Тайные связи-4

Я в сотый раз глянул на изысканные золотые часы на своём запястье. Начало двенадцатого, а от Дмитрия никаких известий. Неужели что-то сорвалось? Или пошло не так, как я рассчитывал? Налив себе ещё немного виски, я откинулся на высокую спинку кресла и попытался сосредоточиться. Однако у меня ничего не вышло. Бессонная ночь, возбуждение от того, что моя месть вот-вот свершится, - всё это отнюдь не способствовало моим спокойствию и душевному равновесию.

- Мне можно! – раздался за закрытой дверью раздражённый голос, показавшийся мне знакомым. А уже в следующее мгновение дверь кабинета распахнулась, и в комнату влетел Дитрих.

- Мистер Русик, - начал он прямо с порога, но, увидев меня, осёкся и замер.

- Валер?

Я ничего не ответил, лишь вопросительно приподнял одну бровь.

- Ты здесь? Я пришёл... Мне надо... Я хотел бы... поговорить... с мистером Русиком... - заикаясь, дрожащим голосом пробормотал Грей, нервно теребя свои и без того растрёпанные волосы.

Я медленно встал, неторопливо обошёл стол и остановился прямо перед Дитрихом.

- Разреши представиться, - начал я надменным голосом. Всё шло чётко по намеченному мною плану. – Валерий Русик, владелец «Русик Инк», а теперь и твоего маленького семейного бизнеса.

С удовлетворением отметив, что удивлению Дитриха не было предела, я вернулся за стол.

- Итак, о чём ты хотел со мной поговорить? – поинтересовался я.

- Теперь мне всё понятно, - промямлил мужчина себе под нос.

- И что же тебе понятно, позволь спросить?

- Я ждал этого дня, - проговорил Грей, устало опускаясь на один из стульев и уперев локти в столешницу. – Ждал, когда ты придёшь. Не в твоём характере спускать такое на тормозах. – Я слушал и пытался понять, о чём Дитрих говорит. – При любом раскладе ты просто не мог простить и оставить безнаказанными всех, кто причастен к... В общем, сам знаешь...

Дитрих замолчал и растерянно уставился на стол, будто там было что-то интересное. Я молчал, выдерживая паузу и нагнетая обстановку. Но Дитрих за всё это время даже не пошевелился. Так и сидел с опущенной головой, смиренный, словно в ожидании приговора. Я смотрел на него в упор, пытаясь понять его состояние, его чувства, разгадать его мысли. Что он испытывает сейчас, в эту минуту, зная, что расплата нашла свою цель, и месть за содеянное многие годы назад последует незамедлительно? Осознал ли Грей, что прошлые ошибки перечеркнут его будущее именно сейчас, когда он, беспомощный, разбитый, раздавлен тем, кого презирал и считал ничтожеством?

Я впитывал каждое мгновение, вдыхая воздух, насквозь пропитанный унижением моего обидчика. И мне было мало. Мало его боли, мало собственного удовлетворения...

Время словно остановилось, а облегчение не наступало. Я чувствовал, как внутри меня разгорается всё большая ненависть, но это была ненависть к самому себе за то, что, даже разрушив этот чёртов Питер, я не смогу забыть случившееся со мной. И я вдруг отчётливо понял всю бессмысленность своей мести, бесполезность трудов, затраченных на её осуществление. Ничто не сравнится с тем унижением, которое довелось испытать мне: ни потеря бизнеса Дитрихом, ни уничтожение единственного источника доходов для сотен горожан, оставшихся равнодушными к жестокому преступлению. Для них я так и останусь "грязным питерским педиком", жалким насекомым, заслуживающим исключительно презрения. И мне вдруг захотелось прекратить всё прямо сейчас, уехать как можно дальше из этого проклятого города. Никогда мне не избавиться от страшных воспоминаний, но если доведу свой план до конца, буду ли гордиться этим? Вряд ли. Превращусь в такого же подонка, как и они. Хочу ли я этого – опуститься на их уровень?

- Если у тебя всё, прошу извинить меня. Слишком много дел. Нужно возвращаться в Москву. – Всё это было произнесено на одном дыхании, тоном, не терпящим возражения. Я поднялся с кресла и направился к выходу, давая Дитриху понять, что наша встреча окончена.

- Почему?

Вопрос, заданный едва слышным голосом, поверг меня в ступор. Он смеет спрашивать, почему я делаю это?! Резко остановившись у самой двери, я обернулся и, прищурившись, посмотрел на Грея. Он поднялся, но по-прежнему выглядел осунувшимся, поникшим, с опущенными плечами и руками, безжизненно повисшими вдоль тела. Внутри меня всё взорвалось, оставляя лишь кровоточащее месиво из ненависти, презрения и вмиг вернувшейся жажды мести.

Размашистыми шагами я преодолел разделявшее нас с Дитрихом расстояние и остановился в опасной близости от него. Настолько опасной, что его запах тут же окружил меня, проникая внутрь моего предательски задрожавшего тела. Я отшатнулся и сделал шаг назад, надеясь, что чувства, казавшиеся мне давно растворившимися, но вдруг восставшие из пепла, останутся незаметны для человека, стоявшего сейчас передо мной. В противном случае мне конец.

- Что «почему»? – прошипел я.

- Почему из-за моей ошибки ты решил уничтожить всех? – проговорил Дитрих, но как я ни пытался, так и не смог расслышать в его голосе пренебрежения, или снисхождения, или, что ещё хуже, высокомерия. – Ты же не можешь ни понимать, что оставишь сотни людей без средств к существованию...

- Я прекрасно понимаю это, - ответил я, надменно вскинув голову. Дитрих был на полголовы выше меня, и это немного напрягало. Однако я сделал всё, чтобы разница в росте компенсировалась моим общественным положением и финансовым превосходством. – И осознаю, какие последствия мои действия будут иметь для города и его жителей.

- Тогда почему все они должны расплачиваться за то, что сделал я?

- Не только ты, - бросил я. – Артур, Миша...

- Артур уже пятый раз лечится от наркозависимости, спустя пару лет он сам себя уничтожит, - перебил меня Дитрих. – Миша... Ты не слышал? В прошлом году Мишка погиб, разбился на машине вместе с женой.

Я не хотел больше этого слушать. Мне было противно, хотя я понимал, что возмездие настигло моих обидчиков и без моего вмешательства. Но по какой-то неизвестной даже мне самому причине я продолжал:

- Тимофей, Эрик и Боря...

- Я понимаю твоё желание отомстить, - опять заговорил Дитрих, виновато отводя взгляд. – Но для этого достаточно будет просто уволить их.

Я знал, что все трое сейчас занимали неплохие должности в компании Дитриха. И тут Грей был прав. Мне достаточно было всего пары звонков, чтобы разрушить карьеры этих подонков без надежды на восстановление – мир большого бизнеса слишком жесток, тут редко выпадает второй шанс, а уж когда ты лишаешься самого важного – репутации – почти в сорок лет, возврата не будет.

- Но ты в своей жажде мести уничтожишь сотни людей, лишишь их единственного средства для выживания.

- Точно так же, как они когда-то уничтожили меня, - проговорил я настолько бесстрастно, что и сам испугался. – Никто из жителей этого грёбаного города не встал на мою защиту тогда. Или ты забыл?

Дитрих ещё больше сжался, на мгновение мне даже показалось, что он упадёт передо мной на колени. Но он выстоял.

- Не забыл, - прошептал Грей, с опаской поднимая на меня взгляд. – Я ничего не забыл. И готов понести наказание сейчас, добровольно. Я приму всё, что ты посчитаешь достаточным для расплаты... Но прошу, не трогай простых горожан. Они не должны нести ответственности за мои грехи.

Дитрих замолчал, но теперь уже прямо, без тени сомнения или страха, смотрел мне в глаза. Я даже не успел понять, когда в нём произошла эта перемена: от гнетущего чувства вины до смелого принятия кары за содеянное.

- Примешь всё? – недоверчиво переспросил я, вгрызаясь взглядом в невозмутимое лицо Грея. Тот просто кивнул в ответ. – Значит, готов пережить такое же унижение, какое я пережил когда-то? – Опять едва заметный жест смиренного согласия. – А ты уверен, что выдержишь? Это... очень больно, - процедил я сквозь стиснутые зубы. – Невыносимо больно, разрушающе больно. – Немигающий взгляд потемневших глаз убедил меня в несгибаемой внутренней силе этого мужчины, который отдавался на мою волю. – Мне надо подумать, - выпалил я и вышел из кабинета, оставив Дитриха одного.

Влетев в ванную, расположенную дальше по коридору, я встал напротив зеркала, упёрся ладонями в края умывальника, вырезанного из плиты чёрного мрамора, и уставился на своё отражение.

«Что со мной?!» - единственная мысль крутилась у меня в голове. Лишь теперь до меня начало доходить, почему я прятался, делал всё, чтобы избежать личной встречи с Дитрихом во время переговоров и даже сегодня, при подписании окончательных документов на передачу собственности. Я боялся. Боялся сам себя. Пусть на подсознательном уровне, но я чувствовал, что всё ещё люблю Дитриха. Двадцать лет! Грёбаных двадцать лет! Почему?! Чем этот монстр заслужил мою любовь?! Почему не Ромка, который с самого начала был предан и готов был стать для меня не просто сотрудником, а тем, кто отдаст мне свои тело и душу? Но я так и не смог... Десятки любовников не смогли затмить это слепое чувство к Дитриху. Я пытался выжечь его из своего сердца, но кислота безразборных связей лишь разъедала душу, а любовь к моему зеленоглазому мучителю никуда не исчезала, просто скрывалась в самых дальних, тёмных уголках моего сознания, и теперь выползла наружу и нагло заявила о своём присутствии.

- Ненавижу! – прорычал я, вцепившись пальцами в волосы и едва сдерживая душившие слёзы. – Ненавижу!

Я ненавидел себя за то, что все эти долгие годы продолжал любить человека, втоптавшего меня в грязь, уничтожившего, разбившего мою веру в людей, как в светлых и добрых созданий. И самым обидным было то, что как я ни пытался, так и не смог понять, за какую провинность меня так жестоко наказали...

Меня раздирало желание вернуть всё Дитриху сторицей. И сейчас уже не играло роль, будут ли наказаны все мои обидчики. Я простил их, потому что не любил никогда. Они были безразличны мне тогда, и теперь мне также не было до них дела. Но Дитрих... Дитрих – это другое. Я по-прежнему жаждал мести. Но это была моя месть ему за любовь, за то, что не могу плюнуть на всё, связанное с ним, и пойти дальше, за то, что не могу разлюбить...

Несколько раз плеснув холодной водой в лицо, я вытерся небольшим полотенцем и открыл дверь. Однако, выйдя из ванной, я тут же налетел на Максима. Тот отшатнулся, удивлённо уставившись на меня, и спросил:

- Какого чёрта все пытаются сбить меня с ног сегодня?

Но я не придал значения его словам и быстро пошёл в кабинет. Однако, оглядев помещение, я увидел, что Дитриха там нет.

- Жалкий трус, - процедил я, понимая, что упустил свой шанс отомстить этому ублюдку.

- Кто? - недоумённо спросил Макс.

- Дитрих, - выдохнул я, устало опускаясь в кресло.

- Да что у вас тут произошло? - воскликнул Макс. - Ты сам не свой, Дитрих вылетел из дома как ошпаренный, чуть не свалив меня. - Мужчина уселся на стул рядом со мной и продолжил: - Кстати, он просил передать, что будет ждать твоего решения.

Я встрепенулся, подняв голову, и уставился на собеседника.

- Что он просил передать? - недоверчиво переспросил я.

- Что будет ждать твоего решения, - терпеливо повторил он. - Я, правда, не понял, какого именно. Но Грей сказал, что ты в курсе.

Я облегчённо вздохнул. Значит, Дитрих не отступил и по-прежнему ждёт моего приговора. Какое-то странное ощущение болезненного, паразитирующего торжества зажгло в моём сердце желание не позволить Дитриху отделаться лёгким испугом на этот раз.

- Через час мне понадобится машина. Предупреди Милантия, - попросил я Макса.

- Может, лучше мне поехать с тобой? - заботливо предложил зять. Да, сейчас он говорил именно как мой родственник, а не как начальник службы безопасности моей корпорации.

Но я отрицательно покачал головой.

- Не надо, я сам. - Ответ получился довольно резкий, зато у Максима отпало всякое желание спорить или продолжать настаивать на моём сопровождении.

- Лимузин? - уточнил мужчина, прежде чем выйти из кабинета.

- Нет. Лучше "мерс".

Макс кивнул и оставил меня в одиночестве, прикрыв за собой дверь, будто почувствовал, что мне необходимо обдумать то самое важное решение, которого ждал Дитрих.

Ровно через час я вышел из дома, исполненный решимости и с чётко выстроенным в уме планом. Усевшись на заднее сиденье роскошного белого автомобиля - моего последнего приобретения - я назвал Милантию адрес и попытался расслабиться, откинувшись на высокую спинку. Но напряжение от предстоящего разговора отказывалось отступать, всё сильнее сжимая в безжалостных тисках моё тело. Я даже не заметил, как мы проехали через весь город, и машина остановилась возле небольшого двухэтажного дома, пока водитель не сказал:

- Приехали, мистер Русик.

Милантий намеренно не открывал мне дверцу машины, зная, что подобное раболепство только нервирует меня. Но спросил:

- Мне пойти с вами?

- Нет, спасибо. Я сам. Подожди в машине.

Сделав глубокий вдох, я собрал всю свою волю в кулак и вышел из автомобиля.

Остановившись на небольшой, вымощенной серым камнем, дорожке, ведущей к крыльцу, я оглядел дом. Здание небольшое, аккуратное, без претензии на изысканность. Неужели Дитрих променял роскошный особняк, по иронии судьбы принадлежавший теперь мне, на этот серенький скворечник? А как же весь тот лоск, к которому он привык когда-то? Крутые тачки, одежда лучших европейских брендов, дом, обставленный по последнему слову техники - всё это осталось в прошлом.

Я прекрасно знал, что случилось с Греем. После смерти родителей он унаследовал семейный бизнес и всё имущество, как единственный ребёнок. Да и других родственников у Дитриха просто не было. Его мать, Раиса, приехала в Ленинград после смерти родителей, когда ей было двадцать лет, и тут же устроилась сиделкой в дом престарелых, где познакомилась со своим будущим мужем и отцом Грея Понтием Дитрихом, который подрабатывал там медбратом, пока учился на экономическом факультете Ленинградского университета. Поженились молодые люди через несколько месяцев после знакомства, а ещё через полгода у них родился сын, первый и единственный. Роды были тяжёлыми, и вследствие осложнений Раиса перенесла тяжёлую операцию, после которой не могла больше иметь детей. Поэтому Грей стал для родителей центром вселенной, вокруг которого всё крутилось. В итоге мальчишка рос избалованным родительской любовью, чрезмерной опекой и политикой вседозволенности, процветавшей в семье. К тому же свою роль сыграл достаток.

После окончания университета Понтий создал небольшой цех по переработке древесины, взяв для этого небольшой по меркам этого бизнеса кредит. Однако он настолько умело организовал производство, что уже через три года расширил бизнес, наладив производство мебели. Дело Дитриха процветало, и уже к тридцати годам Понтий владел сетью собственных мебельных магазинов по всему северо-западу, а деревоперерабатывающий завод со всеми сопутствующими производственными цехами стал надёжным источником дохода для жителей рабочей окраине Петербурга, потому как мог обеспечить работой всё трудоспособное население этой части города.

Грей, единолично унаследовавший компанию отца, просто не знал, что с ней делать. У него было экономическое образование, но учился он больше в угоду отцу, нежели по призванию. Однако, по данным отчёта моих сотрудников, по-настоящему Дитриха-младшего увлекала только одна вещь - рисование. Но даже эту свою страсть он предпочитал тщательно скрывать от окружающих, нигде не выставляя свои работы. Для меня до сих пор оставалось загадкой такое неоднозначное поведение Грея, но я не пытался разгадать его внутренний мир, потому как для меня Дитрих навсегда останется одним из тех бессердечных ублюдков, кто разрушил мою жизнь.

В итоге неумелое управление компанией привело практически к полному разорению. Сначала обанкротилась торговая сеть - магазины разошлись с аукционов, а затем последовал упадок производства. Как раз в это время я и подхватил загнивающий бизнес.

- Добрый день, Валера! - донёсся у меня из-за спины задорный девчачий голос. Я обернулся и с улыбкой кивнул Эр, которая зарулила на подъездную дорожку к дому своего родителя. - А вы к папе? - спросила она, слезая с велосипеда. - Его нет? Он скоро должен прийти. - Девчонка тарахтела так, что мне не удавалось и слова вставить. - Пойдёмте в дом, я сварю вам кофе, а потом мы сможем немного поиграть, если папа ещё не вернётся к тому времени.

- Да я, если честно, не знаю... - пытаясь объяснить, что ещё не успел узнать дома ли Грей, пробормотал я, но тут входная дверь открылась, и на пороге показался Дитрих.

- Эр, иди в дом, - строго проговорил мужчина, с опаской поглядывая на меня. Чёрт, неужели он и правда думает, что я настолько жестокий и бессердечный, что могу сорвать свою злость на этой маленькой славной девочке? Но дочка послушалась отца и, поставив велосипед у крыльца, поплелась в дом. Но у самой двери остановилась и спросила, обернувшись:

- Может, всё-таки сыграем? Давно у меня не было такого сильного соперника.

- Эр, - строго одёрнул дочь Грей, но я всё же ответил:

- В принципе, я никуда не спешу. Так что, если отец разрешит...

- Папа, - взмолилась девчушка, жалобно поглядывая на Дитриха.

Мужчина впился в меня взглядом, пытаясь понять мои истинные намерения, а я, сунув руки в карманы, не мигая смотрел на него, словно пытаясь мысленно убедить: "Мы же будем здесь, возле гаража. Ты всегда сможешь проверить, что с твоей дочерью всё нормально".

Ещё подходя к дому, я заметил, что сбоку от гаража, пристроенного слева от основного здания, установлен щиток с баскетбольной корзиной.

- Ладно, - согласился Грей. - Только сначала нам с Ва... - Дитрих осёкся и тут же поправился: - Русиком надо обсудить кое-какие рабочие вопросы.

- Отлично, я пока переоденусь, - радостно выпалила девчонка. - Не могу же я играть в таком виде, - малышка скривилась и жестом указала на клетчатую форменную юбку, из под которой выглядывали тоненькие ножки с острыми коленками.

Когда Эр скрылась в доме, Дитрих неторопливо спустился с крыльца и направился ко мне, на ходу доставая сигарету и прикуривая.

- Не бойся, на твою дочь моя месть не распространится, - негромко сказал я, внимательно наблюдая за Греем. Тот ничего не ответил и даже избегал смотреть мне в глаза. Тогда я спросил: - Ты действительно готов пойти на всё, чтобы я не сносил комбинат?

В ответ мужчина лишь кивнул.

- Хорошо. Производство будет работать, - надменно сообщил я. – Естественно, я назначу своего управляющего.

Опять жест согласия.

- Тимофей, Эрик и Боря тоже будут уволены, - продолжал я. - В остальном никаких изменений не произойдёт. Ни массовых увольнений, ни снижения зарплаты.

- Что я должен сделать? - с бесстрастным выражением лица спросил Дитрих.

- Провести в моём доме несколько дней, - спокойно сообщил я, следя за реакцией Дитриха. - До выходных. В понедельник утром мне надо быть в Москве.

- Я не могу оставить дочь одну, - выдохнул Грей.

- А жена? - ехидно прищурившись, поинтересовался я. Мне было известно, что год назад супруга Дитриха, Елена, ушла от него, но она по-прежнему жила в Петербурге.

- Её матери сделали операцию, Лена поехала в Тверь помочь ей реабилитироваться. Вернётся только в пятницу днём.

- Вот и замечательно. Значит, ничто не помешает тебе уже вечером в пятницу быть у меня.

- Хорошо. Я приеду.

В это мгновение внутри меня разгорелась ярость.

- Чёрт, Дитрих, неужели ты действительно готов пойти на это ради толпы безразличных тебе людишек? Ты же понимаешь, что я не в карты приглашаю тебя поиграть? Я мечтаю, чтобы ты испытал то же, что когда-то пришлось пережить мне. - Я старался не повышать голос, но говорил резко, злобно выплёвывая слова. - Неужели ты готов ради них подставить свой зад грязному питерскому педику?

Грей вздрогнул, услышав прозвище, которым сам же и наградил меня много лет назад.

- Я делаю это не ради них... - едва различимо проговорил Дитрих, посмотрев мне в глаза.

Я хотел было потребовать от Грея продолжение фразы, которое он предпочёл скрыть, замолчав, но как раз в этот момент из дома выскочила Эр. Теперь вместо школьной формы на девочке были мешковатые джинсы и широкая светлая футболка, а в руках - потёртый баскетбольный мяч.

- Ну что, играем? - подмигнув мне, спросила девчонка. - Пап, может выступишь в качестве судьи?

Но Дитрих покачал головой и, прежде чем уйти в дом, сказал мне:

- До пятницы. - А потом добавил, обращаясь к дочери: - От дома никуда не отходи.

- Хорошо, папочка, - пообещала девчушка и, кивнув в сторону гаража, спрыгнула с крыльца.

- И всё же зря вы опять отказались от форы, Валера, - сквозь смех проговорила Эр почти час спустя, когда забила победное двадцать первое очко. - Но всё же вы неплохо играете, даже несмотря на ваш возраст.

Я не смог сдержать улыбку.

- Или вы научились так играть после школы, или тренер вашей команды был полным придурком, что не взял вас.

- Не думаю, чтобы отец был бы счастлив, услышав, как ты ругаешься, - произнёс я, пытаясь восстановить дыхание и опускаясь на бордюр. Таким образом я пытался уйти от прямого ответа. Но девчонка оказалась на удивление проницательной для своих лет. Усевшись передо мной на мяч, Эр внимательно посмотрела мне в глаза, чуть прищурившись, и спросила прямо:

- Почему вас не брали в команду?

- Не думаю, что это подходящая тема для обсуждения, - опять попытался увильнуть я, но девочка продолжала смотреть в упор, ожидая ответа.

- Я уже говорил, что был не такой, как все, - выдавил я, понимая, что она от меня не отстанет.

- Вы гей?

Этим вопросом Эр окончательно вывела меня из равновесия. За долгие годы я научился открыто признавать свою истинную сущность, не считая это чем-то зазорным или неправильным. Тем более, сейчас отношение к гомосексуалам уже было не таким, как пятнадцать-двадцать лет назад. Тогда почему мне вдруг стало неловко говорить о своей нетрадиционной ориентации с этой искренней, открытой девочкой? Только ли её юный возраст был преградой?

- С чего ты взяла? - поинтересовался я. Мне действительно интересно было узнать её мысли.

- Элементарная логика, - пожав плечами, проговорила девочка. - Учитывая то, как вы играете, вас могли не взять в команду либо потому, что вы отвратительно учились, либо потому что вы гей.

- А я был двоечником, - усмехнулся я, вцепившись в наиболее понравившийся мне вариант.

Но Эр покачала головой, оставаясь совершенно серьёзной.

- Вы сказали, что были не таким, как все, а плохая учёба не настолько редкое явление среди школьников. Если, конечно, в вашем классе не учились одни ботаны.

Несмотря на присутствующую неловкость, меня забавлял разговор с Эрикой.

- Ладно, - сдался я. - Ты раскусила меня.

И тут на меня посыпался град вопросов, на которые я постарался отвечать искренне, но с учётом возраста моей собеседницы.

Я начал осознавать, что отличаюсь от других ребят лет в четырнадцать. Когда все мои сверстники вовсю ухлёстывали за одноклассницами, я замечал, что засматриваюсь на мальчишек. Нет, я никогда не встречался с девушками. Да, я чувствовал себя изгоем в школе, и если бы не сестра, которая старалась оградить меня от нападок особо ярых подростков, наверное, бросил бы школу и сбежал из дома. Да, моя мать знала и не пыталась таскать меня по психологам, чтобы излечить, но так до конца и не смирилась с моим выбором, хотя выбора как раз у меня и не было. Да, я много страдал из-за того, что гей, но нет, не жалею ни о чём, потому как лишь благодаря жёстким условиям, в которые был загнан нашим недалёким обществом, стал тем, кем являюсь сейчас. Всю свою жизнь я вынужден был доказывать всем и каждому, что достоин уважения. Ничто не давалось мне просто так, лишь на том основании, что я существую. Любое, даже малейшее одобрение я должен был выгрызать своими умом, упорством и трудолюбием.

Уже ночью, сидя на веранде и потягивая из бокала свой любимый виски, я думал о том, что сказала бы Эрика, узнав о поступке своего отца. И мне стоило огромных усилий не пойти на поводу у собственного самолюбия и не выдать нашу с Дитрихом тайну.

Утро. Полчашки заметно дешёвого кофе.
Две с половиной таблетки и голод на завтрак.
Всё хорошо, относительно. Ты ещё в профиль.
Всё не вполне ужасающе. Та ещё мантра.

Утро. Ещё не совсем, но уже не болезненно.
Нет, не смотреть. Всё и так уже в мыслях рассказано.
Нет, не души меня. Выживу, всё ведь проверено
Теми людьми, кто считает, что фокусы смазаны.

Теми, кто думает: ты – моя трещина с хворью,
Просто болезнь. Очень просто. Как секс на Сатурне.
Если б я мог обнажить и себя пред собою...
"Всё очень просто". Таблетки не выпиты – в урну.

Утро. За что мне такое даёшь наказание?
Каждый глоток, каждый вздох – сумасшедшая праведность.
Это как порно, но хуже. Корнями врастание.
Ну же, куда от себя убежать? Чтобы нравилось.

Чтобы совсем не найти себе места на карте.
Словно насмешка – нарциссов букет. Самозванец?
Акт самолюбия вышел за рамки на старте.
Нахуй. Здесь есть только я и мой траурный танец.

Если б ты вышел из этого мрачного зеркала.
Если б я вышел из этих, столь душащих, рамок.
Как это трудно. Вокруг всё так парно и весело.
Жизнь. А внутри само****ство. Мой собственный замок.