Главы жизни отрывок
Глава вторая. Город и дом. (Отрывок)
«...Вторая часть дома, буквой Г смотрела на тихую, ничем не примечательную, если не считать фабрику художественных изделий( её ещё называли тогда, как я сейчас только что узнала у мамы — зеркально-галантерейная фабрика, а фабрикой художественных изделий она, оказывается, стала только после переезда в новое здание по Комсомольскому проспекту Северо-Западного (в просторечии), а по правильному — Калининского района города.) Никогда не задавалась вопросом, почему этот дом называли «зеркалкой», таким знакомым словом из детства. Хорошо помню, что было оно бледно-зелёного (салатного) цвета и инкрустировано, как бы я сейчас выразилась, маленькими зеркальными осколками. Со слов мамы там был зеркальный цех. Также, как выяснилось только сегодня, фабрика была совмещена с некой «картонажкой» (смешное слово) — то есть с цехом, где изготавливались картонные коробки. Вот ведь. Всю жизнь жила и не знала.
Да ещё на Советской располагались две колонки — ближняя и дальняя. Ближняя находилась сразу за двором. А на дальнюю, как не трудно догадаться, мы ходили с вёдрами за водой, если по каким-то причинам воды не было на ближней.
Проходя позапрошлым летом по улице Советской, всё такой же бесшумной, почти не посещаемой пешеходами и очень зелёной и уютной, расстояние от нашего бывшего дома, то есть от ближней колонки, до дальней показалось мне определённо незначительным — рукой подать, что для детского восприятия конечно было не так. Никакой ближней колонки разумеется уже нет, кажется, и дальней тоже. Да и странно было бы им там существовать по сей день… Нет жилых домов в том маленьком районе моего детства. На нечетной стороне улочки, если я правильно помню расположение домов, уместились сейчас какие-то учреждения, а по чётной ещё не снесённые домишки без окон, без дверей, в которых в моём детстве жили люди…И странное чувство: уйти, уйти отсюда, не дать проникнуть памяти в те тайные закоулки прошлого, которого никогда уже не вернуть, оставить их в волшебной стране, возвращаться в которую нельзя, потому что больно и страшно…
…Зима. Свиристели. Рябина. Как это бывает: что-то внезапно, извне, наполнило мне о них, и на сердце накатила тоскливая, щемящая волна воспоминаний-чувств, так, что захотелось рыдать…Никаких событий и обстоятельств, сопутствующих птицам и снегу, — только общая картина, запах прошлого, ягоды рябины на снегу и птичьи головки с красными хохолками, а ещё пасмурно, тихо и до того хорошо, что в груди защемило… Я и Костя в почти одинаковых цигейковых шубках и в вязаных шапках на завязочках. Перепутать нас было довольно трудно — «немытые», как говорил мой дедушка (кстати, я долго не знала, что дедушка мне был не родной, потому что был единственный и самый родной на свете), глазки-угольки у девочки и постоянно улыбающееся, такое доброе и милое лицо мальчика, с большими серыми глазами. Впрочем, большими они мне казались наверное потому, что уже с самых ранних лет своей жизни любила и видела лица. «Мы будем — лица…» Как часто я вспоминала этих птиц, серую снежность и рябину на снегу. И почему-то всегда тихо. Очень тихо, словно на живописной картине, на которой остановилось время…»
Свидетельство о публикации №123110604900