

         Краска в банке была сверху жидкой, а внизу густой и вязкой. Поступило предложение размешать ее до состояния молочного коктейля «Болонка Сью». Но предложить – не в карман положить.

          Чем размешать? Кисточка была небольшая и гибкая. Рядом – ничего подходящего. Хоть тресни!

          Кинулись искать швабру. Обратным концом чтобы крутануть. Да какая швабра? Студент наш, каратист, Миша Клепало на днях порубал ее на части и посвятил это событие Желтому Дракону. Кричал: «Брюс Ли и Клепало – братья на век!» Грёбаный дровосек.

            Блоха тут же предложил размешать краску ножкой от стула. Например, чтобы один держал банку, а двое стул. Причем, ножку стула вставить в металлическую банку и ходить со стулом по кругу туда и обратно. Так до полного появления «Болонки Сью».

            Мы призадумались.

             Вдруг студент Мадам Щеглова сказал, что в психиатрии такое хождение со стулом по кругу называется «психомоторное возбуждение при шизофрении».

             Возникли бурные обсуждения.
 
             В итоге, родная тётка, по имени Лень, сказала, типа, ну его на фиг. Лишняя запарка. Жребий брошен. И пусть каждый возьмет свое. Решили не размешивать. Кто-то будет красить жидким, а кто-то наоборот. Короче, кому густо, а кому пусто (в голове)

             К тому же многие горели желанием по быстрее отГэДээРить, то есть открасить своё, передать кисть товарищу и исчезнуть с первым сквозняком.

             Ну, поехали! Процесс пошел.

              Первым справился Поручик Моня. Он выскочил в коридор поплевывая на белые пальцы. Кто-то заметил его в газетной пачке. «У вас репетиция?» «Да - «Балетное озеро».

               Забегая вперед, скажу, что в понедельник (красили в пятницу) многие знакомые из параллельного потока спрашивали Марчеллу, что за танец он исполнял в пятницу в открытом окне второго этажа?

             Марчелло признался, что он не танцевал, а красил. Просто поскользнулся на покрашенном подоконнике и выронил банку с краской.
             «Да хрен там выронил! - возмущался Староста «западлёнышей», - я, бля, первый раз вижу, чтобы при падении из окна, банка с краской подлетела вверх на два этажа, обляпала верхние окна, а потом полетела по косой траектории в кусты!»

          При этом банка накрыла всех, кто стоял в курилке точечным бомбометанием. Подключился ветер-хулиган. Толпа охренела от появления «белой ветрянки» на теле и голове. Все ошарашено косились друг на друга, растирая пальцами белые сгустки на одежде, удивляясь, откуда эта срань взялась? А Ваня Дуб из соседнего курса, с видом знатока-орнитолога ляпнул, мол, что это грачи-срачи прилетели с расстройством. Стихийное бедствие – птичий понос!

          Марчелло тут же ответил, на подозрение в диверсии в свой адрес, отчаянно жестикулируя.

         «А что мне было делать? Я чуть не кувыркнулся с открытого окна. Подоконник уже покрашен и скользкий. По бокам все в краске, а мне, значит, лезь наружу докрашивай!  Я хоть и постелил на подоконник кусок газеты, чтобы не так скользко было, а все равно газета раскисла и ноги разъезжались. Весь подоконник как хлеб маслом намазанный. Я сперва поскользнулся и просто хлюпанул на себя из банки. От волос до кроссовок весь белый. За пазуху даже прошло. Стою в окне белый как статуй. Хотел банку поставить и вытереться, а тут опять ноги разъехались. Ну, я и потерял равновесие. Падая, отбросил от себя банку и с трудом удержался, чтобы самому не выпасть.

          В понедельник, перед занятием, Староста, который накануне, по жребию, одним из первых покрасил свой сектор и ушел, подошел к аудитории, где надеялся увидеть новенькое свежевыкрашенное окно. Взяв у дежурного ключ и поковыряв им в замке, резко открыл дверь со словами: «Да здравствуют славные маляры… - вдруг ужаснувшись увиденным, добавил, - и мамка ихняя…»
Тут же Поручик Моня сдуру проорал: «Ур-р-ра-аа!!!» Странный крик завис в пустоте кабинета.

           Блоха стоял рядом пораженный картиной и почесывал репу. Худой и длинноволосый Мадам Щеглова нервно протирал очки, рассчитывая всё же, что это дефекты оптики, а не реальность. Студент Цуцын, имевший врожденное косоглазие, внезапно его усугубил.

           «Если назвать нас художниками, - молвил после долгой паузы Староста, глядя перед собой, - то это шедевр авангардного искусства»

              Поражала фантазия авторов. Окно, подоконник, рама и все пространство вокруг имело какой-то футуристический вид. Некоторые моменты были непонятны.

              Непонятно было и то, как под самым потолком, почти на недосягаемой высоте, остались следы от чьих-то кроссовок. Следы грязных ладоней на стене у окна и отпечатки пальцев на оконном стекле напоминали то ли снежинки, то ли картотеку УГРО. А пол перед окном напоминал дно высохшего водоема.

             Кое-где создавалось впечатление, что чёрные следы на окнах забросали манной кашей, а в щели плотно натолкали творога. Некоторые места на подоконнике похоже несколько раз заливали чем-то белым, а чтобы краска лучше держалась, её вдавливали каблуками. Прессовали, похоже, и другие места. Кто-то умно положил на окрашенный участок подоконника кусок газеты и так нежно наступил ногой, что часть газетного текста залипла на нем. Стёкла были в разводах и наплывах, как будто над окном было птичье гнездо или рядом взорвалась голубятня к чёртовой матери.

                А дальше «западленышей» ожидал «белый кошмар».

                Эта оконная краска не желала сохнуть ни на следующий день, ни через два, ни через три… Все ходили как меченные: тем или другим местом вымазанные в краске. Руки, локти, спина – все в белых пятнах. У Мелкого Лёни и Ехида даже на лбу были белые метки. Один ходил как белый клоун, а второй как индеец, Виннету - друг собачий!

             Особо часто страдали филейные части тела. И когда кто-то вслух говорил: «А у вас жопа белая!» - это значило, что сегодня не первое апреля, а банально кто-то опять мягкой частью прошелся по ГДРовским местам.

               Если у пиратов была чёрная метка, то наличие белой метки у «западлёнышей» считалось хорошим тоном. А если таких меток было несколько, то такой «беложопый», мог пользоваться особым вниманием и статусом типа: «пропустите его без очереди, а то сами вымажетесь…»

              Решили разобраться, что за «синдром Белоснежки» преследует студентов? И почему одежда постепенно превращалась в камуфляжку спецподразделения «Снежный барс»? Стали искать источник белой заразы. Поскольку спиной по «прокаженному окну» никто не тёрся.

              Где вы Шерлок Холмс и ваш приятель, доктор Ваксман? Или как вас там?
Неважно! Утритесь! Наши ширлики-холмсики нашли причину! И не одну, но по порядку.
         На каждом окне, а их в аудитории было два, висело по шторе. С окна, которое реставрировали «художники-футуристы», штору сняли и засунули за шкаф. А штора на втором окне, из светло-серого цвета вдруг подозрительно стало белой.

         Оказалось, что во время покраски, об нее потихоньку, незаметно, все вытирали вымазанные в краску руки, туфли, потфели и даже неоднократно чистили кисточку. Штора пропиталась и стала похожа на мокрый парус. Именно об нее все терлись краями одежды.

        Когда же проводили «следственный эксперимент», Ехид случайно, умудрился еще и выпачкать волосы. Мелкий Леня не мог оставить сей факт без комментария. Он обозвал Ехида «белогривой лошадкой». Ехид ответил действием. Он толкнул мокрую штору на хрюкающего от смеха Леню. Леня в мгновения ока побелел. От лица до ширинки. В ответ Мелкий схватил мокрый край шторы и подбросил его снизу вверх, а Ехид пытаясь увернуться, нагнулся. Штора накрыла его. Обернула его, словно мокрая простыня клиента профилактория. Через минуту оба красавца стояли белые как статуи. Как Марчелло в окне. Получилась даже какая-то скульптурная группа…
      Мадам Щеглова назвал эту скульптурную группу: «Два дебила-близнеца ищут взрослого отца!»

Вторая и главная проблема.

Почему же эта ГДРовская краска не сохла, хрен ей в дышло?
Вот здесь то и выяснилась вся каверза ситуации.
        Знаете, как полностью называлась знаменитая картина Да Винчи? Она называлась: «Джоконда что-то слямзила». Просто часть названия стерлась. Изба улыбалась, как и Джоконда. Ей вместе с краской знакомые дали белый пузырёк. Содержимое пузырька надо было сразу вылить в краску и размешать. Это была такая хрень, без которой эта ГДРовская краска не высохнет, даже по приговору суда.

       А Изольда Борисовна, то ли забыла, то ли наивно посчитав, что банка с краской и так достаточно полная, решила, что доливать туда ещё маленький пузырек не стоит. Чистое расточительство. Занычковала пузырек и ухмыльнулась, типа Джоконда.

        Когда же долбаный пузырек был принесен, то первое, что попробовали все «меченые», так это оттирать пятна на шмотках.
         На следующий день мы скинулись всей командой на новую реставрацию окна. Нашли мастера, который за два дня отскреб, зашкурил и покрасил окошко вполне достойно. Разве только без ГДРовского глянца. Мы бы поступили так с самого начала, если бы не психологические эксперименты Избы. Чтоб ей триста лет улыбаться.

       Но в одном она была права. Мы еще долго с опаской подходили к этому окну и заглядывали в него. Ничего не поделаешь – психология.



Жижа Череповский  Харьков  (фото инета)