Эффект Лернуана
Межгалактическая Литературная Академия начала поиск талантов. Космодром Дворца Поэзии на Первом Антихтоне системы Проксима Центавра с утра принимал звездолеты и космолеты. Межпланетным такси не разрешено было занимать парковочные места, предназначенные для челленджеров, выныривающих из жерла Черной дыры, которую прозвали «Червоточина».
Лернуан остановился не на парковке, он прилетел на своём космоплане старой, но еще действующей модели межзвездной лаборатории Главной Обсерватории Вселенной.
Он посмотрел, как через Червоточину привозили почетных гостей – профессоров и академиков Лиги поэтов и писателей с планет вокруг Проциона, Сируса и других звезд из Созвездия Большого Пса. Их острые собачьи ушки смешно шевелились, а пронзительные глазки бороздили своим взглядом каждого проходящего поэта, выискивая неувядающие дарования. Говорили, что они обладают телепатическими способностями и могут, иногда, предсказывать будущее, правда с вероятностью меньше 50%, и, поэтому, к их предсказаниям никто серьёзно не относился. Бодрил тонкий аромат утреннего феока, привезённого сирианцами, так мгновенно они проходили временно-пространственное искривление горизонта событий, что приносили с собой молекулы пахучего вещества. Правда, если бы не воздух, специально закачиваемый в павильоны дворца, этот запах невозможно было бы почувствовать, так же, как и услышать поэтические декламации. Для людей это было самое комфортабельное место на Проксиме.
Конечно, сирианцы, которым не нужен был никакой воздух, ощущали запах феока кожей, при рукопожатии. Ведь в системе Проксима Центавра, даже на Антихтоне, атмосферы отродясь не было. Да никто из них и не страдал, ведь костюмы последнего поколения вырабатывали кислород, водород, азот и любые вещества, любой звездной системы, из света звезд и туманностей, настраиваясь на потребности их владельца за доли секунд, по тончайшим канальчикам, микроскопическими иголками-зондами подводя питательные вещества и кислород прямо к капилярам. Как будто легкие и пищеварительная система, вынесенные вне организма. А, на случай зависания в Черных дырах, у костюма есть автономная система освещения, практически неограниченная, так как может синтезировать кванты и питательные молекулы из выделений кожи обитателя костюма. Другое дело звук… И Лернуан всегда удивлялся тому, что Законы Вселенной наделили сирианцев ушами, обделив их атмосферой.
Вчера он тщательно облетел стремительно тусклеющую, замерзающую Меропу, его самые худшие ожидания подтвердились и, поэтому, настроение у него было хуже некуда, испорчено, как тухлая ботва. «Смешно - тухлая Меропа и тухлая ботва», - подумал Лернуан. Какая-то звёздная хворь, космическая погань убивала одну звезду за другой, еще немного и созвездие Плеяд погаснет. Стихи, теснившиеся в его груди, были самые мрачные – про бренность всего сущего, раннюю, одинокую и бессмысленную смерть. Должность наблюдателя и исследователя причин катастрофического потускнения самой слабосветящей звезды семейства Плеяд его давно тяготила и, только большое количество свободного времени, которое он бережно расходовал на сочинительство, еще держало его на этой финансово скромной и, поэтому, вдвойне, депрессивной должности. Был бы он смотрителем Альдебарана, которым Обсерватория платит в 5 раз больше, думал Лернуан, давно издал бы свои сборники стихов, поэмы, да и титул профессора или академика стихосложения мог бы давно получить, ведь у него были и энциклопедические знания и самая обширная библиотека лучших поэтов всех времен, начиная от того времени, когда Плеяды еще были похожи на туманность Ориона. Правда, с тех пор масса скопления уменьшилась не то, что втрое, а в 10 раз. Причины были неизвестны, впрочем, это и была его миссия - хоть что-то выяснить об этом явлении. Но Главная Обсерватория Вселенной давно махнула рукой на угнетение Плеяд и смирилась с тем, что они стремительно исчезали с небесной карты. От Лернуана никто не ждал никаких открытий и он, благодаря такому отношению со стороны начальства, всё время своей работы и, даже сон, тратил на творчество, писал прозу и стихи, но его уже начал утомлять этот поток сознания, который Лернуан, терпеливо, кодировал на матрице звездолёта. Наконец, всё это ужасно надоело и он страстно захотел, обязательно аудиально и визуально, поделиться с живыми планетянами своими мыслями, наблюдениями и впечатлениями. Иначе, ему снова грозила Большая Депрессия. Однажды, он уже побывал в этом состоянии, когда его космолет застрял в завихрениях Червоточины и пришлось месяцами носиться в пространстве Черной дыры. Сегодняшнее мероприятие было просто лекарством. Целебным средством от меланхолии. Поэтому-то он и приехал на Всепланетный слет поэтов, как говорится, других посмотреть, а скорее послушать, и себя показать.
Накануне, он прочитал правила конкурса – выступающие читали одно произведение, размером не больше 20 килобайт и громкостью не более 30 дБ. Острые ушки профессоров и академиков были очень чувствительны, шумные стихи в конкурсе не участвовали. Никаких духов и других ароматов – комиссия страдала контактной межгалактической аллергией. Все должны были одеться в черное, быть выспавшимися и сытыми, чтобы не отвлекать сердца зрителей от восприятия высоких поэтических метафор, не нарушать правил гекзагалактичского многосложно-дольного размера, воздерживаться от курения любых трав на протяжении недели. Были и поблажки - разрешалось пить феок и сок петрозии. Известно, что у петрозии очень яркий запах, но профессора из системы Большого Пса любили петрозию, как кошки валерианку.
Естественно, правила писала комиссия для удобства комиссии, да и конкурс этот, по сути, был развлечением для честолюбивых членов комиссии. Никаких призов не было. Считалось, что участие в конкурсе приносит пользу участвующим и добавляет баллы благонадежности всем участникам. Баллы были засекречены и обнародованию не подлежали. Лернуан всё это знал, в конкурсе, правда, участвовал впервые, но ему было тоскливо и ужасно скучно на работе, а ненормированный рабочий день и ночь позволял участие по совместительству. Начальство не возражало.
Очередность выступлений разыграли непосредственно в зале, путем прикладывания отпечатка руки к поручню кресла. Лернуан разволновался – его имя высветилось на панели переднего кресла первым номером. Камера подъехала очень близко. На межгалактическом экране появилось бледное, почти белое лицо. Зеленые глаза и черные, вьющиеся волосы внесли в аудиторию поэтическую загадочность. Пронесся тихий шепот, как легкий ветерок.
Лернуан начал читать «Песню о Черной дыре»:
Там, где страшно пропасть в темноте, как в норе,
Я сложил эту песню о Чёрной дыре.
Где не делится Явь, в небинарности ночи,
Где слились Ян и Инь, в неразрывности, прочно,
Даже грусти там нет, в этой чертовой бездне,
Никаких там понятий, там всё бесполезно,
В бесконечности этой нет любви, нет идей,
Там нет дел, нет вины, скуки нет и затей.
Одиночество есть, хоть кричи, не кричи,
В абсолют-темноте видно всё без свечи…
Без Ничто и Никто в беспредельности тьмы,
Нет времен в бесконечном проломе тюрьмы,
Где секунда одна, как столетья бредёт,
А столетья, как миг, не понятен их ход,
Тьма съедает всю радость, убийца-косатка,
Тонет память о прошлом в неё, без остатка.
По поверхности быстро скользит, исчезает,
Глубина не манит, а страшит и пугает...
В бесконечном, без дна, ты один, ты одна,
В пустоте, словно гром, слово-крик - навсегда!
И никто, средь живых, никогда не ответит,
Может мы попадем вновь туда после смерти?..
Лернуан замолчал. Тишина вспучилась и набухла до такой степени, словно сейчас вот-вот произойдет квантовый скачок. Точно! Он чувствовал, что через секунду, другую возникнет что-то наподобие «абсолютно упругого удара тел разных масс». Лернуан ощущал себя набором молекул и атомов, которые дрожали, словно частицы в электронном коллайдере и, вот, сейчас он и его стих покатится прочь из этого сообщества обратно в Червоточину.
Остроухий Сириунианец первый начал рвать на части мозг и сердце автора.
- Извините, но кто Вам сказал, что Вам нужно писать стихи? Выбросьте этот литературный мусор в межгалактическую урну! Ну не всем дано. Жаль, жаль, жаль! Вы вообще понимаете, что такое гекзагалактический размер? Что это у Вас за размер и где ритм? Ну Вы просто Незнайка на Луне в поэтической среде! Послушайте профессионалов - Вы совершенно произвольно чередуете сирианский и орионский ритмический рисунок, да и с рифмами беда – смерти и ответит – ну это, вообще, что за рифма! И, кстати, злоупотребляете глагольными рифмами, то есть все признаки графоманства налицо. Нет! Нет! Нет! Займитесь чем-нибудь другим, не пишите стихи, лепите, что ли, горшки там. В конце концов, труд галактического дворника нужен людям, полезен для общества и дает максимум балов благонадежности в современном мире. Я всё сказал!
Профессору зааплодировали. Тихо-тихо, шепотом, примерно на 20 децибел. Слово взял важный академик из Лиги Совершенной Лирики:
- Да уж, что сказать, увы… Зачем Вам, скажите, это надо? Зачем Вы пришли соблазнять молодых планетян посредственной пробой пера, отнимать наше время? Посредственная литература подобна плесени на стенках аквариума, она мешает видеть золотых рыбок высокой поэзии! И по содержанию всё абсолютно понятно – ну кто не зависал в Черных дырах? Всем это знакомо, ничего нового, философия обыденности. Что вы хотите этим сказать? Ну все когда-нибудь умрут, что тут нового? Если не может сказать ничего нового, лучше молчите.
Планетарный социум внимал с благоговением, а некоторые фиксировали слова мэтра, нажав на системы записи в пуговицах универсальных межгалактических костюмов.
И снова аплодировали. Шепотом. У Лернуана в очках замигал встроенный датчик, сигнализируя о том, что Меропа совсем гаснет, он встал и пошел к выходу. Лернуана ждала его потухшая каменная Звезда, за которой он наблюдал последние 30 лет.
- Подождите! - Еще тише шелестящих аплодисментов заговорил зеленый старик, прилетевший с третьей галактики Секстет Сейферта Созвездия Змеи:
- Я сейчас услышал ужасно грустную вещь - говорят, чтобы этот молодой человек выбросил свои стихи в урну, что это галактический мусор. Я не согласен. Он писал сердцем, меня тронули его, не соответствующие канонам, стихи. Вы советуете ему заняться чем-то другим. А почему Вы решаете за него, чем ему заняться? Планетяне! Кто согласен с тем, что индивидуум пишет, чтобы выразить себя, что это базовая потребность? Каждый пишет в первую очередь для себя, он развивает свои способности. Плохо ли, хорошо, но свои и мы не знаем, как этот поэт будет писать через 5-10 лет. Может в нём сокрыт глубокий талант. А мы сейчас перекрываем ему кислород, советуем пойти в уважаемые правительством дворники или лепить горшки. А для чего? Разве у него есть к этому призвание? Разве у него есть такая склонность, желание и потребность? Это совершенно безответственно с нашей стороны, а если у него и горшки не получатся, что Вы скажете? Идите в критики? Такая критика, как сейчас, разрушает ценность творчества, обесценивает мотивацию личности. Пишите, выражайте, проявляйте, радуйте себя, радуйте своих близких. То, что Вы делаете очень ценно, в первую очередь, для Вас. Неважно, есть талант или нет. Мы творим и в этом немножко становимся похожи на Бога.
Лернуан задышал полной грудью, почувствовал себя тепло и свободно. Его отпустило, впервые за много лет. В груди вспыхнуло жаркое пламя свободы. Он смотрел в экран монитора, встроенного в очки. Меропа светилась бело-голубым огнем и стала разгораться с каждой секундой всё ярче и ярче. Лернуан ахнул. «Эффект наблюдателя» -пронеслось в его сознании. Вот, значит, почему последние 30 лет тухнет свечение Меропы. Ведь это его пламя уже давно еле-еле теплится и гаснет с каждым днем. Каким-то непонятным образом объект наблюдения и наблюдатель срослись в единую систему и бедная Меропа под его пристальным и неусыпным взглядом чуть не превратилась в белого карлика. Это он и есть тот Сизиф, который последние 30 лет занимался бессмысленным наблюдением, забыв про «эффект наблюдателя». Хотя почему бессмысленным? Теперь он понял всё. И с его плеч упал черный Сизифов камень.
Он оглянулся на зеленого старика. Его нигде не было.
4.11.2023
Свидетельство о публикации №123110400571