Дмитрий Цензор 1877-1947

.



Дмитрий ЦЕНЗОР (1877-1947) – русский поэт «Серебряного века».


***

В безмолвии старинного квартала
Проходит жизнь, туманная, как бред.
Сменился день. Глухая ночь настала
И зажелтел из окон тусклый свет.
И в поздний час у мрачного портала
Я жду ее – хранящую обет...
Она глядит печально и устало,
И призрачно звучит ее привет.
И бродим мы, тоскуя и любя,
Безмолвные, безропотно скорбя,
Мы ничего не ждем и безнадежны
Часы любви. Над нами ночь и тьма.
Вокруг молчат потухшие дома.
И грезы их, как старость, безмятежны.


***

В садах мечты я выстроил чертог...
Ведут к нему воздушные ступени,
Хрустальный свод прозрачен и высок,
Везде цветы, цветы и блеск весенний.
В чертог любви и чистых наслаждений
Я ухожу от скорби и тревог И вижу сны...
Я в них всесильный гений,
Восторженный и радостный, как бог.
Когда же день бросает алчный зов,—
Мои мечты – испуганные птицы
Умчатся вдаль... и снова, бледнолицый,
Блуждаю я меж стонущих рабов.
И жизнь моя тоскливее темницы,
Не знающей ни солнца, ни цветов.


НА КОРАБЛЕ

I

Струится зной по дремлющим волнам,
И медленно проходит без возврата
Глубокий день. Горит пожар заката,
И алый свет скользит по облакам.
Равнина вод молчанием объята.
И облака спешат, как в дальний храм,
К пурпурной мгле, в пустыню небоската,
И, замерев, стоят недвижно там.
Корабль устал. Качаясь, тихо дремлет.
Мертвеет зыбь, и виснут паруса.
И я один в слепые небеса
Гляжу с тоской... Мой дух затишью внемлет
И жаждет бурь. Закатный меркнет свет.
Уж ночь близка. Уж поздно. Бури нет...

II

Медлительно сходились туч ряды,
Бросая в тьму гудящие зарницы,
И прыгали, как яростные львицы,
Соленых волн вспененные гряды.
Корабль стонал в предчувствии беды...
Но ликовал я, смелый, бледнолицый.
Я пел. И крик морской полночной птицы
Мне отвечал из неба и воды.
А на заре настала тишина.
Лениво нас баюкала волна.
Но день пылал. И, бурей утомленный,
Благословлял я солнечный восход
И синеву золотопенных вод,
И край мечты, безвестный, отдаленный.


ЖЕНЩИНЫ

Печальные, с бездонными глазами,
Горевшие непонятой мечтой,
Беспечные, как ветер над полями,
Пленявшие капризной красотой...
О, сколько их прошло передо мной!
О, сколько их искало между нами
Поэзии и страсти неземной!
И каждая томилась и ждала
Красивых мук, невысказанной неги.
И каждая безгрешно отдала
Своей весны зеленые побеги...
О, ландыши, грустящие о снеге, –
О, женщины! У вас душа светла
И горестна, как музыка элегий...


***

Есть грустная поэзия молчанья
Покинутых старинных городов.
В них смутный бред забытого преданья,
Безмолвие кварталов и дворцов.
Сон площадей. Седые изваянья
В тени аркад. Забвение садов.
А дни идут без шума и названья,
И по ночам протяжен бой часов.
И по ночам, когда луна дозором
Над городом колдует и плывет, –
В нем призрачно минувшее живет.
И женщины с наивно-грустным взором
Чего-то ждут в балконах, при луне...
А ночь молчит и грезит в тишине.


В  ТОЛПЕ

Люблю искать случайность приближений,
Среди людей затерянным бродить.
Мы чужды все, но призрачная нить
Связала нас для жизни и мгновений.
И я иду намеки дня следить,
Вникая в гул разрозненных движений.
Одни таят безумье преступлений,
Другим дано великое творить.
И нет границ меж красотой и злом.
Печаль везде томится беспредельно,
В улыбке глаз, в признании родном...
И сладко мне отдаться ей бесцельно.
Я всех люблю и каждого отдельно,
Живу душой в ничтожном и святом.


ДРЕВНЯЯ ПЛИТА

На храмине, в раскопках древних Фив
Был найден стих безвестного поэта –
Начертанный для вечного завета
На каменной плите иероглиф:
«Благословляйте илистый разлив,
«Плоды земли, рожденье тьмы и света,
«И сладкий труд на лоне зрелых нив,
«И благость Ра, и справедливость Сета»,
Давно лежит затертая плита
В хранилище старинного музея,
Глася о том, как жизнь была проста.
И человек с глазами чародея
Над ней поник, от мудрости седея.
И горький смех кривит его уста.


МОЛЧАНИЕ

Кто видел раз, как с горной вышины
Срываются хрустальные обвалы,
Как в серебре заоблачной луны
Сверкает снег и спят гиганты-скалы;
Кто понял раз молитву тишины
И бурь тысячегласные хоралы, –
Тому отверсты вечности провалы,
Того пьянят божественные сны.

Зажжется тот бессмертною тоской.
И мглы долин с тревожностью людской
Повеют сном томительно напрасным.
Задумчивый, непонятый, один, –
Он будет жить молчанием вершин,
Молчанием великим и согласным.


ОТЧИЗНА

Есть призрачность неведомых миров,
В людской душе неясно отраженных,
Есть марево исчезнувших веков
И вихри дней расцветших и сожженных.
И музыка невыразимых снов,
И боль, и скорбь, раздробленная в стонах,
Лишь вечного приподнятый покров,
Лучи небес в мгновенность превращенных...

И если мы скитаемся и ждем
С раскрытыми от ужаса глазами
И орошаем кровью и слезами
Пустыню тьмы, как благостным дождем, –
Мы ищем путь к отчизне, ставшей сном,
К родным дверям, давно забытым нами.


В  ЗЕНИТЕ

Звенит мой крик тоскливо-запоздалый.
Уже давно осыпались цветы.
Безмолвно ждет в зените полдень алый,
Как бы страшась преддверья пустоты.
Зову любовь... Святая, где же ты?
Как пилигрим, израненный о скалы,
Я дни влачу, поникший и усталый.
О, где же ты, источник чистоты?

Меня сожгла печаль неверных встреч...
Душа огни хотела уберечь,
Цвела тоской по женщине далекой.
И каждая мне тело отдала...
Но душу вдаль загадочно несла,
Томясь, как я, мечтою одинокой.


***

Разгульный крик борьбы и разрушенья,
Зловещий лязг заржавленных оков,
Протяжный стон на пламени костров,
И подвиги любви и вдохновенья,—
В моей душе смятенье всех веков
Заключено в таинственные звенья.
Добро и зло минувших дел и слов

Живут во мне для грез и песнопенья.
Но я стою в печали смутных дней
На рубеже туманного предела.
Я угадал намеки всех теней.
Гляжу вперед пытливо и несмело...
Я вижу свет неведомых огней, —
Но им в душе молитва не созрела.












.