Герой дождя

I. Зов
И лампа в комнате потухла,
и дождь идет который день,
но отправляюсь на прогулку
среди людей, машин – как тень.

Накину плащ и шарф чернушный,
и глубже лоб под капюшон.
Закрою дверь, дождю лишь нужный,
а у соседей рвет шансон.

Лечу по лестнице щербатой,
где стены в роспись важных слов,
но в голове комками вата –
предвестник будущих стихов.

На третьем этаже засада –
тела сплелись до забытья.
Мне это чуждо, мне не надо.
Я – вечный человек дождя.

II. Плач по былому
Свинцом ударят с неба капли,
накинется, как волк, Борей ,
и холод в тело, словно сабли,
и взгляд, дорога – все мутней.

Деревья тянут ветки-пальцы
на небо в серых кирпичах.
Больные, голые страдальцы,
стоят они в земле, в слезах.

Мелькают мимо рожи, лица,
плывут, как острова, дома.
Среди воды я мокрой птицей
сную, лишь для себя живя…

Придется ждать автобус жаркий,
и снова видеть пары рук.
Иметь любовь – удел ваш жалкий,
а в одиночку сложно, друг?

И слушать о мужьях рассказы,
как кто-то милую нашел.
Кому ж нужны тупые фразы,
где я один повсюду шел?!

По миру льются реки счастья,
искрятся берега любви,
но для себя дождусь участья
зеркального лишь визави.

Так много было анекдотов,
так много глупых, страстных чувств,
в безумье списанных блокнотов,
до боли быстрых сердца буйств.

А что теперь? Куда все скрылось?
К свои;м рукам теперь бежать.
Надежда – самый страшный вирус.
Надежда – проклятых печать.

Любовь – заслуга фарта злого,
я в лотерею ни рубля –
куда мне чуда звать земного!
Я – нищий человек дождя.

III. Последняя проповедь
Закрылись двери с тихим стоном,
прижалась карта в терминал,
колеса гладят пол бетонный,
в обнимку с сумкой кто-то спал.

Автобус тронулся, вздыхая,
и люди тронулись умом –
стоят, друг друга обнимая.
Любовный, конченый дурдом!

По стЕклам покатились вОды
слезами неба по земле.
Любовь повсюду – до блевоты,
как будто Бог невдалеке.

Слетают листья-рукавицы
с кистЕй согбенных тополей,
и долго будут с ветром виться –
им вместе, кажется, теплей.

О вы, судьбы любимцы шАлой,
под пеленою ложных грез
моя когда-то грудь дышала, –
но в эпилоге боль насквозь.

Все ваши роли – только роли,
забудешь слово – проиграл.
Антракт – любовь исчезнет в поле,
а жизнь – обманчивый сериал.

Любовь – пустое только слово,
как холодильник или стол.
Искать и ждать – проект рисковый,
о скольким он сердца вспорол.

Ее страданьем не приманишь,
воюй хоть с солнцем, хоть с луной –
по шутке жизни лишь завянешь,
останешься с самим собой.

Фортуна любит лишь придурков
да тех, кому простейший быт.
Поэтам только в переулках
любви на час огонь горит.

Романтиком мне очень впору
разбиться, чувства не щадя.
Всегда играю без партнера.
Я – вольный человек дождя.

IV. На смерть поэта
Часы мои давно подохли –
сиротство им считать невмочь.
Зато штаны и плащ обсохли,
ведь впереди дожди и ночь.

Автобус выплюнул на сырость
остатки младости лихой,
в которой ливень отразился
очередной больной строкой.

Мне говорят: «Пиши веселье,
пиши, что будет хорошо».
Уроды, стих – не развлеченье,
когда на сердце вечно жгло.

Попробуй от дождя укрыться,
когда внутри идет гроза,
когда вокруг гуляют лица,
но мимо, мимо все глаза!

Удел других – в любви спасаться
удел поэта – между строк,
пытаясь с нового абзаца
объятий получить листок.

Асфальт – душа ЭвтЕрпы  битой,
но люди плюнут здесь, пройдя,
и громко скажут: «Не завидуй».
Я – лишний человек дождя.

V. Реквием
Пахнуло лесом и крестами,
не слышится кукушки  трель.
Укрыта белыми цветами
моя земельная постель.

Вокруг нее, смиренно, молча,
пророки милые стоят.
Ирония – лишь одиночки
любовь повсюду породят.

И я ложусь. Венок надену
в могилу теплую как чай.
Стихам моим не видеть тлена –
им будет славы урожай.

Строку за строчкой птицы тянут,
в равнинах ветры понесут,
и даже если в море канут –
дождем над городом пройдут.

Их будут звать по магазинам,
их будут умолять спасти.
Черед им свой, как старым вИнам,
придет уж завтра к девяти.

Таков удел поэтов смелых,
что жизнь меняют на строфу.
Зато в тетрадях красно-белых,
они способны к волшебству.

Не знать им нежности горящей
не слышать ночью шепот уст.
Им только лирикой звучащей
заполнить боль свою и грусть.

И я умру совсем с улыбкой,
погода хмура, но свежа,
И первый снег моей присыпкой.
Счастливый человек дождя.

VI. Очищение
Померкло солнце безвозвратно,
разверзлась стылая земля,
но только просится обратно
душа мятежная моя.

Вокруг сады уже встречают,
рыбак-апостол  машет мне,
и ключник  тихо помогает
пройти к светящейся тропе.

И вот ворота золотые,
струятся песни с облаков,
и все страданья вековые
перерождаются в любовь.

И вот уж руки нежно тянет
улыбчивый и кроткий Сын.
И книгу толстую  читает
безглавый в смерти господин:

«Любовь сломает все капканы,
она не может умереть.
Язык умолкнет, рухнут страны,
но Дар Любви продолжит тлеть».

И на плечо кладут ладони,
и манят, манят за собой,
и туш играет оживленней,
и наконец в душе покой.

Все ближе, ближе я к заходу,
уже струится яркий свет,
но духу на асфальт охота,
и здесь мне тоже места нет.

Тогда Отец к воротам вышел,
обнЯл меня и завещал,
что есть еще на свете вещи,
которых в жизни не встречал.

И перст Его на лоб упрямый
направился как пистолет,
и грохнул выстрел прямо в рану, –
и раны этой больше нет.

И вновь обнЯл Своей любовью,
и я уверовал в нее,
и сердце озарилось новью,
родится счастья бытиё.

«Закончился твой путь крестовый», –
поставил точку мой Отец.
Отбросил я венок терновый,
надел лаврОвый свой венец.

«Иди, ступай на Землю с миром,
вселяй в людей надежды свет,
забудь о каторге унылой,
любовь идет к тебе вослед.

И ты, Я знаю, ждать устанешь,
у сердца тоже есть предел,
но завтра, завтра все достанешь,
печали песню ты отпел!

Залейся трелью соловьиной,
дорогой нежности иди.
Окончился твой путь дождливый,
отныне ты – певец любви».

VII. Возвращение
Поэты встретили, кивая,
подняли гроб дубовый мой.
Окончилась судьба земная,
родиться чтобы вновь мечтой.

И сердце Углем запылало,
глаза огнем святым горят,
и лира снова заиграла –
стихи мои позолотят.

На улице свежо, прохладно,
поэты машут мне рукой.
«Мне тоже вас бросать досадно,
но продолжается мой бой.

Я тоже заложил за стрОки
все то, что нужно молодым.
Но по одной идя дороге,
не станешь сильно волевым.

И пусть любовь как сон непрочна,
пускай я завтра же сопьюсь,
зато сейчас я точно-точно
как беззаботный посмеюсь».
 
Пожал я братьев хлАдны руки,
они сказали: «Будем ждать.
Поэзии Отца мы слуги, –
не сможем без тебя поспать».
 
Леса еловые шуршали
и птицы, животы надув,
своею песнью провожали
певца различных сердца чувств.

VIII. Путь поэта
Автобус снова мчал по лужам,
как старый лодочник-таксист .
А в голове уж образ кружит,
пускай он выдуман и мглист.
 
Я отошел, свершив заданье,
и я пришел, другое взяв.
Поэту свадьба на метаньях, –
такой у них лиричный нрав.
 
Сегодня розы собираю,
а завтра строю эшафот.
Вчера осенняя, гнилая,
сейчас строфа уже цветет.

В космической игре поэтов
для каждого своя юдоль,
Особенный посыл куплетов,
своя божественная роль.

Герои лиры есть герои –
они враги простых страстей.
Их не понять, они изгои,
зато и жизни золотей.

Пути у них тяжЕлы, стрАнны,
полны убийственных раздУм.
И вечные от мыслей раны,
и одиночества костюм.

Но могут роли изменяться,
польются строки без труда.
Зиме не вечно продолжаться,
прощай, мой человек дождя.

IX. Вечное блаженство
Я скинул плащ угрюмый, черный,
надел песочное пальто,
окошко в прошлое задернул,
от сердца что-то отлегло.
 
Над миром солнце разразилось,
вдали лелею силуэт.
Все то, что было, удалилось.
Сегодня я – любви поэт.
 
Как Данте бросил описанье,
так я расстанусь с буйством строк.
В вечерний час я на свиданье
оставлю лирики цветок.

31.10.23–05.11.23