Комсомольский прожектор! Дню Великой Октябрьской

КОМСОМОЛЬСКИЙ ПРОЖЕКТОР! Фрагмент романа.

       Работая на Волгоградском Тракторном заводе электромонтёром, я активно участвовал в работе «Комсомольского Прожектора». «Прожектористы» выявляли всякие недостатки и критиковали от рядовых рабочих, до начальников цехов. Дотошные мы были, как мухи. Наша идея была выдавать прогульщикам и пьяницам пропуска огромного размера 50х30 сантиметров с фотографией 9х12, и примерно такого размера были буквы на обложке пропуска. Вы знаете, мера была действенная! Но я не об этом. Уговорила меня быть Начальником штаба  «прожектористов» девушка одна - Лариса, Член Заводского Комитета Комсомола, которая участвовала в Народном Драматическом Театре Тракторного завода при нашем ДК. Ну, и сагитировала меня туда зайти, и представила меня режиссёру: Якову Захаровичу Миркину. Он побеседовал со мной, предложил мне что-нибудь исполнить по памяти и я, не долго думая рассказал то, что помнил с раннего детства -  с четырёх-пяти лет с пластинки, которую мы крутили  на патефоне.  Так вот с патефона у меня кое-что в детской памяти отпечаталось.  Это был юмористический, сатирический рассказ неизвестного мне автора начала  50-х годов – «Гипнотизёр»:
«Гипнотизёр –Фердинанд Д, Жокюлью, человек с длинным лошадиным лицом, на котором многие пороки и наклонность к запою оставили свои печальные следы, гастролировал в городе «Энн» уже вторую неделю. Вся эта задержка объяснялась тем, что в этом городке ему жилось довольно уютно и неприхотливая публика охотно посещала его представления, которые он устраивал  в городском саду. Вот на одном таком представлении и встретились директор конторы треста «Домашняя птица» товарищ Велепетуев и заведующий по индюкам товарищ Дражжинский. Места их «случайно» оказались рядом. Усевшись поудобнее они приготовились созерцать представление.  Для начала гипнотизёр проткнул свой язык тремя шляпными дамскими булавками образца 19…   затёртого года и обошёл ряды демонстрируя бескровность. Затем гипнотизёр прошёл на сцену и громогласно объявил:
-Желающих подвергнуться гипнозу прошу на сцену!
И вот из первого ряда поднялся низенький старичок  в байковой куртке и рыжих валяных сапогах.
-Мы жалаем подвергнуться! Действуй на нас! Валяй!-  сказал он и поднялся на сцену.
-Вы знаете, кто это? - забеспокоился Дражжинский, - Это же сторож с нашей птицефермы! Ох, ядовитый старичок! Как бы он под гипнозом чего не ляпнул про нас!
-Да, ну! Он про нас и думать забыл!-успокоил его Велепетуев.   
Гипнотизёр усадил старичка в кресло, спросил его имя, фамилию и занимаемую должность.
-Сторожем я служу на птицеферме! А зовуть мене Никита Борщёв! Так и пиши!
Гипнотизёр записал и приступил к сеансу. Магическим голосом он стал отдавать Никите команды:
- Вы-ы  должны- ы  мне-е подчиняться!!!  Вы-ы  должны-ы   меня-а  слушаться!!!  Вы-ы должны-ы спа-а-ать!!!  Вы уже-е спи-ите! Вы спи-ите. Спите!… Вот вы приходите на работу….Вы уже не сторож вашей птицефермы, а директор всей вашей конторы! Что вы видите? Говорите! Я вам приказываю! Говорите!
И Никита проникновенно заговорил:
-Десять часов, а в конторе никого нету! Эх, и распустил же службу товарищ Велепетуев! А ему бы что? Только по кабинетах штаны просиживать, да по командировках раскатывать! – Велепетуева передёрнуло, Дражжинский, не выдержав хихикнул.
-А заместитель его по индюкам – Дражжинский!- продолжал Никита,- Да он же, слободное дело, вутку с вороной перепутает! Ведь он же корму-то индюкам не запас – они и подохли!
Дражжинский испуганно вскочил с места и обратился к гипнотизёру:
-Товарищ гипнотизёр!  Товарищ гипнотизёр!Это не правильно! Я писал в трест! У меня есть бумажка! Разбудите же его!
  Вокруг закричали:
-Не будить! Не будить! Пусть выскажется-а-а!!!
А Никита продолжал:
-Не надо меня будить! Когда надо будет я и сам проснусь! А кому намедни двух пекинских уток упёрли? Велепетуеву! А почему сторожам до сих пор полушубки не выдают? Зима на носу!
Велепетуев и Дражжинский красные, растерянные торопливо пробирались к выходу, а вслед им нёсся голос Никиты Борщова! Какая-то женщина в цветистом платке из заднего ряда тянула руку:(дальше я уже пропарадировал под женщину)
-Товарищ гипнотизёр! Товарищ гипнотизёр! Как Никита выспится, дай мне поспать! Я как засну – я за курей всё скажу, что у меня на душе накипело! Всё!" Цирк бушевал!!!»

Я своим выступлением прямо-таки взорвал артистов на аплодисменты с овациями… Все хохотали, а режиссёр – до слёз.
-Хорошо!   - отдышавшись сказал он, - Без сомнения вы нам подходите!
 Он предложил мне начать репетировать роль в спектакле, который был на подходе. Но, сначала я должен её продумать, всесторонне описать и дать ознакомиться режиссёру. Он описанием остался очень доволен. Взял я роль, а чуть попозже режиссёр дал мне ещё одну роль для страховки ненадёжного артиста, который иногда уезжал в командировки.  Наконец-то, премьера! Как я волновался! Я не был прирождённым артистом. На меня зал действовал очень отрицательно.  Мне приходилось  включать даже мужество  и голос у меня почему-то звенел совершенно не естественно,  и лицо было напряжённым, хотя говорил и делал всё правильно. Оказалось, что описать-то для меня проще, чем следовать написанному на сцене, то есть - войти в роль и жить ею на сцене! Это было заметно только тем, кто знал меня раньше. А мне пришлось пригласить на спектакль своих  «зэков» УДО – условно досрочно освобождённых  с которыми я жил в своей комнате в общежитии. Поясню: Был такой  «зигзаг» Партии и Правительства – условно освобождать осужденных с направлением «на стройки народного хозяйства». Потом, наученные  горьким опытом , стали делать «Спецкомендатуры» для проживания такого  контингента, а сначала было вот так: расселяли их по молодёжным общежитиям и для надзора и воспитания поселяли в каждую комнату по коммунисту, которых «зэка» называли «стукачами». На нашу комнату коммуниста не хватило и поселили меня – 17-летнего -комсомольца. Мои «зэки» восприняли это с сарказмом, сказали,  что дают мне кличку, т.е. «погоняло»  - « коммунист» и тем самым исправят дискриминацию населения нашей комнаты. Они ко мне относились с уважением, потому что за время проживания в общаге я кое-что научился готовить, а мы решили кормиться  «общаком». Я говорил, что нужно купить и сколько, а они шли и закупали. В виду того, что я взялся готовить, меня освободили от финансирования закупок продуктов и предоставили мне право  привлекать их для помощи в кухонных делах, а особенно в мытье посуды. Мытьё посуды было дело дежурного по графику. Очень их подкупало то,  что у меня был мощный  фотоаппарат «Киев-4» с фотоэкспонометром, все фотопринадлежности и фотограф я был с большим стажем с девятилетнего возраста. Ну, и ещё очень важный элемент добавлял уважение ко мне, это то, что у меня был классный магнитофон «Астра-2» и проигрыватель для пластинок. А среди пластинок у меня было много «на костях», т.е. самопального производства роки и джазы, а ещё  на плёнках у меня уже тогда был Владимир Высоцкий с блатными и тюремными песнями его первой поры. Ещё  мне добавляла авторитет моя любовь к стихам, а среди тех которые я знал было много сентиментальных, на что «зэки» весьма падки. Я им читал перед сном на память  Эдуарда Асадова: «Трусиха», «Стихи о Рыжей дворняге», «Конь –пенсионер», «Сын артиллериста» Константина Симонова  и многое  другое такое , что заставляло этих обиженных жизнью людей, прислушиваться ко мне  несмотря на возраст, так как мне было 17 лет.
Так вот, я пригласил их на мой дебют в спектакле. Аплодировали мне! Аплодировали стоя, подавая такой пример всему залу.
Однажды я прибыл на репетицию с опозданием и в очень расстроенных чувствах. В этой мизансцене, которую сегодня репетировали,  мы с Ларисой должны были  участвовать  в качестве второстепенных лиц, изображая действия,  попутные действиям главных действующих лиц. То есть: я сижу на лавочке, Лариса подходит ко мне, я встаю пред нею и предлагаю ей сесть, но она начинает со мной разговор, вернее  - мы должны беззвучно изображать беседу, не слишком отвлекая на себя внимание зрителей, так как на сцене идёт главное действие, в которое мы включимся несколько позже.
       По мизансцене: я сижу, появляется Лариса, подходит, я встаю,  и она говорит мне слова, которые обычно говорят в таких случаях артисты, изображая беседу:
- Ну,  что говорить-то, если говорить нечего!
-Конечно! Если нечего говорить, то и говорить-то нечего!- продолжил я.
- Но вообще мне твой вид сегодня не нравится! - стала она говорить в отступление от принятых норм.
      А я,  поддерживая её, тоже не стал импровизировать, а стал говорить  о причине моего подавленного состояния в настоящий момент:
  -Если бы ты знала, что со мной сегодня произошло!
- Что такое? – испуганно спросила она.
-У меня лежит в больнице  в Костно-туберкулёзном отделении друг- Вовка Карелин, с которым учились в одной группе, лежачий больной, с позвоночником в гипсе. Он успел проучиться только полгода и попал в больницу. Я его постоянно посещаю примерно раз в неделю, ну приношу ему что-то за свой счёт, потому что его старший брат-офицер, танкист  к нему вообще не ходит, а жена брата, получая его стипендию в училище, приходит раз в месяц и приносит меньше, чем я за один раз в неделю. Он попросил меня съездить с письмом к брату на квартиру в Лётный городок и потребовать от его  жены, чтобы она  дала мне деньги в возмещение моих расходов и сделала доверенность, чтобы получал стипендию я, а не она. Я приехал, а их никого нет дома. Я решил подождать, обошёл дом вокруг, посмотрел на их окна на третьем этаже трёхэтажного дома, обратил внимание на окна квартиры, которая под ними. Увидел в окне балконной двери стоящую женщину или девушку вполоборота ко мне, с опущенной головой, как бы читающую книжку. Я несколько раз посмотрел на неё, но она не шевелилась. Я удивился и пошёл дальше. Несколько раз я так обходил дом, проверяя, не вернулись ли родственники моего друга и опять смотрел на девушку, которая не меняла своей позы. И вдруг, вокруг стали собираться люди и кивая на это окно, встревоженно стали что-то говорить. Я понял, что эту молодую женщину только что обнаружили повешенной на карнизе шторы. Потом я видел в окне, как её сняли и я уехал, не дождавшись  прихода родственников друга, так как в подъезд больше не пускала милиция. Лариса слушала меня с ужасом!... но вдруг до нас долетел голос возмущённого режиссёра:
- Молодые люди! Я смотрю, что вы настолько вошли в роль, что забыли об обязанностях! Я, глядя на вас, сначала порадовался, как вы неподдельно общаетесь, но когда вы забыли о том, что начинается ваше действие во взаимодействии с другими, да ещё  вы забыли, что существует режиссёр…. Ну,  это никуда не годится! Из-за вас мы повторяем эту мизансцену заново! Пусть вам будет стыдно перед товарищами!
   Мы с Ларисой очень извинялись и тоже расстроились, что из-за нас будут повторять «прогон».
   Мизансцену начали заново. Но только Лариса подошла ко мне, сразу же  задала вопрос:
-Кто же была эта женщина?
-Я пришёл к другу в больницу и рассказал, почему не состоялась встреча с его родственниками, а он… он пришёл в ужас, когда уточнил, что эта женщина была из квартиры ниже этажом! Он бился в истерике! Он клялся, что убьёт её мужа, когда встанет на ноги! Он говорил, что он бы этого не допустил, если бы не был в больнице прикованным к постели! Он пытался встать с кровати! Сбежались медсёстры, врачи, выгнали меня и сказали, чтобы больше не приходил! Оказывается,  Вовка  любил эту замужнюю женщину,  у которой муж был танкист сослуживец  брата моего друга Вовки и собутыльник по пьянкам, после которых сосед издевался над  своей женой.
  Нас опять вернул к жизни голос режиссёра … Режиссёр удалил нас с репетиции и сказал, что мы не готовы к серьёзной работе. Он был очень расстроен! Мы тоже были сильно расстроены, просили у него прощения и вынуждены были ему рассказать причину. Он тоже очень проникся и задумался, что можно в этой ситуации сделать. Лариса вдруг спросила:
-Твой друг музыку любит?
-Ещё как! Особенно военную и времён гражданской войны!
-Всё! Завтра я жертвую половиной выходного дня и еду с тобой к другу в больницу. Ты поможешь мне тащить аккордеон!
Режиссёр очень одобрил идею Ларисы и почти простил нас за сорванную репетицию, но не удержался от наказа на будущее:
- Приходя в театр, ещё по пути в театр, надо  уже быть в роли,  уходя из окружающей жизни!
   На другой день мы с Ларисой приехали в КТО-2,  так называлась больница, где лежал мой друг, Карелин Вовка. Мы приехали с гостинцами и аккордеоном. Нам отказали во встрече. Лариса долго увещевала, убеждала, что музыка положительно повлияет и на других больных и, наконец, старшая медсестра соизволила позвонить домой лечащему врачу и она разрешила нам зайти в палату  к Вовке. Вовка лежал на постели, как покойник. Нам сказали, что он со вчерашнего ничего не ел. Увидев нас и аккордеон, он как-то отрезвел взглядом и начал оценивать окружающее. Мы попросили его поесть, а потом мы пообещали ему сыграть и даже спеть. Он тихо спросил у Ларисы:
-А полонез Огинского вы можете сыграть?
-Конечно!- воспрянула  духом Лариса и  аккордеон  с  готовностью, как пушинка взлетел на её колени.
   Музыка плавно поползла по палате, вылилась в коридор, заполнила каждый уголок отделения, а мы заворожённые смотрели на Ларису и её волшебные пальцы… Страшный звук заставил нас оглянуться на  друга Вовку! Он, хрипя в истерике, бился об кровать, поднимаясь  «на мостик». Нас выгнали и сказали, чтобы духу нашего близко к отделению больше не было!
  Сидя на лавочке за оградой, мы с Ларисой вздыхали и обдумывали происшедшее.
-Надо было не выполнять его просьбу и играть только бодрые мелодии… сказала Лариса,  - Но теперь уж и не знаю,  как исправить положение…
    Через два дня мне позвонили из КТО-2 . Лечащий врач просила меня приехать, и если можно с девушкой-музыкантом, потому что Вовка объявил голодовку, если мы не приедем опять. Только врач просила не играть грустные мелодии.
Незадолго до моего дебюта в театре у меня с моими «сокамерниками» произошёл вот такой случай:
     Я уже говорил, за  что  меня зэки  уважали, а вот настороженность всё-таки ко мне у них была. И решили они при удобном случае меня проверить.
     У нас в соседней комнате через стенку образовалась блатная «гоп-кампания». В их комнате тоже числился  коммунист, при чём – настоящий, но он  только числился, а сам проживал видимо у какой-то сожительницы. Эта компания вела себя довольно-таки вызывающе и иногда пытались «пристебаться» ко мне. Я вступал в драку,  не ожидая помощи от своих «сокамерников» и даже добивался успехов, но они всегда меня упрекали за то, что я их не привлекаю. Я говорил, что  никогда не обращусь за помощью и не буду ни на кого жаловаться. А я чувствовал, что они не хотят ссориться со своими «братанами» из-за «коммуниста».Они меня за это тоже уважали . А однажды… вечером я заметил, что они, мои сокамерники,  что-то ко мне имеют и переглядываются, как бы сомневаясь говорить или нет…
   -Колитесь! В чём дело?
    И они рассказали:
      Эдик днём был дома- отсыпался за сверхурочную работу. Поскольку днём  шума меньше, была хорошая слышимость и Эдик «усёк»,  что в соседней комнате идёт какой-то «базар» по-крупному. Он взял литровую банку, приставил к стенке, а к её донышку своё ухо и подслушал о чём речь. Оказывается,  они сегодня вечером идут на «гоп-стоп», то есть на грабёж работников Алюминиевого завода,  у которых сегодня получка, а автобусы с «Алюминьки» ходят только до девяти. В виду «возлияний»,  некоторые задерживаются и опаздывают на автобус, а поэтому идут пешком через мост реки Мечётки. Там с двух сторон кусты и есть пути для отхода.
       Рассказав это,  мои зэки притихли и сидели,  переглядываясь, мол, что предложишь? По понятиям будешь действовать или ссучишься до «ментуры».
     Я, подумав,  сказал:
-Есть идея и, думаю,  реальная, потому что я знаю те места,  как пять пальцев и знаю путь по которому они будут отходить. Мы их возьмём после дела и так отделаем, что им больше не захочется это делать. Только надо замаскироваться, чтобы не нажить врагов под боком и не выдать себя голосом. Надо днём пройти тот путь,  посмотреть всё внимательно и запомнить, потому что фонарики брать нельзя. Ещё я зайду к девчатам в общагу в «Пятьсотвесёлый» и возьму у них поношенные капроновые чулки, чтобы одеть на наши морды. Сами будем в одинаковых спецовках, но оденем их в балке за «Комсомольским парком».  Сколько их будет неизвестно, но думаю,  что они не дураки и больше трёх в команду брать не будут. Нам тоже, я думаю,  не надо набирать много. Вот Коли-питерского и Шила нет и не надо их  посвящать. Миша, хоть ты и посвящён, но должен забыть всё что слышал. Ты с нами не пойдёшь – и ростом маловат и по возрасту сам понимаешь…(Мише было за сорок и ростом он был не велик). Пойдём: я, Юра- боец  и Эдик – главный бомбила.
-Я тоже боец!- сказал Эдик.
     Юра испытующе молча смотрел на меня не выражая ни согласия, ни протеста.
-Что молчишь, Юра? –спросил я, - Не согласен?
-Горячишься, коммунист!- сказал он, - Путь отхода, говоришь один? Так он и для нас один! Об этом ты подумал?
-Вообще путь отхода для них есть ещё, но он в сторону милиции и я не думаю, что они пойдут туда. А у нас путь отхода не один. Я знаю запасной путь, который никому не доступен, а только мне. У меня в балке на склоне живут знакомые. У них во дворе собака, которая никого, кроме меня не пропустит, а выход у этих знакомых есть через вторую калитку прямо в город на улицу Дегтярёва, на которой и находится милиция, но мы выйдем в цивильной летней одежде. Если они всё же,  из хитрости или из глупости,  пойдут в сторону милиции…Ну, что ж! Значит им повезло, если милиция не остановит, но и мы ничего не потеряем. Следующий раз, через месяц ещё что-то придумаем.
-А почему ты так быстро сориентировался, как будто приходилось раньше в таких делах участвовать? -спросил недоверчиво и с живым любопытством «москвич» Юра.   
- Юра, приходилось! Я же в Бекетовке два года в общаге обитал. Я был самый молодой и разница в возрасте была большая. Мне было 15-16 лет, а ребята послеармейского возраста и все в основном дети вербованных и бывших осужденных, восстанавливавших из руин Сталинград, строивших Волгодонской судоходный канал, Волжскую ГЭС. Это были ребята – « оторви и брось», как говорится. Ну, и я не мог быть среди них белой вороной. Всяко бывало, а иной раз и я идеи подавал. В основном добывали на жизнь ломом на вагонах, но иногда и с местными «воевали».
-Ощущается! - ухмыльнулся Юра, - Я бы тебя в мафию взял! - он уже не обижался на меня за сломанную ключицу.
      Мы осмотрели предполагаемое место происшествия. Я показал в «Комсомольском парке» место за воздушной каруселью, откуда видно,  как на ладони мост через Мечётку, идущих по нему людей и транспорт. И всю заросшую кустами  Мечёткинскую балку. В кустах мы  приготовили  дубины из сухих сучьев, чтобы делали больно, но нельзя было убить, чтобы бить без разбора и опаски. Провёл ребят по тропинке, указал калитку  моих знакомых, отправил их назад, как пришли, а сам зашёл,  поздоровался с кобелём  и с хозяевами, отказался от чая, пообещав зайти в другой раз, попросил разрешение выйти через верхнюю калитку, чтобы убедиться, что у них запор, который открывается только изнутри, не сменился.  Я зашёл к девчонкам из моего цеха в общежитие, которое почему-то с довоенных времён называлось «Пятьсотвесёлый»,  попросил поношенные капроновые чулки, в шутку пообещав купить взамен новые. На вопрос ответил, что буду для аквариума дафний ловить в болоте. Ещё я ребят обязал непременно одеть кожаные перчатки, чтобы не было ссадин в случае чего.
           Акция прошла у нас успешно. Отобранные деньги мы пустили на наш «общак», не включая в него Колю –«Питерского» и Гену- «Шило». Но они в основном питались где-то у сожительниц. Мы договорились между собой - на избитых соседей не поднимать глаза, иначе можно не выдержать и рассмеяться, тем самым выдать себя. А смотреть на них было действительно уморительно! Как они ползали! Какие изумительные и умопомрачительные шишки были у них на головах и лицах – как рога! Мы заходили в свою комнату  и, заткнув рожу подушкой,  хохотали до изнеможения.
     Всё же один из нас не выдержал! Тот, на кого я бы не подумал! Эдик «Золотарь» по пьяни в пивнушке пригрозил этим ублюдкам, что «мы с Коммунистом вам ещё не такую кару придумаем!» Да! По пьяни Эдик с головой был не дружен… А эти ублюдки поняли, кто в нашей комнате «держит погоду» и стали готовить мне западню.
            И вот приближался  праздник годовщины Великой Октябрьской революции. Наш театр должен был проводить  вечер с театрализованным представлением  в кафе «Темп» на ул. Дзержинского. Я пригласил  своих «сокамерников» на вечер в кафе и , если они не будут «ужираться» и будут вести себя нормально, то пообещал общество девочек из «Пятьсотвесёлого». Юра-«Москвич» как раз работал в смене. Со мной собирались Эдик и Миша. Я предупредил, чтобы они были трезвыми, иначе с собою их не возьму. Я целый день был на репетиции, а вечером зашёл за друзьями.
     На столе я увидел две пустые бутылки из под водки и «мёртвого», то есть спящего Мишу. А  Эдик был очень поддатый и невинно улыбался, пытаясь завязать галстук, как я учил. На мои претензии он махнул рукой  на Мишу:
-Всё путём! Я всё продумал! Я специально Мишу вырубил! А то он нам всех девок распугает!
        Себя Эдик считал красавцем. Он был старше меня на семь лет, великан, слоновой кости, на голову выше меня, хотя я был 1.74 м. Он купил в комиссионке коричневый очень просторный костюм и при наличии галстука был очень похож на Маяковского. Но на свою здоровенную, как у быка голову он одевал маленькую колхозную фуражку и был похож на какое-то «Чмо из рукомойника» и не обижался, когда я его так называл. Я отобрал у него фуражку, завязал ему галстук и потащил на улицу, так как я обещал девчонкам из «Пятьсотвесёлого» зайти за ними.
       Возле  «Пятьсотвесёлого» я сказал Эдику посидеть на лавочке, а  сам пошёл к  девчонкам. Они, как всегда, были не готовы. Я объяснил им, что я должен быть раньше в кафе, а они могут не торопиться, что столик заказан и через полчаса они спокойно могут подойти и я выйду за ними. Только, если опоздают, то я смогу их взять только через полчаса, но они не увидят меня в роли  ведущего, открывающего вечер. Я буду читать красивый стих Александра Прокофьева. Они обещали не опаздывать и я пошёл на улицу.  Дело в том, что когда я с улицы зашёл в подъезд к девчонкам, то в подъезде почему-то было темно. Когда я поднимался, то в подъезде в темноте подозрительно молча стояли, курили человека три мужского пола. Когда возвращался, то понял, что народу прибавилось. Я спускался по лестничному маршу,  как сквозь строй, стоявший почему-то молча. Когда я почти достиг межэтажного поворота, где с улицы немного пробивался свет, мне на шею сзади накинули петлю и резко затянули. Я  сумел всё-таки всунуть под петлю один указательный палец, а потом рядом с ним другой и поэтому мне не сломали хрящи. Я почувствовал, что меня за петлю волокут наверх и вяжут её за решётку перил, в то же время,  хватая меня за ноги и лишая опоры. Изогнувшись всем телом, я сделал мах и вырвал у них из рук, ещё не завязанные концы. Упав на ступеньки и,  поняв смертельную угрозу, я резко вскочил и прямо с половины марша прыгнул,  сквозь нападавших,  в остекление  с площадки между первым и вторым этажом. Я упал вместе с обломками, наверно ещё,  довоенных рам и стекла на козырёк перед входом в подъезд и по инерции, не удержавшись,  свалился с него и повис брючным ремнём на старом ржавом крюке бывшего фонаря вниз головой. Я понял, что из подъезда выскакивают мне вдогонку нападавшие и даже увидел их «шишкаря» Гнутого с ножом в руке и с улыбкой замахивающегося на меня. Я крикнул:
-Эдик!
-Да тута я! -услышал я рядом и увидел, как одна рука хватает руку с ножом, а другая -  за шею Гнутого и нагибает его на его же нож. Он пропищал:
-И-и-и-и! - а Эдик, несколькими ударами обратил в бегство остальную «кодлу», взял стоявшего на коленях Гнутого подмышку, отнёс и посадил на лавочку. При этом Гнутый не разгибался и жалобно пищал.
-А как ты думал?- сказал Эдик, - Сиди пищи и держи свою пику, а то сбежит!
   Эдик подошёл ко мне, висящему на крюке, тихо заржал:
-Коммунистов по праздникам вешать нельзя-я-я!- при этом  взял меня подмышки и грубо рванул с крюка, порвав мне ремень и я стал на ноги.
-Надо скорую вызвать!- сказал я.
-Это тебе скорая нужна! Мотаем отсель! Первый раз в жизни убегаю!- и он трусцой побежал, а я за ним, держа одной рукой брюки, а другой,  щупая шею и царапины на голове ушах и других местах, кашляя повреждённым своим горлом.
     Мы прибыли в кафе, когда режиссёра ещё не было и он не видел меня до грима. Костюмерша и гримёрша были в ужасе, но не расспрашивали, занятые вопросом, как это скрыть. Лариса тоже запаздывала. Одев на меня красную революционную рубаху с распахнутым воротом, они поняли, что странгуляционную борозду на шее видно даже под гримом. До прихода режиссёра я ещё успел выскочить на улицу, затащить и посадить за столик к Эдику девчат из «Пятьсотвесёлого». Я познакомил  их с Эдиком и попросил девчат за ним поухаживать, пообещав, что следующий раз он будет точно так же ухаживать, за ними или  даже лучше.
    Я вернулся в гримёрку и мы стали колдовать. Режиссёр несколько раз заглядывал в комнатку, занятую под гримёрную, но тактично не мешал, уважая костюмершу и гримёршу - этих старых опытных специалистов, работавших практически за интерес. Кто-то из них предложил повязать мне косынку на шею, хотя тут же сказали, что у Якова Захарыча будет инфаркт от такой самодеятельности, но решили остановиться на этом. И вот мой выход! Заиграла революционная воодушевляющая музыка, я выхожу на небольшую эстраду кафе в пурпурной революционной рубахе, чёрных  брюках-клёш, на фоне революционных знамён за моей спиной и лозунга: «Да здравствует Великая Октябрьская Социалистическая революция!» Жду, когда музыка убавит звук и вижу, как краснеет лицо у режиссёра и отвисает челюсть. Он не видит меня, а только видит пёструю шёлковую косыночку повязанную у меня на шее. Я делаю шаг вперёд, задумчиво, как в прошлое вперёд и вверх устремляю взгляд и зычно, под Левитана произношу:
Мои друзья летели в бурках!
В метелях! В огненной пыли!
И сивки вещие каурки
Едва касалися земли!    (я говорил звонко, медленно в такт
                Музыкальному фону)
Мои друзья в гнилых болотах
Встречали грудью ярый шквал!
И даже спирт лужёных глоток
Моих друзей не обжигал!

Мои друзья легли на сопках,
В долинах, что стоят в цвету!
Моих друзей сжигали в топках!
Но разве можно сжечь мечту?!

Мои друзья в бои летели!
И хоть  у неба на краю
«Вставай проклятьем!..» песню пели
Как песню первую свою!   ( я видел, что режиссёр отвлёкся от косынки)

Она могуществом напева
Срывала крышки у гробов!
И с ней вставал с великим гневом
Весь мир голодных и рабов!

Кого душил с рожденья голод,
Кто под железной был пятой!
И поднимался Серп и Молот!
Как символ славы той святой! (я видел-режиссёр всё мне простил, глаза его
                Блестели! Лицо обрело нормальный цвет.)

И с каждым днём вольней и шире
Она раскинула крыла
И нет, пожалуй, славы в мире
Чтоб ей в подножье стать могла! (одна моя рука с раскрытой ладонью
                Поднята вверх, другая – указывает пальцем
                В подножье! И тишина! И вдруг…
-Ура!!!- заорал Эдик и за ним весь зал!  Аплодисменты не смолкали минуту, несмотря на то, что по сценарию меня уже обступили другие действующие лица, чтобы со мною петь песню… а аплодисменты не смолкают и режиссёр,  опустив голову на грудь с удовольствием исподлобья улыбаясь,  наблюдает водя глазами вправо и влево. Самыми активными были девчонки из «Пятьсотвесёлого» во главе с Эдиком. Вечер удался на славу, но в конце всё  же режиссёр мне сказал:
-Поздравляю вас с удачным выступлением, но хочу сказать на будущее. Вы знаете, что я не против актёрских находок, но, наверное,  с этой я бы не согласился, потому что косынка на шее – это где-то французская революция…
     Он тронул рукой косынку на моей шее и увидел страшный шрам. Глаза его округлились, челюсть опять отвисла и лицо покраснело, как помидор. Я посадил  его и крикнул:
-Воды!- увидев, что он тащит из кармана нитроглицерин.

Лариса тоже была в ужасе от шрама, но я ей не рассказал о его происхождении. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых читался громадный обеспокоенный вопрос. Она спросила у меня:
-Может быть тебе нельзя возвращаться в общежитие?
 Я с горькой усмешкой спросил у неё:
-А что? Возьмёшь меня к себе ночевать?
-Да, нет уж!- ответила она, смутившись.
-Ну, тогда попрошусь к девчонкам в «Пятьсотвесёлый»! – так же, горько улыбаясь, ответил я.
-В общем, не пропадёшь! Да? – похолодев своим взглядом, с долей ревности ответила она, - Тогда я за тебя спокойна!
 И ушла, вроде бы как, обидевшись.
Потом, когда мы с Ларисой и аккордеоном были у Вовки Карелина в больнице, я вроде бы для Вовки, рассказал этот случай, а Лариса слушала в оцепенении, боясь пошевелиться. Потом она сказала:
-Я восхищаюсь тобой! Как ты можешь оставаться человеком, проживая в нечеловеческих условиях….
   А Вовка сказал на это:
-Если он человек, то он всегда останется человеком в любой ситуации! Если даже оступится, то поймёт  и поправится! А если сволочь, то он не знает о том, что он сволочь и для него другой дороги нет! Его только нужно убирать из человеческих рядов!
   Когда мы возвращались с Ларисой, она в трамвае мне сказала:
-Друг у тебя такой мудрый! А по виду и не скажешь!
- Да! - сказал я,  - Но,  меня его слова настораживают! Он ведь в истерике мне клялся, что убьёт мужа той женщины, которая повесилась!
-Ой! – схватила меня за руку Лариса, - Не думаю, что это всерьёз! Это же сгоряча!
-Будем надеяться! Может быть и к счастью, что его не было тогда на месте. А может быть и правда, что  он бы своим присутствием не дал бы довести её до самоубийства. Хотя это я виноват  в том, что он оказался в больнице. Дело в том, что мы с ним познакомившись в училище как-то сошлись по возрасту. Нам было по пятнадцать лет, а другие были послеармейского возраста. Меня взяли в общежитие, а он проговорился, что у него в городе живёт брат и его не взяли в общежитие. Но мы с ним оказались в одной группе. Он был немного увалень, но парень с юмором и говорок у него пермяцкий – протяжный и с буквой «о». Он был на полгода старше меня и подтрунивая надо мной, называл меня «салагой». На этой почве в  шутку мы с ним на спортплощадке, боролись  в песочной ямке под турником. Я его  поймал на приём и стоя на четвереньках, перекинул  через себя. Он при этом попал  поясницей не на песок, а на край ямки, где был твёрдый грунт. Он тогда поохал и мы думали, что пройдёт. А оно не прошло! Стал он жаловаться на физкультуре, на  практике на тяжёлых работах, что у его болит спина. Его посылали к врачам, но  те ничего не обнаружив, отправляли его назад,  и к нему приклеилась кличка «Симулянт». Однажды он услышал по радио, что в Волгограде проходит какой-то симпозиум врачей тубологов и он,  прорвавшись к ним, устроил там скандал с требованием его обследовать. Там сразу обнаружили у него туберкулёз позвоночника. И вот, он второй год лежит в гипсе. Сказали, что через полгода приступят к его реабилитации, будут учить ходить.
-Вот это судьба! – простонала Лариса, - Ты молодец, что не бросил парня! Дай-то Бог, чтобы всё обошлось!
-Это Член Завкома Комсомола о Боге? – поймал я её на слове.
-Да! И твой верный заместитель! Но не больше! – сказала она,  убирая свою руку из моей, которой я постарался завладеть, пользуясь возбуждённым состоянием Ларисы.
 А Лариса, задумавшись,  сказала:
-Слушай, Леонид! Вот где применение сил нашего «КП» требуется! Надо организовать контроль за поведением этих УДО в общежитии и вам легче будет жить!
-Думаю – да!- сказал я без особого энтузиазма, потому что про себя подумал, - Всем-то может быть и будет легче, только не мне!
   Я понимал, что одно дело, когда знает только моя комната, что  от меня исходят моральные репрессии на нарушителей, а другое дело, когда все будут знать. Это я и сам  должен буду по струночке ходить, не засвечиваясь перед «блатотой». Пришли мы, к примеру,  с Вовой Сергеевым и Генкой в столовую после совещания «КП», заказали  по кружке пива, в пиво разлили «втихоря» чакушку водки, хотя приносить в столовую спиртные напитки и распивать  нельзя. А теперь надо будет и самому держаться в узде! «Блатота» заметит, не простит. Хотя они и так могут подкараулить. Да я не боюсь их. Пусть они боятся. Мои «сокамерники», по-моему,  меня не бросят без защиты. Лариса будто прочитав мои мысли спросила:
-У тебя могут быть осложнения в общежитии?
-Да не просто осложнения, а война!  Ты права! Надо этим заняться и срочно! Вот, например, та комната, про которую я говорил, где собрался «блатняк» и решились  на   грабёж. Их предводителя отправили назад в зону, а другого такого же  вселили. Там опять карты и пьянка. Деньги кончатся, будут искать способ как их добыть.  Думаю,  мои сокамерники меня без защиты не оставят!
 Лариса ужаснулась:
-Ну, ты и выражаешься! Как будто и сам УДО!
-Хорошие ребята! Один Эдик чего стоит, кубанский казачёк!
-Ой! Так у меня тоже кубанские корни! У меня тоже родители с Кубани! А за что он сидел?
 И я рассказал Лариске его эпопею «в картинках»:
    Эдик был сельским механизатором с Кубани. Его «хохлячий»  говорок невозможно было слушать без смеха, хотя говорил  он серьёзно.  Эдик был на голову выше меня, «косая сажень» в плечах, выглядел он лет на 35, хотя было ему всего 25 лет. Кулак у него был  размером с голову, или с пудовую гирю. Отец у него был кузнец и хотел приобщить его к кузнечному делу ещё пацаном. Взял его к себе отец молотобойцем, но у того было дурной силы столько, что он сломал рукоятку молота, не понимая, где нужна сила, а где ловкость. Отец сказал, что в кузнечном деле нужна не сила, а ум! А у тебя его нет!
   Интересовала Эдика техника, которая движется, а сосед у них был механизатор. Возле  его дома всегда стоял комбайн, трактор, а иногда и другая сельхозтехника, от которой Эдик «сходил с ума» и летом даже «штурвалил» у соседа на комбайне, то есть был помощником и замещал его за штурвалом комбайна. Осенью Эдику приходилось и на тракторе пахать зябь. Приносил он домой заработанные деньги, но похвалы от отца так и не услышал.
     Вернувшись домой,  после дембеля, Эдик похвалился отцу, что бросил курить, а отец сказал:
-Одно было дело, которым ты владел в совершенстве – и то бросил!
 Отец был здоровенный мужик и Эдик пошёл в него своей стАтью. Пил отец крепко, но был спокойный! Однажды поздней  осенью не дошёл отец из кузни домой, упал в лужу и спал. Видно долго спал, потому что даже волосы его вмёрзли в лужу и когда его обнаружили, то волосы топором вырубали изо  льда. Дома опохмелившись, отец ушёл на работу, сказал: «Пойду  у горна отогреюсь…»- и ничего! Даже не заболел!
     Эдик, выпивал, как и отец, как говорил, что пить начал ещё «под сиськой», но врёт, потому что мать  его осуждала за пьянство и говорила, что до добра его это не доведёт. Эдик по пьянке буянил и дрался. Если он приходил домой с фингалом, то мать с удовольствием говорила:
-Вот это тебе д-дали! Молодцы! Надо бы ещё добавить!
  Если он приходил с царапинами, то мать говорила расстроено:
-Это ты не с «людями» дрался, а с кошками!
  Весь этот кураж Эдика был не на пустом месте…. Нравилась Эдику девчонка из его класса, дочка директора их совхоза - Галя. Круглая отличница и не «дутая», а на самом деле трудолюбивая девчонка, самостоятельная. Окончив школу уехала в  Краснодар, сама поступила в университет и жила в общежитии. К Эдику… нельзя сказать, что была равнодушна, а по-дружески пыталась его направить на путь истинный, уговаривала бросить пить и буянить.
     Но это было до службы в армии. А после службы Эдик затаил обиду на отца, что он не признал в нём  механизатора. Ведь он и курить бросил в армии, потому что комбайнёру в поле с куревом весьма неудобно и огнеопасно. Эдик сразу по возвращении взял на себя комбайн и трактор, что весьма приветствовал директор совхоза, но предупредил, чтобы прекратил баловаться спиртным, потому что это с техникой несовместимо. Работал Эдик круглосуточно, перекрывая все  существующие нормы и рекорды, но на Доску Почёта его фото пока не могли повесить, так как он хотя и престал буянить, а   спиртным всё-таки  увлекался, но  стал прятаться и выпивать тайком «втихоря».  Очень он хотел отцу «нос утереть», как он говорил, то есть показать и доказать, что он не менее уважаемый человек в хуторе и в совхозе. Но главное…  хотел он, чтобы Галя об этом узнала. Она уже была на последнем курсе университета и собиралась вернуться домой после окончания, работать агрономом на родных землях. Однажды она приехала и он встретился с нею. Она делала вид, что рада его видеть настоящим мужчиной, что он стал серьёзным. Сказала, что пора обзаводиться семьёй, что в совхозе все условия для этого есть. Он сказал….:
- Только с Галей! Других для меня нет!
  Она неловко засмеялась и сказала, что видимо останется в городе, так как решила посвятить себя науке. Это было  сказано, как приговор. Это означало, что вместе они быть не могут. Это был удар Эдику в самое больное место.   
  Однажды летом Эдик работал на дальнем поле на комбайне  «на свал», то есть косил зерновые. На обед у него были домашние харчи: хлеб, сало помидоры, лук и бутылка самогона. Сумку с харчами Эдик повесил в лесопосадке на ветку, а бутылку поставил в прохладное место в траву. Прокосит  Эдик «круг» по загону, остановит комбайн,  сделает глоток из бутылки, «загрызёт» помидорчиком и дальше продолжит косить. Так до обеда полбутылки убрал. Сел пообедал с сальцом и совсем допил бутылку. Хотел продолжить косить, но к комбайну подъехала незнакомая чёрная «Волга» из которой вышли пузатый мужчина при галстуке и директор совхоза. Директор похвалился этому мужчине, что сегодня они заканчивают последнее поле «на свал» и начнут обмолот зерна. Говоря это,  директор подозрительно поглядывал на Эдика, а тот как раз забираясь на комбайн по трапу, оступился. Этот мужик сказал директору:
-Да он же пьяный вдрызг! Снимите его с комбайна!
Эдик, услышав это, говорит:
-Это меня снять? А, ну, пойди сними, попробуй! – и направился к «Волге». Директор, зная дурной характер Эдика, усадил пузатого в машину и они уехали. Испортили они Эдику настроение вконец, а поправить уже нечем. Решил Эдик ехать в село.
     В  хуторе у них была одна асфальтированная улица, но узкая  и по ней ехал Эдик, заставляя встречные машины пятиться и заезжать в переулки, так как жатка комбайна полностью перекрывала проезжую часть. И вдруг навстречу ему едет та самая чёрная «Волга» с пузатым мужиком и его водитель сигналит Эдику, чтобы он уступил дорогу!.. Вот, козёл! Что? Комбайн будет пятиться задом в переулок, чтобы проехал этот городской боров? И Эдик направил комбайн прямо на «Волгу». Когда комбайн стал двигать «Волгу» к  изгороди из плетня, пузатый выскочил из машины и вскочив на подкрылок машины  сиганул через плетень в огород, но при этом  зацепился за кол  плетня широкой штаниной брюк и повис вниз головой. Расстегнув ремень, пузатый выскользнул из брюк и хотел их снять с плетня, но хозяйский кобель возмущённый появлением незваного гостя, оторвал от будки цепь и с нею кинулся на пузатого. Тот, в семейных трусах ниже колен поскакал через капустные грядки к калитке, где кобель его всё же  догнал и схватил за трусы. Пузатый выскочил на улицу уже без трусов и с галстуком на пузе в виде арбуза помчался по селу, сверкая белым отсиженным задом,  а кобель с цепью за ним.
     Эдик и после  неоднократно по просьбе  «сокамерников» рассказывал этот случай с совершенно серьёзным видом своим «хохлячьим»  говорком, а ребята корчились от хохота сидя за столом или лёжа вповалку на своих койках.
     Милиция Эдика забрала из дома, когда он допивал уже вторую бутылку. На допросе он сказал:
-Не справился физически – рассчитался технически! – так и записали. На другой день его повезли в райцентр к следователю  там дали ему адвоката, который предлагал ему поменять показания, поскольку он был пьяный вчера при допросе. При тех показаниях преступление становится умышленным, а его можно представить, как неосторожное. Эдик отказался менять показания и отказался от адвоката. Он сказал, что не собирается врать и оправдываться перед этим «городским  боровом». За свою «правду» этот большой ребёнок получил пять лет лишения свободы. «Городской боров» оказался инструктором Крайкома Партии. Сам он в суд не приехал, а прислал юриста, который ещё предъявил иск Крайкома за «Волгу» и компенсацию морального вреда пузатому «борову». Сумма была приличной, равной стоимости «Волги» и суд удовлетворил, взыскав с Эдика полностью, сколько просили. Эдик по пьянке возмущался:
-Неужели его ж… столько стоит? За мою бы и рубля не взыскали! Подумаешь пробежался по селу при галстуке и без трусов! Люди подумали, что он в Правление бежит директора дрючить!
   Это было бы очень смешно, если бы не было так горько! Ведь  из-за «правды» Эдика  умер от инфаркта его отец – кузнец, который так и не узнал, что сын большой человек, а не большой ребёнок.
-Как жалко! Сколько людей вот так ломают себе судьбу!- вздохнула Лариса, - Давай пройдёмся по общежитиям рейдом «Комсомольского прожектора», но начнём с хорошего обстоятельного разговора, как бы предупредим, чтобы это не было неожиданным налётом. А так вроде бы: « Кто не схоронился – я не виноват!».  Я приду к вам общежития с аккордеоном, так сказать, чтобы душу им растопить, то есть с добром…
- Ты в наши общаги? – ужаснулся я, - Ну, ты и смелая!
-А что мне бояться? Ты же со мной будешь? – смеясь,  сказала  она.
-Да это-то да! Сделать они с тобой ничего не сделают, но ты не знаешь,  на каком языке они разговаривают! Это же мразь! Хорошие,  только в нашей комнате!- продолжал возмущаться я.
- Так не бывает, чтобы в одном месте собрались хорошие, а все остальные плохие! Кто их тебе отбирал? Они хорошие, потому что попали в твою компанию! Не ты в их компанию, а они в твою! Ты их сумел под свои интересы  настроить, потому что ты оказался для них интересным. А если бы ты был другим, то они бы тебя заставили петь под их дудку!
  Я замолчал, сражённый такими доводами.
  -Вот и других надо постараться перестроить! Понял? А разговоры их я как-нибудь выдержу, сумею поставить на место,  только ты особенно не горячись по мелочам!
   Я был рад, что мы с Ларисой будем делать одно полезное дело, но, честно говоря, на душе у меня было очень тревожно за предстоящее мероприятие с появлением на нашей  «зэковской планете» такого ангельского создания. Она не знала, как мне пришлось в первые дни проживания восстанавливать  порядок в комнате и заставлять уважать себя. Не были они хорошими, когда вселились первые дни. Та комната соседей, где жили блатные,  полностью завладела их временем, волей и душой. Они беспробудно пили и играли в карты комната на комнату по трое суток, не вставая. Я сначала молчал и думал, как мне поступить, чтобы  изменить ситуацию без привлечения администрации, потому что стану в их глазах «стукачом». Случай подвернулся сам собой. Поздно вечером я спал, вернее,  только заснул на своей койке, хотя  за столом продолжалась напряжённая игра. Вдруг,  кто-то тряхнул мою койку за грядушку:
-Коммунист! Сука! Ты почему за свою комнату не болеешь? Сгоняй за водой!- орал  «Москвич».
Я ответил ему на соответствующем лексиконе и сказал, что если кто-то  ещё побеспокоит, то пожалеет. В общем-то,  я к чему-то подобному готовился.  «Москвич» в бешенстве швырнув в меня двухлитровую стеклянную  банку, почти не глядя, через плечо, но летела она метко. Не попала мне в лицо только благодаря моей реакции. Разбилась банка о грядушку за моей головой, засыпав постель осколками, а «Москвич» ещё пообещал, что,  как только закончит партию в карты, то займётся моим воспитанием. Я встал, стряхнул с подушки осколки на простыню, простыню собрал, прошёл в угол к мусорнице, тщательно вытряхнул, вернулся, застелил  постель простынёй, положил подушку, приготовил одеяло, чтобы лечь. Я видел краем глаза, что «Москвич» тоже наблюдает за моими действиями боковым зрением, всё-таки опасаясь чего-то ответного, но он напряжённо участвовал в игре. Я вроде бы стал ложиться, но тут же сунул руку под матрас, вынул рожковый гаечный ключ 36х42 и сзади со всей силы ударил «Москвичу» по правому плечу. Я рад был, что он первый проявил себя и что мне  выдался случай нейтрализовать именно его, потому что в нашей комнате,  да и вообще среди зэков, он был непобедим, так как готовился уйти за границу, чтобы вступить в мафию и владел несколькими видами единоборств. Он знал хорошо английский, французский, испанский, немецкий. Сел в тюрьму за угон автомашины без цели хищения. Он  «крутил хороводы», как он выражался,  с  московскими гаишниками, убегая от погони, но последний раз попался и сел в тюрьму. Хотя он говорил, что это входило в его планы подготовки в мафиози.
  После удара он, завывая по-волчьи,  упал на пол, остальных я выгнал из комнаты, угрожая ключом, вызвал скорую помощь. Врач скорой помощи, заходя в комнату, спотыкаясь через бутылки сказала:
-У вас в комнате, как у хороших б***ей! Бутылки под ногами, стёкла побиты, стены никотином пропитаны! Что случилось? -  спросила она у меня, так как «Москвич» стонал, скрипя зубами и матерясь. Я с невинным видом ответил:
-Не знаю! Я крепко спал! Он разбудил и попросил вызвать скорую помощь. Наверное,  через бутылку споткнулся и упал!
-А-а-а! Убью! А-а-а! –стонал «Москвич», потому что врач щупала его ключицу.
-Вы поможете его довести до скорой помощи? – обратилась ко мне врач.
-Нет! – сказал я – Он у нас стойкий! Ему полезны острые ощущения! Сам дойдёт!
Пока «Москвич» неделю отлежал в больнице, я организовал в комнате дежурства и «общак» на  питание. Предупредил, что могу и башку проломить, потому что я бешеный. «Москвич» вернулся  с «вертолётом», т.е. загипсованной рукой и его пока в дежурства не включали, но кормили. Через неделю, он отдал деньги на «общак», но со мной не разговаривал.
Эдик после этого случая, как-то обмолвился:
-Чем-то это должно было кончиться! Мы и правда, в раскрутку пошли! Да это блатота нас закружила! Правильно «коммунист»  революцию устроил! Вовремя…
Мы с Ларисой решили провести общее собрание в субботу в десять часов утра в Красном уголке нашего дома, который был одним из четырёх  четырёхэтажных домов на нашей улице Днепродзержинской, проходившей параллельно главной улице  Тракторозаводского района выходившей  на заводскую площадь им. Дзержинского, где были главные заводские проходные №1 . Я договорился об этом с комендантом общежитий и воспитательницей. Воспитательница была женщина предпенсионного возраста, видимо, чья-то жена или родственница, далёкая от педагогики, тем более с таким «контингентом». Узнав о том, что я Начальник штаба «Комсомольского прожектора» завода и о том, что собираемся с помощью «Прожектора» освещать недостатки, они переглянулись и кто-то из них сказал:
-А вам «не засветют»?
-Волков бояться – в лес не ходить! – сказал я, - Иначе на голову сядут!
Я развесил объявления возле вахтёрш и при входе  в общежития: «Светить всегда! Светить везде!»
Концерт  самодеятельности с оргмероприятием. Комсомольский прожектор ВГТЗ.
     Первый сбор был назначен в Красном уголке моего дома №14.Перед этим вахтёров попросили  пройти по этажам и напомнить. Народу набралось немного, некоторые места сзади были свободны. Никакого стола президиума у нас не было. Ребята из моей комнаты были в первом ряду. Даже Юра-москвич пришёл, который после «акции-экспроприации» вроде бы перестал на меня обижаться за сломанную ключицу. Эдик сидел с ним рядом, был Миша – тракторист, Коля- «питерский»  и были из других комнат. Один татуированный с перстнями-наколками на всех пальцах сел почти перед Ларисой и нагло её разглядывал.
      Лариса начала разговор совершенно без предисловия, сидя на стуле, рядом с которым стоял на полу аккордеон.
-Ребята! Скажите, вам нравится, как вы живёте? Не хочется жить лучше?
-Лучше, чем в камере и ладно! – ответил кто-то, - Свобода-а-а! – «ржач» прошёл по залу.
-А если попробовать, превратить комнату в подобие домашней? Если создать уют, чтобы душа радовалась! Не подумали об этом? Ведь ваши сроки закончатся и вы вернётесь домой! Кто-то создаст свой семейный дом! Надо же к этому быть готовыми! Давайте в комнатах создадим уют и будем соблюдать порядок! Мы, члены заводского «Космсомольского прожектора» объявляем конкурс на лучшую комнату. Лучшая комната получит премию…
-Ящик водки? – спросили с места.
-Нет, уж! Что-нибудь полезное для души. Может быть проигрыватель! А тем, кто будет увлекаться водкой,  тоже будет уделено внимание! Нарисуем карикатуру в полный рост у Центральной проходной! С недельку над вами будут смеяться заводчане!- улыбаясь,  повествовала Лариса.
-Так это чо! Вертухаи будут у нас по хазам шастать и шмонать?- спросили из зала.
-Нет! Вы сами будете шастать, чтобы сравнить – чья комната лучше!  А попадётся попутно худшая, то мы вниманием не обойдём! Это мы просто предупреждаем! Имейте в виду – кто не схоронился, я не виноват! – она взяла аккордеон и заиграла… Я так боялся, что она заиграет Марш Коммунистических бригад, но:
-Шаланды полные кефали…- полилась музыка, прямо в насторожённые зэковские души и ворвалась вместе с голосом Ларисы неожиданно и властно. Зэка, сами не ожидая, запели, а этот с татуировками с первого ряда поднялся с места  и стал виртуозно выделывать замысловатые «па» «зэковской» чечётки. Все просто зачарованно слушали и смотрели, но вот пляшущий, что-то слишком приблизился к Ларисе и, выделывая перед нею свои «кренделя»,  стал допускать сексуальные движения тазом, «приблатнённо» отклячив задницу, стал вертеть ею перед лицом Ларисы. Я дёрнулся с места, но меня грубо  вернул на место Эдик и чуть привстав, цапнул своей ручищей этого плясуна за шею, резко посадил на место и кресло жалобно крякнуло. Лариса доиграла и допела  ничуть не смутившись. Сразу же без паузы она заиграла и запела модную в то время украинскую песню «Маричка». У неё был слегка украинский говорок, видимо унаследованный от родителей:
-Вьется наче змийка, незпокийна ричка,
Тулыться блызенько, до зпиднижья гир,
А на тому боци, де живе Маричка
В хаты що сховалась у зелэний бир…
 Песня просто лилась из её души и её тёплых глаз. Эдик, да и я, как и другие, просто  «улетали» с песней в священную высь. Когда песня закончилась, Эдик несмело спросил:
-А-а-а «Нэсэ Галя воду!» нэ знайте?
-А, як же-ж? – засмеялась Лариса и заиграла вступление! Эдик замер, как изваяние!  Лариса запела:
- Несе Галя воду,
Коромисло гнеться,
За нею Іванко,
Як барвінок, в"ється…
 Эдик уронил голову в свои громадные ладони и тяжело, тяжело задышал.  Лариса запела последний куплет:
-- Стелися, барвінку,-
Буду поливати,
Вернися, Іванку,-
Буду шанувати.

- Скільки не стелився,
Ти не поливала,
Скільки не вертався,
Ти не шанувала.
 Эдик поднял голову, не стесняясь своих влажных глаз, встал во весь свой богатырский рост и стал плавно плясать, что-то типа чечётки, но размашисто, медленно, в такт мелодии, какой-то народный «кубанский балет», выщёлкивая ладонями по задникам туфлей, по коленям и даже доставал до пола! Это было так художественно, неожиданно под такую плавную мелодию, что  глаза Ларисы, чуть не выпрыгнули из орбит, а зэка привставали с места, когда Эдик нагибался к полу, исполняя свои невиданные «колена» неведомого танца. Закончив играть, Лариса откровенно захлопала в ладоши и зэка тоже грянули аплодисментами. Лариса встала и сказала взволнованным голосом:
-Как я рада встрече с вами! Я уверена, что мы узнаем друг друга только с хорошей стороны!
-Со всех сторон узнаем! Приходи! Пожиже разбавим – на всех хватит! – брякнул кто-то с заднего ряда. Эдик дёрнулся в ту сторону, но того, говорившего,  вышибли в коридор и там  послышались удары в сопровождении жалобного стона. Оказалось, что к концу  нашего короткого концерта в Красный уголок набилось народу до отказа. На выходе к нам обратились:
-Так у нас в доме такой же Красный уголок! Пойдёмте к нам!
- А вот через недельку придём к вам, пройдёмся с вами по комнатам, а итоги подведём  под музыку!- ответила Лариса.
  Я понял: «Лёд тронулся!» Спасибо милой Лариске! Люблю!
Леонид Крупатин. Волгоград-1965 г. Москва – 2009 г.