Беседы пожилой ленинградки со старой липой

Беседы пожилой ленинградки со старой липой на Адмиралтейской набережной



Помню, помню тебя, на стволе твоём – шрамы.
До сих пор эти страшные шрамы видны.
В давнем детстве о них не спросила у мамы,
Не узнала о том, что они от войны.

Говорили подружки, что в ствол замурован
Злой старик: я до жути боялась его.
О войне мы не знали. Нам о шрамах суровых
Рассказали б – не поняли б мы ничего.

Что такое обстрелы? Бомбёжка? Блокада?
Это так далеко, что не страшно совсем.
А тому старику, так злодею и надо!
Никому уж не скажет он: «Я тебя съем.»
...................................

Как странно, в детстве я не понимала,
что я послевоенное дитя;
историей далёкой оставалась
война и много лет ещё спустя.
Но к зрелости мне стало очевидным,
что колыбель была опалена.
Жизнь прожита, но до сих пор обидно,
что поступила так со мной война:
за женихов – убитых, не рождённых,
умерших с голоду, замёрзших у Невы;
за жёсткую судьбы определённость –
крест одинокой женщины, увы.
Крест одинокой матери, в итоге –
скитаний вдоль обочин нищеты.
Его нести мне до конца дороги…
Как многим, Липа. Но поймёшь ли ты?
...................................

Ты никуда не уходила,
И шагу сделать не смогла.
Война ломила – не сломила…
Откуда здесь бензопила?..

Ты всё ещё стройна, красива,
С годами рана зажила.
Ты помнишь всех и всё – не диво!..
К чему жужжащая пила?..

Ты выше всех, ты видишь дальше –
Огромный город за Невой.
Ты с нами ласкова без фальши…
Зачем здесь возятся с пилой?!..

Кора из корочек от хлеба.
Когда я маленькой была,
Я помню, ты была – до неба…
Рычит проклятая пила!

Прости меня! За что, не знаю.
За то, что не уберегла!
Я слёзы горькие глотаю…
И ухожу – я не смогла.