О повести В. Н. Попова Монокль начало

  Случайно ли в повести В.Н. Попова в части шестой явлена нам автором «Повесть о бражнике» и вопрошается: «Кто есть толкущися у врат?» И наши герои: Дикий Фотограф, Злой Писатель, сам рассказчик – попадут ли в рай? Откроет ли им ворота Пётр с ключами, явится ли им Иоанн, сказавший когда-то – «людей любляй»?
  …Удивительное произведение – повесть «Монокль»! В неё вошли и целая пьеса, и «Повесть о бражнике», и верлибры со стихами, и исторические справки, и яркие бытовые сцены, и сонм прекрасных имён художников, фотографов, поэтов, прозаиков, и чисто технические штучки-комментарии, позволяющие заглянуть в мастерскую странного трио – этакого трехголового змея вдохновения и бражничества. Их «дикий стол», бедный, с парой кусков хлеба, луковицей, мутной самогонкой (или даже тройным одеколоном), банкой кильки, стаканами, служит, однако, настоящей волшбе творчества: лабораторией создания редких фотографий. 
  Окольцован путешествием в прошлое героя повести (первая и финальная части) бытовой и творческий хаос людей вдохновенных, ярких. Но чем дольше по капле пьёшь повествование «Монокля», тем явственней проходит насыщение  внешне неприбранного  бытия художников глубоким внутренним содержанием с исповедями, диалогами, спорами о главном: искусстве настоящем, сердечном, освящённом наитием, озарением и, с другой стороны – искусством  служения «звону монет и шуршанию доллара».
  Повествование с каждой своей чудесной миниатюрой насыщается щемящими аллюзиями литературы и искусства прошедших веков и настоящего времени. За немыслимо неприбранным столом Дикого Фотографа вспыхивают страстные, злободневные разговоры, полные то гнева, то сострадания, то удивления перед красотой, то жалости до библейского «людей любляй». Горе случайных и неслучайных людей разделяется, ему ищется выход, а когда он находится – то находится и очередной повод бражничества, пира во славу Бога и красоты, подлинного и сердечного.

В зимнюю морозную ночь
 под обледенелыми звёздами
 бредёт по хрустящему снегу
 еле живой человек.
 И вдруг там, где-то далеко –
 на опушке лесочка –
 еле светится живой огонёк
 одинокого окна.
 О, эта небывалая радость!
 Такое ощущение счастья
 можно узнать только во сне –
 один или два раза
 за всю жизнь.
 Он идёт и идёт.
 А огонёк всё ярче,
 а огонёк всё ближе.
 И вот он стучится
 в холодные двери
 маленькой избушки.
 Ему открывают.
 и радостные люди
встречают его:
смех, крики,
весёлые глаза…
«Мы так долго
тебя ждали», –
говорит Старая Женщина
и целует тёплыми губами
его счастливое лицо
с оттаявшими слезами.
Все садятся за стол и пьют вино
чтобы радость длилась и длилась.

Как тут в нас не отозваться великому стихотворению Николая Рубцова!
Герои повести сохранили в себе душу ребёнка. Они декларируют: «Люди соскучились по сказке: им не хватает подлинной радости и ушедшего детства». Они успевают бражничать и до самоотдачи увлечься «чистым кадром» Альфреда Стиглица, пикториализмом, расфокусировкой, прикрытой диафрагмой, «мокрым кадром», а в их коротких, но ярких диалогах оживают великие импрессионисты, художники Возрождения, стихотворения Бальмонта и Андрея Белого, строчки Есенина, имена Чехова и Горького…
  Помазание текста романов и повести благородным миро мировой и отечественной культуры – фирменная черта поэта, прозаика, драматурга и эссеиста Владимира Николаевича Попова.
  Оттого короткие новеллы повести необыкновенно прекрасны: в них – каждой! – есть своя особица, аромат.

КОНЦЕРТ ДЛЯ КАПЕЛИ

                Это было так давно –
                в середине девяностых…
        Поздней осенью, в дождливый вечер, мы со Злым Писателем шли по улице Гоголя, а навстречу нам брёл молодой беременный мужчина.
        Он шёл согнувшись и придерживал двумя руками свой живот.
        – Ха! – закричал Злой Писатель и преградил ему дорогу.
        Беременный поднял лицо и оглядел печальными чёрными глазами неприятелей.
        – Что вам от меня нужно? Я Лёня Раппопорт и несу скрипку, потому что в переходе у меня отняли футляр вместе с дневным заработком.
        Нам стало стыдно.
        – Пошли к Дикому Фотографу, – сказал Злой. – У него есть разбитая скрипка и приличный футляр.
        Пришли к Д.Ф. и всё ему рассказали. Дикий впал в забытьё и заявил, что он потерял ключ от сарая.
        – Ха! – закричал Злой Писатель. – Ты не хочешь помочь бедному еврею! Запомни этот день, иуда, и забудь моё честное имя!
        Дикий Фотограф нашёл ключ от сарая…
        Футляр был старый и пыльный, но когда мы его протёрли сырой тряпкой и сухим полотенцем, он засиял толстой чёрной кожей, а бронзовые замочки туго защёлкали и зазвенели пружинами.
        – Надо обмыть футляр, – забурчал Дикий Фотограф, пошёл в комнату и долго копался в шкафу.
        Он торжественно поставил на стол бутылку «Плиски»:
        – Вот, берёг на юбилей…
        Когда выпили по рюмочке и притихли, то Злой Писатель посмотрел на Лёню Раппопорта и произнёс:
        – Ваше слово, товарищ маузер!
        Лёня взял скрипку и поцеловал её в шейку. Смычок осторожно прикоснулся к струнам…
                Ах, как он играл!
                Он вытягивал из нас
                все жилы…
                Все наши горести и печали
                он вытянул
                в длинную дорогу,
                и мы по ней брели
                всю нашу жизнь:
                от самого рождения
                до настоящего времени.
                Но вдруг нас
                охватила радость:
                нам стало тепло
                и спокойно.
                И мы купались
                в солнечном свете
                и слышали пенье
                утренних птиц.
        – Ничего себе Рубинштейн! – воскликнул Дикий и смахнул слезу дрожащей ладонью.
        – Ну, вы, Лёня, даёте копоти! – покачал головой Злой Писатель.
        – Это первая часть моего «Концерта для капели, ручья и синицы». Как жалко, что не смогу сыграть вторую часть: там нужно сопровождение фортепиано…
        – Будет вам сопровождение Берты Ковель! – уверенно воскликнул Злой. – Пойдёмте к Леонтьевым!
        Мы собрались и пошли в дом через дорогу. Увидев шумную толпу, встревоженная Люсьена воскликнула: «Ах!»
        – Мадам, – дипломатично начал Злой Писатель, – вы нам необходимы. Это Лёня… – Он начал рассказывать о гениальности скрипача и о дивной музыке.
        – Жора, – крикнула Люсьена, – мели кофейные зёрна! У нас гости!
        Пока мы рассаживались на венских стульях, Люсьена подошла к Лёне Раппопорту и спросила шёпотом: «Шпрехен зи дойч?» Лёня молча кивнул.
        Люсьена села за пианино. Лёня поцеловал скрипку:
        – Пожалуйста, звон капелей и пенье ручейка…
        Пианистка сказала: «Яволь» – и сотворила звон капелей.
        Лёня послушал, сказал: «Данке шён» – и заиграл…
                Лёня играл тонко,
                измывался над нами
                и заставлял плакать.
                А Люсьена вдохновенно
                подыгрывала скрипичному гению
                и очень удачно
                изображала птичку
                на последней октаве.