Харита и пиит

Пришёл пиит в храм Аполлона,
Принёс в суме свои дары,
И солнцу рассказал с поклоном
О том, как жил он в те поры,

Откуда черпал вдохновенье,
И как источник тот угас…
Стоит он тут, как приведенье,
Истратив свой последний глас.

Спокойно Аполлон ответил,
И слог, исполненный забот,
Пролился, будто свежий ветер:
«Тебя спасёт мой брат – Эрот,

Не медли, бедный мой преемник,
Ступай скорее на восток,
Там ждут загадочные земли,
Там – вдохновения исток».

Пиит откланялся ещё раз,
И тотчас же пустился в путь
Теперь надежды новой образ
Горел в душе, вздымая грудь.

Семь дней прошло, в пути пиита
Встречал кочующий народ,
И на вопрос уже избитый
Ответ один: «Кто-кто, Эрот?»

Вокруг пустырь, не видно храмов,
Лишь редкий путник вдалеке
Бредёт, куда ему незнамо,
С клюкой единственной в руке.

Герой устал, присел на камень
И ощутил, как солнце жжёт,
Как наполняют свет и пламя
Суму пустую и живот.

Так Аполлон являл заботу
О том, кто следует пути:
«Забудь, что не добыть здесь воду,
Герою голод не грозит».

Так каждый день случалось чудо,
Пиит всё шёл своим путём.
И вот, как сон, из неоткуда
Пред ним возник руинный дом.

Горбы трёх стен сжимали крышу,
Ещё стена – дверной проём,
Как будто обитатель вышел,
Навек простясь с своим жильём.

Так стал руинный дом ночлежным,
А аполлонов ученик
Собрал и расстелил валежник
Под крышей, лёг и сразу сник.

В тот час под тихой сенью грота,
В прохладу ночи облачён,
Стоит прекрасный храм Эрота,
Хариты-сёстры дремлют в нём.

Вот будит Аполлон Аглаю
Напевом вешнего скворца.
Потягиваясь и зевая,
Она сгоняет сон с лица.

Внимает дева сладкой песне
И улыбается в ответ:
«Ах, что же может быть чудесней,
Я не могу ответить нет».

Она будить сестёр не станет
И унесётся далеко.
Но не харитой в сарафане,
А старой девою с клюкой.

Её прекрасный, нежный облик
Так безобразно исказится –
Под маской старости и боли
Не распознать былой девицы.

Вот грёзы ночи отрясая,
Проснулся затемно пиит.
И смотрит, женщина седая
С клюкой в руке к нему спешит.

Здесь путник попадался редко,
Не то, что старец или вот.
Идёт навстречу он к соседке
И первым руку подаёт.

Старушка говорит, что знает,
Кто он такой и как зовут,
А вместе с тем весь сонм тайн –
Куда лежит его маршрут.

Пиит зовёт на скромный завтрак,
И просит деву рассказать,
Откуда ей известна правда,
И чья она жена и мать.

Бездетная вдова Аглая
И незадачливый пиит
Сидели, словно выжидая,
Ну, а потом он говорит:

«Послушай, мать, чужого сына,
Мой мир разрушится вот-вот,
Ты знаешь правды половину,
Помочь мне сможет лишь Эрот.

И мне, во что бы то ни стало,
Необходимо храм найти,
 Прошёл доселе я немало,
Осталась толика пути».

«И ты меня, чужак, послушай.
Я укажу тебе маршрут,
Хотя видала много лучше,
Побудь помощником мне тут.

Сей дом когда-то был красивым,
Мы с мужем были молоды,
Вокруг цвели луга и нивы,
А он всегда дарил цветы.

Позволь мне снова вспомнить сказку,
Отстрой заброшенный сей дом
И к храму скрытому указку
Получишь от меня потом.

Коль дашь обед пред Аполлоном
И согласишься мне помочь,
Тогда ты сможешь по закону
Взять в жёны Евриномы дочь».

Пиит не то что бы опешил,
Он, было, резко подскочил:
«Пусть лучше буду я повешен,
Сам путь найду, мне хватит сил!»

Взглянула на него Аглая,
А после зашагала прочь:
"Тому, кто мне не помогает,
Я вряд ли захочу помочь.

Не всё вокруг очам подвластно,
Твой путь в слиянии сердец.
Ну, если так, ступай напрасно,
Еще увидимся, глупец».

Разочарована богиня,
Пиит пустился на восток.
Гонимый страхом и гордыней
Войти в святыню он не мог.

И чудо не случалось боле,
В печальном небе Аполлон
Блуждал, как будто бы в неволе,
Меж тучами со всех сторон:

«Кто враг себе страдать обязан,
И лишь гордыню усмирив,
В грязи своё лицо измазав,
Вернёт себе дары мои.

Как так, преемник вдохновенья,
Ты в помощи мог отказать?
Как, весь охваченный смятеньем,
Пустился на восток опять?

Умри, отчасти умирая,
Перебори гнилое я,
И новой лиры песнь живая
Наполнит парус корабля».

Морфей на помощь Аполлону
Сошёл с небес на этот раз,
На сонное земное лоно,
Как только свет в ночи угас.

Кошмар змеёю ядовитой
Герою не давал уснуть
Но тут Морфей явил пииту
Смирения простого суть – 

Сквозь уровни, мосты и лазы
Из мира бренной суеты
Они ушли в туман безглазый,
Туда, где зиждутся мечты.

Морфей здесь правит безраздельно
И по заслугам раздаёт
Кому труды, кому безделье,
Кому холодный, липкий пот.

Он водрузил венок из маков
Поверх младых поджарых плеч
И начал говорить о страхе,
Как душу от него сберечь.

Он злостно порицал гордыню,
Сказал открыто, на излом.
Сокрыл лишь тайну о богине
И то, чем был руинный дом.

Они решили, что к Аглае,
На хвост гордыне наступив,
Герой вернётся и не станет
Идти ей воле супротив.

Что станет в будущем, как новый,
Заброшенный, руинный дом,
И дочь великой Эвриномы
Добудет он своим трудом.

И вот, вернувшись в дом Аглаи,
Прощения он стал просить,
Улыбки едкой, не скрывая,
Она сказала: «Так и быть». 

И после завтрака работать,
Они взялись в один накал.
Обильно истекали потом,
 И Аполлон вновь помогал.

Почувствовав опять дар свыше,
Пиит Аглаю вопросил,
Быть может, чувствует и слышит,
Как прибавляется ей сил.

И чтобы сохранить всё в тайне,
Богиня отвечала так,
Что удивленье было крайним.
(Хотя для ней то был пустяк.)

Так день за днём по локоть в грязи,
Таская глину и песок
Как раненый валился наземь
Пиит, не чувствовавший ног. 

На путь эмпатии и веры
Сам незаметно для себя,
Души остаток обгорелый
Вернулся, медленно горя.

Чем выше вырастали стены,
Чем ярче загоралась печь,
Тем чаще разговор надменный
Сменяла ласковая речь.

Пиит с Аглаей подружились,
Уже не думали о том,
Подвластно ли их бренной силе
Восстановить сей полудом.

Так вместе и отдельно веря,
В реальность скорых перемен
Они заходят в дом сквозь двери
И проверяют крепость стен.

Уж скоро можно и закончить,
Но от чего же этот стыд?
И как-то тёмной лунной ночью
Пиит Аглае говорит:

«Прости, коль я был опрометчив,
Но я стал чаще замечать
В потоке быстротечной речи
Незримых новых чувств печать.

Мне кажется, что тайна храма –
Безделица, пустой предлог.
Ведь я очистил жизнь от хлама,
Но без тебя б, поверь, не смог».

Она опять заулыбалась,
И про себя: «Теперь такой!»
Как маску прочь отбросив старость,
Явила облик свой родной.

Так слёз волненья не скрывая,
Его Харита обняла.
И видела лишь ночь седая,
Их неприкрытые тела.

Наутро у порога дома
На зависть людям и богам
 Расцвёл тюльпан и эустома,
А сам он превратился в храм.

В тот самый чудный храм Эрота,
Который возродили вновь
Сквозь труд и кубометры пота,
Смиренье, веру и любовь.