Сны у Кремлевской стены

Из биографии С. Кирсанова 1947 года: «В 1925 году переезжаю в Москву. В Москве тепло принят лефовцами. Начинаю печататься в прессе. Живу плохо, голодаю, сплю под Кремлевской стеной на скамье».

Слово — лозунг, слово — флаг!
Трепещи кровавый враг!

Семен Кирсанов стал сочинять стихи в 1920 году под влиянием, как он признавался в автобиографии, Велимира Хлебникова, а уже в 1921 году создал свою литгруппу ОАФ или ЮАФ — Одесскую (по другим версиям автобиографии — Южную) Ассоциацию Футуристов и начал печататься в газетах «Станок» и «Одесские известия».    
1922 год стал для Семена знаковым — он познакомился с Владимиром Маяковским, приехавшим для выступлений в Одессу.  В 1923 году Кирсанов снова встречается с Маяковским, который берет у молодого поэта несколько стихов для московского ЛЕФа. Почвой для сближения поэтов послужил общий исток их творчества — футуризм.
В 1924 году Кирсанов вошел в состав исполкома организации ЮгоЛЕФ (Левый фронт искусств Юга СССР), стал секретарем редколлегии одноименного журнала. В первом номере ЮгоЛЕФа Кирсанов опубликовал два стихотворения «СТРОЙ С.Т.О.» и «Две Турции».   
Поэзия раннего Кирсанова охватывает почти весь спектр поэтических тем, формальных и неформальных экспериментов времени. В ней уживаются высокая лирика, полная пафоса поэтическая публицистика, мощные, точно попадающие в цель, элементы рекламы и агитации. С одной стороны, Кирсанов возродил стиль русского сказа, с другой — не миновал увлечения формой, в том числе фигурными стихами: «Мой номер» — в виде изображения канатоходца, поэма «Пятилетка», с картой страны, расписанной стихами, пронизанными строками трубопроводов «Вот — эмба-самаркандский нефтепровод». Фрагмент поэмы «Ночь под Новый век» выполнен в подлиннике в виде новогодней ёлки, трагический «Ад» — в форме воронки. Все это в русле развития традиций кубофутуризма, к которому принадлежал и ранний Маяковский.
Образцы простейших и кратчайших агитстихов данные Маяковским в его «Советской азбуке» послужили, если не руководством, то во всяком случае ориентиром для молодого поэта.   
Реклам-стихи были остроумны, впечатляли неожиданными словосочетаниями, достроенными на различной игре образами, значениями, синонимами, рифмами и пр. Действие хорошего реклам-стиха поражало: он был навязчив и прилипчив и не забывался даже при всем желании.
Лозунги Кирсанова 30-ых, 40-ых годов без труда достигают намеченной цели:   

А ну ка, стих мой, ходу в руки Мейерхольду.
Врагу не верь — стереги советскую дверь!
Порядок — сила, говорил генерал Брусилов.
А без дисциплины — слабы силачи-исполины.

Но было бы неверно сводить поэзию Кирсанова только к эффектной игре букв, звуков и слов, порожденных временем. «Звуковой образ и смысловой образ — два ключевых понятия поэтики Кирсанова, — писал академик Гаспаров. — Необычно описать вид облаков или чувства асфальтируемого булыжника («Поэма поэтов»)», построить целый мир из подземных овощей в «Поэме поэтов» или из химических отрав в антивоенной поэме «Герань — миндаль — фиалка» Кирсанов умеет и без игры словами… Монументальное начало поэмы «Эдем», картина единой для всех времен войны добра и зла, тоже построена без звуковых образов — только на смысловых.
В годы Отечественной войны мастерство Кирсанова оказалось крайне востребованным в форме популярных листовок и брошюр серии народных рассказов и поучений на горячие темы и прозвучало как «Заветное слово Фомы Смыслова» 1942- 1945 годов.
Агитки Семена Кирсанова точно сработали на победу:

Гони гада от Сталинграда!
С ненавистью и гневом — овладевай Ржевом!
Выполняй приказ — защищай Кавказ!
Танки у нас хорошие — месят из немцев крошево.
Место штыку—в немецком боку!

Целую заветное знамя.
Не отступлю ни в жисть.
И победа будет за нами.
Только держись!